Конец первого действия 2 page

Тромбонист (Фетисову). Тише, тише!

Фетисов. Уйди отсюда, труба!

Тромбонист. Да не труба, а тромбон!

Фетисов. Я дом продал, у меня там на участке двенадцать яблонь, и все ухожены, и все приносят. Я во всех субботниках участвовал. Я вам еще покажу!

Аникеева (командирским голосом). Молчать! Хватит! Смирно! Одна бумаги рвет, другой на столе валяется, третий истерики устраивает, про яблони тут рассказывает, частный собственник. Вам что, порядки наши не нравятся?

Якубов (грустно). Ваши – не нравятся. И не отождествляйте себя с Советской властью. То, что вытворяет ваше правление, – это произвол. Только собрание вправе решать, кто здесь четверо лишних!

Карпухин. Хватит болтологии, товарищ председатель! Мы что, здесь до утра намерены торчать?

Выкрики из зала. Голосовать! Голосовать!

Наташа (Смирновскому). Все это бессовестно. Ну неужели вы не заступитесь, Павел Константинович? Вас‑то они послушают?

Марина. Папа в своей жизни уже достаточно заступался. Это дорого обошлось и ему и тем, за кого он заступался…

Смирновский. Что было, то было.

Марина. …И не лезь в драку, у нас у самих рыло в пуху!

Смирновский (в сердцах). Да я и не лезу!

Фетисов (не унимается). В конце концов, имею я право узнать, кто в нашем гараже не из нашего института?

Сидорин (ласково). Золотой мой! Что‑что, а право‑то вы имеете.

Фетисов (непреклонно). Тогда огласите!

Сидорин (Хвостову, который по‑прежнему лежит на столе). Будьте любезны, приподнимите животик! Я достану список!

Вместо ответа Xвостов еще сильнее прижимается к столу.

Аникеева. Черт с ним, с этим малахольным! (Сидорину.) Вы же наизусть помните.

Сидорин. Ну хорошо. (Обращается ко всем.) Кооператив «Фауна» находится под эгидой нашего института. Но вначале у нас просто не хватало заявлений. Вы знаете, люди всегда долго раскачиваются. Поэтому мы приняли несколько человек, не работающих в нашем институте, но живущих неподалеку от будущего гаража. У нас есть замечательный храбрый полковник. У нас есть очаровательный крупный дипломат. Сейчас он за границей. И небезызвестный заслуженный артист тромбонист из знаменитого оркестра, он перед вами…

Тромбонист раскланивается.

Мы их всех утверждали на общем собрании и не имеем права исключить из нашего кооператива лишь потому, что они не из нашего института. Тем более что они‑то принимали самое активное участие.

Якубов (саркастически). Странная у вас память… Вы забыли упомянуть о щедром и могущественном директоре рынка.

Жена Гуськова (визжит). Каком еще директоре рынка? Мы рынок не принимали. Не принимали рынок!

Малаева. Правильно она говорит!

Фетисов. Трубач был!

Тромбонист (на нерве). Тромбонист!

Фетисов. Ну, все равно! Генерал был!

Секретарь (поправляет). Полковник!

Фетисов. Все равно. Дипломата помню! Рынка не было!

Аникеева. Нет, был! Если этот псих слезет со стола, я вам предъявлю протокол.

Якубов. Директора рынка вы после вписали в протокол. В наше время секретов не бывает.

Сидорин. Дорогой мой, как вы смеете?

Якубов. Смею, и вам я не дорогой!

Жених. Да закругляйтесь, я домой хочу, к невесте, она такая, в белом платье…

Фетисов. Правильно! Вы все в белом, а мы?…

Жена Гуськова (кричит). Товарищи, в этом правлении все жулики. Вам директор рынка всем сунул…

Сидорин (пытается призвать всех к порядку). Прекратите этот базар!!

Марина. Уточняю – это не базар, а рынок!

Аникеева. Вы, жена Гуськова, ответите мне за клевету!

Жена Гуськова. А вы, товарищ Аникеева, за полученные взятки!

Фетисов (голосом громилы). Где директор рынка? Дайте мне его! Я из него мясной ряд сделаю!

Кушакова встает с места и, слегка улыбаясь, подходит к столу президиума. Короткое замешательство. Все ожидали увидеть нечто хамское, объевшееся, а вместо этого видят хорошенькую, элегантную даму.

Тромбонист. Ух ты!

Кушакова (Фетисову, с ласковой улыбкой). Пожалуйста, делайте из меня мясной ряд…

Сын Милосердова присвистнул.

(По‑прежнему обращаясь к Фетисову.) Почем же вы будете брать за кило? Не знаете? Я вам скажу. Вот эта часть (показывает) называется голяшка. Здесь не дороже четырех рублей, идет только на студень, дальше…

Фетисов. Я знаю!

Кушакова. Вы не знаете! (Задирает юбку.) Это огузок! Здесь вы можете взять по пять рублей, идет и на первое и на второе.

Тромбонист (оценивающе). Ничего огузок!

Кушакова. А вот дальше, вы знаете, это задняя часть, все всегда любят именно заднюю часть. Там много мяса и мало костей, можно содрать и по шесть и по семь рублей!

Жена Гуськова. Какая бесстыжая баба!

Кушакова. По‑вашему, по‑мещанскому, если человек работник торговли, значит, это обязательно вор и взяточник?

Аникеева (недоумевающе). Что она может украсть на рынке? Это ж не магазин, в конце концов!

Кушакова. Что я могу украсть на рынке? Весы? Белый халат? Прилавок?

Аникеева. Действительно! Рынок открывается в семь утра, она встает в половине шестого.

Кушакова. В половине пятого, я работаю как каторжная!

Фетисов. Это правда, вид‑то у нее тюремный. (Смеется.)

Жена Гуськова. Это точно, по ней тюрьма плачет.

Аникеева (укоризненно). Человек встает чуть свет для того, чтобы вы, жена Гуськова, могли покупать свежие овощи, мясо, творог, фрукты.

Жена Гуськова. Я не могу покупать по рыночным ценам, я в отличие от вас, товарищ Аникеева, в правлении не состою, мне в лапу не суют.

Кушакова (наконец‑то вспылила.) Заткнитесь вы, истеричка!

Аникеева (к жене Гуськова). Слушайте, вы эти грязные намеки прекратите и у меня перед лицом ручонками не размахивайте.

Якубов. А что это вы, товарищ Аникеева, так страстно защищаете ее, это наводит на подозрение…

Аникеева. На подобную тему я вообще разговаривать не желаю.

Жена Гуськова. Это почему же?

Аникеева не удостаивает ее ответом.

Фетисов …Я предлагаю взять директора рынка и вышвырнуть!

Кушакова издевательски смеется.

Карпухин. Я возражаю. Правление подготовилось к собранию!..

Жена Гуськова (перебивает). Ну да! Верно, на рынке готовилось, среди помидоров…

Марина. Я б сейчас съела помидорчик!..

Карпухин. При чем здесь помидоры, я не понимаю! Я настаиваю…

Якубов. Мы вас достаточно наслушались, прихвостень правления!

Карпухин (убежденно). Да, мне нравится наше правление, мне нравится руководство нашего института, потому что я против анархии, я за порядок и дисциплину. Я из большинства. На таких, как я, держится все. А для вас самое главное личные интересы, будь, мол, у меня гараж, а остальное все пропади пропадом!

Якубов. Как раз у нас‑то и не будет гаражей.

Карпухин. Это частность, которая к общему делу не имеет никакого отношения.

Жена Гуськова. Ну, знаете, вы совсем уже… нахальство какое!

Фетисов. Товарищи, товарищи! Я предлагаю для пользы общего дела переизбрать правление.

Малаева. Правильно!

Марина (азартно). Сейчас дойдет до драки!

Жена Гуськова. Правильно! Переизбрать! (Поднимает руку,)

Карпухин. Как это так? Что такое? А ну опусти руку! (Силой пригибает поднятую руку жены Гуськова.)

Жена Гуськова. Вы прохиндей!

Фетисов заливисто свистит.

Аникеева. Фетисов, прекратите хулиганство!

Жена Гуськова (к Хвостову, задыхаясь от волнения). Ну‑ка подвинься, друг, я лягу рядом с тобой, в знак протеста!

Хвостов послушно отодвигается, и жена Гуськова укладывается на столе рядом с ним.

Смирновский. Какой маразм!

Марина (смеется). То ли еще будет!

Жених (подлетает к Сидорину). В конце концов, вы председатель или рыба мороженая?

Тромбонист. Ну голосуйте хоть что‑нибудь. Что угодно. Ну господи! Уже четыре часа здесь сидим. Это невозможно.

Шум. Выкрики: «Кончайте волынку! Наведите порядок!»

Сидорин. Кто за список, предложенный правлением?

Аникеева. Да, да!

Сидорин. Я прошу поднять руку!

Жена Гуськова и Хвостов стучат но столу президиума. Фетисов снова свистит. Кушакова, Сидорин, Аникеева голосуют.

Жена Гуськова (кричит)..…Долой, долой!

Тромбонист достал инструмент и дудит изо всех сил. Карпухин зажимает уши.

Карпухин (Тромбонисту). Ну прекратите! Что вы, офонарели, что ли?

Тромбонист (перестает дудеть). Кто за список правления, прошу голосовать. (И первый поднимает руку.)

Карпухин. Ну, это другое дело.

Пайщики голосуют. Немой Хвостов пытается засвистеть. Сидорин и Аникеева зажимают ему рот. Секретарша считает голоса пайщиков.

Секретарь. Раз, два, три… замолчите! Четыре, пять, шесть, семь, восемь…

Жена Гуськова. Возмутительно!

Секретарь. Девять, десять. Не мешайте! Одиннадцать…

Сын Милосердова. Подумать только, среди тех, кого не исключили, не нашлось ни одного порядочного человека.

Марина. А вы‑то сами?

Сын Милосердова. А я не претендую.

Сидорин. Кто против?

Против голосуют только исключенные: Фетисов, Якубов и двое лежащих.

Кто воздержался?

Малаева. Я воздержалась.

Сын Милосердова. Нашелся хоть один полупорядочный, и то слава богу.

Малаева. Я не желаю участвовать в этом безобразии.

Сидорин (не обращая внимания на слова Малаевой)....Слава богу, поздравляю, товарищи, на этом вопрос, так сказать, закончен.

Пайщики начинают расходиться.

Смирновский (с досадой). Надо было и мне голосовать против. Конечно, это ни к чему бы не привело, но я бы не чувствовал себя так мерзко. Испугался. Два гаража на одну семью.

Марина. Ладно, не мучайся. Совесть сегодня не в моде, к сожалению.

Наташа. Нам, интеллигентам, свойственно делать пакости, а потом долго себя терзать.

Сидорин (обращается с призывом ко всем). Товарищи! Минуточку! Нет, ничего страшного, но мы опять вынуждены вас ограбить. Сдавайте по сорок рублей на непредвиденные расходы.

Оживленно обмениваясь репликами, пайщики дружно становятся я очередь к секретарю правления.

Аникеева (устало). Жена Гуськова, Хвостов, слезайте со стола. Вы уже посторонние…

Тромбонист. Спать на столе президиума имеют право только члены кооператива.

Карпухин (смеется). Отлично сказано!

Жена Гуськова и Хвостов покорно сползают со стола, Сидорин, Аникеева и секретарь в ужасе смотрят на стол, который сверкает полированной пустотой.

Аникеева. Где список?… Что это?

Сидорин. Где?… Что?… Как?…

Аникеева (в панике). Товарищи! Они украли все наши документы, все до единого!

Карпухин (с возмущением). Вы знаете, это уже чересчур! Ведь это ж подсудное дело!

Тромбонист. Отдайте бумажки, вы уж свое отыграли!

Сидорин. Хвостов, голубчик, зачем вам понадобились наши документы?

Жена Гуськова. Да не крал он ваши документы. (Злорадно.) Он их съел, я лежала на столе рядом с ним и видела, как он дожевывал последний список.

Общий переполох. Смех.

Смирновский. Я вздрогнул.

Тромбонист. Вот почему у нас бумаги‑то не хватает.

Малаева. Семен Александрович, вы действительно все съели?

Хвостов утвердительно кивает.

Малаева. Спасибо! (Незаметно для всех метнулась к двери.)

Сидорин (Хвостову). Как ветеринар я обещаю вам, прожорливый мой, заворот кишок.

Жена Гуськова (в ажиотаже). Да, у него будет заворот кишок… В знак протеста.

Фетисов. Ох, вы у меня попляшете, я до верхов дойду, я еще вас выведу на чистую воду.

Кушакова. Лично я хочу на свежий воздух как можно скорее.

Жена Гуськова. Правильно, одно ваше присутствие загрязняет окружающую среду.

Кушакова (передергивает изящными плечиками). Замолчите! Как вас только муж терпит!

Жена Гуськова (ее переполняет негодование). А вы… а вот… а у вас бриллианты на руке на ворованные деньги!

Так же незаметно Малаева вернулась обратно, однако теперь не может больше оставаться в стороне от событий. Ей нужно привлечь к себе внимание, и с этой целью она взбирается на стул.

Малаева (пытаясь перекрыть общий галдеж). Я хочу сказать вам несколько слов, это очень важно.

Сидорин. Кончилось собрание. Вы опоздали, милочка!

Тромбонист. Ваш поезд ушел. (Подражает гудящему паровозу.) Ту‑у‑у!

Якубов. Да дайте человеку сказать!

Карпухин. Вы что, очумели, что ли, вечно, что ли, здесь сидеть? Надоела эта говорильня. Лично я вот сдаю сорок рублей (расписывается в ведомости) и исчезаю…

Малаева. Подождите, мне… мне необходимо выступить. Мы поступили, ну честное слово, несправедливо.

Аникеева. Домой ступайте! У вас там ребенок один, вспомните, что вы мать.

Фетисов. А вы ей глотку не затыкайте!

Сидорин (как обычно, предельно вежлив). Елена Павловна, пожалуйста, мы дадим вам слово. Мы сейчас разойдемся, и выступайте сколько вам заблагорассудится, пожалуйста.

Малаева (на нерве). Прекрасно, уходите, я все равно скажу все, что я об этом думаю.

Тромбонист (похохатывая). Вы перед чучелами все скажите, они уже давно созрели.

Карпухин изо всех сил дергает входную дверь, бьет плечом, толкает всем телом, но солидная дубовая дверь не поддается.

Карпухин. Товарищи, вы знаете, кто‑то запер дверь!

Жених. Вы что там, спятили, что ли?…

Карпухин. Да, это дурная шутка.

Жених. Откройте же немедленно, в конце концов.

Аникеева (холодно анализируя ситуацию). Эту бесстыдную акцию наверняка совершил кто‑нибудь из исключенных.

Жена Гуськова (орет). Правильно! В знак протеста.

Якубов. Мы вас живыми не выпустим!

Фетисов (озорно напевает). Как я сам не дотумкал, как я сам не дотумкал…

Аникеева. Правильно вас все‑таки исключили, правильно! Я чувствую, это Хвостов. Вы посмотрите, как у него бегают глаза, вы видите?

Все поглядели на Хвостова, у которого действительно бегают глаза.

Тромбонист (жалобно). Это возмутительно. У меня завтра в десять утра запись на радио, фондовая.

Карпухин (с угрозой). Ну вот что, Хвостов, или кто там еще, немедленно откройте дверь. У меня жена больная, вы понимаете? Она с ума сходит, куда это я подевался. Ключ! Немедленно отдайте!

Жених (с отчаянием). Друзья, выпустите меня отсюда, у меня сегодня брачная ночь.

Малаева. Ну и что?

Жених (оторопел). Как это «ну и что»?

Карпухин. Товарищи, давайте… взломаем дверь!

Смирновский. Это не так‑то легко сделать. Это здание ведь не теперь строилось.

Аникеева. Да вы что? Вы понимаете, что вы говорите? Вы, как выражаетесь, высадите дверь, а кто будет охранять эти бесценные экспонаты? Нашему бегемоту сто двадцать лет. Я как заместитель директора категорически запрещаю это делать!

Сидорин (с лисьими интонациями). Дорогие мои бывшие члены кооператива. Я отлично понимаю и где‑то, поверьте мне, разделяю ваши чувства. Но, пожалуйста, перестаньте своевольничать и верните ключ.

Малаева (продолжая настаивать на своем). Слушайте! Ну мы все равно уже заперты. Ну дайте мне толкнуть речь. Ну пожалуйста!

Сидорин (срываясь, раздраженно). Дома толкнете, соседям, родственникам, там толкайте сколько хотите. (К исключенным.) Пожалуйста, родные мои, признайтесь, кто совершил этот разбой? Будет хуже, мои серебряные…

Малаева (совершенно спокойно). Ну я заперла, я!

Карпухин. Что?

Малаева. Ну, легче вам от этого?

Сидорин. Что значит вы?

Сын Милосердова (восхищенно). Сильна малышка!

Сидорин (кипя от злости). Вы понимаете, что вы говорите… Понимаете или нет? «Я заперла дверь!»

Аникеева. Да болтает, успокойтесь.

Кушакова (с неподдельным изумлением). Зачем вы это сделали, вас же не исключили?

Малаева. Вам, боюсь, этого не понять.

Жена Гуськова (вдруг). А ветчина уже позеленела. (Показывает.)

Сидорин. Да уйдите вы с вашей ветчиной!

Марина. А я действительно есть хочу. Я не обедала и тем более не ужинала. Я в гости собиралась.

Сын Милосердова (обрадовался). Со мной не пропадете, Марина! (Открывает чемоданчик «дипломат».)

Марина (заглянула в чемоданчик). Из чего пить будем?

Сын Милосердова. Из горла, как в подворотне!

Марина. Тогда зайдем за белого медведя!

Скрываются.

Тромбонист. Товарищи, давайте отберем у нее ключи!

Кушакова. Конечно.

Малаева (с усмешкой, Тромбонисту.) Вы что же будете… женщину обыскивать?

Кушакова. Зачем? Это сделаю я.

Жена Гуськова. Вот личность, ни стыда, ни совести!

Малаева. Не надо, не затрудняйтесь, я могу сама раздеться, без посторонней помощи. Просто боюсь, что это не доставит удовольствия присутствующим.

Аникеева (едко). Да, уж это действительно.

Карпухин налетает на Малаеву.

Карпухин. Отдай ключи, гадюка!

Исключенные встают стеной на защиту Малаевой.

Малаева (из‑за спин защитников). Не настолько я глупа, чтобы в обществе таких благородных людей держать при себе ключи. Товарищи… я их спрятала в надежном месте.

Аникеева. Я ей не верю. (С усилием.) Придется все‑таки обыскать!

Смирновский (Аникеевой). Лидия Владимировна, вы что, в своем уме?

Малаева. Ничего, Павел Константинович, успокойтесь, пускай устраивают шмон.

Сидорин (схватился за голову). Какой кошмар!

Карпухин. Боже мой!

Сидорин. Запертые мои! Мы не имеем права самовольничать! Если это делать, то с разрешения общего собрания.

Малаева (весела). Товарищи, кто за то, чтоб меня обыскать? Давайте, товарищи, не робейте…

Карпухин. Я хочу вырваться отсюда, у меня жена больная, и я проголосую за что угодно, только бы отсюда смотаться. (Поднимает руку.)

Жених. У него жена больная, а у меня невеста здоровая, я – за! (Голосует.)

Тромбонист. Товарищи, конечно, вам этого не понять, но у меня завтра утром запись на радио, если я не высплюсь, я такое сфальшивлю. Ужас (Голосует.)

Секретарь. Другого выхода нет. (Голосует.)

Кушакова. Я вообще встаю ни свет ни заря, половина пятого… (Голосует.)

Аникеева. Обыск – отвратительная штука, но это вынужденная необходимость, товарищи! (Голосует.)

Сидорин. На что только не приходится идти, чтобы вернуть пайщиков их семьям. (Голосует.)

Смирновский. Прошу внести в протокол, я протестую!

Сидорин. Профессор, мы запомним, что вы протестуете, но записать некуда, ведь протокол съели.

Воспользовавшись общей суматохой. Хвостов пробрался к дальней форточке, тихонько вынимает из‑за пазухи документы, похищенные, но, разумеется, не съеденные, комкает, выбрасывает в форточку.

Малаева. Ну, так кто будет меня обыскивать?

Тромбонист. Сейчас начнется стриптиз!

К Маласвой молча приближаются Аникеева и Кушакова.

Аникеева. Начнем с сумочки…

Малаева. Пожалуйста…

Аникеева, не стесняясь, заглядывает в сумку.

Жалость какая, фотографа нету! (Задирает руки.) Ну, а теперь щупайте меня!

Смирновский. Товарищ Аникеева, неужели вы осмелитесь! Позор!

Аникеева (с металлом в голосе). В интересах коллектива, Павел Константинович, осмелюсь и не на такое!

Малаева. Павел Константинович, не горячитесь. Представьте, что я на таможне и у меня ищут наркотики или бомбу!

Аникеева (извиняясь). Товарищи, у меня нет опыта! Я это делаю непрофессионально. (Начинает личный досмотр.)

Сын Милосердова (они с Мариной вышли из‑за белого медведя). Лиха беда начало!

Малаева. Да смелей, смелей… Ой, щекотно! Не надо, ну щекотно! (Хохочет.)

Якубов не выдерживает, подбегает и отталкивает Аникееву.

Якубов. Вы совсем зарвались! Я этого не позволю!..

Аникеева. Все видели, он меня ударил!

Якубов. Еще не ударил, но сейчас…

Малаева (Якубову). Александр Григорьевич, не пачкайте руки. Товарищи, вы же видите, единственный способ… предотвратить рукопашную – это предоставить мне слово…

Сидорин (застонал). Какое еще слово? Зачем? Господи! Где ключ, ключ где, паршивая моя?

Тромбонист. Может, она с приветом, как Хвостов, тот все документы слопал, а эта малявка ключ проглотила?

Марина. Что вы, ключ здоровенный. Она бы подавилась.

Аникеева. Слушайте, товарищи! Знаете что? Придется уступить силе. Ну о чем вы собираетесь говорить?…

Малаева. Значит, вы даете слово?

Карпухин. Да пропади она пропадом, пусть мелет все, что угодно, Вы только установите ей регламент. У меня жена больная. Кстати, есть здесь телефон? Я хочу позвонить!..

Аникеева. Да нет здесь телефона!

Тромбонист. Действительно, чего мы се боимся, эту курицу? Пусть кудахчет, только покороче!

Сидорин (к Малаевой). Сначала, лапушка моя, правление должно одобрить тезисы вашего выступления.

Малаева, Могу вас заверить, мои тезисы вы не одобрите!

Сидорин (официально). Ну хорошо, открываем вторую серию нашего многосерийного собрания. Я предоставляю слово товарищу Малаевой. (К Малаевой.) Только, пожалуйста, говорите быстрее, не размазывайте, а то у нас дома поднимется переполох.

Жених (к Малаевой). Прежде чем вы начнете говорить, выпустите меня одного, меня невеста дома ждет.

Малаева. Я очень хорошо понимаю ваше нетерпение, но если я открою дверь для вас одного…

Жених. Да, пожалуйста…

Малаева. …Вырвутся все.

Тромбонист, Товарищ жених, вы совершили… грубейшую ошибку.

Жених. Почему?

Тромбонист. Надо было закончить сначала все дела с невестой, а уж потом идти на собрание.

Жених (отмахнулся). Да ладно!..

Малаева (начинает свою речь). Мы работаем в институте, который занимается охраной животных. Человек – это тоже животное…

Карпухин. Что это такое? А?

Сидорин. Как что – лекция!

Малаева. Его тоже надо охранять!

Сын Милосердова. От кого?

Малаева (ее не сбить). Человека надо охранять от человека, от жадности, которая нас съедает… от желания захватить, захапать. Мы поступили низко. Это мягко сказано. Мы – подлецы!

Кушакова. Так, начала читать морали!

Малаева. Вы подумайте, никто, ни один человек из тех, кого не тронули…

Аникеева. Короче можете?

Малаева. Да!.. Не выступил против, я даже не знаю, как это сказать, против… нечистоплотности правления, Правление, конечно, выбрало четверых самых беззащитных. И вы подумайте, ведь речь‑то идет не об угрозе жизни, не о свободе, не о работе, не о квартире… (Говорит горячо, с чувством, с болью.) Речь идет о коробке, в которой можно хранить груду штампованного железа.

Карпухин. Между прочим, это железо стоит семь, лаже девять тысяч.

Малаева. Это ваше, мое дешевле.

Аникеева (ядовито). Что же вы предлагаете?

Малаева. Я предлагаю жить по демократическим советским принципам. Для этого надо начать все сначала.

Марина. Да, в час ночи, это в самый раз!

Сын Милосердова. Оказывается, белые вороны еще существуют.

Карпухин (не понимая, о чем речь). В природе это большая редкость, но, по счастью, у нас есть. (Показывает на чучело белой вороны.)

Сын Милосердова. По счастью, у вас есть!

Малаева (продолжает). Обсудить каждого пайщика в отдельности.

Тромбонист. Да она же чокнутая!

Малаева. Каждого голосовать и по числу голосов решить, кто тут лишний!

Собрание охнуло.

Сидорин (к Малаевой). Ласточка моя, маленькая, нам для этого потребуется несколько недель.

Малаева (непреклонно). Хоть год! Для правды времени не жалко.

Тромбонист достает инструмент и оглашает зоологический музей зловещими раскатами.

Сидорин. Не дудите, музыкальный вы мой! С ума можно сойти, что вы раздуделись на ночь глядя?

Тромбонист. Я трублю панику, потому что наше дело – труба!

Кушакова (Малаевой). Если ты такая принципиальная, отдай свой гараж и выметайся добровольно.

Малаева. Если собрание решит меня исключить, я выметусь и жаловаться не буду.

Кушакова. У тебя дома ребенок голодный. А ты юродствуешь!