Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Творчество Юрия Карловича Олеши

Лекция

Тема: Проза в детском чтении 20-30-х годов

Содержание

1. Творчество Юрия Карловича Олеши

3.2. Творчество Бориса Степановича Житкова.

3.3. Творчество Виталия Валентиновича Бианки.

3.4. Творчество Евгения Ивановича Чарушина.

3.5. Творчество Константина Георгиевича Паустовского.

4. Детская литература русской эмиграции 20-30-Х годов

4.1. Творчество Алексея Николаевича Толстого

4.2. Творчество Саши Черного

Творчество Юрия Карловича Олеши

Ю.К.Олеша (1899–1960) в 20-х годах был известен по всей стране как один из лучших фельетонистов популярной газеты «Гу­док». Он и роман для детей «Три толстяка» написал в тесной комнатке редакции на рулоне бумаги; было это в 1924 году. Четы­ре года спустя книга «Три толстяка», оформленная М.Добужинским, вышла в свет и сразу оказалась в центре внимания детей и взрослых. Из высоких оценок приведем слова О.Мандельштама: «Это хрустально-прозрачная проза, насквозь пронизанная огнем революции, книга европейского масштаба». Позже Олеша напи­сал пьесу «Три толстяка»; она много раз шла на театральных сценах.

Особенность жанра «Трех толстяков» в том, что это роман для детей, написанный как большой фельетон. В целом произведе­ние является выдающимся памятником литературного авангарда 20-х годов.

Каждая глава представляет читателю законченный сюжет и все новых и новых героев; так в старинном волшебном фонаре, пред­шественнике кино, сменяются занимательные картинки. Внимание читателя постоянно переключается: с героического эпизода – на комический, с праздничного – на драматический. Действие раз­ветвляется; изображается не только то, что имеет прямое отноше­ние к основному конфликту между «толстяками» и «чудаками», но и посторонние как будто эпизоды, например история тетушки Ганимед и мышки, история продавца воздушных шаров.

Используются символы и метафоры: фонарь Звезда (метафора Солнца), розы, плахи, цепи (символы жертв революции), желез­ное сердце (метафора тирании) и др.

Мало кто мог соперничать с Ю. Олешей в искусстве создавать метафоры, находить необычные и точные сравнения. Его роман-сказку можно назвать энциклопедией (или учебником) метафор. Глаз попугая похож на лимонное зерно; девочка в платье куклы похожа на корзинку с цветами; гимнаст в ярком трико, баланси­рующий на канате, издали похож на осу; кошка шлепнулась, «как сырое тесто»; в чашке плавали розы – «как лебеди»... Такое виде­ние мира предваряло появившуюся позже рисованную мульти­пликацию.

Многие приемы писатель заимствовал из немого кинемато­графа, и главный из них – монтаж: два разных эпизода, соеди­ненных встык, образуют зрительную метафору. Например, на­следник Тутти так закричал, что в дальней деревне отозвались гуси. В кинофильме (немом!) этот момент был бы склеен из двух фрагментов: лицо Тутти и поднявшие голову, встрепенувшиеся гуси. Это и есть кинометафора. Другой кинематографический при­ем – монтаж нескольких планов. Например, побег Тибула как будто снят с разных точек: Тибул видит сверху площадь и лю­дей, а люди снизу наблюдают за ним, идущим «на страшной высоте» по канату.

В сущности, «Три толстяка» – это произведение об искусстве нового века, которое не имеет ничего общего со старым искусст­вом механизмов (школа танцев Раздватриса, кукла, точь-в-точь похожая на девочку, железное сердце живого мальчика, фонарь Звезда). Новое искусство живо и служит людям (маленькая актри­са играет роль куклы). Новое искусство рождается фантазией и мечтой, поэтому в нем есть легкость, праздничность, это искус­ство похоже на цветные воздушные шары (вот зачем нужен «лиш­ний» герой – продавец воздушных шаров).

Действие разворачивается в сказочном городе, напоминающем сразу и цирк-шапито, и Одессу, Краков, Версаль, а также стек­лянные города из произведений писателей-символистов и проек­тов художников-авангардистов. В идеальной архитектуре города уютная старина и смелая современность гармонично сочетаются.

Олеша менее всего хотел бы разрушить старый мир «до осно­ванья» – он предлагал увидеть его по-новому, детскими глазами, и найти в нем красоту будущего.

 

3.2. Творчество Бориса Степановича Житкова

Б.С.Житков (1882–1938) опубликовал свои первые рассказы для детей в 1924 году. К этому времени у него за плечами был большой жизненный путь, полный упорного и увлекательного труда по освоению многих наук и профессий. Он то преподавал детям химию и математику, то. изучив летное дело, принимал в Англии авиамоторы для русских самолетов, то строил корабли, а затем плавал на них штурманом. Этот богатый жизненный опыт и дал Житкову материал для творчества. После публикации первых своих рассказов он полностью погружается в литературную дея­тельность – становится автором и редактором детских книг, со­трудником журналов «Воробей», «Чиж» и «Пионер», драматур­гом Театра юного зрителя.

Более ста произведений для детей создал Житков за 15 лет. Передавая маленьким читателям поистине энциклопедические знания и делясь жизненным опытом, писатель наполнял свои произведения высоким нравственным содержанием. Его рассказы посвящены человеческой храбрости, мужеству, доброте, переда­ют романтическую увлеченность делом.

Вопрос о мужестве, о самой его природе особенно занимал Житкова: «Я о нем много думал. Особенно в детстве. Хорошо быть храбрым: все уважают, а другие боятся. А главное, думал я, ни­когда нет этого паскудного трепета в душе, когда ноги сами тя­нутся бежать... И я не столько боялся самой опасности, сколько самого страха, из-за которого столько подлостей на свете делает­ся. Сколько друзей, товарищей, сколько самой бесценной правды предано из-за трусости: не хватило воздуху сказать!» Это было написано в 1927 году, а незадолго до смерти – в 1937-м – он пишет статью под названием «Храбрость». В ней писатель опира­ется на примеры из собственной жизни, и достоверность рассказан­ного придает особую убедительность выводу: именно трусость – источник всяческой подлости. А храбрый человек – не тот, кто совершает смелый поступок из тщеславия или боясь прослыть тру­сом, а тот, кто знает, ради чего он идет на подвиг, преодолевая естественный страх.

Уже в первом своем рассказе «Шквал» (1924, другое название – «На воде») писатель рисует мужественного человека, спасшего экипаж парусника. Матросу Ковалеву с трудом удается выбраться из-под перевернувшегося судна на поверхность и наконец вздох­нуть полной грудью. Однако он совершает обратный мучительный путь, чтобы спасти оставшихся. Недаром девочке Насте он кажет­ся «самым главным» на борту: со свойственной детям проница­тельностью она отмечает незаурядного по нравственным досто­инствам человека. Рассказ этот открывает книгу Житкова «Мор­ские истории» (1925). В каждом его произведении – пример чело­веческой смелости, преодоления страха, бескорыстной помощи, благородного поступка.

Храбрость – пробный камень для героев Житкова. Экстремаль­ные обстоятельства проявляют в человеке скрытые качества его натуры. Так, неудачливый тореро, когда-то испугавшийся быка и теперь работающий угольщиком на корабле, беспаспортный бро­дяга, достойно ведет себя во время крушения и готов вздуть капи­тана, виновника этой беды. Он решил для себя: «Я теперь всю жизнь ничего не смею пугаться» («Погибель»).

Принцип обрисовки действующих лиц у Житкова – выделять главные их черты, проявляющиеся в поступках. До предела со­бран, сосредоточен капитан судна в рассказе «Механик Салерно». Он знает, что корабль его каждую минуту может погибнуть, пото­му что в трюме начался пожар, и героически борется за жизнь людей. Когда ему удается спасти всех, то оказывается, что челове­ка, по чьей вине произошла катастрофа, среди них нет. Механик Солерно еще раньше признался капитану, что это он за деньги поместил в трюм опасный груз. И вот теперь он исчез, т.е. погиб. Его признание – тоже определенный акт мужества, и читатель уже жалеет механика.

Рассказы первых сборников – «Злое море» (1924) и «Морские истории» – вводят читателя в мир, с которым автор хорошо зна­ком. Помимо жизненной достоверности они захватывают острым драматизмом, увлекательными сюжетами. Ведь человек в море за­висим от капризной стихии, предельно напряжен и готов муже­ственно встретить любую неожиданность.

Много внимания уделял Житков научно-познавательной ли­тературе для детей. Он написал немало книг и очерков по истории науки и техники. В журнале «Воробей» писатель вел отделы «Как люди работают», «Бродячий фотограф», «Мастеровой». Эти публи­кации вошли в состав первых его познавательных книг: «Сквозь дым и пламя» (1926), «Кино в коробке» (1927), «Телеграмма» (1927). Из них дети узнали о том, как трудятся люди разных профессий, как самому смастерить ту или иную вещь. Житков рассказывал, что такое телеграф, радио, электричество...

Увлечь юных читателей самим процессом научного и техниче­ского поиска, показать романтику преодоления трудностей, взлет мысли – вот что воодушевляло писателя при создании таких про­изведений. «Я нисколько не сомневаюсь, – говорил он, – что к самым радикальным вопросам, вплоть до Эйнштейновой теории, можно в упор подвести ребят, и хорошо, если от этого у них закружится голова...» В центре его научно-художественных произ­ведений всегда стоит творец науки и техники – человек. И чита­теля своего Житков заставлял проходить вместе с исследователем или изобретателем весь их путь к неизведанному, показывая, сколь трудна дорога к вершинам человеческой мысли.

Большинство своих познавательных книг писатель создавал для детей младшего возраста. Его все больше захватывала идея напи­сать произведение энциклопедического характера для совсем ма­леньких читателей – от трех до шести лет. В результате в 1939 году, посмертно, появилась знаменитая книга «Что я видел? Рассказы о вещах» («Почемучка»), на которой выросло не одно поколение детей. Тонкий знаток детской психологии, Житков решил, что для усвоения и запоминания различных сведений лучше всего ве­сти рассказ от лица сверстника читателя. Четырехлетний Алеша, названный «Почемучкой», не просто повествует о чем-то, а еще и сообщает свои впечатления о вешах и событиях. Благодаря это­му огромный познавательный материал не подавляет малыша, а возбуждает его любопытство: ведь рассказывает сверстник. «Его чувства, причины, их породившие, ближе всего, понятнее будут маленькому читателю», – был уверен автор.

Чтобы рассказать о вещах незнакомых, Алеше приходится объяс­нять увиденное при помощи уже освоенных им понятий. Так в «Почемучке» осуществляется известный дидактический принцип «от простого к сложному». «Лошадки везли печку на колесах. У ней труба тоненькая. И дядя военный сказал, что это кухня едет»; «Якорь очень большой и железный. И он сделан из больших крючков» – так даются первые «научные» сведения. И не только знания о ве­щах получает малыш из этой книги, но и уроки общения с людь­ми. Кроме Алеши здесь действуют такие персонажи, как дядя во­енный, мама, бабушка, друзья. Каждый из них индивидуален, у каждого свои действия, и главный герой постепенно начинает понимать, что именно ему нужно воспитывать в себе.

Житков создал для детей младшего возраста еще несколько десятков новелл, собранных в книги «Что бывало» (1939) и «Рас­сказы о животных» (1935). В первом из этих сборников писатель преследует ту же цель, что и в произведениях о морских приклю­чениях: он испытывает нравственность и мужество своих героев перед лицом опасности. Сюжеты тут разворачиваются более лако­нично: в них одно событие, одна жизненная ситуация. Внимание маленького читателя удерживается внезапным, неожиданным по­воротом сюжета. Вот, к примеру, рассказ «Метель»: «Мы с отцом на полу сидели. Отец чинил кадушку, а я держал. Клепки рассыпались, отец ругал меня, чертыхался: досадно ему, а у меня рук не хватает. Вдруг входит учительница Марья Петровна – свезти ее в Ульяновку: пять верст, дорога хорошая, катаная, – дело на Святки было». Далее мальчик, герой произведения, везет учитель­ницу и ее сынишку, и лишь благодаря смекалке и самообладанию героя все они не погибли в снежной круговерти. Напряжение со­здается описаниями борьбы со стихией, причем передано это че­рез рассказ мальчика, через его впечатления и переживания.

Житков вообще часто поручал в своих произведениях пове­ствование детям. Этот прием помогает писателю показать, как воображение ребенка начинает работать, разбуженное эстети­ческим переживанием. Мальчик Боря восхищен пароходиком, стоящим на полке: «Я такого никогда не видел. Он был совсем настоящий, только маленький... И блестел перед рулем винт, как медная розочка. На носу два якоря. Ах, какие замечательные! Если бы хоть один у меня такой был!». Мечтательный герой насе­ляет суденышко крохотными человечками и в страстном жела­нии их увидеть в конце концов ломает игрушку. Он горько пла­чет, потому что у него доброе сердце и он не хотел огорчать бабушку, для которой пароходик дорог как память («Как я ловил человечков»).

В каждом создаваемом им персонаже Житков неизменно под­черкивает наличие или отсутствие доброты. Для него это качество не менее важно, чем храбрость. Даже при изображении животного писатель находит в его поведении черты, свидетельствующие о проявлениях доброты, мужества, самопожертвования в челове­ческом понимании. Помогает ему в этом доскональное знание жизни и повадок животных. «Братья наши меньшие» за заботу о них платят человеку преданностью, привязанностью («Про вол­ка», «Про слона», «Беспризорная кошка»). Иногда самопожертво­вание животного кажется даже осознанным, например в рассказе «Как слон спас хозяина от тигра». Слон, несмотря ни на какие понукания и удары, не идет в лес, потому что знает: там притаил­ся тигр.

Изображенное писателем животное всегда хорошо запомина­ется, так как наделено индивидуальными чертами, отражающи­ми его видовые признаки. Почти ручные мангусты свирепо набра­сываются на заползшую в корабль змею, потому что таково их природное назначение; в данном случае оно совпало с желанием людей («Мангуста»). Живущий в квартире рассказчика и уже вро­де бы одомашнившийся волк ночью вдруг завыл: «Он сидел по­среди комнаты, подняв к потолку морду. Он не оглянулся на свет, а выводил ноту, и такую лесную звериную тоску выводил он го­лосом на весь дом, что делалось жутко». Как ни пытается рассказ­чик, боясь упреков соседей, выдать своего питомца за собаку, ему это не удается: зверь остается таким, каким бывает именно волк. Он, например, «умел смотреть назад, совсем свернув голову к хвосту, и бежать в то же время вперед» («Про волка»).

Исследователи творчества Житкова отмечают близость его рас­сказов о животных к произведениям о них Льва Толстого: здесь то же уважение к живому существу, реализм и доброта.

 

3.3. Творчество Виталия Валентиновича Бианки

В.В.Бианки (1894–1959) утверждал: «Самое ответственное в мире дело – искусство для детей». Войдя в детскую литературу в 1924 году как автор журнала «Воробей», он создал для маленьких читателей множество произведений о природе. Их герои – живот­ные, птипы, растения. Писатель стремился донести до детей по­этическое мироощущение «жизнь – сказка»; сделать так, чтобы это мироощущение осталось у них и тогда, когда они станут взрос­лыми. Сохранить в душе поэзию, считал он, – одно из важней­ших условий становления полноценной личности. Горе тем, кому такое не удалось: «Язык стихий, язык всего мира чужд им: они не понимают и не хотят понимать его».

Бианки вырос в семье известного ученого-орнитолога.

Будущий писатель учился на факультете естественных наук Петербургского университета. Он много путешествовал по Волге, Уралу, Алтаю. Наблюдая за природой, Бианки пришел к такому выводу: «Одновременное существование в нашей жизни совер­шенно различных миров – факт неопровержимый. Только окон­чательно тупые люди думают, что мир так прост и скучен, как они его себе представляют. Людям юным и поэтам достаточно тол­чка извне, чтобы снова почувствовать его таинственную прелесть». Став детским писателем, он каждое свое произведение стремился сделать толчком к постижению таинственного и манящего мира природы. Пробудить любознательность ребенка и доставить ему эстетическую радость – такие задачи он ставил перед собой.

Первая сказка В.Бианки – «Путешествие красноголового во­робья» (1923). Затем последовали «Лесные домишки». «Чьи это ноги?», «Кто чем поет?», «Чей нос лучше?», «Первая охота» и множество других произведений (более трехсот). Сам он называл те из них, что относились к художественно-познавательному жан­ру, – «сказки-несказки».

Бианки высоко ценил народные сказки за сжатость и простоту. Их стиль он и взял как модель для своих произведений, намерева­ясь дать детям знания о мире. На страницах его сказок оживают увиденные натуралистом лесные обитатели во всей неповторимо­сти их облика и повадок.

В «Лесных домишках» (1923) рассказано о жилье разных птиц. Главный персонаж – юная ласточка Береговушка. Заблудившись в незнакомом лесу, она ищет пристанище на ночь – в жилище Зуйка, Витютня, Иволги – и чуть не попадает в зубы белки. Бере­говушка находит свой дом, а дети в конце рассказа узнают, как устроено ласточкино гнездо на речном обрыве:

В обрыве – дырки, дырки, дырки. Это всё ласточкины норки. В одну из них юркнула Береговушка. Юркнула и побежала по длинному-длин­ному, узкому-узкому коридору. Добежала до его конца и впорхнула в просторную круглую комнату. Тут уже давно ждала ее мама. Сладко спа­лось в ту ночь усталой маленькой Береговушке на мягкой теплой по­стельке из травинок, конского волоса и перьев...

Сюжет в сказке о Береговушке разворачивается стремительно, события драматичны, приключения увлекательны, а в результате ребенок усваивает новые сведения о природе, испытывая к тому же целую гамму чувств: удивление перед многообразием приро­ды, жалость к заблудившейся птичке, страх за ее жизнь.

Не менее драматично разворачиваются события в сказке «Как Муравьишка домой спешил» (1936). Произошла весьма неприятная история: любопытный Муравьишка забрался на высокое дерево, а сухой листок обломился, и ветер отнес Муравьишку далеко от родного дома; между тем скоро «сядет солнце, муравьи все ходы и выходы закроют – и спать. А кто опоздал, тот хоть на улице ночуй». Бедный Муравьишка к тому же при падении ноги себе зашиб, так что сам до дому не добежит. Вот и приходится ему обращаться за помощью к Пауку, Жужелице, Землемеру, Кузне­чику, Водомеру. И маленькие читатели узнают, как передвигают­ся эти насекомые по земле и по воде. Это не только урок занима­тельной энтомологии, но и урок доброты: ведь Муравьишке ник­то из маленьких обитателей леса не отказывает в помощи.

Повествование в сказке «Мышонок Пик» (1927) о мышонке делится на главы, заклю­чающие в себе как эпизоды приключения, так и этапы внутреннего развития героя. Причем сближение его переживаний с человеческими не отрывает героя от подлинной его биологической природы: во всех злоключениях поведение Пика подчинено ин­стинкту – он-то и помогает ему выжить.

Приручение Пика детьми в конце рассказа – важный нрав­ственный момент. Мышонок слушает игру мальчика на дудочке, музыка кажется ему красивой, и он совсем забывает про опас­ность. В сказках и рассказах Бианки часто появляются дети, при­ручающие животных. Писатель много усилий тратил на то, чтобы пробудить в маленьких читателях чувство сопричастности к миру природы, к миру животных. Как и у Пришвина и Житкова, чело­век у него не покоритель природы, а ее неотъемлемая часть. Вред, причиняемый природе, неизбежно скажется на существовании всего живого на Земле, не уставал напоминать писатель.

«Мурзук» (1925) – повесть о диком, еше плохо изученном жи­вотном – рыси. Повесть была так хорошо встречена читателями и критикой, что Бианки окончательно утвердился в правильности избранного им метода: «Теперь я крепче обопрусь на своих трех китов, на которых строил «Мурзука»: 1) эмоции, 2) фабульность, 3) простота языка».

Прирученная стариком Андреичем рысь попадает по воле злых людей в зверинец. Описание страданий зверей в клетках и их бун­та способно тронуть даже не слишком чувствительное сердце. Мурзук, привыкший доверять человеку, вдруг оказался во шгасти людей жестоких и равнодушных. И он снова становится диким, а вырвавшись из неволи, наводит страх на всю округу. Преследова­ние Мурзука охотниками, его приключения в лесу вносят в раз­витие действия острую напряженность. Короткими, четкими фра­зами переданы мысли Андреича и поведение рыси. «Жалость с новой силой охватила старика... Тот не человек, кто об звере не сочувствует!»; «Мурзук не сразу вернулся домой. Он опять скрыл­ся в лес и занялся там охотой... Однако есть добычу Мурзук не стал. Он придушил птицу и с нею в зубах вернулся к хозяину».

Как и в большинстве природоведческих произведений Биан­ки, герой этой повести – зверь. И симпатии автора оказываются на его стороне, а не на стороне людей. Ведь Андреич сам стал причиной сиротства Мурзука, убив его мать и маленьких братьев. В повести явно слышны отзвуки рассказов Э.Сетона-Томпсона, в которых всегда противопоставляются свободный мир животных и злая, разрушительная воля человека. Известно, что произведени­ями этого писателя Бианки в детстве очень увлекался.

«Лесная газета» появилась на свет первоначально как посто­янный природоведческий отдел в журнале «Воробей». В 1926 – 1927 годах Бианки работал над материалами этого отдела для издания книги «Лесная газета на каждый год», и в 1928 году книга вышла в свет. В дальнейшем от издания к изданию частич­но менялся ее состав, а также и отношение автора к своей зада­че, его требования к популяризации научных сведений о приро­де. Но еше с журнальных публикаций Бианки видел главную цель «Лесной газеты» в том, чтобы показать органическую связь при­роды и человека, вырастить своего читателя бережливым хозяи­ном природы.

Знакомство читателя с основными биологическими закономер­ностями и взаимосвязями происходит в «Лесной газете» в форме увлекательной игры. Обыгрывается форма газеты – периодичность выпуска ее номеров: первый номер – «Месяц пробуждений», четвертый – «Месяц гнезд», восьмой – «Месяц полных кладовых» и т. п. В расположении материала имитируются газетные отделы: статьи – корреспонденции – письма читателей. Броские заголов­ки, веселые объявления, стихи и шутки задают тон всей «Лесной газете», отнюдь не умаляя главного ее направления – «быть само­учителем любви к родной природе».

Переведенная на многие языки, «Лесная газета» входит в золо­той фонд мировой детской литературы. По существу, входит в него и все творчество Виталия Бианки.

 

3.4. Творчество Евгения Ивановича Чарушина

Е.И.Чарушин (1901 – 1965) писал в 1946 году в журнале «Ко­стер»: «Я очень благодарен моим родителям за мое детство, пото­му что все впечатления его остались для меня и сейчас наиболее сильными, интересными и замечательными. И если я сейчас ху­дожник и писатель, то только благодаря моему детству».

Детство его прошло в обстановке, благоприятной для развития творческих наклонностей. Отец, главный архитектор Вятской гу­бернии, передал сыну свою любовь к изобразительному искусст­ву и незаурядную трудоспособность. Отец много разъезжал, не­редко брал с собой сынишку, и первые уроки наблюдательности были получены Чарушиным в этих путешествиях по лесному краю. «И восход солнца, и туманы утренние, и как лес просыпается, как птицы запевают, как колеса хрустят по белому мху, как по­лозья свистят на морозе – все это я с детства полюбил и пере­жил», – вспоминал много позднее Е.И.Чарушин.

После окончания ленинградской Академии художеств (бывшей Императорской) Чарушин сблизился с кружком писателей при Библиотеке детской литературы, и ему предложили иллюстриро­вать повесть В. Бианки «Мурзук». А в 1930 году вышел небольшой рассказ «Шур», написанный уже самим Чарушиным. Затем стали одна за одной выходить его книжки, которые он сам и иллюстри­ровал: «Волчишко и другие», «Облава», «Джунгли – птичий рай», «Мохнатые ребята»...

Уже первые произведения определили место Е.Чарушина в детской литературе: блестящий рассказчик-анималист с острым зрением художника, умеющий передать словом и рисунком по­вадки животных, которых он любит и необыкновенно тонко по­нимает, чувствует. «Мне... даже как-то странно видеть, что неко­торые люди вовсе не понимают животное», – писал он.

У Чарушина звери не говорят, но он умеет показать их на­строение. Внутреннее их состояние передается через поведение, причем поведение естественное, свойственное этому зверю. Ис­кусство словесной живописи подчинено у Чарушина восприя­тию малыша. Дети младшего возраста лучше всего воспринима­ют простую по конструкции фразу, главная роль в которой отве­дена глаголу. Вот такими фразами создана, например, динамич­ная картина игры лисят в рассказе «Путешественники»: «Лисята постукивают по краю лапами, блюдце гремит, звенит, подпры­гивает. А лисята знай гонят его по всему полу – туда-сюда, взад-вперед. Звон стоит, как в посудной лавке».

С течением времени Чарушин стал усложнять фразу, отказыва­ясь от такого скопления глаголов. «И тут совсем как в сказке полу­чилось: появился, прямо встал передо мной, вот тут рядом, у моей ноги, лесной петушок. Осанка горделивая, сам в валенках: у него мохнатые ноги; вместо гребня – черный хохолок. Хвост свой развел веером, и каждое перышко у него расписное, в пят­нышках, в полосках». У такого описания уже другая цель: не столько увлечь читателя действием, сколько приучить к наблюдательно­сти, к детальному восприятию. В данном случае он описывает лес­ного рябчика.

В произведениях Чарушина, особенно для самых маленьких, много звукоподражаний. Сверчок, как настает ночь, начинает «тирликать»: «Тирли. Тирли. Тирли, тюрли. Лири, лири, тирлити». Во­рона каркает: «Кар-р-р! Кар-р-р! Кар-р-р!» Маленький воробу­шек прыгает по дороге: «Чилик-чилик! Чилик-чилик! Чилик-чилик!» Котенка прозвали Тюпой, потому что он, «когда очень уди­вится или увидит непонятное... двигает губами и «тюпает»: тюп-тюп -тюп -тюп...».

Евгений Чарушин чаще всего изображает детенышей живот­ных, видимо, полагая, что такие герои наиболее близки душе малыша. Он и сам любил маленьких зверят, «трогательных в своей беспомощности и интересных потому, что в них угадывается уже взрослый зверь». Подчеркивая детскость их поведения, писатель закрепляет в сознании своего читателя бережное, покровитель­ственное отношение к «братьям нашим меньшим».

Взрослые люди, плохо обращающиеся с животными, в рас­сказах Чарушина возникают тогда, когда нужно дать завязку дей­ствию. Кошка Маруська отправляется в лес на охоту и дичает по­тому, что хозяин плохо ее кормил («Кошка Маруська»). Белого медвежонка, позабавившись с ним, охотники продают в балаган, где он, как и другие звери, жестоко голодает («Белый медведь»). Но Чарушин никогда не огорчает своего читателя плохим фина­лом. Благодаря счастливому случаю его обиженные судьбой герои вновь обретают счастье. Кошку Маруську хозяин стал хорошо кор­мить и заботиться о ней. Белый медведь в конце концов попал в Ленинградский зоопарк, где ему отвели «целую площадь с бас­сейном в сотни тысяч ведер воды. Гуляй, купайся!» Правда, горь­кий опыт не прошел для него бесследно: он так и продолжал ходить, как в узкой клетке балагана, – не поворачиваясь, «взад-вперед, взад-вперед».

Животные и птицы, живущие в зоопарке, – это для Чаруши­на отдельная и важная тема. Да и где еще может ребенок столь подробно рассмотреть дикое животное, как не в зоопарке? Тема вышла бы грустной, если бы писатель позволял себе употреблять мрачные краски для описания подневольного, тоскливого суще­ствования обитателей зоопарка. Избежать этого удается, опять-таки обращаясь к детенышам, еще не столь остро переживающим неволю. Так Чарушин, не отступая от реальности, смягчает же­стокую правду.

Резвятся в одной клетке медвежата из разных выводков – перепачкались в молочной каше так, что и масти их не различишь. Трогательны оленята, одетые в желтые шкурки с белыми пят­нышками. Описание жизни зверей часто бывает окрашено мягким юмором. «Утром все звери играют. Ягуар шар деревянный катает в клетке. Гималайский медведь-губач стоит на голове. Днем, при народе, он за конфетку стоит, а сейчас сам забавляется. Слон боком сторожа к стене придавил, метлу отнял и съел... Танцуют журавл и-красавки».

Животные на воле, в естественной среде обитания, изображены Чарушиным как в рассказах, так и на иллюстрациях. В 1930 году вышла его книжка-картинка «Птенцы»; затем в 1935 и 1938 годах появились книжечки «Животные жарких стран», «Удивительные звери», «Звери жарких и холодных стран». В этих книжках еще не было рассказов: под изображениями животных просто помеща­лись объяснительные подписи. В изданной в 1942– 1944 годах эн­циклопедии в трех частях «Моя первая зоология» подписи были уже расширены до коротких рассказов, хотя в большинстве своем бессюжетных; главным здесь для Чарушина было представить не­ведомое ребенку животное во всей полноте его признаков. Орга­ничностью текстов и рисунков отличается его удивительная по лаконизму, содержательности и простоте книжка-картинка «Кто как живет?» (1959).

Рассказы Чарушина о диких животных, увиденных глазами то охотника, то ученого-натуралиста, но неизменно талантливого писателя и доброго человека, передают детям любовь и восхище­ние, какими полон он сам – наблюдатель живой, бесконечно разнообразной природы.

В рассказе «Медведь-рыбак» он пишет о разных способах добы­вания рыбы птицами, лисой, медведем. Все это – на фоне рыб­ного изобилия Камчатского края: «И теперь уже по всей Камчатке другие рыбаки орудуют. Кто каркает, кто крякает, кто рычит, кто мяучит. Дикие рыбаки рыбачат». Полна юмора сцена охоты за ры­бой медведя. Вот он сидит по горло в воде, лапами рыбу подцеп­ляет и кладет под себя, а она, пока он следующую ловит, из-под него уплывает: «Тут медведь так обиделся... заревел во всю мочь, прямо как паровоз. Поднялся на дыбы, лапами бьет по воде, воду сбивает в пену...»

Юмор, доброта, даже нежность всегда присутствуют в чару-шинеких изображениях зверей. Вот зайчиха учит зайчонка зами­рать, становиться незаметным. Вот бельчиха обучает бельчонка прыгать с ветки на ветку... Ребенок из таких рассказов и иллю­страций не только узнает о повадках животных – в его душе рождается отзвук, появляется ощущение родственности челове­ка с миром природы: ведь и человеческое дитя так же наставляет его мать.

Мотив единения человека с природой звучит во всех произве­дениях Е.Чарушина, особенно явственно в рассказах о прируче­нии зверей. В «Путешественниках» два лисенка бесчинствуют в квартире приютившего их человека. Хозяин не сердится, а удив­ляется и смеется, когда видит, как «по комнате скачет его высо­кий охотничий сапог, так вот и скачет – сам по себе... Что за чудо такое?» В другом рассказе «горбоносый, длинноногий, мяг­кий» лосенок, видимо, оставшись в лесу один, прибивается к жилью человека, становится ручным и ласковым («Свинья»).

Дети в рассказах Чарушина – тоже исследователи природы, а часто и ее ученики. Пытливая Катя хочет понять, что за зверь такой приходит к ней на крыльцо: и от котлетки, и от косточки отказывается («Что за зверь?»). В рассказе «Хитрая мама» маль­чик подкладывает в воронье гнездо куриные яйца и высчитывает по дням, когда из них вылупятся цыплятки. «Удивительный поч­тальон», голубь, помогает Васе получить забытый в городе вело­сипед. А Женю, не умевшего говорить «р», научила этому ворона, когда он стал подражать ее карканью.

С детства природа обогащала Е.И.Чарушина впечатлениями, которые он, став художником-писателем, облекал в точные и яркие образы. С равным искусством владел он словом, карандашом и кистью.

 

3.5. Творчество Константина Георгиевича Паустовского

К.Г.Паустовский (1892–1968) – писатель, в чьем творчестве высокая поэтичность неразрывно и органично сливается с про­светительской тенденцией. Он был убежден, что «в любой обла­сти человеческого знания заключается бездна поэзии». Паустов­ский – общепризнанный мастер слова, считавший писательство призванием, которому следует посвятить себя целиком.

Чтобы иметь право писать, нужно хорошо знать жизнь, – ре­шил еще юношей будущий писатель и отправился в путешествие по стране, жадно вбирая впечатления. Исследователь творчества Паустовского Л.Кременцов отмечал, что вырасти в крупного ма­стера писателю позволили прежде всего психологический тип его личности – необычайно эмоциональный и в то же время воле­вой, а кроме того, прекрасная память, живой интерес к людям, к искусству, к природе; с годами – и широкая эрудиция, культу­ра, богатейший жизненный опыт.

О детстве и юности, которые прошли на Украине и в Москве, писатель вспоминал в книгах «Далекие годы», «Беспокойная юность», «Романтики». Первые его произведения были полны яр­ких экзотических красок. Это объясняется тем, что в детстве во­круг него постоянно «шумел ветер необычайного» и его пресле­довало «желание необыкновенного». В 30-е годы Паустовский об­ращается к исторической теме и жанру повести («Судьба Шарля

Лонсевиля», «Северная повесть»). К этому же времени относятся произведения, которые считаются образцами художественно-по­знавательной прозы: «Кара-Бугаз» (1932), «Колхида» (1934), «Чер­ное море» (1936), «Мешорская сторона» (1930). В творчестве Пау­стовского впервые органически сливаются в одно целое повесть, очерк, краеведческое и научное описание.

Произведения Паустовского после их появления становились очень популярными среди юных читателей. Известный критик дет­ской литературы А.Роскин заметил, что если бы чеховские герои из рассказа «Мальчики» читали Паустовского, то бежали бы они не в Америку, а на Кара-Бугаз, на Каспийское море, – столь сильно было влияние его произведений на юные души.

Для того чтобы написать повесть «Кара-Бугаз», Паустовский объехал почти все побережье Каспия. Многие герои повести – лица реальные, а факты – подлинные. Такой же метод писатель применял при работе над повестью «Мещорская сторона» (1939). Многие из рассказов, составивших это мозаичное повествова­ние, также перешли в детское чтение. Да и вышла повесть впер­вые в Детиздате (как и некоторые другие произведения Паустов­ского).

Мещорский край Паустовский называл своей второй родиной. Там он прожил (с перерывами) больше двадцати лет и там, по его словам, прикоснулся к народной жизни, к чистейшим исто­кам русского языка. «Самое большое, простое и бесхитростное счастье я нашел в лесном Мещорском краю, – писал Констан­тин Георгиевич. – Счастье близости к своей земле, сосредоточен­ности и внутренней свободы, любимых дум и напряженного тру­да». Поэтому и было столь сильным влияние лесного края на пи­сательское сознание Паустовского, настрой его образов, на по­этику его произведений.

О чем только не узнавал читатель из описаний малоизученного тогда еще края! О старинной его карте, которую приходится ис­правлять, настолько изменилось течение его рек и каналов; об озерах с таинственной водой разного цвета: о лесах, «величест­венных, как кафедральные соборы». Тут и птицы, и рыбы, и вол­чица с волчатами, и череп ископаемого оленя с размахом рогов в два с половиной метра... Но главное, что остается в душе читате­ля, – это ощущение прикосновения к тайне. К тайне очарования русской природы, когда «в необыкновенной, никогда не слыхан­ной тишине зарождается рассвет... Еще все спит... И только совы летают около костра медленно и бесшумно, как комья белого пуха». Или когда «закат тяжело пылает на кронах деревьев, золотит их старинной позолотой. А внизу, у подножия сосен, уже темно и глухо. Бесшумно летают и как будто заглядывают в лицо летучие мыши. Какой-то непонятный звон слышен в лесах – звучание вечера, догоревшего дня».

«Мещорская сторона» начинается с уверения, что в этом крае «нет никаких особенных красот и богатств, кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха». Но чем больше узнаешь эту «тихую и не­мудрую землю под неярким небом», тем все больше, «почти до боли в сердце», начинаешь ее любить. К этой мысли писатель при­ходит в финале повести. Он считал, что прикосновение к родной природе, ее познание – залог истинного счастья и удел «посвя­щенных», а не невежд. «Человек, знающий, например, жизнь ра­стений и законы растительного мира, гораздо счастливее того, кто даже не может отличить ольху от осины или клевер от подо­рожника».

Пристальное вглядывание во все проявления жизни людей и природы не приглушало романтического звучания прозы Пау­стовского. Он говорил, что романтика не противоречит острому интересу к «грубой жизни» и любви к ней; почти во всех областях человеческой деятельности заложены золотые зерна романтики.

Зерна романтики с большой щедростью рассыпаны и в ма­леньких рассказах Паустовского о детях. В «Барсучьем носе» (1935) мальчик наделен особым слухом и зрением: он слышит, как шеп­чутся рыбы; он видит, как муравьи устраивают паром через ручей из сосновой коры и паутины. Не удивительно, что именно ему дано было увидеть, как барсук лечит обожженный нос, засунув его в мокрую и холодную труху старого соснового пня. В рассказе «Ленька с Малого озера» (1937) мальчик очень хочет узнать, из чего сделаны звезды, и бесстрашно отправляется по болотам ис­кать «метеор». Рассказ полон восхищения неуемностью мальчика, его острой наблюдательностью: «Ленька первый, из многих сотен людей, которых я встречал в своей жизни, рассказал мне, где и как спит рыба, как годами тлеют под землей сухие болота, как цветет старая сосна и как вместе с птицами совершают осенние перелеты маленькие пауки». У героя обоих рассказов был реаль­ный прототип – маленький приятель писателя Вася Зотов. Пау­стовский не раз возвращался к его образу, наделяя разными име­нами. В рассказе «Заячьи лапы» (1937), например, он – Ваня Ма­лявин, нежно заботящийся о зайце с опаленными при лесном пожаре лапами.

Атмосфера доброты, юмора наполняет рассказы и сказки Пау­стовского о животных. Рыжий вороватый кот («Кот-ворюга», 1936), долго изводивший людей невероятными своими проделками и, наконец, пойманный «с поличным», вместо наказания получает «замечательный ужин» и оказывается способным даже на «благо­родные поступки». Щенок изгрыз пробку резиновой лодки, и «гус­тая струя воздуха с ревом вырвалась из клапана, как вода из по­жарного шланга, ударила в морду, подняла на Мурзике шерсть и подбросила его в воздух». За «хулиганскую выходку» щенка наказа­ли – не взяли на озеро. Но он совершает «щенячий подвиг»: один бежит ночью через лес к озеру. И вот уже «мохнатая, мокрая от слез Мурзикина морда» прижимается к лицу рассказчика («Резино­вая лодка», 1937).

Общение людей с животными должно строиться на основе люб­ви и уважения, убежден писатель. Если же этот принцип наруша­ется – как в сказке «Теплый хлеб» (1945), – то могут произойти самые страшные события. Мальчик Филька обидел раненого коня, и тогда лютый мороз пал на деревню. Лишь искреннее раскаяние Фильки, его горячее желание искупить свою вину привело нако­нец к тому, что задул «теплый ветер». Романтическая заострен­ность повествования, свойственная писательской манере Паустовского, проявляется уже в самом начале сказки: «Слеза скати­лась у коня из глаз. Конь заржал жалобно, протяжно, взмахнул хвостом, и тотчас в голых деревьях, в изгородях и печных трубах завыл, засвистел пронзительный ветер, вздул снег, запорошил Фильке горло».

Характерная черта сказок Паустовского – искусное смешение реального и чудесного. Петя пасет колхозных телят, наблюдает за бобрами и птицами, разглядывает цветы и травы. Но вот в пове­ствование вплетается история нападения старого медведя на ста­до. Все звери и птицы оказываются на стороне Пети и яростно воюют с медведем, на человеческом языке угрожая ему распра­вой («Дремучий медведь», 1948). Обыкновенная жизнь девочки Маши в «Растрепанном воробье» (1948) протекает параллельно со сказочной жизнью птиц – старой вороны и бойкого воробья Пашки. Ворона стащила у Маши букетик стеклянных цветов, а воробей отнял его и принес на сцену театра, где танцует Машина мама.

Сказочные персонажи Паустовского – «артельные мужички», лягушка-квакша или «заботливый цветок» – помогают людям, как и в народных сказках, в ответ на доброе отношение к ним. Так проявляется традиционно-дидактическое направление его произ­ведений, предназначенных детям. Гармония человеческих чувств и прекрасного в природе – вот идеал К.Г.Паустовского.

 

Детская литература русской эмиграции 20-30-Х годов

4.1. Творчество Алексея Николаевича Толстого

А.Н.Толстой в эмиграции написал свое лучшее, по отзывам многих критиков, произведение – повесть «Детство Никиты» (1920). Главному герою он дал имя сына, а детство изобразил соб­ственное. Писатель рассказывал: «Блуждал по Западной Европе, по Франции и Германии и, поскольку сильно тосковал по Рос­сии и русскому языку, написал «Детство Никиты». Никита – это я сам, мальчишка из небольшой усадьбы вблизи Самары. За эту книгу я отдам все свои предыдущие романы и пьесы! Русская книга и написана русским языком!» Повесть написана для журнала «Зе­леная палочка» – для детей-эмигрантов, которые, как и Никита, остро нуждались в русских впечатлениях.

Память о родине и детстве – ведущая тема повести; в подтек­сте ощутима грусть автора по тому, что ушло, утрачено. Повесть была для Толстого способом мысленно вернуться на родину и дать сыну то, что было когда-то счастьем для него самого. Пер­воначально произведение называлось: «Повесть о многих пре­восходных вещах». К «превосходным вешам», на взгляд автора, относятся пушистые снега, лед на речке, особым образом сделанная скамеечка для катания с горы, лодка, привезенная под Рождество на санях, загадочная вазочка с забытым в ней колеч­ком – и еще многие мелочи, навсегда оставляющие в душе ощу­щение счастья.

Повесть реалистична, но в ней есть место фантазии, ожида­нию чего-то сказочного, небывалого. Постоянное предчувствие радости, чуда – это и есть реальная сказка детства.

Мир Никиты малонаселен, но до предела насыщен впечатле­ниями. События реальной жизни переплетаются со снами. Жизнь мальчика кажется тихой, замкнутой, но он не одинок: рядом с ним мать и отец, учитель, девочка Лиля и ее брат-гимназист, деревенские мальчишки, еж Ахилка, кот Васька, скворец Желтухин. Каждый из них оставляет свой благодатный след в детской душе. Повесть начинается с описания обычного зимнего утра мальчика. Только что проснувшийся ребенок чист душою и счастлив, ведь ему предстоят новые радости и неожиданности, каждое утро – как начало новой эпохи.

Писатель подчеркивает конкретно-образное мышление Ники­ты, что является точной приметой возраста героя. Действитель­ность, его окружающая, воспринимается им как сплошной об­разный мир. Даже арифметическая задача с ее традиционным ус­ловием: «Купец продал несколько аршин синего сукна...» – в сознании Никиты оживает. Вот уже купец наряжен в «длинный пыльный сюртук», появляется и лавочка – «темная, как щель», и рождается страшноватый сюжет, не имеющий никакого отноше­ния к арифметике: «На пыльной плоской полке лежали два куска сукна; купец протягивал к ним тощие руки, снимал куски с пол­ки и глядел тусклыми неживыми глазами на Никиту».

Самое сильное переживание Никиты – влюбленность в ма­ленькую гостью, Лилю. Девочка кажется Никите непонятной, за­гадочной, как его сны. Детская влюбленность, первый поцелуй, подаренное девочке колечко, найденное во сне, – все это проч­но связывает Никиту с домом.

Толстой мастерски рисует словесные пейзажи, интерьеры, порт­реты и натюрморты, передает малейшие оттенки интонаций в диалогах и внутренних монологах героев. Точность этих зарисовок важна для реализации замысла – рассказать о том, как родина входит в сознание человека. Это происходит незаметно, через ты­сячи подробностей, замираний сердца'перед красотой, через дет­скую дружбу и первую детскую любовь. Толстой показал, что фор­мируется не понятие, а чувство родины, как чувство самого себя.

Лучшими иллюстрациями к повести признаны рисунки К. И.Ру­дакова и А. Ф. Пахомова.

Писатель серьезно интересовался литературой для детей, хотел видеть в ней большую литературу. Он утверждал: «Книга должна развивать у ребенка мечту... здоровую творческую фантазию, да­вать ребенку знания, воспитывать у него эмоции добра... Детская книга должна быть доброй, учить благородству и чувству чести».

Эти принципы и лежат в основе его знаменитой сказки «Зо­лотой ключик, или Приключения деревянной куклы» (1935). Исто­рия «Золотого ключика...» началась в 1923 году, когда Толстой отредактировал перевод сказки итальянского писателя Карло Коллоди «Пиноккио, или Похождения деревянной куклы». В 1935 году, вернувшись из эмиграции, он вынужден был из-за тяжелой бо­лезни прервать работу над романом «Хождение по мукам» и для душевного отдыха обратился к сюжету о Пиноккио. По словам Маршака, «он как бы играл с читателями в какую-то веселую игру, доставляющую удовольствие прежде всего ему самому». В итоге «роман для детей и взрослых» (по определению Толстого) и се­годня остается одной из любимых книг читателей. В 1939 году Московский театр для детей поставил пьесу «Золотой ключик»; в том же году был снят одноименный кинофильм с использовани­ем мультипликации.

Писатель снабдил книгу предисловием, где сообщал о своем первом знакомстве с «Пиноккио...» в детстве. Впрочем, это не более чем выдумка. Он не мог читать сказку Коллоди в детстве, потому что итальянским языком не владел, а первый русский перевод был сделан в 1906 году, когда Алексей Николаевич уже был взрослым.

Сказка Толстого отличается от назидательной сказки Коллоди прежде всего своим стилем, в частности ироничным отношением ко всякому нравоучению. Пиноккио в награду за то, что стал на­конец «хорошим», превращается из деревянной куклы в живого мальчика; Буратино же хорош и так, и поучения Сверчка или Мальвины – совсем не то, что ему нужно. Он, конечно, деревян­ный и потому не очень разумный; зато он живой и способен бы­стро расти умом. В конце концов оказывается, что он вовсе не глуп, напротив, сообразителен и быстр в решениях и поступках. Писатель переименовал героя: Пиноккио превратился в Буратино. Это, по мнению папы Карло, счастливое имя; те, кто носит его, умеют жить весело и беспечно. Талант так жить при отсутствии всего, что обычно составляет фундамент благополучия – образо­ванного ума, приличного воспитания, богатства и положения в обществе, – выделяет деревянного человечка из всех остальных героев сказки.

В сказке действует большое количество героев, совершается множество событий. В сущности, изображается целая эпоха в ис­тории кукольно-бутафорского Тарабарского королевства.

Театральные мотивы навеяны воспоминаниями Толстого о противоборстве театра Мейерхольда и Московского художественного театра Станиславского и Немировича-Данченко, а также модны­ми в начале века типажами: поэт – трагический шут (Пьеро), изнеженная женщина-кукла (Мальвина), эстетствующий аристо­крат (Артемон). Стоит почитать стихи Блока, Вертинского, Севе­рянина, чтобы убедиться в этом. В образах трех этих кукол нарисо­ваны пародии, и хотя, разумеется, маленький читатель не знаком с историей русского символизма, он чувствует, что эти герои смешны иначе, чем Буратино. Кроме того, Мальвина похожа на Лилю, героиню «Детства Никиты», что придает ей теплоту и оба­яние.

И положительные, и отрицательные герои сказки обрисованы как яркие личности, их характеры четко выписаны. Заметим, что автор выводит своих «негодяев» парами: рядом с Карабасом Барабасом появляется Дуремар, неразлучны лиса Алиса и кот Базилио.

Герои изначально условны, как куклы; вместе с тем их дей­ствия сопровождаются изменчивой мимикой, жестами, передаю­щими их психологическую жизнь. Иными словами, оставаясь кук­лами, они чувствуют, размышляют и действуют, как настоящие люди. Буратино может почувствовать, как от волнения похолодел кончик носа или как бегут мурашки по его (деревянному!) телу. Мальвина бросается в слезах на кукольную кружевную постель, как экзальтированная барышня.

Герои-куклы изображены в развитии, как если бы они были живые дети. В последних главах Пьеро становится смелее и начи­нает говорить «грубым голосом», Мальвина строит реальные пла­ны – работать в театре продавщицей билетов и мороженого, а может быть, и актрисой («Если вы найдете у меня талант...»). У Буратино в первый день от роду мысли были «маленькие-ма­ленькие, коротенькие-коротенькие, пустяковые-пустяковые», но в конце концов приключения и опасности закалили его: «Сам принес воды, сам набрал веток и сосновых шишек, сам развел у входа в пещеру костер, такой шумный, что закачались ветви на высокой сосне... Сам сварил какао на воде». Явно повзрослев в финале сказки, он тем не менее остается прежним озорным маль­чишкой на театре, в котором будет играть самого себя.

Сюжет развивается стремительно, как в кинокартине: каждый абзац – готовая картина-кадр. Пейзажи и интерьеры изображены как декорации. На их неподвижном фоне все движется, идет, бе­жит. Однако в этой кутерьме всегда ясно, кому из героев читатель должен сочувствовать, а кого считать противником. Добро и зло четко разведены, при этом и отрицательные герои вызывают сим­патию; поэтому непримиримый конфликт между героями разви­вается легко и весело.

Широко используется в сказке комизм положений – самая доступная для детей форма комического. Например, очень смеш­но зрелище, когда свирепый Карабас Барабас, засунув бороду в карман, чихает без остановки, отчего на кухне все дребезжит и качается, а Буратино. подвешенный на гвоздь, начинает «подвы­вать жалобным тоненьким голоском»: «Бедный я, несчастный, никому-то меня не жалко». Использует Толстой и другие формы комизма, прежде всего речевой комизм (умненький-благоразумненький, деревянненький), наиболее ярко проявляющийся в диалогах.

Во второй половине 30-х годов А.Н.Толстой возвращается к русским сказкам, замыслив огромный труд – пятитомный «Свод русского фольклора». Он успел выпустить только первый том (1940) – 51 сказку, а за год до смерти добавил к ним еще шесть. Этот том составляют почти целиком сказки о животных. Такие сказки, как «Репка», «Колобок», «Теремок», «Петушок – золо­той гребешок», «Пузырь, соломинка и лапоть», читатели с дет­ства помнят едва ли не наизусть, настолько точно постаапены в них слова, выверены композиция и диалоги.

Народный стиль передается главным образом синтаксисом фразы. Диалектные или архаичные слова Толстой заменял сино­нимами из современного языка. Сокращениям подверглись повто­ры, умерена «цветистость», присущая народным сказкам. Толстой держался ближе к основе сюжета, усиливал действие, добавлял глаголов, убирая все, что опутывает и тормозит действие.

Сотни переизданий сказок в обработке А.Н.Толстого доказы­вают, что путь, им избранный, был верен.

 

4.2. Творчество Саши Черного

Саша Черный (1880– 1932) – псевдоним поэта и прозаика Александра Михайловича Гликберга, одного из известнейших са­тириков предреволюционного времени. В своих сатирах он чаше всего обличал пошлость мещан и политиков. Постепенно эти темы уступили место далекой от них теме детства. Собственные детские годы нашли отражение в стихотворениях «Новая игра», «Пригото­вишка», «Несправедливость», в рассказе «Экономка» и других про­изведениях. Без пощады расправлялся он с авторами слащавых детских книжек («Дама сидела на ветке, / Пикала: / – Милые детки...» – из стихотворения «Сиропчик»).

В детской литературе имя Саши Черного стоит рядом с имена­ми Чуковского и Маршака.

В 1911 году состоялся дебют писателя в детской литературе (стихотворение «Костер»). В 1912 году вышел его первый детский рас­сказ – «Красный камешек», а в 1913-м – «Живая азбука» в стихах, ставшая знаменитой. Постепенно творчество для детей делается глав­ным его занятием. В детских стихах сатира уступает место лирике.

По мнению поэта и критика В. Приходько, традиции, обога­тившие талант Саши Черного, восходят к городскому фольклору, прежде всего частушкам и лирическим песням, которые поэт любил, собирал и сам исполнял, к сатирам Державина, басням Крылова, к поэзии Некрасова, Минаева, Апухтина, Надсона, афоризмам Козьмы Пруткова. Особенно любил он стихи немец­кого поэта Генриха Гейне.

Основная часть его творчества для детей приходится на годы эмиграции. Среди многих бед эмиграции поэт особо выделял про­блему детей, которые могли совсем выйти из «круга бесценной русской Красоты». Для детей эмигрантов он составил двухтомную хрестоматию «Радуга. Русские поэты для детей» (Берлин, 1922). Самый большой из стихотворных сборников Саши Черного «Дет­ский остров» (Данциг, 1921) был предназначен для семейного чтения. Героями его стихотворных и прозаических произведений были русские гении: Ломоносов, Крылов, Пушкин.

Саша Черный выступал на детских утренниках, устраивал си­рот в русские приюты. Будучи замкнутым, желчным и печальным среди взрослых, рядом с детьми он совершенно преображался. Жена вспоминала его любовь к игрушкам, способность «приду­мывать себе занятие, не имевшее, как игры, никакой цели, кро­ме забавы...».

Высоко ценили поэзию Саши Черного Горький и Чуковский. Последний называл его «мастером быстрого рисунка».

Тихонько-тихонько прижавшись друг к другу,

Грызём солёный миндаль.

Нам ветер играет ноябрьскую фугу,

Нас греет русская шаль.

Об этом стихотворении – «Мой роман» – Чуковский писал: «Певучее, неотразимо лиричное, с таким упоительным ритмом, с таким глубоким подтекстом умиления и лютой эмигрантской тоски... это стихотворение о трехлетнем ребенке».

Поэт смирял свою язвительность и желчность сатирика при первом взгляде на малышовый рай и рад был говорить на «рай­ском» языке. С привычной остротой зрения подмечал он уже не безобразные и пошлые детали, а мелочи, создающие прелесть повседневной детской жизни. Много раз он стихами рисовал с натуры портреты детей и сюжеты из детского быта:

Покончила Катя со стиркой,

Сидит на полу растопыркой:

Что бы ещё предпринять?

К кошке залезть под кровать,

абросить под печку заслонку?

Иль мишку подстричь под гребёнку?

Поэт не брал на себя роль воспитателя, предпочитая сам учиться у «человечков» непосредственности. В его стихах место поучения занимает открытое признание в любви.

Все обаяние земного мира воплощено в детворе и зверье. С оди­наковой симпатией художник рисует шаржи на детей и зверей, ставя их рядом. Пес Арапка у него по-детски молится и за тех, и за других вместе:

Милый Бог!

Хозяин людей и зверей!

Ты всех добрей!

Ты всё понимаешь,

Ты всех защищаешь...

Один из крупнейших писателей русской эмиграции – Влади­мир Набоков отметил характерную черту поэта: «Кажется, нет у него такого стихотворения, где бы не отыскался хоть один зооло­гический эпитет, – так в гостиной или кабинете можно иногда найти под креслом плюшевую игрушку, и это признак того, что в доме есть дети. Маленькое животное в углу стихотворения – марка Саши Черного, столь же определенная, как слон на резинке».

Звери, как и дети, образуют отдельный «остров». На зверином острове все равны, каждый имеет право оставаться собой: муха – ходить по потолку, собаки и кошки – задирать друг друга, кот – ловить мышек, а крокодил – плакать и мечтать:

Эй, ты, мальчик-толстопуз,

Ближе стань немножко...

Дай кусочек откусить

От румяной ножки!

Прозаик Саша Черный умел изобразить зверя так. что кошачья или собачья натура кажется равноценной человеческому характе­ру. Так, повести «Кошачья санатория» (1924) и «Дневник фокса Микки» (1927) дают две совершенно разные точки зрения на мир. Умница-фокстерьер в своих записках подвергает сплошной и бес­пощадной критике людей, кошек, изнеженных болонок; он заме­чает, что на свете слишком много бессмысленных, неприятных и вредных вещей, он приводит доказательства ущемления собачьих прав. Кот Беппо из «Кошачьей санатории» – не менее яркая ли­чность, со своим стилем жизни и моральными принципами. Брошенный хозяином, Беппо отчаянно борется с превратностями судьбы и постоянно размышляет; критика действительности яв­ляется лишь частью его «философии», ему необходимо сделать сложнейший выбор между независимостью и благополучием, найти гармонию там, где ее не бывает.

Он вспрыгнул на пень, прижал уши и блаженно закрыл глаза: оди­чать или нет?.. Ветер обдувал Беппо со всех сторон. Сосиски бурчали в животе. Он свесил с пня лапы, лениво зевнул, посмотрел на домик у моста и, засыпая, проворчал: «Завтра решу...»

Психологические портреты пса или кота, разумеется, напоми­нают определенные типы людей, но писателю интересно в героях именно кошачье или собачье восприятие, отрицающее челове­ческие стереотипы.

Детский и звериный острова расположены совсем рядом, но от них велико расстояние до цивилизованного «материка» взрос­лых. В образе лирического героя стихов или повествователя в про­заических произведениях сквозят черты и автора, и его маленько­го друга, и непременно – какого-нибудь обаятельного зверя:

С кошкой Мур на месяц глядя,

Мы взобрались на кровать:

Месяц – брат наш,

Ветер – дядя,

Вот так дядя!

Звёзды – сестры, небо – мать...

Волшебный вымысел был Саше Черному ни к чему. Он вирту­озно импровизировал свои чудесные истории, находя их начала и концы в будничном хаосе жизни детей, зверей и взрослых. В твор­честве его ощутим дух непосредственной реальности. По произве­дениям Саши Черного можно детально представить культуру дет­ства первой трети XX века, когда «детский остров» казался взрос­лым чем-то вроде рая, счастливого убежища посреди моря поли­тической и житейской суеты.

 


<== предыдущая | следующая ==>
 | Рейтинг корпоративного управления Standard & Poor’sз

Date: 2016-11-17; view: 2264; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию