Сказание» Авраамия Палицына

Самое известное и обширное произведение, посвященное Смуте, дошло до нас в большом количестве списков и в нескольких редакциях. События здесь доводятся до нашествия польского короля Владислава на Москву. Как свидетельствует собственноручно проставленная автором «Сказания» дата, произведение было завершено в 1620г.

Келарь Троице-Сергиева монастыря Палицын был одним из видных деятелей эпохи, человеком незаурядного ума, писателем. В произведении преобладает обличительный тон - так выражаются гнев и боль автора за разоренную родину: «И мнози убо мы и доднесь в скверне лихоимства живущии и кабаками печемся, чтобы весь мир соблазнити; и граблением и посулы церкви Божия созидающе и красно образы строяще, в судилищех же и на путех и у врат наших всегда по образу Божию создание со хранителями нашими ангелами Божиими, плачуще, рыдают, дабы на милосердие и на правосудие преклонилися! Но никакоже тех гласа не послушаем...». Палицын рисует запоминающиеся картины нравственного падения и одичания людей в эпоху Смуты. «Сказание» состоит из ряда повестей и содержит вирши - стихотворные фрагменты, написанные старинным десиллабическим стихом.

Вопрос 34-35

Памятник 17 века. Написан в переходный период — от древнерусской к новой литературе. Житие это отражает. Протопоп не воспринимал себя как писателя. Был вынужден обратиться к перу, так как лишен возможности устного общения с людьми. Множество писем.«Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» — 1670 год. Название отсылает к агиографической традиции, но тут же традиция разрушается. Сам не мог написать о себе житие. Его не только никогда не канонизировали, но даже отлучили от церкви как главу раскольников, которые не приняли церковных реформ патриарха Никона в середине 17 века. Старообрядческое движение.Никонские реформы: двоеперстие заменили троеперстием. Земные поклоны — поясными. И чтобы иконы переписали по греческому образцу. Реформы касались только внешнего обряда, но для верующего все элементы обряда имеют большое внутреннее значение.Протопоп был заключен в земляную яму и сожжен на костре. Его ничто не сломило — вера осталась. В земляной тюрьме он написал свое житие.Он соблюдает многие требования литературного этикета жанра жития:

· вступление (недостойный я и пр.)

· повествовательная часть

· чудеса

· заключительная часть

· Аввакум часто цитирует священные писания.

Но все элементы приобретают иное качество: во вступлении он говорит о своих принципах книжника (эстетические взгляды). «Буду писать своим родным языком», то есть так, как говорит, специально не украшая, хотя агиографические произведения всегда писались торжественно. Родители изображены не канонически: отец — пьяница, мать — благочестива, стала монахиней.Когда Аввакум отвлекается от рассказа о самом себе и переходит к размышлению о человеке, его судьбе, он говорит высоким слогом, прибегает к символическим образам. Например, корабль — символ жизни Аввакума, в которой были и счастье, и горе.В житии есть и чудеса, но они могут иметь и бытовое объяснение. Например, когда он сидит в заключении, ему кто-то принес еду. Он не понимает, то ли ангел, то ли человек. Пашков чуть не убил сына — пищаль трижды дала осечку.

Меняется представление о времени, появляется перспектива времени: по иному чувствует, изображает время. В агиографических произведениях автор отстранен от времени жизни самого героя — абстрагирован. У Аввакума эгоцентрическое время, точкой отсчета изображаемых событий является он сам. Поэтому может нарушаться последовательность событий. Например, в финале он вспоминает, как изгонял бесов. Автор и герой слились в одном лице.Пространство очень обширное: Москва, Тобольск, Сибирь, Байкал.

Множество действующих лиц: Пашков, архиепископ, царь, жена, Федор-юродивый…

Все это дает возможность назвать это произведение первым русским романом.

Но не все исследователи так считают, так как нет вымышленного героя, обособления автора от героя, нет художественного мира.Здесь сочетается возвышенная поэзия и житейская проза.

1. Основа жития — сказ («вяканье»), т. е. разговорная стихия с яркой эмоциональной окраской.

2. Сказ соединяется с элементами библейско-книжного стиля.

3. Торжественный риторический слой стиля, особенно в замыкающих поучениях.

Возникает перспектива времени. Автор видит свое прошлое из настоящего. Эгоцентризм.

Прием контрастности в изображении: Пешков как зверь. Аввакум же в смирении.

В синтаксисе множество союзов «а», что показывает пестроту жизни.

Основные идеи:

· Господь гордым противится, смиренным дает благодать.

· Борьба добра и зла.

Аввакум положил начало целому ряду житий-биографий.

Вопрос 37

К этой демократической литературе принадлежит "Повесть о Ерше Ершовиче", "Повесть о Шемякиной суде", "Азбука о голом и небогатом человеке", "Послание доверительное недругу", "Сказание о роскошном житии и веселии", "Повесть о Фоме и Ереме", "Служба кабаку", "Калязинская челобитная", "Повесть о попе Савве", "Сказание о куре и лисице", "Повесть о бражнике", "Сказание о крестьянском сыне", "Повесть о Карпе Сутулове", "Лечебник на иноземцев", "Роспись о приданом", "Слово о мужах ревнивых", "Стих о житии патриарших певчих" и, наконец, такое значительное произведение, как "Повесть о Горе Злочастии". Отчасти к тому же кругу примыкает автобиография протопопа Аввакума и автобиография Епифания².Литература эта распространяется в простом народе: среди ремесленников, мелких торговцев, низшего духовенства, проникает в крестьянскую среду и т. д. Она противостоит литературе официальной, литературе господствующего класса, отчасти продолжающей старые традиции.Литература демократическая оппозиционна феодальному классу; это литература, подчеркивающая несправедливость, господствующую в мире, отражающая недовольство действительностью, социальными порядками. Союз со средой, столь характерный для личности предшествующего времени, разрушен в ней. Недовольство своей судьбой, своим положением, окружающим - это черта нового, неизвестная предшествующим периодам. С этим связано господствующее в демократической литературе стремление к сатире, к пародии. Именно эти, сатирические и пародийные, жанры становятся основными в демократической литературе XVII в.

Для демократической литературы XVII в. характерен конфликт личности со средой, жалобы этой личности на свою долю, вызов общественным порядкам, иногда же - неуверенность в себе, мольба, испуг, страх перед миром, ощущение собственной беззащитности, вера в судьбу, в рок, тема смерти, самоубийства и первые попытки противостоять своей судьбе, исправить несправедливость.В демократической литературе XVII в. развивается особый стиль изображения человека: стиль резко сниженный, нарочито будничный, утверждавший право всякого человека на общественное сочувствие.

Конфликт со средой, с богатыми и знатными, с их "чистой" литературой потребовал подчеркнутой простоты, отсутствия литературности, нарочитой вульгарности. Стилистическая "обстройка" изображения действительности разрушается многочисленными пародиями. Пародируется всё - вплоть до церковных служб. Демократическая литература стремится к полному разоблачению и обнажению всех язв действительности. В этом ей помогает грубость - грубость во всём: грубость нового литературного языка, наполовину разговорного, наполовину взятого из деловой письменности, грубость изображаемого быта, грубость эротики, разъедающая ирония по отношению ко всему на свете, в том числе и к самому себе. На этой почве создается новое стилистическое единство, единство, которое на первый взгляд кажется отсутствием единства.Человек, изображенный в произведениях демократической литературы, не занимает никакого официального положения, либо его положение очень низко и "тривиально". Это - просто страдающий человек, страдающий от голода, холода, от общественной несправедливости, от того, что ему некуда приклонить голову. При этом новый герой окружен горячим сочувствием автора и читателей. Его положение такое же, какое может иметь и любой из его читателей. Он не поднимается над читателями ни своим официальным положением, ни какой бы то ни было ролью в исторических событиях, ни своей моральной высотой. Он лишен всего того, что отличало и возвышало действующих лиц в предшествующем литературном развитии. Человек этот отнюдь не идеализирован. Напротив!Если во всех предшествующих средневековых стилях изображения человека этот последний чем-то непременно был выше своих читателей, представлял собой в известной мере отвлеченный персонаж, витавший в каком-то своем, особом пространстве, куда читатель, в сущности, не проникал, то теперь действующее лицо выступает вполне ему равновеликим, а иногда даже униженным, требующим не восхищения, а жалости и снисхождения.Этот новый персонаж лишен какой бы то ни было позы, какого бы то ни было ореола. Это опрощение героя, доведенное до пределов возможного: он наг, если же и одет, то в "гуньку кабацкую"³, в "феризы рагоженные" с мочальными завязками⁴.Он голоден, есть ему нечего, и "никто не дает", никто его не приглашает к себе. Он не признан родными и изгнан от друзей. Он изображен в самых непривлекательных положениях. Даже жалобы на отвратительные болезни, на грязный нужник⁵, сообщенные при этом от первого лица, не смущают автора. Это опрощение героя, доведенное до пределов возможного. Натуралистические подробности делают эту личность совершенно падшей, "низкой", почти уродливой. Человек бредет неизвестно куда по земле - такой, какая она есть, без каких бы то ни было прикрас. Но замечательно, что именно в этом способе изображения человека больше всего выступает сознание ценности человеческой личности самой по себе: нагой, голодной, босой, грешной, без всяких надежд на будущее, без всяких признаков какого бы то ни было положения в обществе.Взгляните на человека,- как бы приглашают авторы этих произведений. Посмотрите, как ему тяжело на этой земле! Он затерян среди нищеты одних и богатства других. Сегодня он богат, завтра беден; сегодня он нажил себе денег, завтра прожил. Он скитается "меж двор", питается подаянием от случая к случаю, погряз в пьянстве, играет в кости. Он бессилен побороть себя, выйти на "спасенный путь". И тем не менее он достоин сочувствия.

Вопрос 38

Одним из самых примечательных явлений литературы XVII века является появление сатиры как самостоятельного литературного жанра, что обусловлено спецификой того времени. Сатирическому обличению подвергались существенные стороны жизни феодального общества: несправедливый и продажный суд, социальное неравенство, безнравственное поведение, лицемерие и ханжество монашества и духовенства, государственная система спаивания народа через "царев кабак". Эти произведения тесно связаны с фольклором по своей художественной специфике. Они в основном анонимны.

Каковы же основные художественные завоевания демократической литературы? Прежде всего, решительный отказ от историзма, определяющего принципа древнерусской литературы. Появляется новый герой — не историческая (князь, военачальник, священник), а бытовая личность (простой человек разных сословий). Литература постепенно освобождается от религиозной опеки, отстаивает право на вымысел. Важным шагом на этом пути стала безымянность литературных героев. Сатирическому обличению подвергались существенные стороны жизни феодально-крепостнического общества; несправедливый и продажный суд; социальное неравенство; безнравственная жизнь монашества и духовенства, их лицемерие, ханжество и корыстолюбие; "государственная система" спаивания народа через "царев кабак".Рассмотрим в этой связи "Повесть о Шемякином суде". Она посвящена обличению судопроизводства. В ней сатирически изображается судья Шемяка, взяточник и крючкотвор, который в свою пользу толкует государственные законы.Содержание повести сводится к следующему: жили два брата — богатый и бедный. "Богатый же ссужал много лет бедного, но не мог поправить скудости его". Как-то бедняк попросил у брата лошадь, чтобы привезти из лесу дров. Богатый лошадь дал, но не дал хомута. Бедняк привязал дровни к хвосту лошади, но, въезжая во двор, лошадь зацепилась за ворота и оторвала себе хвост. Богатый увидел искалеченную лошадь, взял брата и отправился в город жаловаться судье Шемяке.По дороге братья заночевали в доме попа. Бедняк, лежа на полатях, с завистью смотрел, как брат его ужинает с попом, упал на колыбель, в которой спал поповский сын, и задавил его насмерть. Теперь к судье отправились двое истцов — богатый брат и поп.В городе им пришлось идти через мост. Бедняк в отчаянии решил расстаться с жизнью, бросился с моста в ров, но неудачно. Он упал на старика, которого везли мыться в баню, и раздавил его. К судье явились уже три истца. Бедняк, не ведая, как ему быть, взял камень, завернул его в платок и положил в шапку. При разборе каждого дела он исподтишка показывал судье узелок с камнем.Шемяка, рассчитывая, что ответчик сулит ему "узел злата", во всех трех случаях решил дело в его пользу. Но когда его посыльный спросил у бедняка, что у него в шапке, тот ответил, что в узле у него был завернут камень, которым он хотел убить судью. Узнав об этом, судья не осерчал, а обрадовался: ведь, если бы он осудил бедняка, то тот бы его убил.В смешном положении оказываются богатый крестьянин, наказанный за свою жадность, и поп. Взяв со всех троих истцов деньги, благодаря своему уму и хитрости, бедняк остается в этом споре победителем. Как считают исследователи, эта повесть соотносится с сатирической народной сказкой о несправедливом судье и волшебной сказкой о мудрых отгадчиках. Здесь присутствуют все сказочные элементы: быстрота развития действия, неправдоподобные преступления героя-бедняка и комизм положения, в котором оказываются судья и истцы.

К сатирическим повестям относится и известная "Повесть о Ерше Ершовиче", возникшая в первом десятилетии XVII века. В рассказе о тяжбе Ерша с Лещом и Головлем отражены реальные условия жизни Руси того времени, сословные отношения.Лещ и Головль, "ростовского озера жильцы", жалуются в суд на "Ерша, на Ершова сына, на щетинника, на ябедника, на вора, на разбойника", который попросился у них на малое время "пожить и покормиться" в Ростовском озере. Простодушный Лещ и Головль поверили ему, пустили, а он там расплодился и озером завладел. Дальше повествуется о проделках Ерша, "векового обманщика". В конце концов судьи признают, что правы Лещ с товарищами и выдают им Ерша. Но и тут Ерш сумел избежать наказания. Он предложил Лещу проглотить его с хвоста, и Лещ, видя лукавство Ерша, не стал с ним связываться и отпустил на волю. Причем Лещ и Головль называют себя "крестьянишками", а Ерш — "из детишек боярских". Повесть напоминала современникам жизненную ситуацию, когда сын боярский обманом и насилием отнимает у крестьян землю.

"КАЛЯЗИНСКАЯ ЧЕЛОБИТНАЯ". Большое место в сатирической литературе XVII в. занимает антиклерикальная тема. Корыстолюбие, жадность попов разоблачаются в сатирической повести "сказание о попе Савве", написанной рифмованными виршами.

Ярким обличительным документом, изображающим быт и нравы монашества, является "Калязинская челобитная". В форме слезной челобитной жалуются монахи архиепископу тверскому и кашинскому Симеону на своего нового архимандрита - настоятеля монастыря Гавриила. Челобитная подчеркивает, что основной статьей монастырского дохода является винокурение и пивоварение, а запрет Гавриила только чинит поруху монастырской казне. В челобитной звучит требование немедленной замены архимандрита человеком, гораздым "лежа вино да пиво пить, а в церковь не ходить", а также прямая угроза восстать против своих притеснителей.

Характерной особенностью стиля челобитной является его афористичность: насмешка часто выражена в форме народных рифмованных прибауток. Эти прибаутки обнаруживают у автора "Калязинской челобитной" "лукавый русский ум, столь наклонный к иронии, столь простодушный в своем лукавстве"

Если главным объектом сатиры в "Калязинской челобитной" был процесс нравственной деградации монахов, то создатель "Повести о бражнике" подвергал критике основы христианского благочестия, изображая апостолов и святых великими грешниками. Им противопоставлен бражник, который "всяким ковшом" выпитого вина прославлял Бога. Он не нарушал заповедей: не прелюбодействовал, как царь Давид, и не поклонялся идолам, "оставя Бога жива", подобно царю Соломону. В отличие от апостолов Петра и Павла любитель "пития хмельного" никого не предавал и не убивал. Своим смирением он превзошел даже особо почитавшегося на Руси святого Николая Мирликийского, который на Вселенском соборе ударил еретика. Бражник свято верит в евангельскую заповедь "друг друга люби, а Бог всех любит", которая и открывает перед ним двери рая, где он занимает лучшее место.Показывая нравственное превосходство пьяницы над праведниками, сатирическая "Повесть" заставляла сомневаться в правомерности культа святых, издревле почитаемых христианской церковью, вследствие чего уже в 1664 г. произведение попало в списки "отреченных книг". Однако идейная направленность "Повести" до сих пор вызывает споры среди ученых. Если М. Н. Покровский соотносил ее содержание с идеями "русской реформации", то другие исследователи отказывались видеть в ней призыв к пересмотру религиозно-обрядовой практики, сводя авторский замысел к отстаиванию нрав социально обездоленного человека. Тем не менее наличие в "Повести" как обличительного, так и позитивного начала несомненно: отрицая формальное благочестие, она утверждала гуманистическую идею равенства всех людей перед Богом."Повесть о бражнике" восходит к западноевропейскому средневековому сюжету, но русская версия значительно отличается от первоисточника: у дверей рая оказывается не крестьянин или мельник, а пьяница. Это мотивирует обращение древнерусского сатирика к традиции дидактических сочинений о вреде пьянства. В своеобразной диалогической форме он полемизирует с теми, кто утверждал, что пьяница – "к Богу нс молебник". Однако уже Ф. И. Буслаев отмечал неоднозначную трактовку образа пьяницы в русском фольклоре и в литературе, указывая на близость "Повести" к народным пословицам типа "Пей, да дело разумей" и древнерусским поучениям, гласившим: "Луче есть умна человека пьяна послушать, нежели безумна трезва".Реальной основой "Повести о бражнике", по мнению С. Λ. Семячко, могла служить существовавшая на Руси как светская, так и церковная традиция "пить и Бога славить". Пьянство могло быть "благочестивым", поскольку во время торжеств пили чаши в честь Спасителя, Богоматери, святых, сопровождая это действие чтением тропарей. Число чаш легко было умножить, поднимая их за царя, царицу, царских детей, иерархов церкви и т.д. Против подобного обычая, распространенного в мирском и монастырском обиходе, были направлены многочисленные поучения. В одном из них, приписываемом Феодосию Печерскому, количество выпиваемого в праздники ограничивалось тремя чашами: в честь Спасителя, Богоматери и государя.Исходя из содержания, "Повесть о бражнике" относят к жанру сакральной пародии (Д. С. Лихачев, И. П. Смирнов), с точки зрения внутренней организации текста она близка к новелле (А. М. Панченко). Произведение строится как цепь одинаковых ситуаций, где сменяется одно из действующих лиц: "толкающийся" в райские врата бражник вступает в словесный поединок то с библейскими царями, то с апостолами, то с христианскими святыми, причем в разных редакциях "Повести" число тех, с кем "спирается" пьяница, колеблется от трех до шести. Подобная организация сюжета и мотив "выведывания имени" того, кто находится в раю, позволяют исследователям видеть в "Повести о бражнике" преломление древней сказочномифологической традиции, а диалогическую основу произведения рассматривать не только как примету процесса фольклоризации литературы, но и как отражение барочной культуры с ее стремлением к "театрализации жизни".Авторская речь в "Повести" действительно напоминает ремарки драматического произведения. Сатирик в предельно лаконичной форме представляет главного героя – "нѣки бражникъ", который "зѣло много вина пилъ во вся дни живота своего", и определяет место действия – "у вратъ святаго рая Божия". Однотипными фразами писатель комментирует происходящее и связывает воедино части диалога ("приде ко вратом", "вопроси", "отвещав"), лишь изредка вводя в повествование оценочные суждения: апостол "отиде прочь посрамленъ", бражник "вниде в рай и сѣлъ в лутчемъ мѣсьте". В "Повести о бражнике" сталкиваются два стилевых пласта: высокая лексика, цитаты из Библии и житий святых соседствуют с образцами разговорной речи, при этом стихия живого языка явно преобладает над книжными формами. Видимо, это входило в замысел автора – показать мнимую недосягаемость церковных авторитетов, поставить их в один ряд с простым бражником.