Верхняя одежда и обувь

Головные уборы и украшения

Женские головные уборы разнообразны и декоративны. Девушки носили нарядные округлые шапочки тухъя, украшенные бисерным шитьем и серебряными монетами. Замужние женщины обязательно покрывали голову сурпаном — белой полосой тонкого холста с орнаментированными концами, которые укладывались на плечо и вдоль спины. Сверху в обычные дни повязывали более узкую головную повязку пуç тутри, а на праздники — нарядный головной убор хушпу, который отличался богатым монетным декором и наличием вертикальной наспинной части. По форме можно выделить 5-6 локальных видов хушпу: цилиндрических, полусферических, округлых с небольшой вершиной, наподобие высокого или низкого усеченного конуса, а также облегающего обруча.

Единый ансамбль с нарядными головными уборами составляли украшения из монет, бисера, бус, кораллов и раковин каури. Они имели знаковое, функциональное и эстетическое значение, различаясь на женские и девичьи, а по расположению на фигуре — на головные, шейные, наплечные, нагрудные, поясные.

Верхняя одежда и обувь

В качестве демисезонной одежды использовались халаты пустав, кафтаны сăхман, зимней — приталенные шубы кĕрĕк, для дальних поездок одевали длинные объемные тулупы из овчины или прямоспинные суконные чапан. Мужские головные уборы не отличались многоообразием: бытовали суконные шляпы с полями, меховые шапки çĕлĕк.

Повседневной обувью были сплетенные из липового лыка лапти (çăпата), которые верховые чуваши носили с черными суконными онучами, а низовые - с белыми шерстяными или суконными чулками (тăла чăлха). Праздничной обувью являлись кожаные сапоги или башмаки, в верховой группе — высокие сапоги в гармошку. С конца 19 века стали появляться высокие женские кожаные ботинки на шнуровке. Зимней обувью служили белые, серые и черные валенки.

Как у большинства народов Поволжья, детская одежда была подобна взрослой, но не имела богатой орнаментации и знаковых украшений.

Посуда и утварь.

Деревянная посуда. У народов лесной полосы, в том числе чувашей, была сильно развита обработка дерева. По­чти вся домашняя утварь изготовлялась из дерева. Инстру­ментов по деревообработке было много: бурав (пăра), ко­ловорот (çаврам пăра) служат для сверления отверстий и ямок в сплошном материале; долото, стамеска (ăйă) – инст­рументы для выдалбливания отверстий, гнезд, пазов (ыра); долото большое (кăра) применяется для выборки пазов бре­вен, досок, при изготовлении ступ, корыт, кадушек и дру­гих долбленых изделий.

Поперечное тесло (пулле) использовалось при выдал­бливании деревянной посуды, корыт, лодок. Всевозмож­ные ножи (çĕçĕ) использовали для резьбы рельефов и ук­рашений.

По способу изготовления и характеру использования деревянную утварь можно разделить на несколько групп: 1) утварь долбленая с цельным дном; 2) долбленые сосуды со вставным дном; 3) клепаные изделия; 4) посуда из бере­сты, луба, коры; 5) плетеная утварь из лозы, лыка, дранки, корней.

Долбленые сосуды были удобны для обработки и хра­нения зерна, круп, муки и многих других продуктов. В ос­новном цельнодолбленой была столовая посуда – чаши, со­лонки, ковши, ложки. Долбленые орудия использовались при толчении зерна (пшена, полбы, ячменя, проса), семян конопли, соли, а также обработки сырья (кудели, сукна). Для этих целей использовали ступы (килĕ) и песты (кисĕп). Нужную форму долбленым сосудам придавали техникой выжигания, доводку и расчистку в таких случаях произво­дили с помощью долот. Уменьшенную форму ступы имели солонки (тăвар килли). Этот предмет часто украшали резь­бой – геометрическими узорами. Солонка-ступка была в каждом доме, так как раньше каменную соль продавали не­молотой.

Формы и размеры столовой посуды, вид дерева, выби­раемый для нее, диктовались ее назначением. Большая де­ревянная чаша (тирĕк, пысăк чашăк, чара) служила для по­дачи первого (яшка, шÿрпе) или второго блюда – каши (пăтă), мяса (аш) на всех членов семьи. Малолетним детям пищу давали в мисочках (чаплашка). В зависимости от подавае­мых блюд применялись чаши пологие или глубокие, малой, средней или большой величины, например: çăкăр тирки – чаша для хлеба, яшка тирки – миска для супа, çу савăчĕ – чашка для масла, чара – чаша для замешивания пресного теста и т.д. Древние формы чаш сохранились до XX в. Одна из них – тарелка необычной формы (как бы чашка в чаше) для подачи вареных яиц (çăмарта), сыра (чăкăт). В древно­сти она являлась ритуальной чашей для гаданий и магичес­ких действий.

Столовую посуду изготовляли из мягких (липа, ветла, осина) и твердых (дуб, береза) пород деревьев, из цельного куска дерева или корневища. Из крепкого корня делались лучшие образцы больших ковшей – братин (алтăр), малых ковшей для пива (курка). Они имеют форму ладьи. Носо­вая сторона большого ковша поднята кверху и, переходя в узкую шейку, расчленяется, образуя завершение в виде двух конских голов (ут-курка). Интересны своеобразные двух­- и трехвыемочные ковши «тĕкелтĕк» и «янкăлтăк». В них одновременно наливали мед и пиво, а в трехсекционный ковш еще и «пылсем» (бальзам) из разнотравья. Эти «пар­ные ковши» (йĕкĕрлĕ курка) предназначались только мо­лодоженам. Красивой причудливой резьбой украшались малые ковши, которые являлись гордостью семьи. Они также часто имеют ладьевидную форму. Рукоять высо­кая с прорезной петлей, заканчивающейся крючком для подвешивания. Узоры на рукояти бывают разные: это со­лярные мотивы, жгут, выемка, желобки, скульптурные формы.

Долбленой была корытообразная утварь – начевки для муки (такана), корыта (валашка, кункăра, шан).

Долбленая посуда со вставным дном использовалась для хранения и переноски продуктов. Замечательное изде­лие этого вида – çÿпçе – выдолбленная из толстой липы кадушка – укладка для хранения одежды. Çÿпçе входило в качестве обязательного элемента в приданое невесты, оно украшалось резьбой. К этому же типу относится пахтаница (уйран çÿпçи), которая используется и в наши дни для сби­вания масла.

Изделия, выполненные долблением со вставным дном, известны под общим названием чĕрес. Основные их виды: чĕрес – кадушка для хранения продуктов, кăвас чĕресĕ – квашня, пăт чĕресĕ – пудовка (мера сыпучих тел в один пуд), патман, касмак – емкости для меда или зерна в 4 пуда, сĕт чĕресĕ – ведро для молока, чилек, ленкес, хăлаш – долбленые ведерки и др. Некоторые сосуды предназнача­лись для пива и имели длинные и узкие горлышки: чăрхат, чарак, талпар, янтав, камшаяк, çавраяк... Чирясы изготовляли из стволов липы или осины высотой от 20 см до 1 м и более.

Деревянные клепаные ведерки с крышкой и ручкой, как и долбленые ведра, назывались чĕрес. Специально для воды и доения коров предназначались клепаные ведра с носи­ком (витре, шайка). Для ношения воды они делались с уш­ками и с привязанными к ним веревками или сыромятны­ми ремнями. Кадушечки для ношения турăх уйранĕ (молочного напитка) имели плотно закрывающуюся крыш­ку – это чилек, лакăм.

В быту чуваши широко пользовались посудой из бере­сты – сшивными туесами и кузовками (пурак) цилиндри­ческой формы.

Для хранения и переноски продуктов и разных вещей применялась плетеная тара; широкий набор плетенок из лыка известен под общим названием кошель (кушел). В кушел – аккуратно сделанную плетеную сумку с крышкой – укладывали продукты и мелкий скарб на дорогу. Пестерь (пушăт, такмак, пештĕр) являлся кое-где сумкой распоря­дителя свадебного поезда (туй пуçĕ). В эту сумку клали об­рядовые блюда – хлеб (çăкăр) и сыр (чăкăт). Наряду с сум­ками в употреблении было плетеное лыковое ведро шăпаня для воды и пива. В плетеных чашках расстаивались хлеба перед выпечкой, плетеные коробки использовали в качестве солонки. Сосуд для воды (шыв савăчĕ) и туесок для пороха брали с собой на охоту.

Многие предметы утвари плели из лозы. Из черемухо­вых или ивовых прутьев изготовляли корзину для ложек (çăпала пĕрни). Бытовали сосуды, плетенные из дранки, лозы и полосок бересты, лыка, пучков травы. Так делали, например, чаши для хлеба. Из ивовой лозы плели сенной кошель (лăпă), различные корзины (çатан, карçинкка), ку­зовки, курманы, сундучки, мебель, рыболовные снасти.

Глиняная посуда. Изготовлением глиняной посуды люди занимались издревле. Ее производство в Волжской Булгарии стояло на высоком уровне. Однако с XVI в. мест­ные традиции в изготовлении высокохудожественной ке­рамики постепенно забываются. После присоединения к Русскому государству потребность в гончарных изделиях удовлетворялась в основном продукцией городских ремес­ленников.Глиняную посуду изготовляли из заранее заготовлен­ной глины. Глину клали в деревянный ящик и основатель­но мяли ногами, руками, чтобы она была мягкой, эластич­ной и при скручивании из нее жгута не разрывалась. После этого из глины делали заготовки различных размеров в за­висимости от величины посуды. Заготовки – это неболь­шие куски глины, скатанные в толстый и короткий жгут.

Формовка сосуда производилась на ручном или нож­ном гончарном круге. Изготовленная посуда после про­сушивания покрывалась глазурью, что придавало ей прочность и блеск. После этого она обжигалась в специ­альной печи.

Чувашские гончары изготовляли разнообразную посу­ду: горшки, корчаги (чÿлмек, куршак), кувшины для моло­ка (мăйлă чÿлмек), для пива (кăкшăм), плошки (çу плаш­ки), миски (тăм чашăк), жаровни, рукомойники (кăмкан).

Они были самых разных форм и стилей. Абашевские, именьковские, булгарские и другие стили различались ви­дами и формой, орнаментом.

В домашнем хозяйстве чувашей использовалась и ме­таллическая посуда (чугунная, медная, жестяная).

Одним из древних сосудов, без которого не могла обходить­ся ни одна семья, являлся чугунный котел (хуран). В хозяй­стве имелось несколько видов котлов различных размеров.

Котел, в котором готовили обед, висел над очагом в избе. Котел большого размера для варки пива, пищи во время больших праздников, подогрева воды подвешивался над очагом лачуги (летней кухни). Чугун в чувашском хозяй­стве появился сравнительно поздно. К числу старинной посуды относится сковорода (çатма, тупа).

Наряду с чугунной посудой использовали медную: мед­ный жбан (чăм), рукомойник (кăмкан), ендова (янтал), со­суд для питья медовки и пива, по форме напоминавший в некоторых случаях коня-инохода (çурхат). В составе ку­хонного инвентаря были и другие металлические предме­ты – кочерга (турчка), ухват, косарь (кусар), ножи (çĕçĕ), треножник (такан).

В зажиточных семьях приобретали самовар. С конца XIX в. под городским влиянием в деревне появляются же­лезные ведра, стеклянные бутылки. Металлические лож­ки, половники, чашки, кастрюли, тазы, корыта получили распространение уже в советское время.

32) Как же случилось, что мальчик из глухой чувашской деревушки попал в Санкт-Петербург и участвовал в создании царского «Парадиза», как называл свой город Петр Первый?
В 1755 году в одной из своих челобитных Егоров пишет: «Родом я чувашенин и вывезен в малолетстве господином генерал-майором артиллерии князем Дадиановым в Россию…»
Князь Егор Леонтьевич Дадиани (1683-1765 гг.) владел деревнями «из Нижегородского уезда Терюшевской волости Запянского стану». Вероятно, здесь при невыясненных для нас обстоятельствах и был взят в его семью чувашский мальчик. Волей случая Петр Егоров попал к культурным, гуманным людям. Получив первоначальное образование в семье Дадиани, он в 1755 году с рекомендацией князя приехал в Петербург учиться «архитектурной науке».

К 1763 году относится первая известная нам работа П. Егорова. Проезжая город Пярну императрица Екатерина II пообещала построить в нем церковь. С этой целью сюда был послан архитектурный помощник Петр Егоров. 13 ноября того же года проект и смету церкви Петр Егоров представил в императорскую канцелярию строений. Церковь «во имя Успения богородицы» (позже она называлась «Екатерининской») в Пярну сыграла значительную роль в архитектуре Прибалтики. По ее образу тут строились церкви в городах Тарту, Курасааре и других. Интересно отметить, что знаменитая церковь Петра и Павла, во второй половине XVIII века созданная в Риге, также строилась по этому образцу.

Начиная с 1766 года Петр Егоров возглавляет школу при императорской конторе строений, которой раньше руководили такие известные архитекторы, как Ж. Леблон, М. Земцов, С. Волков и в разное время преподавали тут И. Коробов, В. Растрелли, Ж. Валлен-Деламот и другие.

В 1768 году начинается строительство сказочно прекрасного Мраморного дворца. Он отличается своеобразной отделкой: облицован мрамором и гранитом различных цветовых оттенков, откуда и его название. Его авторы – итальянский архитектор А. Ринальди и П. Егоров, который кроме того, руководил его строительством.
Таким образом к 1770 году, началу строительства ограды Летнего сада, Егоров был вполне зрелым, сложившимся мастером, хорошо известным в кругах архитекторов того времени. В 1768 году в одном из документов Ю. Фельтен, А. Квасов и С. Волков дают ему такую характеристику: «В знании своего дела во архитектуре, как в сочинении планов и фасадов, так и в практике весьма знающ».

Ограда Летнего сада строилась в течение 15 лет. Как свидетельствуют многочисленные архивные документы, проектировал ее и руководил строительством Петр Егоров. В течение двух лет он создает проекты перестройки домов адмиралов Г.А. Спиридонова и А.Н. Сенявина. В 1774-1775 годы контора строений поручает Фельтену и Егорову сочинение проектов Иордани - специального помещения, предназначенного для церковного обряда. До нас сохранились два варианта чертежей этих сооружений, выполненных П. Егоровым. Они имеют большой историко-художественный интерес. Недаром они в 1911 году были представлены на исторической выставке архитектуры.

В 1779 году Петр Егоров создает проект и начинает строительство Рождественской церкви «на Песках» в Санкт-Петербурге. Строили ее около девяти лет. Но церковь не сохранилась. Судя по описаниям в книге В. Маслова (1887 г.), А. Королькова (1898 г.) и по фотоснимкам, это был изумительный памятник архитектуры.

По проекту П. Егорова велось строительство служебного корпуса Мраморного дворца. Впоследствии он неоднократно перестраивался, и о его первоначальном облике мы можем судить лишь по гравюрам. Он был также изящен, очень сходен с Мраморным дворцом. Известный автор конца XVIII века И. Георги об этом корпусе писал, что здания «столь привлекательные, как здешние, бывают весьма редко». Со стороны Невы и Марсова поля служебный корпус соединяется оградой, созданной также П. Егоровым.

В последние годы жизни П. Егоров создает проект «домов для священнослужителей» при церкви Казанской богоматери, проекты складов на берегу Невы, нового здания конторы строений (этот же проект одновременно был поручен на правах конкурса известному архитектору, автору знаменитого Таврического дворца Ивану Старову), участвует в перестройке дома банкира Штегельмана.

Егоров занимался не только разработкой проектов, с первого же года обучения он участвует в строительстве императорской конторы строений, среди которых можно назвать такие прославленные сооружения, как Зимний дворец и Смольный монастырь (В. Растрелли); работает он в Петергофе, Екатерингофе, строит дома против Зимнего дворца, впоследствии перестроенные архитектором К. Росси в грандиозное здание Главного штаба, участвует в восстановлении Петропавловского собора.

Около трех с половиной десятка лет своей жизни Петр Егоров посвятил архитектуре. Он был одним из талантливейших архитекторов второй половины XVIII века, обладавшим своеобразной творческой индивидуальностью. Его проектам свойственны простота, изящество, ясность и целостность композиции, строгая пропорциональность, благородство рисунка – лучшие черты архитектуры русского классицизма.

33) Иакинф Бичурин (Никита Яковлевич Бичурин, в монашестве архимандрит Иакинф; родился 29 августа (9 сентября) 1777 с. Акулево Чебоксарского уезда Казанской губернии — 11 (23) мая 1853, Санкт-Петербург) — один из основоположников российской синологии.

Один из классиков отечественной ориенталистики, заложивший основы научной синологии XIX в. в России. Дальнейшая судьба этой отрасли востоковедения неразрывно связана с его именем, которое навсегда вписано в историю российской отечественной науки. Русский дипломат, востоковед и путешественник, знаток китайского языка, оставил значительное число сочинений о Китае и сопредельных странах. Ввёл в мировой научный оборот значительное число китайских исторических источников, в том числе «Описания Дай-цинской империи». Член-корреспондент Санкт-Петербургской академии наук (c 17 декабря 1828 года).

Отец — священник Яков Данилович Бичурин (1749—1812). Родился Никита Бичурин в селе Акаулево (Шемпер по-чувашски) в семье диакона, а не с. Бичурино, как указывал сам Н. Я. Бичурин в своих автобиографических записях, а затем эти данные перекочевали во все его биографии(Чебоксарский уезд, Казанской губернии) 29 августа 1777 года. Вероятно эта ошибка объясняется тем, что вскоре после рождения Никиты, семья Якова Данилова, получившего в 1779 г. сан священника, переехала в с. Бичурино (с рубежа 18-19 вв. село Пичурино стали писать как Бичурино, а по-чувашски (шинер, Типнер) Свияжского (с 1781 г. — Чебоксарского) уезда и здесь прошли детские годы будущего ученого, а место рождения — с. Акулево — не сохранилось в его памяти.

Начальное образование получил в училище нотного пения в Свияжске. С 1785—1799 обучался в Казанской семинарии, где получил фамилию Бичурин, и закончил её с отличием. Окончив Казанскую духовную академию в 1799 году, был оставлен преподавателем в академии. Преподавал грамматику, риторику. Находясь на преподавательской работе, принял монашеский сан и год исполнял должность настоятеля Казанского Иоанновского монастыря.

В 1802 году был назначен архимандритом Вознесенского монастыря в Иркутске и ректором духовной семинарии, но у него возникли конфликты с семинаристами, также его обвиняли в нарушении устава.

В 1807 году определён начальником духовной миссии в Пекине, где и оставался до 1822 года. В совершенстве овладел китайским языком и составил словарь, который лично переписал четыре раза.

В Пекине Бичурин начал переводить на русский язык китайские источники: «Сышу» (Четверокнижие) — свод учений Конфуция и конфуцианцев, географическое сочинение в трех томах, сводную историю Китая в 17 томах, китайскую хронологию, «Описание Тибета», «Описание Чжунгарии», «Описание Пекина», сочинения по юриспруденции, медицине, религии, философии, экономике, сельскому хозяйству, торговле и другие. Бичурин составил многотомный китайско-русский словарь, перевел на русский язык маньчжуро-китайский словарь в 4-х томах.

Во время борьбы с Наполеоном, русскому правительству было не до Китая, в результате чего миссия испытывала недостаток средств и была полностью опустошена. За это начальник миссии был лишён сана архимандрита и сослан в Валаамский монастырь. В мае 1821 года выехал из Пекина.

В 1826 году ему удалось переселиться в Санкт-Петербург, где он получил при министерстве иностранных дел должность переводчика с китайского языка, этому способствовал китаевед Е. Ф. Тимковский и, возможно, Шиллинг фон Канштадт, работавший в Министерстве иностранных дел. В 1828 году Бичурин был избран членом-корреспондентом Российской академии наук по разряду литературы и древностей Востока. В 1828 году работал в Петербургской публичной библиотеке; избран почетным библиотекарем. К концу 1829 года подготовил первую библиографическую работу — «Реестр китайских и маньчжурских книг, находящихся в императорской Публичной библиотеке». В 1830 совершил экспедицию в забайкалье, откуда привёз тибетские и монгольские книги, принадлежности буддийскую храмовую утварь и другое.

В Кяхте открыл первую в России школу китайского языка. Преподавал в школе, создал первый учебник китайского языка («Китайская грамматика»).

С 1831 года член Азиатского общества в Париже. Неоднократный лауреат Демидовской премии.

В Санкт-Петербурге отец Иакинф получает светское признание, среди его знакомых — А. С. Пушкин, А. А. Краевский, В. Ф. Одоевский, К. М. Шегрен, И.А. Крылов, И. И. Панаев, А. В. Никитенко и много других литераторов публиковавшихся в журнале «Моссковский телеграф».

В Забайкалье встречался с декабристами: братьями Бестужевыми, И. И. Пущиным и другими.

В 1848 г. приступил к созданию своего последнего труда «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена». Труд в трёх томах с приложением карт был опубликован в 1851 г. К тому времени сильно пошатнулось здоровье синолога, хотя он и выжил в холерной эпидемии. Скончался в Александро-Невской лавре в 1853 г.

36) Кикин принадлежал к числу тех военачальников 1812 года, которые не пользовались громкой славой у современников и у потомков, но к которым полностью относятся слова Толстого, сказанные им в «Войне и мире» про Дохтурова и Коновницына, что они и подобные им были теми «незаметными шестернями, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины».

С начала войны Кикин исполнял обязанности дежурного генерала штаба 1-й Западной армии и на этой ответственной, но «черной и не блестящей работе» пробыл всю кампанию 1812 года.
В первые дни войны начальником штаба 1-й армии был назначен генерал-лейтенант маркиз Паулуччи, «смелый и решительный в речах», но совершенно непригодный к своей должности. Кикин, являвшийся его непосредственным помощником, работать с ним не смог и после нескольких столкновений «сказался больным». Однако вскоре, по требованию Барклая де Толли, Паулуччи был смещен и начальником штаба назначен Ермолов, склонивший Кикина вернуться к исполнению своих обязанностей. «Полезных способностей, деятельности неутомимой, строгих правил чести, – писал о нем Ермолов в своих «Записках». – Благодаря полковнику Кикину я буду иметь минуты отдохновения!»
Обязанности дежурного генерала были многообразны – он ведал строевой частью, распределял прибывающие пополнения, координировал действия военно-санитарной и тыловых служб. В условиях длительного отступления в первый период кампании все это требовало огромного напряжения сил, и от инициативы и своевременных распоряжений дежурного генерала зависели порой тысячи жизней. При отходе армии от Вязьмы к Цареву Займищу только благодаря энергии Кикина были своевременно эвакуированы в тыл несколько тысяч раненых.

Во время сражений Кикин находился на поле боя, неизменно проявляя в решающие минуты самоотверженное мужество. Так было 7 августа, когда 1-я армия, оставив пылавший Смоленск, начала отходить по проселкам на северо-восток, чтобы, оторвавшись от противника, свернуть затем на юг, выйти на большую Московскую дорогу и направиться на соединение со 2-й армией. Последняя еще накануне двинулась на восток, к Дорогобужу, чтобы не дать противнику перерезать коммуникации с Москвой.
Когда утром 7 августа, после трудного ночного марша по пересеченной местности, одна из колонн 1-й армии подходила к деревне Лубино, у которой проселок выходил на Московский тракт, – туда же подошел от Смоленска и авангард французского маршала Нея. Русские передовые части повернули навстречу Нею и завязали с ним ожесточенный бой, этим выигрывая время и давая возможность своим основным силам пройти через Лубино и выйти на Московскую дорогу.
Этот бой, получивший впоследствии название сражения у Валутиной горы, стоил обеим сторонам больших потерь и с необыкновенным упорством длился весь день. Был момент, когда наша пехота под натиском превосходящих сил противника и все усиливавшимся огнем его батарей смешалась, оставила дорогу и, рассыпавшись по кустарнику, стала откатываться к Лубину. Кикин и несколько офицеров штаба армии бросились на опустевшую дорогу, остановили барабанщиков, вместе с другими уходивших в тыл, и приказали им бить «сбор». Когда по этому сигналу к ним примкнули десятки, а потом сотни солдат, Кикин и его товарищи, обнажив шпаги, повели их навстречу приближавшемуся противнику. Французы были остановлены. Вскоре подошла дивизия Коновницына, и дорога на Москву осталась в руках русских. В этом бою Кикин был ранен в глаз, но остался в строю.

Ночь перед Бородинским сражением Ермолов, Кикин и Кутайсов провели вместе. Вместе они были и в один из самых драматических моментов сражения, когда Ермолов возглавил контратаку на захваченную французами батарею Раевского и восстановил положение. Рассказывая в своих «Записках» об этой знаменитой контратаке, Ермолов писал: «Некоторые из адъютантов Военного министра и офицеры Главного штаба сделали мне честь находиться при мне, и заслуги их поистине выше всякой похвалы».
Адъютант Барклая Левенштерн писал в воспоминаниях: «К этому пункту поспешил генерал Ермолов со всем своим штабом, при нем находился дежурный генерал Кикин и командовавший артиллерией граф Кутайсов. Ему [Ермолову] удалось под градом пуль сформировать пехоту, и мы снова овладели важной позицией, которую чуть было не потеряли... Генерал Ермолов, Кикин и я были ранены, храбрый граф Кутайсов был убит».
Когда русские войска после оставления Москвы заняли позиции под Тарутином, Кутузов отдал приказ, которым объединил 1-ю и 2-ю армии в одну, сохранив за ней наименование 1-й Западной армии. Один из пунктов приказа гласил: «Дежурным генералом Главного штаба армии остается полковник Кикин». Во время Тарутинского сражения, знаменовавшего переход русской армии в наступление, Кикин состоял при Кутузове. При преследовании «великой армии» он сражался в четырехдневном бою под Красным.
За отличия во время Отечественной войны Кикин был произведен в генерал-майоры и награжден Георгиевским крестом 3-й степени. Он участвовал также в кампаниях 1813-1814 годов, командовал пехотной бригадой и по возвращении из Парижа вышел в отставку.

38)Спиридон Михайлович Михайлов (Яндуш) родился 28 (16) декабря 1821 г. в околотке Юнгапоси дер. Юнго-Ядрино Янымовского сельского общества Татаркасинской волости Козьмодемьянского уезда Казанской губернии (ныне дер. Юнгапоси Моргаушского района Чувашской Республики) — чувашский просветитель, историк, этнограф, фольклорист. Составил рукописный букварь. Содействовал открытию нескольких школ в чувашских селениях. Исследовал уровень образования чувашей (статья «Статистические очерки Козьмодемьянского уезда...», 1854). Автор многих литературных произведений, в т.ч. первых чувашских дидактичеких рассказов. Собрал и издал образцы чувашского фольклора (сб. «Чуваш, разговоры и сказки», 1853). В публицистических статьях призывал к просвещению чувашского народа. Защищал идею начального обучения чувашских детей на родном языке. Подчёркивал важное значение русской культуры в деле просвещения чувашей и марийцев. Исходя из принципов народной педагогики, идеалом воспитания выдвигал мыслящего, добропорядочного труженика. Главными средствами воспитания считал природу, труд, быт. Большое значение придавал нравственному влиянию художественной литературы; пропагандировал произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, И. А. Крылова, Н. В. Гоголя.
Родился в крестьянской семье из не крещенных чувашей, именовавшихся в старину родом Яндуш. Его предки отмечены в истории как активные участники военных походов Ивана Грозного и Петра I. Родителями Спиридона были Михаил Семенов и Степанида Николаевна. Они владели чувашским, русским и марийским языками. В семье было пять сыновей и четыре дочери. Спиридон был третьим сыном. Нелегко жилось большой семье Михайловых. Она испытывала все трудности казенных крестьян-чувашей: малоземелье, нищету, произвол и бесчинства местных властей. Детские годы Спиридона прошли в условиях обычной крестьянской жизни. Учиться детям не было никакой возможности, так как тогда школ в чувашских деревнях вообще не существовало. Однако мальчик Спиридон рвался к учёбе.
В восемь лет Спиридон был отдан на воспитание и обучение в город Козьмодемьянск к знакомому купцу Т.Ф.Михееву. Первой наставницей С.М.Михайлова в Козьмодемьянске была жившая у Михеева русская женщина Анна Кузьминична Дворникова. С ее помощью Спиридон начал понимать и разговаривать по-русски, выучил азбуку и научился читать. Потом его на учебу отдали к мещанину, служившему в городовом магистрате. Однако эта учеба не удовлетворяла Спиридона, поскольку учитель мало с ним занимался.
Следует к этому добавить, что, живя у Михеева, С.М.Михайлов испытывал немало тягот и горести: его использовали на побегушках, домашние Михеева с ним обращались грубо, часто обижали его, называя чувашским духом, чувашской лопаткой и т.п. Жизнь в Козьмодемьянске, вдали от родителей была суровой. Его жизнь еще более ухудшилась после пожара в Козьмодемьянске в 1833 году. Большая часть города сгорела. Многие из погоревших родственников Т.Михеева перешли к нему на житье, отчего обид прибавилось еще больше.
Документальных данных об окончании С.М.Михайловым какого-либо учебного заведения нет. Однако, как писал В.К.Магницкий, работавший инспектором школ Казанской губернии и собравший много материалов о жизни и деятельности С.М.Михайлова, он обучался в какой-то школе. В архивных документах имеются сведения о намерениях С.М.Михайлова в 1834 году отправиться в Казань для продолжения своего образования. Это признание С.М.Михайлова не может не свидетельствовать о завершении им курса обучения в одном из учебных заведений Козьмодемьянска и получении в подтверждение этого официального документа. Но мечта не осуществилась из-за того, что дальнейшее продолжение образования без покровительства в то время было невозможно.
С.М.Михайлову пришлось наниматься на работу очень рано. В конце 1833 года он вынужден был оставить дом купца Михеева. Оказавшись в крайней нужде, он в 1834–1842 годах работает помощником писаря в волостных правлениях и писцом у чиновников земской полиции, где тоже испытывал немало горя, а некоторые дни даже оставался без пищи.
В 1842 году С.М.Михайлов утверждается штатским переводчиком чувашского языка в Козьмодемьянском земском суде. Он и в эти годы не перестает овладевать самостоятельно знаниями по широкому кругу вопросов и благодаря своей настойчивости постепенно становится высокообразованным человеком своего времени.
В 1843 году Михайлов женился на грамотной и культурной русской девушке Екатерине Петровне, поощрявшей стремление мужа к самообразованию. В своем автобиографическом очерке С.М.Михайлов с удовлетворением отмечает, что после женитьбы он принялся читать книги вдвоем с женой. «У тестя я прочитал «Полные анекдоты Петра Великого», «Потерянный рай», «Смерть Авелеву», «Тысячу и одну ночь» и прочие книги…»
Прекрасное владение родным чувашским, марийским и русским языками, общение с народом, глубокий интерес к его жизни, быту и прошлому, чтение произведения передовой русской литературы, исторических, этнографических и статистических трудов, самообразование побудили Михайлова попробовать писать самому.
Круг научных интересов С. М. Михайлова довольно широк. За годы научной и литературной деятельности им опубликовано в различных газетах и журналах 32 работы (первая его статья была напечатана в 1851 году в газете "Казанские губернские ведомости"). Кроме того, в рукописях осталось около двух десятков трудов.
С 1851 публиковал в русских газетах и в журнале «Москвитянин» статьи о народно-поэтическом творчестве и об истории чувашского народа, о его обычаях и обрядах, праздниках и народной музыке («Предания чуваш», 1852, «Чувашские песни, пословицы, приметы», 1853, и др.). Автор очерков и рассказов, разоблачающих общественную несправедливость, произвол царских чиновников («Разговор на постоялом дворе», «Злополучный сын», «Хитрая кошка»).
С 1852 начал публиковать статьи и заметки по этнографии, истории, географии, статистике.
Активное участие он принимает и в работе различных научных организаций России. Так, в 1853 году С.М.Михайлов избирается членом-сотрудником Российского географического общества, с 1856 года он состоял членом-корреспондентом Казанского губернского статистического комитета, который являлся одним из крупных научных центров страны по изучению Среднего Поволжья. Таким образом, как ученый и просветитель, историк и писатель он становится известным не только в России, но и за ее пределами.
К числу наиболее важных исторических работ относятся: “О происхождении имени чуваш”, “Предание чуваш”, “Историко-этнографический очерк чуваш” и многие другие.
Работы носят преимущественно описательный характер, в основном касаются верховых чувашей, горных марийцев и русских Козьмодемьянска и Чебоксар. Собирал образцы фольклора. Писал стихи, рассказы и сказки для детей. Литературные опыты М. составляют важный этап предыстории чувашской художественной литературы. Соч.: Чувашские разговоры и сказки. Казань, 1853; Предания чуваш // Казанские губернские ведомости. 1852. № 24, 25, 28; О происхождении имени чуваш // Труды по этнографии и истории русского, чувашского и марийского народов. Ч., 1972. Сундырская гора // Казанские губернские ведомости. 1852, июль. № 23, 30.
Член-сотрудник Русского географического общества с 1854, член-корреспондент Казанского статистического комитета. За плодотворную научно-исследовательскую и литературно-публицистическую деятельность С.М.Михайлов в 1859 году Российским географическим обществом награждается серебряной медалью. В том же году он удостоился серебряной медали и за службу в качестве переводчика. Архивные документы подтверждают связи С.М.Михайлова и с Академией наук России, от которой он имел благодарность за присланные в Академию ценные материалы.
Однако весь жизненный путь чувашского ученого-просветителя С.М.Михайлова в условиях царизма был очень трудным. Нужда и материальные недостатки сопутствовали ему и его семье всю жизнь. «Теперь, – писал он о себе 1859 году, – мне от роду 38 лет, в продолжение которых я испытывал довольно горького. В детстве до 15-летнего возраста я сам пробивал себе дорогу; не было у меня решительно никаких покровительств и средств; ползал как червь, гнулся в дугу и нырял в лужу. В особенности терпел много от людей развратных…»
В последние годы жизни С.М.Михайлова его сочинения стали печататься редко, а некоторые капитальные труды затерялись в различных редакциях. Поэтому он был лишён и оплаты за свои труды. Не поддерживал его материально и Комитет «Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым», а вознаграждения за свои сочинения, как видно из письма его жены от 21 марта 1861 года, он так и не смог получить до своей смерти. В таких условиях приходилось работать чувашскому ученому. Несмотря на все трудности этот «чиновник» царской канцелярии до конца своей жизни оставался борцом за просвещение и счастье своего народа.
К сожалению, рано прервался его жизненный путь. Умер С.М.Михайлов в расцвете творческих сил, не дожив и до 40 лет. Скончался он скоропостижно, как указано в метрической книге о его смерти, 27 (15) января 1861 года в г. Козьмодемьянске от паралича.
С.М.Михайлов открыл перед русским читателем подлинный чувашско-марийский мир: хозяйственный и социальный уклад, знания, дарования, быт, богатую духовную жизнь трудолюбивых, добрых народов, мечтавших о равенстве и братстве со всеми народами, и, насколько мог, заступался за интересы народных масс. Труды С. М. Михайлова не потеряли своего значения и ныне. Сразу же после смерти С. М. Михайлова поднимался вопрос об издании сборника его научных изысканий. Однако осуществить эту идею удалось только в наши дни: в 1972 году в Чебоксарах изданы его "Труды по этнографии и истории русского, чувашского и марийского народов"

37) Национальная чувашская вышивка имеет строго геометрическую форму. Она плотная, при этом не имеет узлов. Рисунки представляют собой розетки. Основные цвета: синий, красный, зелёный, жёлтый, реже коричневый, чёрная окантовка. Обычно используют белый или серый фон. Ручную вышивку можно определить по одинаковому рисунку с обеих сторон (лицевая и изнанка). Самым массовым видом декоративно-прикладного искусства у чувашей была вышивка. Характерные черты чувашской вышивки - это богатство и разнообразие узоров, оригинальная расцветка, высокая техника исполнения и тонкое чувство ритма. Чувашки разных этнографических групп применяли свои, местные приемы вышивок и выработали своеобразные типы швов, которых насчитывается до 26 (роспись, косой стежок, гладь, тамбур и т.д.). Применялась как односторонняя, так и двусторонняя вышивка. Особенностью композиционного строя чувашского орнамента является сочетание геометрических узоров с растительными и животными мотивами. Излюбленные цвета - приглушенный красный, мареновый в сочетании с зелеными и оранжевыми (реже - синими и коричневыми) цветами. В вышивке верховых - строгая гамма цветов в орнаменте, филигранные мелкие швы и узоры; у анатри - крупные многоцветные рисунки, сочетающиеся с мелкими стилизованными узорами. Огромный опыт народных мастериц, передаваемый из поколения в поколение, создал очень высокую технику исполнения чувашской вышивки. Имея сходство с вышивкой других народов Поволжья (в приемах шитья, в орнаментальных мотивах), чувашская вышивка выделяется изумительной филигранностью, ибо выполняется по счету ниток. Наряду с вышивкой чуваши занимались узорным тканьем поясов, сурпанов, тесьмы, витьем шнуров. Вероятно, под влиянием башкирского и татарского населения среди чувашей Приуралья прочно утвердилась традиция узорного тканья занавесей (чаршав) и многоцветных шерстяных ковров (палас). Широкое распространение получило шитье бисером, монетами, раковинами-ужовками (хуртпусси), особенно при изготовлении головных уборов и украшений.

В чувашской семье девочку уже с 5-6 лет учили рукоделию. К 12-14 годам многие из них осваивали секреты мастерства, технику вышивки. Свои наряды для праздников и хороводов девушки вышивали скромно, все умение они вкладывали в вышивку свадебной одежды. Вышитые девушкой наряды служили ей почти всю жизнь.

Вышивка исполнялась на домотканом (чаще конопляном) холсте шерстяными нитками и нитями из растительного волокна своего прядения. Вышивали также шелками. На базарах покупали шелк-сырец, пряли и красили в домашних условиях. Иногда применялась серебряная и золотая нить, особенно при расшивке высокохудожественных уборов - масмаков, сурпанов, сарă. Хлопчатобумажные и льняные нитки шли на крупные и менее ценные вышивки. В чувашской вышивке насчитывается более 30 типов швов, которые выполнялись как на белом холсте, так и на красной, выкрашенной мареновой краской, основе. Вышивальщицы использовали при этом и одностороннюю, и двустороннюю вышивку.

Наиболее часто употреблялись такие типы швов, как роспись, косой стежок, гладь, тамбур. Роспись (йĕпкĕн) - мелкие стежки, вытянутые в одну линию - прямую или ломаную.

Роспись являлась двусторонним швом. Она применялась при вышивании масмаков, сурпанов, наплечной вышивки хулçи, окаймлении узоров нагрудной вышивки на женской рубашке анатенчикĕскĕ и поясного наряда сарă и т. д.

Косой стежок (хантăс) представлял собой косые полоски, вышитые параллельно друг другу. Он использовался при оформлении кĕскĕ, вышивке поясных подвесок, масмаков.

Гладьевым швом сплошь покрывалась поверхность вышиваемого участка ткани. При этом каждая вышитая нитка состояла из стежков, подобных росписи. Шов был двусторонним, имел различные формы, в том числе квадратики (чăрмалла), кирпичики (паклава), ромбики. Они встречались особенно на сурпанах, сарă, свадебных платках, покрывале невесты.

Тамбурный шов применялся в расшивке фартуков, верхней одежды, для окаймления масмаков, сарă, хулçи, концов сурпана.

Обычно при вышивке узоров применялось сразу несколько видов швов, т. е. швы сочетались. Так, контурным швом йепкĕн наносилось на холст очертание узора, после чего швами чăрмаллахантăс заполнялось все поле контура. Кроме этих, наиболее характерных, существовал ряд других швов: шулам - косой гладьевой, хĕреслĕ тĕрĕ - крестик, хăю - простой стебельчатый, майратĕрри (шăтăкла) - тамбур и т.д. Вышивальщица, варьируя их в зависимости от типа предмета, создавала замечательные произведения искусства, которые явились значительным вкладом в мировую культуру. "В области прикладного искусства, каковым является вышивка, чуваши-болгары являются законодателями и учителями Волжского края", - писал И. Н. Смирнов.

Искусство вышивки оставило яркие следы в устном народном творчестве - в свадебных песнях невесты, легендах и т. д

Украшения из бисера и серебра представляют собой одно из ярких и самобытных явлений в истории развития чувашского народного искусства. Народные украшения - это не просто предметы, призванные удовлетворить эстетические потребности. Это воплощение космогонических представлений народа в конструкцию, форму определенного предмета, символизирующего модель мира или его части.

Бисер и раковины в качестве украшения появились у предков чувашей в очень древние времена. У чувашей существовала традиция украшать себя ювелирными изделиями из драгоценных металлов. В комплект украшений или в костюм, выполненный в технике шитья серебром и бисером, входит женские и головные уборы хушпу и тухья, нагрудные украшения ама, шулкеме, девичий головной убор тухья, нагрудные украшения тевет, шейные украшения алка, май сыххи, наспинные пус хысе, ушные сарка и другие. Сюда же относятся браслет - сула, колечки и перстни сере. Женские и девичьи украшения чувашей среди поволжских народов имеют свои аналогии в костюмах марийцев, мордвы, удмурцев.

Бисерные головные уборы и украшения изготавливались большей частью в домашних условиях из купленных материалов. Бисер часто употреблялся и для изготовлений шейных украшений серке (наиболее древняя форма ожерелья в виде широкого крупного отложного воротника с застежкой сзади), ожерелья в виде бус с подвесками из раковин - ужовок. Из него низали подвески для кос, кисти с наспинным и поясным украшением. Орнамент бисерного шитья аналогичен геометрическому орнаменту вышивок. Мастера избегали холодных тонов в шитье. Например, на головные уборы старались не пришивать синий или голубой цвет, т.к. синий считался символом смерти. Народные мастера смело помещали красный бисер на красный фон основы, добивались этим насыщенного цвета, особой силы воздействия на зрителя. Большое место в украшениях уделяли свободно свисающим монетам разной величины, бисерным кистям и т.д. Монеты нашивались на основу 2-5 рядов (в зависимости от характера украшения), чешуеобразно, реже - в ровный ряд, подчинялось четному ритмическому строю.

Монеты использовались различного достоинства от гривенника до полтинника, применение находили и серебряные рубли. Кроме настоящих серебряных монет (в виде овала) использовались дешевые искусственные такой же формы, известные под названием нухраток. Немало нухраток нашивалось на задние лопости хушпу и тухьи, нередко перемежались с бисером и тесьмой. Чем тяжелее, разнообразнее в узоре и цветовом сочетании было украшение, тем богаче и искуснее считалась ее владелица. Мелодичный звон висящих деталей при движении, исполнении танца складывался в красивую музыку. Видимо, от этого и осталось образное выражение "легкий серебряный звон", которое в народе живет и по сей день.