Макгаффин – абсурд в центре логики

Хичкок первым сознательно обратил внимание на то, что некоторые ключевые детали сюжета обладают особой, не поддающейся разумному объяснению мощью воздействия. Это детали, которые помогают персонажам обрести особую силу, детали, которые могут спасти от неотвратимой опасности или грозят какими-нибудь страшными бедами. Борьба за такую деталь выглядит особенно напряженно. Зрители волнуются так сильно, они так хотят победы героя, за которого переживают, что им нет

дела до того, насколько разумна эта деталь: лишь бы герой спасся, победил, наказал врагов, добился счастья.

Вот что об этом говорит сам Хичкок в беседе с Франсуа Трюффо.

ХИЧКОК. "Бессмысленно пробовать постичь природу МакГаффина логическим путем, она неподвластна логике. Значение имеет лишь одно: чтобы планы, документы или тайны в фильме казались для персонажей необыкновенно важными. А для меня, рассказчика, они никакого интереса не представляют.

Вам может быть интересно узнать, откуда взялось это слово. Это, по всей вероятности, шотландское имя из одного анекдота. В поезде едут два человека. Один спрашивает: «Что это там, на багажной полке?» Второй отвечает: «О, это МакГаффин». – «А что такое МакГаффин?» – «Это приспособление для ловли горных львов в горной Шотландии». – «Но ведь в горной Шотландии не водятся львы!» – «Ну, значит, и МакГаффина никакого нет». Так что, как видите, МакГаффин – это, в сущности, ничто.

ТРЮФФО. Забавно. Идея чудная.

ХИЧКОК. Не менее забавно и то, что, когда я впервые начинаю работать с тем или иным сценаристом, он становится прямо-таки одержимым МакГаффином. И хотя я не устаю повторять, что все это абсолютно неважно, он прилежно выдвигает проект за проектом с тем, чтобы все досконально разобъяснить.

ТРЮФФО. Другими словами, МакГаффину нет нужды быть важным или серьезным, и даже предпочтительно, чтобы он обернулся чем-нибудь тривиальным и даже абсурдным, вроде популярной мелодии из «Леди исчезает».

ХИЧКОК. Точно. В «39 ступенях» МакГаффин – механическая формула для конструирования самолетного мотора. Вместо того, чтобы записать ее на бумаге, шпионы «записали» ее в мозгу мистера Мемори, чтобы таким способом вывезти этот секрет из страны.

ТРЮФФО. Если я вас правильно понял, всякий раз, когда на карту ставится человеческая жизнь, согласно правилам драматургии, обеспокоенность за нее должна достичь такого напряжения, что о МакГаффине просто забывают. Но эта стратегия очень рискованна, не так ли? Аудитория ведь может и не удовлетвориться развязкой, то есть МакГаффином? Правда, я заметил, что вы помещаете ее не в самом конце, а где-нибудь на пути к нему, когда ожидание развязки еще не настолько сильно сконденсировалось.

ХИЧКОК. Все это так, но главное, что я вынес для себя, что МакГаффин – это ничто. В этом я убежден, но доказать это другим практи-

чески не удается. Мой лучший – а для меня это означает пустейший, наиболее незначительный и даже абсурдный МакГаффин – тот, что мы использовали в фильме «К северу через северо-запад». Это. как вы помните, шпионский фильм, и главный вопрос, на который там нужно было ответить – за чем же охотятся шпионы? В чикагском аэропорту человек из ЦРУ объясняет ситуацию Кэри Гранту, и тот в недоумении обращается к стоящему рядом, имея в виду Джеймса Мейсона: «Чем он занимается?» А этот контрразведчик: ''Можно сказать, вопросами импорта и экспорта". – «Но что же он продает?» – «Государственные тайны». Вот видите, МакГаффин здесь в своем чистейшем выражении – он не представляет собой ровным счетом ничего!

Приглядимся к творческой лаборатории Хичкока. Как он развивал идею МакГаффина.

"Когда я приступил к работе над сценарием «Дурной славы» с Беном Хектом, мы начали с поиска МакГаффина и, как всегда, следовали путем проб и ошибок, кидаясь из стороны в сторону. Основной замысел у нас определился сразу. Ингрид Бергман предназначалась роль героини, Кэри Гранту – сотрудника ФБР, который сопровождает ее в Латинскую Америку, где она внедряется в шпионское нацистское гнездо, чтобы выяснить их цели. Поначалу мы предполагали ввести в фильм правительственных чиновников и полицейских и целые группы немецких иммигрантов, занимающихся в секретных лагерях в Латинской Америке созданием армии. Но мы терялись перед перспективой того, что же последует в результате формирования такой армии. И мы отказались от этой идеи в пользу МакГаффина, который был проще, но конкретнее: уран, спрятанный в винных бутылках.

Продюсер вопрошает: «Ради Бога, объясните, что все это значит?»

Я отвечаю: «Это уран, такая штука, из которой пытаются сделать атомную бомбу!»

И тогда он спрашивает: «А что такое атомная бомба?»

Как вы помните, на дворе стоял 1944-й, до Хиросимы оставался год.

Продюсер смотрел на это скептически, ему казалась нелепой затея с атомной бомбой как основой сюжета. Я отвечал в том духе, что это вовсе не основа сюжета, а всего лишь МакГаффин и что не следует придавать ему слишком серьезного значения.

И наконец, я заключил свою апологию следующими словами: «Слушай, если тебе не нравится уран, пусть это будут промышленные алмазы, которые нужны немцам для обработки средств вооружения». И добавил, что, если бы не «военный» сюжет, можно было бы закрутить ин-

тригу вокруг хищения бриллиантов, так что совершенно безразлично, насчет чего будет интересоваться героиня...

«Дурная слава» – это просто история любви мужчины и женщины, которая из долга вынуждена лечь в постель другого человека и даже выйти за него замуж. Вот о чем фильм.

Но мне так и не удалось убедить продюсеров, и через несколько недель проект был продан студии «РКО». Другими словами, Ингрид Бергман, Кэри Грант, сценарист Бен Хект и ваш покорный слуга – все мы были проданы в одном пакете. Эта ошибка дорого им обошлась, потому что фильм стоил два миллиона долларов, а продюсеры получили прибыль в восемь миллионов".

Я, между прочим, попал в похожее положение: написал сценарий, где в центре любовный треугольник. Жена изменяет мужу, предает его. И он оказывается беспомощным перед опасностью и противниками. Но когда жена, поняв свою ошибку, возвращается, то вдвоем с мужем они побеждают всех врагов. То есть фильм о ценности семьи, любви и дружбы мужа и жены в семье. В этой истории был МакГаффин, какой-то закон, который поддерживал муж – депутат Думы. Было непонятно и неважно, какой это закон. Все дело было в любви, измене и прощении. Но банкиры, финансировавшие фильмы, плохо ориентируются в ценностях любви. Для них оказалась важной эта политическая ерунда, и они сказали:

«Нет, тут много политики, мы хотим что-нибудь поразвлекательнее».

Этот политический МакГаффин можно было без проблем заменить на что угодно: выгодную покупку огромного танкера или борьбу за контрольный пакет акций алюминиевого завода. Что угодно, вплоть до тайны янтарной комнаты.

Профессиональный взгляд на сценарий позволяет нам выстроить иерархию ценностей: определить, что в сценарии ни в коем случае не может быть изменено, а что может быть повернуто как угодно. К сожалению, этой профессиональной ясностью многие не владеют. Как правило, каждый сценарий может быть улучшен или изменен без ухудшения, если вы видите его структуру. И не меняете стержневую идею.

Посмотрим на МакГаффин одного из самых известных американских фильмов «Касабланка». Чудо-фильм, культовый фильм. Пятьдесят лет он не теряет популярности и, похоже, никогда не потеряет ее. Один из десяти лучших фильмов всех времен и народов, по мнению многих специалистов. Безусловный шедевр, фирменная марка американского кино: потрясающие актеры, потрясающий коммерческий успех, потрясающее мастерство всех создателей. Все в этом фильме высшего качества. И конечно же, такой сюжет не обойдется без МакГаффина.

Касабланка – это точка между раем и адом. Из ада Европы, охваченной огнем войны и ужасом фашизма, люди бегут в рай – свободную Америку. Чтобы попасть в нее, нужна виза. Тысячи беженцев со всей Европы с завистью глядят в небо, где исчезает самолет, уносящий горстку счастливцев с визами. Визы покупают и продают, за них дают огромные взятки. Красивые женщины готовы продать свое тело за визу. За визы убивают. С этого и начинается фильм.

Два немецких курьера, везущие визы из Франции, убиты, а визы похищены. Это особые визы, супервизы. Тот, кто владеет этой визой, уже одной ногой в раю, и никто не наступит на его вторую ногу, потому что эти визы нельзя отменить. Так сказано в самом начале.

Специально, чтобы выследить убийцу курьеров, из Берлина приехал важный чин. Этого убийцу выслеживают и ловят, но он успел передать эти визы герою фильма Рику (Хемфри Богарт). И теперь герой владеет ценностью, которую хочет получить его прежняя любовь Ильзе (Ингрид Бергман).

Транзитная виза – это и есть МакГаффин. Лаконичная деталь в центре всех разнообразных событий фильма. А фильм – любовная история, и приключение, и музыкальный фильм, и детектив. Все мастерство профессионалов спрессовано в двухчасовом развлечении высшего качества. Деталь тоже должна быть высшего качества.

Но приглядимся к этим визам. Их выдали французские власти, а подписал сам генерал де Голль. То есть очень важная подпись, подтверждающая важность документа. Значит, фашисты в стране, находя

щейся под их контролем, ищут визы, подписанные главой Сопротивления? Это полный бред. Все равно как если бы в Россию во время войны прислали визу, подписанную Гитлером. Такого человека тут же бы арестовали. Он не смог бы ходить и трясти такой визой. И уехать с ней из страны никак не смог бы.

Почему этот бред находится в центре прекрасного фильма? Ответ очень прост – потому что это не бред. Это МакГаффин. Он выполнен по лучшим правилам, самым эффективным способом. МакГаффин – это вещь, которую каждый хочет иметь, и когда вы ее получаете, она дает вам силу. Всё. Остальное не важно.

Хичкок это понял лучше других и раньше других сделал МакГаффина катализатором любого приключенческого сюжета.

Не важно, что визы являются абсурдом. Важно то, что их можно, грубо говоря, продать зрителям. Потому что зрители не хотят спорить, они хотят верить. И если вы даете им основание волноваться и переживать за судьбы героев, они готовы верить во что угодно.

Мы в самом начале увидели, что из-за этих виз убиты два человека. Полиция перетряхивает весь город, важные немцы специально приехали из Берлина. И два главных персонажа – Рик и Угарте – серьезно озабочены этими визами, а мы понимаем, что уж эти-то люди знают, что важно в мире этого фильма. Как мы можем сомневаться в важности этих виз? Никто и не сомневается. Все несколько сот миллионов зрителей, а может, их и больше миллиарда, которые видели фильм за шестьдесят последних лет, все съели это с удовольствием.

Вот что такое МакГаффин.

Это великолепно, мастерски сделано, с пониманием того, что зрители хотят верить и получать удовольствие от фильма. И это действительно работает. Это заставляет Ильзе идти к Рику и просить, умолять, угрожать и признаваться в любви. А Рика заставляет рисковать, спасать любимую, жертвовать собой, придумывать интригу, убивать врагов и изменять свою жизнь.

Что угодно может быть МакГаффином. Но лучше всего эту роль исполняет деталь. И чаще всего МакГаффин – это деталь.

Хичкок, конечно, был не первым, кто додумался до этого. Задолго до него эту идею выразил Андерсен – автор гениальных деталей.

Несчастная бродяжка стучится ненастной ночью в дверь королевского дворца. Она просит ночлега, уверяет, что она принцесса. Как это проверить? Королева не расспрашивает принцессу о предках, не проверяет знание этикета. Она кладет ей под перины маленькую горошину. И эта Деталь до утра не дает уснуть измученной девушке. А утром горошина

сказочно переворачивает жизнь несчастной бродяжки. Она станет королевой – горошина доказала, что она настоящая принцесса, чувствительная и нежная, как и положено аристократке из королевского рода.

Горошина – МакГаффин.

Вспомните туфельку, потерянную Золушкой, когда она бежит с бала. Без нее Золушка со всем ее очарованием исчезла бы из памяти принца. А деталь сохраняет чувственный аромат события. Событие через деталь пахнет как духи «здесь и сейчас». Туфелька – это прекрасный МакГаффин. Причем совершенно абсурдный. Все, что подарила Золушке фея, исчезло в 12 часов ночи. Карета снова стала тыквой, кони – мышами, форейтор – крысой. А туфелька почему-то осталась. И нас это совершенно не смущает. Почему? Потому что мы хотим, чтобы Золушка стала счастливой. Это важнее для нас, чем какие-то логические мелочи.

Но в истории драмы есть пример МакГаффина и покруче. Естественно, что мы найдем его у Шекспира – гения, который лучше всех понимал поэзию драмы и ее возможности.

Джульетта загнана в тупик. Ей нет спасения. У нее нет выхода. Ее тайный муж изгнан из города за убийство ее брата. А отец заявляет, что Джульетта должна выйти замуж за графа Париса – давно обещанного ей жениха. Не может она предать свою любовь, совершить смертный грех двоемужества! Полный абзац. И некому помочь бедной девочке. Нет, есть такой человек – это монах Лоренцо. Он уже спас однажды ее любовь, тайно обвенчав с Ромео. Он умный, добрый, он все знает. Мы ему верим. Теперь он предлагает еще один выход из тупика. Джульетта должна принять некое снадобье. На одни сутки оно превратит Джульетту в подобие хладного трупа. У нее остановится дыхание, она будет пол

ностью безжизненной. За это время ее похоронят. А через сутки она как ни в чем не бывало оживет и будет счастлива.

Вы слышали хреновину более нелепую, чем эта? Что это за лекарство такое? Не может человек охладеть, как труп, и не дышать сутки. Полный абсурд. Конечно, абсурд, потому что это МакГаффин. Мы так хотим, чтобы Джульетта была счастлива с Ромео, что готовы поверить чему угодно.

Представляю, как волновались и плакали над этим МакГаффином современники Шекспира. Но проходят столетия. На экраны выходит фильм «Ромео и Джульетта», потом еще один. И каждый становится культовым, собирает миллионы восхищенных поклонников, получает признание и премии.

Бернард Шоу прекрасно сказал о Шекспире: «Когда что-то вам кажется нелогичным, забудьте о логике, слушайте музыку».

МакГаффин это не расчет. Это прозрение, поэзия и музыка драмы.

Кстати, об абсурде.

Все наши разговоры о структурах и конструкциях деталей могут показаться чрезмерно рациональными. Но вот что об этом сказал самый, казалось бы, рациональный режиссер Альфред Хичкок в беседе с Трюффо.

ТРЮФФО. Очевидно, что фантазия абсурда – ключевая составляющая вашей формулы создания фильма.

ХИЧКОК. Дело в том, что абсурд – мое кредо!! Я мечтал снять длинный трэвеллинг с диалогом Кэри Гранта с одним из заводских рабочих, когда они идут вдоль конвейера. Они могут беседовать, скажем, о мастерах. Рядом с ними идет сборка автомобилей, деталь за деталью. Наконец, «форд», рожденный на глазах наших героев и наших зрителей, готов сойти с линии. Они смотрят на него и не могут сдержать восхищенного удивления, открывают дверцу – и оттуда вываливается труп!

ТРЮФФО. Блестящая идея!

ХИЧКОК. Откуда же взялось тело? Конечно, не из машины, ведь они и мы с вами видели, как она собиралась буквально с первого болта! Труп падает ниоткуда! Понимаете?! И это может быть труп того самого мастера, о котором они рассуждали.

ТРЮФФО. Чудный образчик абсолютного ничто! Почему же вы расстались с этим замыслом? Не потому ли, что этот эпизод удлинил бы картину?

ХИЧКОК. Дело было не в продолжительности фильма. Беда в том, что он не укладывался в сюжет. Сцена может быть сколь угодно невероятной сама по себе, но она должна вписываться в контекст!"

Дело, как видите, в том, чтобы любой абсурд, любую фантазию, которая придет в вашу голову, грамотно развить, сделать съедобной для зрителя. Все должно быть аппетитной пищей для развития эмоций. Этому и служит ремесло рассказчика историй.

ДЕТАЛЬ-ПЕРСОНАЖ

Есть детали, которые так же важны, как и сами актеры. Детали, у которых в фильме главные роли. Для этих деталей/пишут сценарии. Они превращаются в архетипы.

Например, у испанского режиссера Луиса Берланги есть известный фильм «Кукла». В этом фильме зубной врач до того насмотрелся в гнилые рты своих клиенток, что живые женщины вызывают у него только отвращение. Он выписывает по почте огромную куклу, в человеческий рост. Очень привлекательную, всю из мягкого пластика, с резиновым ртом, который можно открыть, сжав ей щеки. И во рту, представьте, ни одного зуба. Врач покупает этой кукле подвенечное платье и женится на ней. Ритуал свадьбы, впрочем, разыгрывается в доме у врача. Но все идет по полной программе: флер д'оранж с фатой на голове невесты, обручальное кольцо на ее пальце, Мендельсон на патефоне. Сам доктор в смокинге с бабочкой, хотя и без брюк. Но это единственное упущение. Потом наступает брачная ночь. Подробности смазаны, но общее впечатление – доктор доволен молодой. Танцует с ней, беседует, возит ее по городу в автомобиле, ревнует к прохожим. Но тут соседи рабочие подсматривают в окно за странной парочкой и в отсутствие доктора крадут куклу. И она, естественно, безвольно подчиняется рабочим. Когда они обнаруживают, что у куклы есть все, что полагается иметь женщине, радость их не знает границ. Они напиваются и по очереди насилуют куклу. А потом выбра

сывают ее во двор. Доктор находит ее на свалке опозоренную. Он не может простить ей измены. Садится с ней в машину и топится в Сене. Машина и доктор в ней остаются под водой, а кукла через некоторое время всплывает и плывет по реке.

Такой роли может позавидовать актриса. Она холодна, а вокруг бушуют страсти. Все отыграно сюжетом и другими персонажами.

«Кукла» – не экзотическое исключение. В мировой литературе есть пример, когда деталь-персонаж находится в центре одной из самых трогательных любовных историй. Мы уже касались ее – это «Шинель» Гоголя. Для нас она интересна тем, что роль шинели разработана с большой подробностью. Именно как деталь-персонаж. Мы уже разбирали драматические перипетии этой роли. Посмотрим теперь на конструкцию роли. Это первоклассная, универсальная конструкция. Кажется, что ее соорудил заботливый режиссер. Нет, просто гений сделал это.

В начале повести в жизни главного героя Акакия Акакиевича возникает абсолютно безвыходная драматическая ситуация. Старая шинель окончательно износилась. Микроклимат Акакия Акакиевича ужасен -он унижен, дрожит и мерзнет. Антагонист – «северный мороз», безжалостно нападает.

«Все спасение состоит в том, чтобы в тощенькой шинелишке перебежать как можно скорее пять-шесть улиц и потом натоптаться хорошенько ногами в швейцарской, пока не оттают таким образом все замерзнувшие на дороге способности и дарованья к должностным отправлениям».

Исходное событие заявлено. Развивается драматическая ситуация главного героя.

ПЕРИПЕТИЯ К «НЕСЧАСТЬЮ»

«Акакий Акакиевич с некоторого времени начал чувствовать, что его как-то особенно сильно стало пропекать в спину и плечо, несмотря на то, что он старался перебежать как можно скорее законное пространство. Он подумал, наконец, не заключается ли каких грехов в его шинели. Рассмотрев ее хорошенько у себя дома, он открыл, что в двух, трех местах, именно на спине и на плечах, она сделалась точная серпянка: сукно до того истерлось, что сквозило, и подкладка расползлась».

Заметим, что старая подруга еще и унижала достоинство героя. Это добавочный альтернативный фактор.

«Надобно знать, что шинель Акакия Акакиевича служила тоже предметом насмешек чиновникам; от нее отнимали даже благородное имя шинели и называли ее капотом».

Акакий Акакиевич пытается спасти старую шинель. Мы видим, что это совершенно безнадежное дело. "Понюхав табаку, Петрович растопырил капот на руках и рассмотрел его против света и опять покачал головою. Потом обратил его подкладкой вверх и вновь покачал, вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой, и, натащивши в нос табаку, закрыл, спрятал табакерку и, наконец, сказал:

«Нет, нельзя поправить: худой гардероб!» У Акакия Акакиевича при этих словах екнуло сердце. «Отчего же нельзя, Петрович? – сказал он почти умоляющим голосом ребенка. – Ведь только всего, что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь кусочки...»

«Да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся, – сказал Петрович, – да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой – а вот уж оно и поползет».

Ошеломленный Акакий Акакиевич блуждает по улицам, разговаривает сам с собой и, только оказавшись в

полном тупике, впадает в новое отчаяние и принимает решение голодать полгода и по грошам собрать деньги на новую шинель.

Есть разные способы введения в конфликт основных персонажей. Один – когда персонаж как бы незаметно в будничных делах проявляет свой характер. Другой, противоположный, – когда персонаж возникает, чтобы решить все проблемы, уладить безнадежное дело, явить чудо спасения. Так появляются Супермен, Бэтмен, Жанна д'Арк. Согласитесь, что такое появление более эффектно. Можно сказать, что это самая эффектная возможность для появления любого персонажа. Она приковывает наше внимание к персонажу и заставляет ждать чудес.

БИОГРАФИЯ РОЛИ

Самый верный путь эмоционально сблизить зрителя и персонаж – дать представление о биографии героя, коротко обозначить его жизненный путь; чтобы образ возник в сознании зрителей как давний его знакомый.

Гоголь дает нам максимальную возможность узнать героиню. Еще до

того как шинель начала действовать, мы узнаем ее так же хорошо, как мать своего ребенка.

«Еще каких-нибудь два-три месяца небольшого голодания – и у Акакия Акакиевича набралось точно около восьмидесяти рублей. Сердце его, вообще весьма покойное, начало биться. В первый же день он отправился вместе с Петровичем в лавки. Купили сукна очень хорошего – и не мудрено, потому что об этом думали еще за полгода прежде и редкий месяц не заходили в лавки примеряться к ценам; зато сам Петрович сказал, что лучше сукна не бывает. На подкладку выбрали коленкору, но такого добротного и плотного, который, по словам Петровича, был еще лучше шелку и даже на вид казистей и глянцевитей. Куницы не купили, потому что она была, точно, дорога, а вместо ее выбрали кошку, лучшую, какая только нашлась в лавке, кошку, которую издали можно было всегда принять за куницу».

«ЦЕРЕМОНИЯ»

Первое появление реальной шинели показано как «церемония». Такой структурный элемент всегда придает важность персонажу. Недаром говорят, что «короля делает свита». Вспомните эти сцены. Они есть во многих фильмах. «Церемония» придает персонажу особое значение.

В фильме Куросавы «РАН» есть прекрасная сцена появления военачальника перед началом сражения.

Вначале – пустой кадр. Потом появляются первые всадники из свиты. Один втыкает в землю пику с флажком. Затем всадников становится все больше. Вот они заполнили весь холм. Но военачальника все нет. Вбегают слуги и ставят под штандарт раскладное походное кресло. Вокруг кресла группируется свита. Все новые и новые всадники заполняют холм. Кадр уже не может всех вместить. И только тогда въезжает во-

еначальник. Сходит с коня и садится в кресло. Мы ощутили важность этого человека, который сейчас будет решать судьбы тысяч своих солдат.

Появление шинели неизмеримо скромнее. Петрович принес готовую шинель. Он и играет роль восхищенной свиты. Он обставляет церемонию как праздничное представление героини.

«Он вынул шинель из носового платка, в котором ее принес; платок был только что от прачки; он уже потом свернул его и положил в карман для употребления. Вынувши шинель, он весьма гордо посмотрел и, держа в обеих руках, набросил весьма ловко на плечи Акакию Акакиевичу; потом потянул и осадил ее сзади рукой книзу; потом драпировал ею Акакия Акакиевича несколько нараспашку. Акакий Акакиевич, как человек в летах, хотел попробовать в рукава; Петрович помог надеть и в рукава – вышло, что и в рукава была хороша. Словом, оказалось, что шинель была совершенно и как раз впору».

Представьте, к вам приходит незнакомка, которой вы восхищались издали, и, не тратя попусту времени, показывает вам:

– Вот так я тебя буду любить.

– А так я одену тебя, чтобы тобой восхищались люди.

– А так я помогу тебе делать карьеру. Таким ты станешь на ее вершине.

– А так я позабочусь о тебе, когда ты заболеешь.

Она делает это легко и весело. Уверен, что через пять минут вы потеряете голову от любви и восхищения.

Шинель сама ничего этого сделать не может, но в руках Петровича она демонстрирует ошеломленному Башмачкину варианты их общего счастья в самом широком репертуаре.

ДВИЖЕНИЕ «К СЧАСТЬЮ»

Какие же изменения происходят после этого в жизни Акакия Акакиевича? Конечно, он больше не мерзнет. И только? Не шутите. Тепло -это ничтожная часть счастья, которое шинель привносит в жизнь героя.

«Неизвестно, каким образом в департаменте все вдруг узнали, что у Акакия Акакиевича новая шинель и что уже капота больше не существует. Все в ту же минуту выбежали в швейцарскую смотреть новую шинель Акакия Акакиевича. Начали поздравлять его, приветствовать, так что тот сначала только улыбался, а потом сделалось ему даже стыдно».

Новая подруга вызывает всеобщее восхищение. Это восхищение растет как лавина. Дошло до того, что Башмачкин приглашен в общество, о котором прежде не мог и мечтать. Вот что любящая женщина может сделать для друга за один раз.

"Наконец один из чиновников, какой-то даже помощник столоначальника, вероятно, для того, чтобы показать, что он ничуть не гордец и знается даже с низшими себя, сказал: «Так и быть, я вместо Акакия Акакиевича даю вечер и прошу ко мне сегодня на чай: я же, как нарочно, сегодня именинник».

Из бездны отчаяния герой стремительно поднимается на вершину счастья, и все это сделала его новая подруга – шинель. Как же сильно должен он любить ее за это!

Гоголь показывает эту любовь в лирической сцене, которая следует за массовым восхищением. Башмачкин сравнивает покойницу и новую подругу. Оценка заставляет его млеть от полноты счастья. И это счастье конкретно, визуально, чувственно.

«Этот весь день был для Акакия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник. Он возвратился домой в самом счастливом расположении духа, скинул шинель и повесил ее бережно на стене, налюбовавшись еще раз сукном и подкладкой, и потом нарочно вытащил, для сравненья, прежний капот свой, совершенно расползшийся. Он взглянул на него и сам даже засмеялся: такая была далекая разница! И долго еще потом за обедом он все усмехался...»

Но счастье все растет. Теперь оно оркестровано яркой вечерней улицей с радостной толпой, богатыми лихими экипажами, освещенными витринами.

«Акакий Акакиевич глядел на все это, как на новость. Он уже несколько лет не выходил по вечерам на улицу. Остановился с любопытством перед освещенным окошком магазина посмотреть на картину, где изображена была какая-то красивая женщина, которая скидала с себя башмак, обнаживши таким образом всю ногу, очень недурную; а за спиной ее, из дверей другой комнаты, выставил голову какой-то мужчина с бакенбардами и красивой эспаньолкой под губой. Акакий Акакиевич покачнул головой и усмехнулся...»

В Башмачкине просыпаются навсегда, казалось, замерзшие мужские чувства. Как не приласкать, не погладить за это верную подругу-шинель?

С первого появления шинели она ни на миг не остается без разнообразной эмоциональной оценки другими персонажами. Это важно, потому что деталь сама ничего сыграть не может, ее надо вести по роли шаг за шагом, выстраивая конструкцию: событие – оценка.

Шинель продолжает вести Башмачкина вверх по драматической перипетии «к счастью».

В этот счастливый день Акакий Акакиевич и его подруга снова, во второй раз за всю свою жизнь оказываются в центре восхищения. Но эта сцена ярче, эмоциональнее первой. Чиновники выпили, развеселились и празднуют в своем кругу. Действие приближается к кульминации.

«Акакий Акакиевич, повесивши сам шинель свою, вошел в комнату, и перед ним мелькнули в одно время свечи, чиновники, трубки, столы для карт, и смутно поразили слух его беглый, со всех сторон подымавшийся разговор и шум передвигаемых стульев. Он остановился весьма неловко среди комнаты, ища и стараясь придумать, что ему сделать. Но его уже заметили, приняли с криком, и все пошли тот же час в переднюю и вновь осмотрели его шинель».

Счастье больше этого могло бы приключиться с Акакием Акакиевичем только во сне. Если верить Гансу Селье, «заслужить восхищение других людей» – это и есть предел наших мечтаний. И все время это восхищение показано через оценки шинели.

Трогательная парная сцена сменяет шумный праздник. Башмачкин, как и всякий влюбленный, стремится к тому, чтобы быть вдвоем с любимой.

«Чтобы как-нибудь не вздумал удерживать хозяин, он вышел потихоньку из комнаты, отыскал в передней шинель, которую не без сожаления увидел лежавшею на полу, стряхнул ее, снял с нее всякую пушинку, надел на плечи и спустился по лестнице на улицу. На улице все еще было светло».

Какое эмоциональное событие! Башмачкин осторожно, почти тайно, выбирается из шумной гостиной к своей любимой. Но где она? Куда исчезла? Башмачкин испуган, вмиг вспотел от страха. И вдруг видит свою шинель лежащей на сапогах и ботах. Он веселился, а она – причина его счастья – забыта и брошена на грязный пол. Он виноват, нежно поднимает и прижимает к себе. Он счастлив. После этого следует еще один радостный проход в объятиях любимой. В лицо бьет сырой и колючий ветер. Он только подчеркивает полноту счастья. Микроклимат Акакия Ака

киевича полностью преобразился. Ему не только тепло в объятиях шинели, он впервые за свою горестную жизнь ощущает удовольствие жить, счастье быть вдвоем с кем-то. Он на вершине счастья.

«Акакий Акакиевич шел в веселом расположении духа, даже побежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою, которая, как молния, прошла мимо и у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения. Но однако ж, тут же остановился и пошел опять по-прежнему очень тихо, подивясь даже сам неизвестно откуда взявшейся рыси».

В этот момент Гоголь круто поворачивает драматическую перипетию вниз – «к несчастью».

ПЕРИПЕТИЯ «К НЕСЧАСТЬЮ»

«Он вступил на площадь не без какой-то невольной боязни, точно как будто сердце его предчувствовало что-то недоброе. Он оглянулся назад и по сторонам: точное море вокруг него. „Нет, лучше и не глядеть“, – подумал и шел, закрыв глаза, и когда открыл их, чтобы узнать, близко ли конец площади, увидел вдруг, что перед ним стоят почти перед носом какие-то люди с усами, какие именно, уж этого он не мог даже различить. У него затуманило в глазах и забилось в груди. „А ведь шинель-то моя!“ – сказал один из них громовым голосом, схвативши его за воротник. Акакий Акакиевич хотел было уже закричать „караул“, как другой приставил ему к самому рту кулак, величиною с чиновничью голову, промолвив: „А вот только крикни!“ Акакий Акакиевич чувствовал только, как сняли с него шинель, дали ему пинка коленом, и он упал навзничь в снег и ничего уж больше не чувствовал».

ШЛЕЙФ РОЛИ

Перипетия «к несчастью» только началась. Заметьте, шинели уже нет. Но оставшиеся персонажи все свои действия подчиняют ей. Эмо-

циональное напряжение растет в связи с ней. Ее роль продолжается в действиях других персонажей. Этот структурный элемент называется «шлейф роли».

Башмачкин борется за спасение исчезнувшей подруги. Но несчастья одно за другим наваливаются на него. Он катится в пропасть и уже почти на дне ее обращается с просьбой отыскать шинель к «значительному лицу».

"Акакий Акакиевич уже заблаговременно почувствовал надлежащую робость, несколько смутился и, как мог, сколько могла позволить ему свобода языка, изъяснил с прибавлением даже чаще, чем в другое время, частиц «того», что была-де шинель совершенно новая, и теперь ограблен бесчеловечным образом, и что он обращается к нему, чтоб он ходатайством своим как-нибудь того, списался бы с господином обер-полицмейстером или другим кем и отыскал шинель. Генералу, неизвестно почему, показалось такое обхождение фамильярным.a€?...a€?

«Знаете ли вы, кому это говорите? Понимаете ли вы, кто стоит перед вами? Понимаете ли вы это, понимаете ли это? Я вас спрашиваю». Тут он топнул ногою, возведя голос до такой сильной ноты, что даже и не Акакию Акакиевичу сделалось бы страшно. Акакий Акакиевич так и обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и никак не мог стоять: если бы не подбежали тут же сторожа поддержать его, он бы шлепнулся на пол; его вынесли почти без движения".

«Шлейф» – это след роли в фильме. Естественно, он усиливает впе

чатление от роли. Кроме того, шлейф роли чрезвычайно полезен как сильная эмоциональная мотивация действий других персонажей.

"Как сошел с лестницы, как вышел на улицу, ничего уж этого не помнил Акакий Акакиевич. Он не слышал ни рук, ни ног. В жизнь свою он не был еще так сильно распечен генералом, да еще чужим. Он шел по вьюге, свистевшей в улицах, разинув рот, сбиваясь с тротуаров; ветер, по петербургскому обычаю, дул на него со всех четырех сторон, из всех переулков. Вмиг надуло ему в горло жабу, и добрался он домой, не в силах будучи сказать ни одного слова; весь распух и слег в постель. Так сильно иногда бывает надлежащее распеканье! На другой же день обнаружилась у него сильная горячка. Благодаря великодушному вспомоществованию петербургского климата болезнь пошла быстрее, чем можно было ожидать, и когда явился доктор, то он, пощупавши пульс, ничего не нашелся сделать, как только прописать припарку, единственно уж для того, чтобы больной не остался без благодетельной помощи медицины; а впрочем, тут же объявил ему чрез полтора суток непременный капут. После чего обратился к хозяйке и сказал: «А вы, матушка, и времени даром не теряйте, закажите ему теперь же сосновый гроб, потому что дубовый будет для него дорог».

«ЛЕГЕНДА РОЛИ». ПЕРИПЕТИЯ «К СЧАСТЬЮ»

Героиня исчезла, герой умер. Кажется, что все возможности роли исчерпаны. Для кого угодно, но не для гения. После смерти героя может наступить момент, когда он становится легендой. А его дух возбуждает и тревожит живых. Это главное, что может оставить после себя человек.

И этот структурный элемент может существенно усилить общее впечатление от роли и фильма в целом. Он называется «легенда роли».

«По Петербургу пронеслись вдруг слухи, что у Калинкина моста и далеко подальше стал показываться по ночам мертвец в виде чиновника, ищущего какой-то утащенной шинели и под видом стащенной шинели сдирающий со всех плеч, не разбирая чина и звания, всякие шинели: на кошках, на бобрах, на вате, енотовые, лисьи, медвежьи шубы, – словом, всякого рода меха и кожи, какие только придумали люди для прикрытия собственной».

Легенда роли взметает финальную перипетию к кульминации и катарсису. В ней дух Башмачкина от полного несчастья возносится к счастью отмщения. Был робкий чиновник – стал ужасный грабитель. Был безответный страдалец – стал защитник всех ограбленных. Был труп -стал вечный мститель в легенде. Горькое счастье, но какое еще может быть у ожившего мертвеца? В легенде завершаются все драматические линии повести.

Не замечая снежной бури, укутанный в роскошную шинель, «значительное лицо» едет в прекрасном настроении на свидание к любовнице. Но...

"Вдруг почувствовал значительное лицо, что его ухватил кто-то весьма крепко за воротник. Обернувшись, он заметил человека небольшого роста в старом, поношенном вицмундире и не без ужаса узнал в нем Акакия Акакиевича. Лицо чиновника было бледно, как снег, и глядело совершенным мертвецом. Но ужас значительного лица превзошел все границы, когда он увидел, что рот мертвеца покривился и, пахнувши на него страшно могилою, произнес такие речи: «А! так вот ты наконец! Наконец я тебя того, поймал за воротник! Твоей-то шинели мне и нужно! Не похлопотал об моей, да еще и распек, – отдавай же теперь свою!»

«Легенда роли» – это мощный фактор драмы. Ничто не влияет на людей так эмоционально, как легенды, живущие после смерти героев. Вспомните Христа. Его воскресение – одна из самых прекрасных драматических легенд, и она завершает Его земное пребывание по законам драматической структуры. Нищий проповедник с кучкой последователей умер в муках вместе с ворами. Но Дух Его вознесся и вечно будет жить в душах миллиардов. Евангелия писали гении, и они заботились об эмоциональном контакте с людьми.

Подытожим структуру роли «детали-персонажа» в «Шинели». Извините за эту бухгалтерию, она полезна.

1. Появлению детали предшествует полная безнадежность в драматической ситуации главного героя.

2. Шинель появляется как недостижимая мечта. Но эта мечта преображает героя. Он получает импульс бороться и преодолевает барьеры, борясь за воплощение мечты.

3. Перед появлением шинели мы узнаем ее биографию, получаем чувственное представление о ней. Наше знакомство с деталью исчерпывающе полно.

4. Эффект от шинели усилен церемонией ее появления.

5. Появившись, шинель сразу же вступает в конфликт с антагонистом и полностью преображает жизнь героя. С'помощью шинели герой возносится к полному счастью. Он получает гораздо больше того, чем ожидал. Перипетия счастья движется вверх.

6. Это счастье могло бы быть вечным. Но «вдруг» герой теряет шинель – драматическая перипетия тащит его вниз, к несчастью.

7. Лишенный шинели, он продолжает катиться в бездну несчастий. Шинели уже нет, но «шлейф роли» заставляет героя преодолевать барьеры, пытаясь вернуть деталь. Но эти попытки безуспешны. Герою угрожает смерть. Он умирает.

8. После смерти Акакий Акакиевич возрождается в «легенде роли». Он одухотворен шинелью и мстит врагам, но уже как идеальный персонаж легенды.

Задумайтесь. Эта структура самая полная и эффективная структура не только для детали, но и для роли живого персонажа. В ней действуют все структурные элементы, которые важны для роли героя. Это универсальная структура. Я убежден, что Гоголь действовал интуитивно. Но интуиция гения и есть то, что мы должны внимательно изучать. В ка-

кой-то мере мозг гения можно уподобить суперкомпьютеру, который мгновенно перебирает тысячи вариантов и останавливается на самом продуктивном решении. Нетрудно понять, почему Гоголь избрал именно такую структуру. Она дает максимальную возможность нашего эмоционального подключения. Гоголь не только сочинил эту «деталь-характер» как драматург. Но он, как гениальный режиссер, разработал полный эмоциональный контакт с аудиторией. Он одушевил шинель и сыграл ее роль. А так как шинель сама пассивна, ее роль заключается в том, чтобы активизировать действия других персонажей, быть источником конфликтов. Такая роль называется «осевой». Она как бы определяет ось, на которую нанизываются конфликты.

Деталь-персонаж обычно играет «осевую роль» в развитии конфликта. Точнее было бы сказать, что лучшая возможность для роли детали-персонажа – это осевая роль. Именно так выглядит роль куклы в фильме Луиса Берланги. Она с видимым равнодушием принимает все радости и горести, вокруг нее кипят страсти, а она «как кукла».

Если мы теперь оглядим всю роль детали-персонажа целиком, станет ясно, что в ее развитии есть четкая сверхзадача – как сделать Башмачкина счастливым. И к этой сверхзадаче ведет ясное сквозное действие – любовь шинели к Башмачкину. Жизнь детали можно ощутить только через игру живых персонажей. Деталь оживает в оценках других людей.

Возможно, вы скажете, что деталь-персонаж – это продукт необычной фантазии. В реальной жизни не часто встретишь истории, подобные «Кукле» или «Шинели». Тогда послушайте историю из жизни. Мне рассказал ее родственник, врач. В центре этой истории находится деталь-персонаж.

Довольно давно, еще в конце пятидесятых годов, этот доктор, совсем молодой врач, подрабатывал ночными дежурствами в медпункте на станкостроительном заводе «Динамо». Работа спокойная, как правило, можно спать. Так он и сделал той самой ночью. Снял ботинки, прикрылся халатом и заснул на кушетке. Как вдруг его будит дежурная молоденькая медсестра, вся красная от волнения:

– Герман Ефимович, идемте быстрее. Такое случилось...

– Что такое?

– Ой, я не могу этого рассказать. Вы должны сами увидеть... Она быстро ведет доктора по коридорам ночного цеха. Доводит до комнатки сторожа и тычет пальцем: дальше идите сами. А из каморки доносится вой в два голоса. Один вой женский, другой – мужской.

Заходит доктор и видит: в одном углу воет от страха растрепанная женщина. А в другом на лежанке лежит и воет мужик без штанов.

Вгляделся доктор, и то, что он увидел, трудно описать. В общих красках, специфическая мужская часть тела мужика раздулась, по размерам похожа на маленькую тыкву. Ни на каких занятиях по анатомии он такого не видел.

– Что с ним? – спрашивает доктор. Женщина рыдает:

– У... него... гайка.

– Что?

– Гайка.

– Где?

– Там, – тычет женщина в направлении красной тыквы. Ночная уборщица и сторож были как бы в любовных отношениях. Но то, чего хватило сторожу, было мало его подруге. Она решила его дополнительно возбудить. Поставила на стол бутылку водки, полагая, что, когда он выпьет, новый порыв желания охватит его и он подарит ей еще немного счастья. Но сторож выпил и заснул. И тогда уборщица решила возбудить его желание механическим путем. Натянула на его вяло висящий орган стальную гайку, предполагая, что прилив крови поднимет и укрепит вялую плоть. Так оно и случилось.

Пока доктор выслушивал этот рассказ, вой и стоны мужика усилились. Доктор с трудом раздвинул набухшую кожу и увидел в глубине металлический ободок гайки. Снять ее было абсолютно невозможно. Мужику грозила довольно скорая мучительная смерть от болевого шока.

Обратите внимание, что в этой жизненной истории главная деталь сюжета ведет себя совершенно как персонаж. Она появляется, когда героиня нуждается в ней для того, чтобы ощутить полноту счастья. И кажется, что с ее помощью героиня получит то, что хочет. То есть деталь ведет себя как друг героини. Но неожиданно и в соответствии с

правилами развития драмы надежда на счастье оборачивается несчастьем. И вместо помощи гайка мучает любимого и угрожает любимому смертью. Кажется, что это хорошо сконструированная сцена. А ведь это жизнь.

Доктор звонит ночному диспетчеру:

– Вызовите в цех директора.

– Это невозможно, – говорит диспетчер.

Вы теперь не можете представить, чем был в старые времена директор большого военного завода. Бог. Нормальный бог. Он распоряжался жизнью и смертью 5-6 тысяч человек. Давал им квартиры, освобождал от армии, мог кого угодно принять или уволить, прославить или посадить в тюрьму.

– Это абсолютно невозможно, – говорит диспетчер.

– Через пятнадцать минут погибнет человек в цеху, и вы будете виноваты. Послушайте его голос. – И доктор подносит трубку к воющему мужику.

Вой подействовал. Доктор получил телефон директора и звонит ему, в трубке слышит сонное рычание:

– А-а? – Видимо, телефон стоит прямо у подушки.

– Товарищ директор. У вас на заводе умирает рабочий. Что делать?

– А пошел ты! – рычит в трубку директор и кладет трубку. И по тону доктор понимает, что директор хорошо выпил накануне. Но сторож стонет, баба воет, и доктор снова набирает номер. Как только директор снял трубку, он быстро говорит:

– Товарищ директор, у вашего рабочего на зую надета гайка! Послушайте. – И протягивает трубку к воющему сторожу. – Слышали?

– Еду! – коротко говорит директор, и буквально через пять-шесть минут огромный черный «ЗИЛ» останавливается у цеха.

Доктор докладывает, директор долго молчит, потом говорит:

– Тут нужен не врач, а Иван Иваныч. Пошлите мою машину за Иван Иванычем.

Раньше рабочий класс селился прямо вокруг заводов, в заводских домах. Все было под боком: дом, детсад, пивной ларек, школа, техникум, магазин. Многие всю жизнь прожили в Москве, как в маленькой деревне. Минут через пять привозят Иван Иваныча. Такой маленький, худенький, с усами, очки в круглой металлической оправе.

Директор говорит:

– Иван Иваныч, тут надо спасти человеку не жизнь, а больше, чем жизнь. Вся надежда на тебя.

А сторож уже почти без сознания. Глаза закатил и стонет.

Иван Иваныч говорит:

– Покажите гайку.

Доктор осторожно пытается раздвинуть набухшие края отека. Гайка еле видна. Поблескивает.

Иван Иваныч вглядывается и кивает: можно отпустить.

– Понятно. Хромоникелевая сталь. Ее ничем не разрубить... Разве что попробовать расколоть под прессом.

– Попробуй, дорогой, – говорит директор. – Попробуй. Иван Иваныч думает и чертит мелом положение рабочего на большой стальной станине огромного, в два-три этажа, двадцатитонного пресса.

– Вам надо оттянуть края отека, а я ударю по гайке. Если с одного удара получится – спасем. Если с первого раза не выйдет – отрезайте ему все к чертовой матери. Другого выхода нет.

Доктор говорит:

– Нет, если у вас не выйдет, считайте – он покойник. До больницы не довезем.

И вот воющего сторожа кладут на большую стальную станину, на которой прессуют детали размером с башню танка. Над ним нависает огромная стальная масса пресса. Иван Иваныч берет в руку регулятор, включает пресс. И пресс начинает маленькими толчками опускаться на тело: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

Вот стальная махина уже нависла почти вплотную. Доктор оттягивает щипцами отечную часть тела. Пресс может ударить гайку только са-

мым краем, уголком. И Иван Иваныч долго прилаживается к движениям пресса, почти миллиметровым. И вдруг пресс резко поднимается и бьет по гайке.

– Дзынь! – раздается резкий звонкий щелчок.

– Треснула, – вздыхает Иван Иваныч и поднимает пресс.

Теперь концы треснувшей гайки растягивают щипцами и снимают. Доктор накладывает повязку. Несчастный будет жить.

Теперь заметьте, как в кульминации напряглось тревожное ожидание. Как возникли эффектные элементы зрелища, характерные для финальных эпизодов. А в центре всего маленькая деталь – гайка, которая превратилась в осевой персонаж истории. Второй по значению персонаж.

Напомню. Главный персонаж – это тот, чью историю мы рассказываем. Как правило, он стоит между жизнью и смертью, счастьем и горем. Осевой персонаж – это тот, кто обостряет все его конфликты и толкает его в путешествие.

Но вы скажете, что это довольно грубый пример. Агрессивная деталь – это инструмент низких жанров. Ее удел – хорор, триллер, фильмы секса, действий и насилия.

Действительно, хорор любит использовать детали-персонажи. Достаточно вспомнить фильм Джона Карпентера «Кристина» – история влюбчивой, но патологически ревнивой автомашины-убийцы. Или "Ту-

ман" – прекрасная фантазия, где деталь климата – туман – превращается в магических убийц.

Но что вы скажете, если я напомню вам об одной самой агрессивной детали из самой поэтической сказки? Куда до нее бедной гайке! Эта деталь пробила глаз и застряла в сердце маленького мальчика. Мальчик заледенел, но остался жив. Вспомнили? «Снежная королева», а деталь – зеркало троллей, которое разбилось на тысячу осколков и разлетелось по миру. Эти осколки летают, пробивают людям глаза и сердце, плодят уродов и злодеев.

Андерсен был первым, кто поэтично выразил эмоциональную силу детали и через детали сказал что-то очень важное. Сколько их у него -стойкий оловянный солдатик, огниво в руках веселого солдата, елка с грустной историей жизни. Полистайте его сказки, в них кладезь историй, которые ждут экрана. Но Андерсен не был драматургом. Он был поэтом.

Рассмотрим, быть может, самое поэтичное драматическое произведение мирового кинематографа, получасовой шедевр, который на Каннском кинофестивале победил все полнометражные ленты и завоевал главный приз. «Красный шар» Жана Ламорисса – шедевр фантазии, который не стареет.

Одинокий мальчик несчастен. Он так нуждается в друге. И друг появляется. Это простой красный шарик, надутый воздухом. Но о таком друге можно только мечтать: он предан, весел, заботлив. Он утешает и развлекает мальчика. Мальчик стал счастлив. И в этот миг злые дети

подстрелили друга. Красный шарик сморщился и умер. Мальчик снова одинок, он стал еще более несчастен, чем раньше. И тогда все воздушные шарики Парижа слетелись к мальчику и понесли его куда-то – в небо, к счастью.

Друзья мои, что мы видим? Эта поэтическая фантазия имеет форму жесткой конструкции драматических перипетий! От несчастья к счастью – и вдруг – падение к несчастью – и вдруг – взлет к счастью в легенде.

История, где действует деталь-персонаж, никогда, ни при каких условиях не может быть рассказана вне жесткой драматической структуры. Потому что именно структура дает детали жизнь.

Было бы странно, говоря о деталях, не вспомнить заглавную героиню фильма «Пианино» австралийского режиссера Джейн Кэмпион. Никто, думаю, не упрекнет эту женщину в излишней рациональности. Фильм кажется сотканным из настроений и визуальных прозрений. Но если вы захотите проанализировать, как выстроена роль пианино, то без труда обнаружите внутри роли ясную и жесткую конструкцию. Четкая осевая роль – друг героя.

Я думаю, ключевые детали обладают креативной энергией: деталь как бы вынимает из глубины вашей личности заботу и любовь. Все равно как увечный ребенок или собака. Хочешь не хочешь, а надо кормить, выгуливать, играть. Я уверен, что лучше заботиться о визуальной детали, чем оттачивать нюансы и подтексты диалогов. Толку для фильма будет больше.

Что такое тряпка-шинель или резинка, надутая воздухом, без структурного рассказа? Ничто. А в структуре она творит чудеса.

Шинель – спасла Башмачкина от стужи, вознесла к вершине счастья. А когда покинула его, он умер от горячки.

И мы второе столетие в этой, одной из самых трогательных в миро

вой литературе любовных историй сопереживаем Акакию Акакиевичу -герою истории. Не потому что он живой, а шинель – тряпка. А потому, что его эмоции и действия обострены осевым персонажем – шинелью. Какие вопросы задает шинель?

– Я тебе нужна? Добейся меня.

– Добился? Теперь оцени, что я могу сделать для тебя.

– Что ты будешь делать без меня? Искать, бороться до смерти?

– Ты умер? Я дам тебе волшебную силу мстить за меня. Действуй! Так же обострены эмоции и действия врача в «Кукле», глупых любовников в «Гайке» и мальчика в «Красном шаре». В этом обострении эмоций драмы смысл работы с деталью-персонажем.

Мир драмы бесконечен и неисчерпаем. Я старался касаться тех моментов, о которых не пишут другие или пишут, на мой взгляд, недостаточно внятно. Удовольствие, с которым я размышлял о профессии, подсказало мне – поставь точку. Надеюсь, до следующей встречи.

Александр Митта, кинорежиссер. Автор фильмов:

“Звонят, откроите дверь”, 1966, “Гори, гори, моя звезда”, 1970, “Сказ про то, как царь Петр арапа женил”, 1976, “Экипаж”, 1980, “Сказка странствий”, 1983, “Затерянный в Сибири” и др. Лауреат премии Венецианского фестиваля. Профессор Гамбургского университета

Date: 2016-07-20; view: 295; Нарушение авторских прав