Бронзовых букв на граните

Ф.Д. Карасев, Ф.Д. Сутырин

БРОНЗОВЫХ БУКВ НА ГРАНИТЕ

(Из истории советско-финляндских отношений)

18 декабря 1917 г. на перрон хельсинкского вокзала из вагона ночного петроградского поезда вышел высокий, элегантно одетый господин среднего возраста. Вряд ли кто обратил на него внимание. После 30-летней службы на чужбине он вернулся на родину, где ждали его возвращения любимая старшая сестра Софи и небольшое число родственников и друзей.

Прошло 33 года, наполненных взлетами и падениями, когда ощущение собственной значимости и даже величия сменялось чув­ством ненужности. Был и всенародный почет, и незаслуженные обиды. Были настоятельные просьбы занять пост президента страны и, по прошествии полутора лет, не менее настойчивые советы подать в отставку, было и медленное угасание в одиночестве вдали от родины.

Его никто не встречал в декабре 1917 г. А 4 февраля 1951 г. в последний путь его провожало почти все население Хельсинки. 9 лет спустя после его смерти, 4 июня 1960 г. около 50 тысяч горожан собрались на открытие памятника, на гранитном постаменте которого 10 бронзовых букв запечатлели навечно только его фамилию, Маннергейм, без имени, воинского звания и прочих регалий. Он был известен каждому гражданину своей страны. Большинство почитало его, редкие любили, многие ненавидели. Не было лишь равнодушных.

А что знаем сегодня о нем мы? Насколько правильно оцениваем этого человека, оказавшего существенное влияние на развитие со­ветско-финляндских отношений? Энциклопедические издания послевоенного периода ограничива­ются кратким перечислением дат рождения, смерти, учебы и службы, а также должностей, которые занимал Маннергейм. Из научных публикаций наиболее обстоятельную картину его деятельности дает монография «Финляндия во Второй мировой войне» (1).

Широкому кругу читателей довоенного периода Маннергейм был известен в основном из откровенно пропагандистских ма­териалов, содержащих характеристики типа «лахтарь, потопивший в крови финляндскую революцию» и т.д. Делая необходимую поп­равку на стиль публикаций того времени, справедливости ради заметим, что «белый» террор во время гражданской войны в Финляндии, и в особенности после ее окончания, по масштабам и жестокости значительно превосходил «красный». Маннергейм, девизом рода которого было «Candida pro causa - ense candido» - «Чистым оружием - за чистое дело», не торопился остановить свои жаждавшие мести войска от расправы над побежденным противником (2). В целом же для тех наших соотечественников, которые вообще что-либо знали или слышали о Маннергейме, он — враг Советского Союза, главнокомандующий армии, дважды воевавшей с нашей страной, причем во второй раз — выступивший в «последний кре­стовый поход» против большевизма вместе с «братьями по оружию» — гитлеровскими войсками (3).

Что касается многочисленных публикаций финских историков, политиков, военных, литераторов о Маннергейме, то долгое время они создавали образ «великого финна» и спасителя нации. Однако чем дальше уходили в прошлое описываемые события, тем более многогранными и разноречивыми становились оценки роли Маннергейма. Основанием для подобного изменения становились новые архивные материалы и богатая мемуарная литература.

Постараемся и мы, с учетом новых историографических источников, выйти за рамки сложившихся штампов и дать до­полнительные штрихи к политическому портрету Маннергейма на фоне развития советско-финляндских отношений за период 1918-1946 годов.

Как и у всякого крупного финского военного и политика тех лет, у Маннергейма было свое понимание значения для Финляндии ее отношений с «восточным соседом». Оно формировалось и модифицировалось под влиянием целого ряда факторов. На первых порах доминирующим было принятое им решение сделать военную карьеру именно в русской армии. Она складывалась действительно удачно. Где еще, как не в России, мог 29-летний лейтенант Ман­нергейм во всем блеске кавалергардской формы сопровождать импе­ратора во время церемонии его коронации?

Длительная и не столь уж тягостная служба при дворе, красивая аристократическая жизнь сделали «паркетного офицера» Маннергейма верным слугой российского императора. Не столь уж мно­гочисленные личные контакты с Николаем II (в том числе и в связи с докладом о результатах предпринятой экспедиции по Китаю) оставили в его памяти только добрые воспоминания.

Жить в союзе с Россией Маннергейм считал судьбой для Финляндии. Другое дело, что конкретные формы этого союза должны были, по его мнению, гарантировать финнам максимально возмож­ную самостоятельность. Характерным для настроений Маннергейма периода Первой мировой войны было признание «непоправимой ошибкой» того, что Финляндия не участвовала в боевых действиях вместе с Россией. Несколько десятков тысяч финнов должны были бы, как он писал в 1915 г. в письме к сестре Софи, отправиться на фронт, хотя это и могло повлечь за собой жертвы. По мнению Маннергейма, именно Германия своей грубой агрессивной политикой олицетворяла в то время угрозу существованию европейской культуры (4).

Безусловно, февральский манифест 1899 г. и дополнительные распоряжения, отданные 17 ноября 1914 г. Николаем II, которые сперва значительно урезали, а затем и практически ликвидировали свободы и преференции, полученные финнами от Александра I, бо­лезненно воспринимались Маннергеймом, тем более что оба его бра­та за «антирусскую деятельность» были выдворены из Финляндии. Однако он оставался верен принесенной присяге вплоть до отре­чения Николая Второго. Впрочем, еще некоторое время и после этого, то ли инерция, то ли просто долг солдата удерживали Маннергейма от принятия окончательного решения уйти со службы в русской армии.

И все же, неустойчивость внутриполитического положения в России, брожение в армии, усиление революционных настроений, неверие в возможность победы русского оружия побудили его заявить в середине лета 1917 г. в беседе с сослуживцем-финном, что «как военному ему уже больше нечего делать в России, но как финну ему следует побеспокоиться о том, чтобы наводнение с востока не затопило его собственную страну» (5). Непосредственным поводом для принятия решения об отставке явился перевод в сентябре 1917 г. генерал-лейтенанта Маннергейма (это звание он получил в мае 1917 г.) в резерв Одесского военного округа. В письме брату он сообщает: «Я, к счастью, попал в список тех генералов, которые переведены в резерв, как не отвечающие политическим требованиям времени. Я не намерен и пальцем пошевелить для восстановления своего положения. Меня интересует только, как и когда мне выгоднее подать прошение об отставке» (6).

Октябрьская революция «помогла» решить этот вопрос. Посещение Хельсинки в декабре 1917 г. было для Маннергейма своего рода рекогносцировкой. Через неделю он отправился в Пет­роград, который постоянно играл важную роль в его жизни. В своих мемуарах он пишет: «Мне было интересно узнать, удалось ли чего-нибудь добиться силам, выступающим за сохранение госу­дарства. Я не увидел и признаков оказания сопротивления, наоборот, заметил, что советская власть быстро утвердилась и превратилась в смертельную угрозу также и для молодого финляндского госу­дарства. Нужно было готовиться к обороне, хотя для этого не хватало главного, оружия» (7).

8 января 1918 г. Маннергейм возвращается в Хельсинки и сразу же по просьбе председателя правительства Свинхувуда включается в работу по созданию воинских формирований, на которые можно бы­ло бы опереться в случае начала в стране революционных выступ­лений. То, что обстановка развивалась именно в этом направлении, становилось все более очевидным. Столкновение красногвардейцев с отрядами шюцкора, поддерживавшими правительство Свинхувуда, стали приобретать к тому времени регулярный характер. В качестве опорной базы для развертывания борьбы с левыми Маннергейм вы­брал район Йохьянмаа, где находились основные силы шюцкора. Там он и начал формировать Белую армию, костяк которой сос­тавили шюцкоровцы и прибывшие из Германии егеря (8).

26 января Исполком социал-демократической партии и штаб Красной Гвардии отдают приказ «начать революцию» и взять под контроль все важнейшие объекты Хельсинки. В ночь на 28 января Маннергейм проводит операцию по разоружению остатков частей русской армии, дислоцированных в Похьянмаа и не успевших вер­нуться на Родину после признания независимости Финляндии. Полу­ченное при этом оружие значительно пополнило арсенал Белой армии (9).

Победить в гражданской войне для Маннергейма было не так уж и трудно. Как известно, Красная гвардия не только формирова­лась на основе добровольности, но и функционировала вполне «в духе» того времени. В частности, красногвардейцы обсуждали полу­чаемые приказы, голосуя, выполнять их или нет. У белых в этом отношении было два основных преимущества: егеря, получившие хорошую подготовку в Германии, и всеобщая воинская повинность, введенная 18 февраля указом сената и предусматривающая призыв в армию всех законопослушных граждан мужского пола в возрасте от 21 года до 40 лет (10).

Первоочередной целью кампании для Маннергейма был захват Тампере, основного опорного пункта социал-демократов и красногвардейцев. Взятие города Маннергейм считал весьма важным и для укрепления своего личного авторитета как военачальника и «освободителя страны». В сражении за Тампере он, использовав значительные силы, «переиграл» руководителей Красной гвардии бывшего полковника царской армии Свечникова и главнокоманду­ющего Хаапалайнена. 6 апреля Тампере был взят, 1,8 тыс. красногвардейцев было убито, 11 тыс. захвачено в плен. Потери белых составили всего 600 человек (11).

Однако триумф Маннергейма был омрачен известием о том, что сенат во главе с Свинхувудом принял решение воспользоваться предлагаемой немцами военной помощью. Между тем, принимая должность командующего армией, Маннергейм поставил условие: не допускать участия шведских или немецких частей «при наведении порядка в стране». Вполне возможно, что ему чисто психологически было трудно принимать помощь от своего недавнего противника, а тем более делить с ним плоды победы. Вместе с тем были и другие, более веские причины. Маннергейм боялся, что союз с Германией поставит финнов в затруднительное положение при на­лаживании отношений с Англией и Францией. Кроме того, он считал, что для обретения финнами уверенности в себе и повышения международного авторитета Финляндии, войну необходимо было выиграть собственными силами.

Как бы там ни было, но 3 апреля 1918 г. немецкая дивизия численностью в 9,5 тысяч человек под командованием Рюдигера фон дер Гольца высадилась в Ханко и уже через 10 дней (11-14 апреля) захватила Хельсинки. Маннергейму все же удалось убедить Свинхувуда в целесообразности проведения парада победы белой армии в Хельсинки с тем, чтобы продемонстрировать, что красных одолели в этой войне сами финны. Правда, как свидетельствуют очевидцы, жителям взятого немцами города это не казалось уж столь бесспор­ным (12).

16 мая Маннергейм во главе своих войск проходит по Хельсинки и вместе с главой правительства Свинхувудом принимает парад. Звездный час? Начало блистательной карьеры у себя на родине? Судьбе было угодно совершить кульбит — торжественный парад победителя стал прелюдией отставки. События развивались следу­ющим образом.

18 мая 1918 г. Финляндия обретает своего главу государства, регента. Избрание на этот пост прогермански настроенного Свинхувуда фактически послужило причиной скорого ухода Маннергейма с поста главнокомандующего. Среди егерей и поддерживающих их членов аграрной партии большинство было настроено по отношению к нему оппозиционно (13). 20 мая группа парламентариев-аграриев обратилась к регенту с требованием «сдать финской армии национальное руководство и немецкую выучку». Свинхувуд был согласен с этим... Намерение регента передать руководство армией в «финские руки» вызвало, по его словам, последовавшую в этот же день отставку Маннергейма. Когда аграрии спросили Свинхувуда, не собирается ли он дать Маннергейму более высокий посг, регент саркастически заметил, что у Маннергейма есть знакомства в Москве, так что он, вероятно, туда и обратится (14).

На основании опыта Гражданской войны Маннергейм утвердился во мнении, что финские левые смогли развиться в серьезную политическую и военную силу лишь под влиянием и при поддержке большевиков. Отсюда следовало, что для поддержания внутреннего спокойствия и благополучия Финляндия должна строить свои отно­шения с Россией только на силе оружия. Сравнительно легкая победа, достигнутая Маннергеймом в борьбе с красногвардейцами, создала у него иллюзию слабости «русских большевиков», дни ко­торых, как полагали в то время многие политики во всем мире, были сочтены. Указанной точки зрения Маннергейм придерживался без сколько-нибудь существенных изменений вплоть до 1944 г. Корректировке подвергались лишь представления о том, на кого в каждый конкретный период финны должны опираться в своей дипло­матической и военной деятельности, когда использовать активные, а когда пассивные методы противостояния «восточному соседу».

21 мая 1918 г. Маннергейм выехал в Стокгольм. Он вновь вернулся в Финляндию (если не считать нескольких коротких посещений) 22 декабря 1918 г. в качестве регента. В течение всей второй половины 1918 г. в стране шла напряженная политическая борьба между сторонниками республиканской формы правления и мо­нархистами. Финляндия решала, в каком конституционном наряде ей следует войти в семью «цивилизованных стран». После долгих раздумий, 9 октября 1918 г. финский парламент избрал королем Финляндии Гессенского принца Фридриха Карла.

Любовь монархистов Финляндии к немцам была поистине слепой. Отсутствие надежных информационных каналов лишь отчасти мо­жет объяснить их неспособность видеть то, что видели и знали тогда многие: Германия стояла на пороге своего краха. Кстати, это хорошо понимал Маннергейм, считавший невозможным сот­рудничать с немцами даже в таком милом его сердцу деле, как разгром большевиков и завладение Восточной Карелией.

«Монархическое» решение, подготавливаемое правительством Паасикиви, было мучительным и для премьера. 31 июля 1918 г. представитель Финляндии во Франции Л.Килман проинформировал Паасикиви о том, что государства Антанты считают Германию виновницей войны, и поэтому Финляндии, которая должна стремиться к нейтралитету, следовало бы пресечь всячески сношения с Германией. По данным, которыми располагал Килман, на роль монарха, с их точки зрения, мог подойти либо скандинавский принц, либо Маннергейм (15).

Опасность «немецкой ориентации», хотя и со значительным запозданием, все больше стали понимать и в финском правительстве. В октябре 1918 г. Паасикиви попросил Маннергейма прозондировать в Париже и Лондоне вопрос о признании независимости Финляндии. В обеих столицах финнам было однозначно и категорически заявлено о недопустимости продолжения финляндско-немецкого сотрудниче­ства и избрания «немецкого» монарха.

Поражение Германии в войне, отказ Фридриха Карла от «финского престола» явились серьезным ударом по авторитету Свинхувуда, вынужденного 12 декабря 1918 г. уйти в отставку (одновременно ушло в отставку и правительство Паасикиви). На пост регента требовался человек, не запятнавший себя связями с немцами. Маннергейм, проведший в целом удачные переговоры с французами и англичанами и тем самым зарекомендовавший себя как серьезный политик «проантантовской» ориентации, выглядел в этих условиях чрезвычайно выигрышно. Результаты голосования в парламенте по его кандидатуре были более чем убедительны: за - 73, против - 27.

Новое правительство, во главе которого стоял премьер-министр Ингман, и большинство депутатов избранного в марте 1919 г. пар­ламента олицетворяли собой победу сторонников республиканской формы правления. 21 июня 1919 г. парламент принял соответст­вующий закон. Однако для вступления его в силу требовалось утверждение регентом. В этой связи Маннергейму предстояло пройти одно из самых важных политических испытаний в его жизни.

По своим убеждениям Маннергейм был монархист, считавший, что республиканская форма правления, парламентаризм могут дать возможность социалистам вновь заявить о себе как о политической силе. Отношение же к социалистам было у него тесно связано с отношением к России, где большевики продолжали удерживать за­хваченную ими в ноябре 1917 г. власть.

Как отмечает в своей книге «Маннергейм» финский автор В.Мери, для главнокомандующего Белой армией победа в Гражданской войне была лишь прелюдией, тренировкой для выполнения историче­ской задачи. Его мечтою был захват Петрограда. Он никогда не примирился с большевизмом, он объявил свою собственную войну революции. До конца жизни он был верен этой идее (16). Именно поэтому Маннергейм всячески поддерживал планы присоединения Восточной Карелии к Финляндии, считал оправдан­ными рейды белофиннов в Беломорскую и Онежскую Карелию.

Еще 23 февраля 1918 г., находясь в штабе Карельской Армии в Антреа (нынешний Каменогорск) он дал клятву «не вкладывать в ножны свой меч до тех пор, пока Восточная Карелия не будет воссоединена с Финляндией» (17). Ему были близки цели так на­зываемых «активистов», проводивших военные акции в Восточной Карелии и провоцировавших войну против Советской России.

10 июля 1919 г. «активистами» после разговора с Маннергеймом (в их документах он фигурировал как «Андерссон») был принят следующий план действий. Прежде всего Маннергейм максимально затягивает утверждение принятого парламентом закона о форме правления, но одновременно объявляет в стране военное положение и формирует внепарламентское правое правительство. Спустя не­сколько дней после этого начинается военный поход на Петроград. Развязывание вооруженного конфликта имело в рамках рассматриваемого плана ключевое значение. С одной стороны, введение военного положения позволило бы отложить как президентские, так и парламентские выборы до удобного момента. С другой стороны, «активисты» исходили из того, что военный поход принесет Ман­нергейму и стоящим за ним правым силам такую поддержку, которая позволит безбоязненно идти на выборы (18).

Первоначально Маннергейм одобрил план, однако затем, взвесив все за и против, счел за лучшее не проводить его в жизнь и 17 июля 1919 г. утвердил закон о форме правления. В данном случае Маннергейм проявил себя как реалист, трезво оценивающий шансы на успех «активистов», имевших весьма узкую политическую базу.

25 июля 1919 г. парламент провел первые выборы президента страны. Маннергейм получил лишь 50 голосов, его соперник Столберг 143 голоса. Анализируя результаты выборов, обозреватели делали вывод, что для большинства избирателей Столберг олицет­ворял собой мирное демократическое развитие, политику согла­шения. В основе имиджа Маннергейма лежала победа в «осво­бодительной войне», активные военные устремления (19).

Нужно сказать, что подобные представления о Маннергейме подкреплялись целым рядом предпринятых им конкретных шагов, известных, в отличие от конспиративных контактов с «активистами», широкому кругу общественности. Так, в январе 1919 г. он дал разрешение генералу Юденичу и поддерживавшему его «Русскому комитету» на формирование в Финляндии белогвардейских частей, а в июне 1919 г. вел с ним переговоры об условиях сотрудничества с белогвардейцами в борьбе против Советской России. Это соглашение предполагало участие 7 финских дивизий в на­ступлении на Петроград и продвижение их до линии Волхова («во избежание грабежей и резни» Петроград должен был быть захвачен отрядом финнов, сформированным из «особо надежных людей»), последующее формирование Юденичем в Петрограде под прикрытием белофиннов собственной армии и постепенную замену ею финских частей. В виде компенсации за «оказанную помощь» Маннергейм требовал признания полной независимости Финляндии, уступки ей порта в Печенгской губе, созыва конференции для решения вопроса о «самоопределении некоторых карельских воло­стей» и др. Указанное соглашение не было реализовано главным образом из-за отказа Колчака признать «независимость Финляндии».

Приверженность Маннергейма идее военного варианта решения проблемы российско-финляндских отношений нашла отражение в «открытом письме» Маннергейма президенту Столбергу от 2 ноября 1919 г., в котором он настаивал на участии финской армии в походе на Петроград и предлагал возглавить его. «В Европе придерживаются мнения, что судьба Петрограда в руках Финляндии» - убеждал он Столберга. Маннергейм предполагал за­хватить Петроград столь быстро, что Юденич, Колчак и другие белые генералы, окажутся перед свершившимся фактом и будут вынуждены признать как независимость Финляндии, так и вклю­чение в ее состав Восточной Карелии (21).

Как же реагировали на планы Маннергейма по захвату Пет­рограда в Советской России? С учетом общей внутренней и внешней ­политической обстановки подобная угроза рассматривалась как весь­ма реальная. В порядке демарша-устрашения Народный комиссар по военным делам Троцкий довел до сведения финнов, что в Пет­рограде сосредоточены значительные силы башкирских отрядов, «че­стных, способных на героизм, но политически совершенно отсталых». Если финны предпримут атаку на Петроград, то против Финляндии будет проведена беспощадная карательная акция, в которой особая роль мстителей будет отведена башкирам.

Заключение Тартуского договора 14 октября 1920 г. означало крушение планов Маннергейма по овладению Петроградом и вос­соединению Восточной Карелии с Финляндией. Наступил очередной период «ухода в тень».

В целом 20-е годы были далеко не лучшими в жизни Маннер­гейма. И связано это не только с тем, что его профессиональные знания были невостребованными. Взгляды Маннергейма на решение «восточно-карельского вопроса» силой оружия противоречили внеш­неполитическому курсу президента Столберга. Угнетал Маннергейма и непостижимый, с его точки зрения, факт легального существования в стране коммунистической партии, имеющей возможность принимать участие в очередных парламентских выборах.

Находясь в оппозиции к тогдашнему государственному руко­водству, Маннергейм пытался проявить свою энергию на иных направлениях общественной жизни. В 1920 г. он основал «Союз защиты детей», носящий с тех пор его имя, в период с 1920 по 1935 год был председателем правления Хельсинского акционерного банка, с 1921 г. и до конца своих дней возглавлял Центральное правление Финляндского Красного Креста.

Однако при первой же возможности возвращался Маннергейм к главному делу своей жизни. В 1921 г. со стороны шюцкора, переживавшего тогда «кризис руководства», Маннергейму было пред­ложено возглавить это военное формирование. Согласно статусу шюцкора, кандидатура его начальника подлежала утверждению президентом республики. Однако инициаторы приглашения Ман­нергейма на эту должность не провели предварительных переговоров со Столбергом. В результате Маннергейм, соблазнившийся возмож­ностью вновь занять видный пост, дающий к тому же значительную свободу рук, вынужден был вновь пережить горькую обиду: президент не утвердил его кандидатуру. По мнению большинства исследователей, Столберг руководствовался при этом двумя основ­ными соображениями. Во-первых, сыграло свою роль упоминавшееся выше открытое письмо Маннергейма с предложением возглавить «поход на Петроград». Во-вторых, президент не был заинтересован в том, чтобы видеть пользовавшегося немалой популярностью «бе­лого генерала» во главе «частной армии», по своим размерам и вооружению превосходящей правительственные войска (23).

Все это отнюдь не охладило симпатий Маннергейма в отношении шюцкора. В 1923 г. он вместе со Свинхувудом активно поддержал создание «Союза Финляндского шюцкора». В литературе спра­ведливо отмечается, что «гвардия инициаторов создания Союза» включала в себя не только антикоммунистов как таковых, но также и старых сторонников монархии, шведскоязычную аристократию и финансовых магнатов, «антистолберговцев» и все «правое», что под­держивало идеологию «Белой Финляндии» (24).

Весной 1924 г. наиболее экстремистски настроенные пред­ставители егерей под угрозой собственной массовой отставки пот­ребовали очистить армию от «непригодных царских офицеров». Одновременно «финские патриоты» выступили за удаление из армии шведскоязычных офицеров. Эти требования нашли отклик в аграр­ной партии. В период 1925-1931 гг., когда президентом Финляндии был выходец из ее рядов Лаури Кристиан Реландер, продвижение егерей на руководящие посты в армии происходило ускоренными темпами.

Маннергейм воспринимал происходящее очень тяжело. Ведь он одновременно был и царским, и шведскоязычным генералом. Вот что пишет по этому поводу В.Мери: «До самого конца он оставался верен царю, которому он единственному приносил военную присягу. Во время освободительной войны люди Похьянмаа удивлялись и возмущались, видя постоянно на столе командующего Белой армии портрет русского царя» (25).

Мысль о том, что он никому не нужен в Финляндии, что у него, профессионального военного, на родине нет будущего, столь угнетающе действовала на Маннергейма, что он решился на отча­янный, в известной мере унизительный для себя шаг: предпринял попытку поступить на службу во французский Иностранный легион. Последний, как известно, был создан в 1831 г. для «очистки Франции от нежелательных элементов и ведения колониальных войн за пределами страны». Своим заявлением Маннергейм поставил фран­цузов в весьма трудное положение. Учитывая возраст (58 лет), высокое воинское звание и занимаемые им в прошлом посты глав­нокомандующего и регента, его следовало бы назначить команду­ющим легиона. Однако это не входило в расчеты французов. Отказ Маннергейму был по-французки деликатен: по медицинским пока­заниям (в результате перелома берцовой кости вследствие ав­томобильной аварии — одна нога была у Маннрегейма на несколько сантиметров короче другой) на службу в легион он принят быть не может.

В конце 20-х - начале 30-х гг. в стране вновь нарастает волна националистических и антикоммунистических настроений. Формируется и крепнет так называемое «лапуаское движение». Основную социальную базу его составляло зажиточное крестьянство. Начав с физических расправ над рабочими активистами и ком­мунистами, а иногда и просто над людьми, не разделявшими их убеждений, «лапуасцы» вскоре превратились в реальную политиче­скую силу. Они потребовали от президента Реландера смены правительства, объявления коммунистов вне закона и закрытия коммунистических газет. Все эти требования были выполнены.

Надо сказать, что к целям «лапуаского движения» Маннергейм в целом относился положительно. Он видел в нем гарантию сох­ранения результатов «освободительной войны». Ему импонировали подчеркиваемые участниками движения желание защитить отчизну и «высокая политическая мораль».

На волне подъема «лапуаского движения» произошло укрепление сотрудничества правых партий, к которым отчасти примкнули и представители центра. Левые силы были либо изолированы, либо вообще ушли в подполье. Однако в своем рвении искоренить ком­мунистическую опасность в Финляндии «лапуасцы» явно переста­рались. Предпринятая ими 14 октября 1930 г. попытка силой вывезти в Советский Союз первого президента страны, представителя бур­жуазной прогрессивной партии Столберга, ясно показала, что поло­жение начинает выходить из-под контроля. Возможность установления в стране под флагом антикоммунизма «кулацкой диктатуры» испугала в том числе и многих буржуазных деятелей правого толка. Им было вполне достаточно прихода к власти консерваторов. Крайне правые были слишком рискованным вариантом.

В этих условиях Маннрегейм старался «держать руку на пульсе» и довольно успешно лавировал, не отталкивая от себя ни крайне, ни умеренно правых. И когда в феврале 1931 г. президентом Финляндии был избран Свинхувуд, звезда Маннергейма вновь засияла на политическом небосклоне. Обращение к сильной личности, способной навести порядок в стране, становится все более актуальным. Фигура Маннергейма вновь привлекает к себе внимание ведущих промышленно-финансовых кругов и политиков правой ориентации.

Все это прекрасно осознает новый президент Сивнхувуд. 11 марта 1931 г. он предлагает Маннергейму возглавить Совет Обороны, а это, в частности, означало, что последний в случае войны во время президентства Свинхувуда принимает на себя функции глав­нокомандующего финской армией. «Изголодавшийся» по своей любимой работе Маннергейм начал с большим рвением укреплять обороноспособность страны.

Взгляды Маннергейма претерпели к тому времени определенные изменения: он расстался с иллюзиями относительно возможности быстрого военного решения вопроса о Петрограде и Восточной Ка­релии. Нет, Маннергейм не изменил своей клятве и не вложил меч в ножны. Но у него хватало реализма понять, что час воссо­единения Восточной Карелии еще не настал. Для того, чтобы его приблизить, требовались средства (а их в годы Великой Депрессии было крайне мало), союзники, достаточно прочный тыл. В 1932 г. был заключен договор о ненападении с Советским Союзом, Финляндия провозгласила главной целью своей внешней политики ориентацию на укрепление сотрудничества с Северными странами (в их число входили скандинавские государства и Финляндия). Итоги парламентских выборов 1933 г., в результате которых сторонники укрепления северного сотрудничества усилили свои позиции, подтвердили внешнеполитический курс страны (26).

Летом 1934.г. Маннергейм выступил с внешнеполитическим заявлением в области политики безопасности. Особо подчеркнув поло­жение Финляндии, как составной части Северного содружества, он сделал акцент на необходимости всемерного укрепления оборонос­пособности Севера. Конкретные действия по военному сближению с северными странами осуществлялись в 1933-1935 гг. под руководством не имевшей официального статуса группы по вопросам политики безопасности. В ее состав входили президент Свинхувуд, премьер-министр Кивимяки, министр иностранных дел Хакцель, государственный советник Паасикиви и председатель Совета Обороны Маннергейм (27).

Между тем на международной арене происходили существенные изменения. Советский Союз активизировал свою внешнюю политику на западном направлении и начал влиять на деятельность Лиги Наций. СССР, как считают авторы книги «История Финляндии», очевидно, не был уверен не только в способности, но и в желании известных еще с 1918 г. своими прогерманскими настроениями финских руководящих деятелей воспрепятствовать немцам в исполь­зовании Финляндии в качестве плацдарма для нападения на него. Не вписывалось в советские планы создание максимально широкого фронта для отражения германской агрессии и стремление Финляндии к нейтралитету с одновременной ориентацией на союз с Северными странами. Со своей стороны, руководство Финляндии не проявляло активной заинтересованности в улучшении отношений с «восточным соседом». Тому были свои причины, прежде всего внутриполитиче­ского характера (28).

В этой связи следует обратить внимание на справедливую оценку сути внешнеполитической концепции Финляндии того времени, дан­ную известным историком и дипломатом К.Корхоненом: «Принципиальная линия Финляндии определялось следующим примитивным понятием: все, что способствует укреплению Совет­ского Союза, угрожает тем самым независимости Финляндии и все, что ослабляет Советский Союз, отвечает интересам Финляндии. Отсюда вывод; Финляндии следует поддерживать хорошие отношения с противниками СССР и отдавать предпочтение факторам, ослаб­ляющим политическое влияние Советского Союза» (29). Ориентация на северное сотрудничество не казалась Маннергейму достаточным средством для достижения цели укрепления военных позиций Финляндии. По согласованию со Свинхувудом он предпринимает целый ряд поездок во Францию и Англию и в ходе проводимых там переговоров получает заверения государственных и военных деятелей разного ранга о поддержке финнов в случае возникновения военного конфликта с Советским Союзом.

Англо-французские связи Маннергейма установились достаточно давно, носили в известной мере традиционный характер. Теперь к ним добавляется новое, ранее неприемлемое для него, контакты с Германией, ставшей уже не просто кайзеровской, но гитлеровской. Трудно с определенностью сказать, чем в первую очередь была обусловлена такая переориентация. Очевидно, что свою роль сыграло и неверие в способность англичан и французов оказать Финляндии действенную военную помощь. Как бы там ни было, но в качестве председателя Совета Обороны Маннергейм в 1935 г. совершает деловую поездку в Германию, где встречается с Герингом и Риббентропом. В том же году Финляндию посетила группа офицеров Генштаба вермахта, ознакомившаяся с положением в армии и присутствовавшая на маневрах.

В мае 1935 г. Маннергейм и министр иностранных дел Хакцель в беседе с послом Германии в Хельсинки Блюхером подтвердили ориентацию Финляндии на Германию, которая, по их словам, после смерти Пилсудского осталась важнейшим и единственным противо­весом большевизму (30). Контакты, а затем и сотрудничество по военной линии между финнами и немцами развивались во второй половине 30-х гг. по восходящей, о чем подробно и аргументированно рассказывается в упоминавшейся уже работе «Финляндия во Второй мировой войне».

Финнам казалось, что они на правильном пути и немало преу­спели в установлении прочных связей с сильным союзником. Не­даром в августе 1939 г. министр иностранных дел Финляндии Эркко, обосновывая жесткую позицию своей страны в отношении предло­жений Советского Союза по обеспечению безопасности Ленинграда, заявил: «У нас значительно больше друзей, чем можно даже пред­положить» (31).

В течение всего периода пребывания во главе Совета Обороны (с 1931 по 1939 годы) Маннергейм активно «пробивал» необходимые для вооружения армии ассигнования. Размеры выделяемых средств его не удовлетворяли, что дало Маннергейму повод заявлять на­кануне «Зимней войны» о нежелательности доведения дела до во­оруженного конфликта, так как финская армия еще недостаточно подготовлена к нему. И тем не менее именно в эти годы было осуществлено строительство оборонительных сооружений, сос­тавивших целую линию от Финского залива до Ладоги, названную впоследствии именем Маннергейма. В июне 1939 г. в знак протеста против «скупости» правительства в вопросах финансирования армии Маннергейм подал в отставку с поста председателя Совета Обороны. Занимавший в то время должность Председателя совета директоров Банка Финляндии будущий президент страны Рюти заявил по этому поводу: «Маннергейм, как старый генерал-рюсся, копирует тамошние обычаи и, боясь возможных поражений в будущем, хочет заранее найти «козла отпущения» (32).

Обстановка в Европе в конце 30-х гг. все более накалялась. Маннергейм чувствовал, что положение Финляндии в качестве воз­можного объекта «интереса» как со стороны Германии, так и Советского Союза довольно шаткое. Как известно, 17 апреля 1938 г. советское руководство через второго секретаря посольства в Хельсинки Б. Ярцева предприняло попытку начать с финнами конфиденциальные переговоры в целях поиска взаимоприемлемого решения вопроса об обеспечении безопасности Ленинграда. Они были затем продолжены 11 марта 1939 г. послом Борисом Штейном, неоднократно встречавшимся с министром иностранных дел Эркко, с которым обсуждались несколько предлагавшихся советской сто­роной вариантов. В конечном итоге все они были отвергнуты.

Маннергейм считал, что «нельзя отпускать Штейна с пустыми руками» (33). Острова в Финском заливе, которые Советский Союз просил сдать в аренду на 30 лет или обменять на территории в Восточной Карелии, по утверждению Маннергейма, с военной точки зрения ценности для Финляндии не представляли, в то время как для СССР они имели стратегическое значение (34). Неуступчивость финского правительства, считавшего, что на пороге зимы «Советы войну не начнут» и будет время «потягаться» за столом переговоров, обострили ситуацию до предела. Маннергейм был крайне озабочен этим. Как военачальник Маннергейм хорошо понимал озабоченность советской стороны столь близким располо­жением границы от Ленинграда. Свои соображения он изложил членам правительства. Точка зрения Маннергейма не получила поддержки. Оппоненты ссылались на то, что общественное мнение в стране таково, что никакие территориальные уступки русским невозможны. Тогда Маннергейм заявил, что готов поставить на карту свой авторитет и обратиться по радио к финскому народу с соответствующими разъяснениями. И это предложение не получило одобрения правительства. После того, как переговоры были прерваны и произошел известный инцидент в Майнила, Маннергейм 27 ноября 1939 г. заявил о своем уходе в отставку в знак протеста против того, что высказываемые им соображения не принимаются во внимание. Однако уже 29 ноября, после того, как Советский Союз денонсировал советско-финляндский договор о ненападении, Ман­нергейм аннулировал свою просьбу об отставке (35).

30 ноября началась «Зимняя война», а 1 декабря Верховный главнокомандующий Маннергейм обратился к войскам в своем пер­вом приказе со следующими словами: «Вы знаете меня, а я знаю вас и уверен, что каждый из вас готов выполнить свой долг даже ценою жизни. Эта война - не что иное, как продолжение осво­бодительной войны и ее последний акт. Мы боремся за дом, веру и отечество» (36).

Как боролись финны под командованием своего фельдмаршала, тема отдельная, и углубляться в нее мы не будем. Отметим лишь, что упорство финских солдат, помноженное на бездарное ведение кампании советским командованием в первый ее период (декабрь 1939 – январь 1940 годов), создало Маннергейму славу опытного полководца, способного с малочисленными и слабо вооруженными войсками противостоять натиску военного гиганта, Красной Армии. Между тем существует немало свидетельств того, что далеко не всегда главнокомандующий финской армией действительно был на той высоте, на которую его вознесла отечественная историография. Вот лишь два примера, относящиеся к первым дням войны.

Пессимизм Маннергейма, передававшийся и его ближайшему окружению, был настолько очевиден, что председатель СДПФ Тэннер полагал целесообразным заменить маршала кем-нибудь более молодым и решительным, ибо невозможно руководить войсками, если оценивать положение в столь мрачных тонах, как это делал Маннергейм (37).

У.К.Кекконен, сменивший 1 декабря 1939 г. портфель министра внутренних дел на пост представителя правительства при Главном штабе, вспоминал, что в результате встречи с Маннергеймом 11 декабря 1939 г., его уважение к Маннергейму, как к символу национального единения, резко пошатнулось. Маршал был весьма удручен, пессимизм его был как никогда велик.

В конце января - начале февраля настроение Маннергейма изменилось к лучшему. Причиной для этого послужили неудачи Красной Армии, а также очевидная переоценка отдельных боевых успехов финнов в основном на участках фронта севернее Ладоги и в районе Лапландии. Надежды на удачный исход войны подк­реплялись и обещаниями военной помощи, которые давали Финляндии Англия и Франция.

В заключительный период войны Маннергейм по сути дела в течение недели дважды менял на противоположную свою точку зрения относительно перспектив ведения военных действий. 4 марта он заявил правительству, что считает их продолжение бессмыслен­ным. Сориентированная соответствующим образом финская деле­гация выехала в Москву на переговоры, начавшиеся 7 марта. Однако не успела делегация покинуть Хельсинки, как Маннергейм, по­лучивший известия о том, что Англия и Франция через неделю обещают отправить в Финляндию уже сформированный экс­педиционный корпус, занял иную позицию. Теперь он полагал, что ситуация складывается для финнов достаточно благоприятным образом, что должно найти свое отражение в ходе переговоров. Успешное развертывание 9 и 10 марта наступления Красной Армии в районе Выборга вновь повергло Маннергейма в уныние, он пришел к выводу, что война проиграна.

В течение всего периода с момента заключения «Московского мира» до 22 июня 1941 г. внешне- и военно-политическая линия Финляндии была однозначно ориентирована на создание условий для «исправления исторической несправедливости», постигшей стра­ну в результате «Зимней войны». Ни у правительства, ни у Ман­нергейма, как главнокомандующего (этот пост, несмотря на окон­чание войны, был сохранен и оставлен за ним), не было никаких сомнений в необходимости тесного военного сотрудничества с не­мцами. Богатый фактический материал по этому поводу уже стал достоянием отечественного читателя (39). Мы, со своей стороны, хотели бы добавить лишь некоторые штрихи, характеризующие образ мыслей и поведение Маннергейма.

Так, зимой 1941 г. Маннергейм весьма импульсивно отреагировал на обострение ситуации на переговорах в Москве по вопросу о создании смешанных советско-финляндских обществ для разработки никелевых месторождений в Петсамо. 21 января Маннергейм пот­ребовал объявить в странемобилизацию, а 10 февраля подал президенту Рюти заявление об отставке в знак протеста против «слишком далеко заходящих уступок» со стороны лиц, отвечающих за ведение переговоров. Это была далеко не первая, но и не последняя ультимативно-демонстративная отставка Маннергейма, для которого подобный метод оказания давления на власти предержащие был весьма характерен. Чувствовалась в этом и некоторая театральность, рассчитанность «жеста». Как правило, следовавшие за заявлением об отставке попытки уговорить Маннергейма как бы лишний раз давали ему возможность почувствовать собственную значимость, незаменимость. В ряде случаев (как это было, например, в мае 1918 г.) он получил возможность ухода, «громко хлопнув дверью».

Чем дольше пребывал Маннергейм на посту председателя Совета Обороны, а затем и главнокомандующего, тем увереннее в себе, категоричнее он становился. Политическое и государственное руко­водство страны все чаще, если" не становилось заложником само­стоятельных действий Маннергейма, то по крайней мере оказы­валось в положении вынужденного их санкционирования задним числом. То, что с лета 1940 г. финны практически начали готовиться к будущей войне с Советским Союзом на стороне или совместно с немцами — факт, признаваемый многими финскими историками и политическими деятелями, включая У.К.Кекконена. Не оста­навливаясь подробно на рассмотрении данного вопроса, позволим привести лишь одну деталь. В полдень 21 июня 1941 г. представитель ставки Гитлера генерал Эрфурт вручил Маннергейму телеграмму, в которой, помимо времени и даты, было только два слова: «Бар­баросса Дортмунд» (40). Получатель в дополнительных разъяснениях не нуждался, ему все было ясно. А утром следующего дня уже всем финнам стало ясно, что они вступают в войну вместе с Германией. Речь Гитлера, передававшаяся по радио, была с точки зрения финского руководства излишне откровенной. В ней Финляндия по существу без обиняков называлась союзницей Германии (финские солдаты в союзе с немецкими). Финны сочли для себя более целесообразным перевести «в союзе» как «бок о бок» (41). Иностранным представителям было разъяснено, что Финляндия сохраняет нейтралитет в войне Германии с Со­ветским Союзом. Разъяснение носило более чем лицемерный ха­рактер. Ведь на рассвете 22 июня финские подводные лодки вместе с немецкими минировали Финский залив, а немецкие самолеты использовали финские аэродромы, вылетая бомбить Ленинград, Хан­ко, объекты в Эстонии.

И в дальнейшем немецкие и финские войска в ходе операций на северо-западном направлении действовали согласованно. Направ­ление главного удара финской армии на Свирь объясняется взаимной договоренностью между Гитлером и Маннергеймом, которые распре­делили обязанности по захвату и уничтожению Ленинграда. Интересно отметить, что простым «согласованием» дело не ограничивалось. Начиная с 15 июня 1941 г., все финляндские во­оруженные силы, дислоцированные к северу от реки Оулу (т.е. практически на половине территории страны) были, по свидетельству финского военного историка Х.Сештеля, переподчинены германскому командованию в Норвегии (42).

Официально Финляндия вступила в войну с СССР 26 июня, использовав в качестве предлога нанесение нашей авиацией бом­бовых ударов по ряду использовавшихся немцами военных объектов на финской территории. В течение некоторого времени руководство страны пыталось оправдать свои действия перед находившимися в состоянии войны с Германией западными странами. Для этой цели использовался тезис об особом для финнов характере войны как войны «продолжения», целью которой является восстановление «справедливости». Однако вскоре Маннергейм фактически деза­вуировал эти попытки. Из его приказа №3 от 10 июля 1941 г. следовало, что целью финнов в ходе военной кампании является отнюдь не возвращение утраченных по «Московскому миру» территорий, а осуществление планов создания «Великой Финляндии» (43).

Большинство финских исследователей пытаются в этой связи представить дело таким образом, что приказ явился полной не­ожиданностью для президента и правительства. Не оспаривая этого, отметим, что наиболее важным и существенным является не столько фактор неожиданности, сколько принципиальное совпадение инте­ресов и устремлений главнокомандующего, с одной стороны, политического и государственного руководства страны, с другой. Об этом со всей определенностью свидетельствует ряд источников (44).

Следует подчеркнуть, что планы создания «Великой Финляндии» прорабатывались весьма обстоятельно и во всех деталях. В финском Генеральном штабе еще в самом начале лета 1941 г. приступили к разработке программы финляндизации Восточной Карелии. В приказе Маннергейма от 8 июля 1941 г., отданном еще до начала наступления на Восточную Карелию, указывалось, что русское на­селение (т.е. примерно 600000 человек) должно быть арестовано и заключено в концентрационные лагеря (45). Президент Рюти, по заказу которого было подготовлено некое «научное обоснование» принадлежности Финляндии Восточной Карелии (т.е. районов Беломорья и Прионежья), на встрече с немецкими представителями 25 и 26 мая 1941 г. пытался убедить их в обоснованности своих притязаний на чужие территории (46).

В том же мае Рюти запросил у Маннергейма предложения относительно будущей наиболее выгодной для Финляндии восточной границы. Последний предложил на выбор целых пять вариантов, среди них: так называемую «языковую» границу, границу «Куусине­на» (определенную при заключении с правительством О.В.Куусине­на Договора о дружбе и взаимопомощи и включающую практически всю территорию Карелофинской ССР) и другие. Наиболее «смелый» вариант превращал Онежское озеро во внутренний водоем Суоми. Таким образом, как видим, высшее финское руководство действительно всерьез планировало создание «Великой Финляндии».

Приказ Маннергейма №3, известный в то время в Финляндии буквально всем и каждому, широко обсуждался в политических кругах. Между тем, изданный в тот же день и предназначенный и для немецких солдат приказ Маннергейма №4 не менее крас­норечиво говорил о целях войны: «В этот всемирно-исторический момент немецкие и финские солдаты вновь, как и во время осво­бодительной войны 1918 г., стоят плечом к плечу как товарищи по сражению против большевизма и Советского Союза. Борьба немецких войск на севере вместе с солдатами свободы Финляндии обновит и углубит старое и прочное братство по оружию и на вечные времена ликвидирует угрозу большевизма и создаст гарантию счастливого будущего» (47).

Следует отметить, что союзнические отношения с Германией носили и для Финляндии в целом, и для Маннергейма лично достаточно противоречивый характер. С одной стороны, он публично заявлял о своей уверенности в победе немцев, с другой, видел как «пробуксовывает» военная машина гитлеровцев. Маннергейм испытывал также и определенные сомнения в части отношения находившихся под его командованием войск к захвату земель, финнам никогда не принадлежавшим. Характерно в этой связи, что, выполняя договоренность с немцами о наступлении на Свирь, Маннергейм в осторожных выражениях и под предлогом отсутствия необходимых сил отказался от участия в операциях по непосред­ственному штурму Ленинграда (48).

К концу 1941 г. фронт стабилизировался, после чего с весны 1942 г. до июня 1944 г., шла преимущественно позиционная война. В этих условиях финское руководство как бы со стороны следило за тем, как все очевиднее становилось неизбежное поражение гитле­ровской Германии. При этом финны без каких бы то ни было на то оснований рассчитывали, что беда обойдет их стороной и, как следствие, отвергали неоднократные предложения Советского Союза о заключении перемирия.

Выдающегося полководческого таланта в войне 1941- 44 гг. Ман­нергейм не проявил. Можно говорить лишь о трудных боях, которые он выигрывал отнюдь не малой кровью. Данные о потерях финской армии говорят об этом достаточно убедительно. В течение 1941 г. финны потеряли убитыми 25514 человек (что превышает потери в «Зимней войне» – 24918 человек) (49). Несмотря на это, большая часть работ финских исследователей дает весьма положительную оценку этой стороны деятельности Маннергейма, подтвердившего, как утверждается, свою славу опытного и решительного полководца (50). А в книге Э.Хейнрикса, бывшего в период 1944-1945 гг. на­чальником Генерального штаба финской армии, мы можем найти и более лестные оценки: «Без его искусства руководителя и без твердости и крепости его воли наш народ не стоял бы как равный в ряду других народов» (51).

Разительным контрастом на этом фоне выглядит вышедшая в свет в 1988 году книга М.Туртола «Эрик Хейнрикс - генерал Маннергейма и Паасикиви». В ней на основе анализа секретных архивных материалов того же Хейнрикса автор весьма критически оценивает деятельность Маннергейма как главнокомандующего во время войны 1941- 1944гг. Последний, по его мнению, так и остался на уровне приобретенных им еще во время службы в русской армии навыков, в целом проявил себя как излишне подозрительный и бездарный руководитель. По утверждению Туртола, главным устремлением Маннергейма было создание собственной военно-политической системы, свободной от всякого контроля и не нуж­дающейся в нормальной штабной работе. Именно этим и объясня­ются роковые просчеты, допущенные в ходе войны. К ним, по словам Туртола, в частности следует отнести неверную оценку Маннергеймом поступавших к нему сведений о подготовке Советской Армии к наступлению на Карельском перешейке в июне 1944 г., в результате чего это наступление застало финскую армию врасплох (52).

Начало 1943 г. принесло с собой новые испытания для политических амбиций Маннергейма. 1 марта истекал срок полно­мочий президента Рюти. И хотя вплоть до осени 1942 г. большинство политических деятелей считали, что не стоит «менять коней на переправе», но накануне нового года кандидатура Маннергейма начинает привлекать к себе внимание. Инициатором этого выдвижения был бывший министр иностранных дел Эркко, считавший, что для выхода Финляндии из войны стране необходим президент, который, в отличие от Рюти, не пользуется слишком прогерманской репутацией и потому будет приемлем для союзников, в первую очередь для США.

В ходе предвыборной борьбы сказалось, что силы Рюти и Ман­нергейма примерно равны. И тем не менее непосредственно в день выборов Маннергейм снимает свою кандидатуру. Возможно, что определенным образом повлияли на его решение и воспоминания о неудаче, постигшей его на выборах 1918 г. (53).

Наступает роковой для финнов июнь 1944 г., когда успешная операция советских войск на Карельском перешейке окончательно перечеркивает все надежды на сколько-нибудь почетный выход Финляндии из войны. В этих условиях фигура Маннергейма как кандидата на руководство страной вновь выходит на передний план. Считая, что переговоры о мире с Советским Союзом больше откладывать нельзя, и зная точку зрения Москвы, рассматривавшей Маннергейма как наиболее приемлемого партнера, Рюти первона­чально предложил ему занять пост премьер-министра (54). Пос­ледний отказался и выдвинул вместо себя кандидатуру своего ближайшего соратника генерала Вальдена, показав тем самым, что считает себя достойным более высокого поста. Рюти правильно понял смысл отказа Маннергейма. В ходе пос­ледовавшей вскоре длительной беседы между ними с участием Таннера Маннергейм, получив уверения в том, что на сей раз его избрание гарантировано, дал согласие баллотироваться на пост президента. 4 августа 1944 г. он был избран президентом Финляндии.

Заняв высший государственный пост, Маннергейм определил для себя, как потом говорил Паасикиви, две главные задачи: осво­бодиться от обязательств по соглашению Рюти-Риббентроп и за­ключить мир с Советским Союзом (55). Правда, первоначально обстоятельства складывались не самым благоприятным для реализации этих задач образом. 18 августа 1944 г. в Хельсинки прибыл генерал-фельдмаршал Кейтель и по поручению Гитлера вручил Маннергейму Рыцарский крест с дубовыми листьями. Ин­формированная шведская газета «Stockholms Tidningen» писала в этой связи в номере от 20 августа: «Нечего и думать, что Кейтель отправился в Хельсинки без предварительного одобрения и согласия на получение ордена со стороны Маннергейма и правительства». Несмотря на это награждение, у Маннергейма все-таки хватило решительности заявить, что он не считает себя связанным согла­шением Рюти-Риббентроп.

Не столь просто обстояло дело с решением второй задачи. Ман­нергейм знал, что в качестве одного из предварительных условий для начала переговоров о перемирии Советский Союз выдвинул требование устранения с государственных постов скомпро­метировавших себя сотрудничеством с немцами Рюти и Таннера. Однако новый президент попеременно предлагает возглавить формируемое правительство Таннеру, послу Финляндии в Гер­мании Кивимяки, министру иностранных дел Рамзаю, т.е. именно представителям прогерманской линии.

Чего было больше в поведении Маннергейма — упрямства или неспособности понимать политические реалии? По мнению Па­асикиви, он был не в состоянии критически осмыслить ситуацию, не имел четкого и ясного представления о конкретных личностях (56). Сам Маннергейм в беседах с Паасикиви признавал, что до революции он понимал русских, но не может понять нынешнее руководство. Он полагал, что для них должен быть важным не конкретный состав правительства, но способность его выполнять взятые на себя обязательства (57).

Наконец после проведения консультаций с руководством партий и парламентских фракций, использовав даже угрозу ухода с поста президента, Маннергейм нашел подходящего кандидата. Им стал Антти Хакцель. Однако всего лишь через полтора месяца его сменил Урхо Кастрен, в свою очередь проработавший премьер-министром всего два месяца. В течение всего этого периода «краткосрочных правительств» Маннергейм находился под прессингом как политических противников внутри страны (так называемой «мирной оппозиции»), так и Советского Союза, требовавшего реальных до­казательств желания и готовности финнов заключить перемирие на предлагаемых им условиях. Пассивность Маннергейма, отсутствие у него требуемой в той политической ситуации гибкости побудили Паасикиви сделать на страницах своего дневника следующее нелицеприятное признание: «Внешняя политика во все времена независимости была нашим самым слабым местом» (58).

Относительная стабилизация наступила лишь после того, как 17 ноября 1944 г. было сформировано правительство Паасикиви. Во всяком случае внешнеполитическая линия финнов стала четкой, реалистичной и действительно отвечающей в тех условиях интересам страны. Решение в пользу Паасикиви было для Маннергейма делом непростым. Он пошел на это лишь под давлением со стороны Союзной Контрольной Комиссии, ряда аграриев и части коалиционе­ров.

Маннергейм не верил Паасикиви и испытывал к нему личную неприязнь. Как пишет И.Суоми, «в ближайшем окружении он критиковал Паасикиви как ненадежного и бесхребетного подпевалу левых» (59). Со своей стороны Паасикиви также не слишком симпатизировал президенту. Характерна в этом отношении оценка, данная Паасикиви подписанному Маннергеймом 8 сентября 1944 г.приказу, в котором говорилось: «Я убежден в том, что народ Финляндии может сохранить независимость и обеспечить свое бу­дущее лишь при условии стремления к искренним отношениям с соседними странами. Именно поэтому я предложил Светскому Союзу переговоры о мире». Паасикиви так комментирует данный приказ в своем дневнике: «Лицемерие и ложь! Маннергейм НЕ ИМЕННО ПОТОМУ так действовал, а ЛИШЬ ПОТОМУ, что в ходе войны произошло то, что произошло» (60).

Вместе с тем Паасикиви признавал и ту позитивную роль, которую сыграл Маннергейм в таком непростом деле, как вывод страны из войны. Вновь обратимся к дневникам Паасикиви. По его словам, Маннергейм «только в последнее время» заметил, что про­должение войны «ведет к катастрофе и начал выступать за мир. С точки зрения внутриполитической это хорошо, поскольку никто другой, кроме Маннергейма, не смог бы убедить народ в правильности выбора. То, каким образом он «уладил» дела с Гер­манией, никто другой в Финляндии сделать бы не смог... когда Маннергейм совершил поворот на 180 градусов никто в стране не осмелился ничего сказать. Все верили ему. Это доказывает, что только он мог выполнить этот «политический кульбит». Но это была и его обязанность, поскольку он и другие военные виноваты в том, что мы втянулись в эту войну» (61).

Точка зрения Паасикиви (а с ней в данном случае, видимо, следует согласиться) помимо всего прочего является немаловажным подтверждением обоснованности и реалистичности позиции совет­ского руководства по отношению к избранию Маннергейма президе­нтом. Конечно, для СССР, безусловно, более пред­почтительной была бы кандидатура самого Паасикиви, однако в конкретных условиях июня - сентября 1944 г. он не смог бы сделать то, что смог сделать Маннергейм.

Весь президентский период Маннергейма (с 4 августа 1944г. по 4 марта 1946 г.) проходил по сути дела под знаком его постоянной неуверенности как за будущее страны, так и за свое собственное. Пессимистический взгляд Маннергейма на перспективы развития советско-финляндских отношений основывался на убеждении в том, что «советы не оставят финнов в покое и приберут их к рукам, как они это сделали с Балканами и другими странами» (62). Одно время он даже всерьез обдумывал возможность переноса столицы из Хельсинки, рядом с которым располагалась советская военно-морская база, в Турку (63).

Что касается собственной судьбы, то в своем близком окружении Маннергейм высказывал мнение, что русские его не любят, пос­кольку он дважды воевал с ними. «Возможно, в будущем они арестуют меня и расстреляют» — говорил он (64). Подобные настроения осо­бенно усилились, когда на основании ст. 13 Соглашения о перемирии под нажимом Союзной Контрольной Комиссии (СКК) началось следствие, а затем и «процесс над виновниками войны». Известно, что в то время Маннергейм даже носил с собой ампулу с быстро­действующим ядом. Он предпочитал лучше умереть, чем быть осуж­денным, да к тому же еще и финским судом. Между тем, по мнению председателя комиссии по расследованию деятельности «виновников войны» Петяюса, если обвиняемым №1 бесспорно был Рюти, то №1а - Маннергейм (65).

Путем длительных и сложных переговоров с председателем комиссии, лидерами политических партий и СКК Паасикиви и Кекконену удалось спасти Маннергейма от суда и ограничить его участие в процессе дачей письменных показаний (заранее подготовленных и отредактирован­ных соответствующим образом). Тем не менее, не желая искушать судьбу, Маннергейм «по совету врача» на время ведения следствия выехал на лечение в Португалию.

Следует сказать, что здоровье Маннергейма уже при вступлении в должность президента оставляло желать лучшего. Болезни и ус­талость усугубились в результате переживаемых волнений. И, хотя в 1945г. при формировании правительства он еще пытался осу­ществить свое конституционное право выбора министра иностранных дел, стремился определять внешнюю политику, но до конкретных проблем его уже не допускали. Контакты Маннергейма с внешним миром были весьма ограничены. Практически все вопросы, входившие в его компетенцию, решал Паасикиви. При формировании правительства в ноябре 1944 г. между ними возник серьезный спор по поводу участия в нем одного представителя компартии Финляндии. Для убежденного антикоммуниста Маннер­гейма это было более чем слишком. Но, в конечном счете, он был вынужден смириться и с подобным унижением. При формировании 17 апреля 1945 г. правительства «трех больших», премьер-министром которого был также Паасикиви, против включения двух ком­мунистов Маннергейм уже не возражал.

В бытность президентом Маннергейм лишь однажды, да и то в самом начале, попытался шантажировать своих оппонентов с помощью угрозы отставки. Очень скоро доминирующим стало свя­занное, прежде всего, с соображениями собственной безопасности, стремление любой ценой удержаться на этом посту. Маннергейм считал, что статус президента является лучшей гарантией того, что «советы» не потребуют отдать его под суд. Ho сути дела вся вторая половина 1945 г. прошла под знаком поиска путей деликатного устранения Маннергейма с поста президе­нта. Особенно энергично действовал в этом направлении министр юстиции Кекконен, считавший, что уход больного президента не­обходим в силу целого ряда причин. Это мнение разделяли и члены правительства, несколько позднее к нему присоединилось и руко­водство парламентских фракций.

Осторожные выходы на Маннергейма его доверенных лиц, советовавших отказаться от тяжелого государственного бремени, неоднократные советы врача — все это долгое время не давало результатов. Маннергейм прямо заявлял, что не допустит никакого давления и подаст в отставку тогда, когда сам сочтет нужным.

27 января 1946 г. находившегося в больнице президента посетил заместитель председателя ЧЖК Савоненков. По поручению Москвы он сообщил Маннергейму, что принимая во внимание его заслуги в деле заключения перемирия, Советский Союз не будет никоим образом связывать имя маршала Финляндии с процессом над виновниками войны, вне зависимости от того, останется ли Ман­нергейм президентом или уйдет в отставку, как о том упоминалось в печати (66).

Охарактеризовав этот разговор как «давление, но сделанное в приятной форме», Маннергейм заявил Паасикиви, что уйдет после окончания процесса над виновниками войны (67). 21 февраля 1946 г. приговор был вынесен. На следующий день Маннергейм сообщил Паасикиви о своем решении уйти в отставку, что он и сделал 4 марта 1946 г.

Последние годы жизни, Маннергейма проходили в основном в Швейцарии на отдыхе и лечении. Периодически приезжая в Финляндию, он встречался с членами политического и государст­венного руководства страны, в том числе и с президентом Паасикиви. По-прежнему уверенный в том, что Советский Союз рано или поздно «приберет Финляндию к рукам», он видел будущее в мрачных тонах. «Я сказал Маннергейму, что если так думать, то не остается ничего другого, как пойти в лес и пустить себе пулю в лоб» — вспоминает Паасикиви об одном из таких разговоров (68).

Последний всплеск активности Маннергейма произошел в марте 1948 г., когда СССР предложил Финляндии заключить Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Маннергейм увидел в этом предложении ту самую попытку «прибрать Финляндию к рукам». Опасаясь, что Финляндию постигнет судьба Чехословакии, а его самого — судьба Бенеша или Масарика, Маннергейм решает тайно покинуть страну. Через посредника он обращается в посоль­ство США с просьбой оказать ему в конфиденциальном порядке помощь в обмене финских марок на доллары. Не согласившись с госсекретарем США Маршаллом, считавшим, что его отъезд не поможет финскому правительству вести переговоры в Москве, Ман­нергейм заявляет, что находясь в США, он принесет Финляндии больше пользы, чем будучи арестантом дома или в России (69). В конечном счете, не дожидаясь окончания «дискуссии» с американ­цами, Маннергейм 17 апреля 1948 года выезжает в Швейцарию.

Столь болезненная реакция Маннергейма на Договор