Глава 28 Как мне давали взятку, или О цепных псах психиатрии

2000 год

Когда после дефолта рынок недвижимости встал, я искала новых клиентов, прочесывая квартиры на первых этажах, окнами выходящие на «проходные» магистрали. Конечно, к этому времени большинство таких квартир уже было выкуплено и переведено в нежилой фонд. В них устраивали магазины, мини-кафе, нотариальные конторы и приемные пункты химчисток. Но что-то еще оставалось. Вот такую квартиру я и обнаружила на Черной речке, в сталинском доме, окна которого выходили прямо на трамвайную остановку.

В двухкомнатной квартире жила бабушка с сыном. Мария Павловна была маленькой, сухонькой, подвижной старушкой с веселой улыбкой и живым морщинистым лицом. Ее сын Володя — мужчина лет сорока пяти — потерял здоровье в борьбе с зеленым змием и жену, сбежавшую от такой жизни к другому. Получив инвалидность без права трудоустройства, лето он проводил на даче, а зимой перебивался случайными заработками без оформления на работу. При этом он оставался таким же улыбчивым и доброжелательным, как и его мать.

Я пришла к ним, что называется, с улицы, просто позвонив в дверь, и предложила продать их квартиру. Они не удивились моему появлению.

— К нам уже столько раз приходили, — махнула рукой Мария Павловна. — И молодой человек раз пять наведывался — он соседнюю коммуналку расселяет под аптеку, и женщина-агент уже несколько раз заглядывала. Но мы не соглашаемся.

— Почему? — спросила я с интересом. — Здесь ведь жить неудобно. Пыльно, и трамвай грохочет с раннего утра.

— У нас хорошая квартира, и мы только что закончили ремонт. Жалко бросать. И к району мы привыкли. Тут и поликлиника рядом, и все магазины под рукой.

Они показали мне сделанный своими руками ремонт. Конечно, кафель, положенный Володей в ванной, вышел из моды еще до того, как был выпущен на заводе, а обои в цветочек были бы хороши лет двадцать назад. Все было сделано грубовато, но основательно и с любовью. Их лица светились гордостью, и они по-детски ждали признания своих заслуг. Конечно, я не могла не похвалить их квартиру. Никакая старомодность не умаляла чистоту и порядок во всех комнатах. На подоконниках пышно цвела белая герань, жирное колючее алоэ было заботливо подвязано к опоре, а кокетливый бальзамин, в просторечии называемый ванькой мокрым, был усыпан нежными розовыми цветами.

— Вам необязательно переезжать в другой район. Можно найти квартиру рядом.

— А что вы нам предлагаете? — спросила Мария Павловна.

— Такую же двухкомнатную, как ваша, но на среднем этаже. И доплату.

— Какую доплату?

Я назвала сумму. Она была не слишком велика, но на то, чтобы сделать аналогичный ремонт, ее вполне должно было хватить. С учетом стоимости встречной покупки и комиссионных агентства их квартира могла быть продана по нормальной рыночной цене: не слишком высокой — а следовательно, привлекательной для покупателя, и не слишком низкой — необидной для продавцов.

Бабушка задумалась.

— Доплату нам еще не предлагали, только квартиру. А ремонт на новом месте нам за свои деньги не сделать — мы на этот все, что было, потратили.

Она колебалась. Володя молчал, слушая наш разговор. Видно было, что все решения здесь принимает мать. Судя по всему, вопрос о переезде они не раз обсуждали между собой и в принципе были не против. Но не хватало последней капли, чтобы сдвинуть чашу весов.

Я сидела и смотрела на герань, стоящую прямо перед глазами. И увидела эту недостающую каплю прямо в цветочном горшке.

— Я найду вам квартиру с балконом. И на нем можно будет посадить цветы.

Лицо Марии Павловны изменилось. Володя захохотал.

— А как вы догадались, что матери нужен балкон? Она столько раз говорила, что хочет посадить цветы в ящиках, да некуда их поставить.

Догадаться было нетрудно. Я сама развожу цветы, а настоящему цветоводу всегда не хватает места. Поэтому, придя в квартиру с большим количеством растений, я точно знаю, что балкон будет в списке требований на одном из первых мест.

Мария Павловна дала согласие на продажу, и я выставила их квартиру в рекламу. Три раза покупатели смотрели квартиру, благодарили и исчезали, так и не позвонив. Через две недели на просмотр пришла странная пара — мать с сыном. Мать, женщина в возрасте слегка за шестьдесят, держалась очень уверенно и властно. Ее сын, на редкость красивый молодой высокий мужчина, всегда стоял чуть сзади и молчал, хотя и заинтересованно прислушивался к нашим разговорам. Посмотрев квартиру, обстоятельно расспросив хозяев и задав мне несколько вопросов, они вышли на улицу. Недолго посовещавшись с сыном, дама сказала: «Мы готовы внести аванс».

У них был семейный бизнес — сеть маленьких магазинов по продаже одежды.

На следующий день мы встретились в агентстве. Ольга Ивановна (назовем так нашу покупательницу) пришла одна.

— А где ваш сын? — поинтересовалась я.

— Он ждет внизу.

— Почему? Подписание договора займет не менее часа, зачем ему стоять на морозе? Давайте пригласим его в агентство, пусть посидит здесь.

— Нет, не нужно, — отказалась Ольга Ивановна. — У меня к вам конфиденциальный разговор.

Это звучало интригующе. Чаще какие-то тайны всплывают у продавцов квартир. Покупатели хотят разговаривать тет-атет, если их волнует вопрос, как скрыть приобретаемое имущество от других членов семьи. Но в данном случае сын был в курсе покупки, и цена ему была известна.

— Я заплачу вам на пять тысяч долларов больше, — неожиданно сказала Ольга Ивановна.

— За что? — поинтересовалась я.

— Чтобы вы постарались и все сделали как надо.

— Я и так сделаю все как надо.

— Нет, я хочу, чтобы вы уделили этой квартире особое внимание. Знаете, агенты так безответственно относятся к своей работе. Мы с сыном уже вносили задаток за другую квартиру. Столкнулись с таким безобразием! От нас скрыли криминал. Мы еле забрали залог обратно — представляете, они еще и не хотели его возвращать!

Все это выглядело очень странно. Мне предлагали взятку на ровном месте.

Дают ли взятки агентам? Да, дают. Причем делают это, как правило, другие агенты. Обычно это случается в ситуации, когда на продаваемую квартиру находится несколько покупателей одновременно. Агент, которому по каким-то причинам эта квартира необходима позарез — например она закрывает цепь, грозящую развалиться, — пытается перетянуть сделку на себя. И предлагает коллеге, продающему квартиру, раздел своих комиссионных. То есть добровольно отдает часть своих денег. Реже в аналогичной ситуации деньги предлагают покупатели. Обычно речь идет о суммах размером в пятьсот — тысячу долларов.

Но в данной ситуации других желающих купить квартиру не было. И пять тысяч у. е. были непомерно большой суммой. Подумав, я согласилась.

— Хорошо, Ольга Ивановна. Так и запишем.

— Куда запишем? — удивилась она.

— В договор с агентством. Мы же должны указать сумму сделки, правда?

— Зачем вносить эти деньги в договор? — забеспокоилась клиентка. — Я предлагаю их вам лично!

— Вы не волнуйтесь, агентство выплатит мне часть этой суммы. А я уделю этой квартире особое внимание.

Ольга Ивановна была обескуражена. Этого она не ожидала. Но давать задний ход было поздно. Я уже заполнила бланк договора, и ей ничего не оставалось, как подписать документы.

Перед уходом она неожиданно спросила:

— А вы не будете возражать, если я приму участие в сборе документов на квартиру?

— Зачем? — удивилась я.

— Чтобы убедиться, что у нас все идет хорошо, — туманно объяснила она.

Я пожала плечами. Проверять чистоту сделки — ее право. Если клиентке не лениво стоять со мной в очередях, пусть стоит. Запретить ей это я все равно не могу.

Договорившись встретиться в ПИБе, мы распрощались.

На встречу со мной Ольга Ивановна пришла одна, без сына.

— Татьяна, я изучила копии документов на квартиру, которые вы дали мне вчера, — начала она разговор.

— И что?

— Меня беспокоит договор приватизации.

Я удивилась. Документы были идеальными. Мария Павловна жила в этом доме практически с момента его постройки — с 1957 года. Ее первый муж, военный летчик, умер вскоре после войны от последствий фронтовых ранений. Она вышла замуж еще раз, родила сына и получила эту квартиру на троих. Вернее, на четверых — тогда с ней жила ее мать. Мать умерла, потом, пятнадцать лет тому назад, умер ее второй муж. Когда жилье стали передавать в собственность, она приватизировала квартиру на себя. Никаких мертвых душ, сомнительных историй, многократных продаж — прицепиться было не к чему даже при большом желании.

— Чем именно он вас беспокоит? — поинтересовалась я.

— Не будут ли другие родственники Марии Павловны претендовать на квартиру и оспаривать договор приватизации?

— Насколько я знаю, у нее нет родственников. Родители давно умерли, муж тоже, сын у нее один. Он будет присутствовать на сделке.

— А родственники ее мужей?

— При чем здесь родственники мужей?

— Как это при чем? — возмутилась Ольга Ивановна. — Они же родственники!

Я пустилась в подробные объяснения. Есть закон, в котором указано, кто имеет право на приватизацию квартиры. Для этого нужно как минимум быть в ней прописанными. Ни один родственник ее мужей никогда не был зарегистрирован по этому адресу. Даже если бы муж умер после приватизации части квартиры на его имя, его доля досталась бы жене и сыну — наследникам первой очереди.

— А если они подадут в суд? — не унималась Ольга Ивановна.

— Суд будет исходить из буквы закона, а не из аппетитов родственников.

— Будто вы не знаете, какие у нас суды!

— Но если так рассуждать, то квартиру может отобрать любой, было бы желание.

— Эта квартира вызывает большие сомнения, — мрачно выразила свое мнение Ольга Ивановна.

— Посоветуйтесь со своим юристом. Может быть, вы поверите ему, если не доверяете мне.

— Обязательно посоветуюсь, — пообещала клиентка.

На следующий день мы встретились, чтобы взять формы у паспортисток.

— Я хочу, чтобы вы представили мне справку из психдиспансера. А вдруг Мария Павловна там стоит на учете? Вдруг она недееспособна? — выложила мне требование Ольга Ивановна.

На просмотре квартиры она разговаривала с бабушкой больше часа. Задавала ей множество вопросов, копалась в биографии, изучала генеалогическое древо (я еще думала, зачем ей это надо, — а вот, боялась жадных родственников). Мария Павловна была абсолютно адекватна. Все ее мотивы были прозрачны, выгоды — очевидны. Но требовать такую справку от человека в возрасте покупатель имеет право — он не врач и вменяемость самостоятельно оценивать не обязан.

— Хорошо, я возьму справку.

— Я хочу при этом присутствовать, — категорическим тоном заявила клиентка.

Мы отправились в диспансер вместе. Протянув доверенность в окошко регистратуры, я попросила выдать мне справку о том, что Мария Павловна не состоит на учете.

Медбрат из окошечка пошел к стеллажам с карточками, долго ковырялся в пыльных пухлых папках, а вернувшись, сказал:

— Справку выдать не можем. Она на учете состоит.

Когда мы вышли на улицу, с Ольгой Ивановной случилась истерика.

— Вы пытаетесь продать мне криминальную квартиру! — визжала она. — Мало того что с приватизацией дело нечисто, так еще и бабка сумасшедшая! Я плачу вам такие деньги, а вы хотите меня обмануть! И сами даже не способны собрать справки! Я вынуждена везде с вами ходить, тратить время! Вместо того чтобы заниматься бизнесом!

Для меня наличие карточки в диспансере был неожиданностью. Но сам по себе этот факт ничего не значил. Надо было выяснить, что именно в этой карточке было написано. Дав выкричаться Ольге Ивановне, я предложила ей сначала поговорить с Марией Павловной. Найдя работающий автомат, мы набрали номер. Бабушка была дома. На мой вопрос о том, по какому поводу она обращалась к психиатру, она ответила очень просто. Да, ходила к врачу. Когда? Да когда сняли блокаду Ленинграда. Зачем? На фоне истощения у нее развилась бессонница. А каждое утро надо было идти на работу — она восстанавливала город. Разбирала завалы, работала на стройках. Не высыпаясь неделями, работать невозможно. Ну она и пошла к доктору. Что доктор? Таблеточки прописал. Она их попила, и все прошло. А позже обращалась? Нет, никогда.

Вот так. Не зря психиатрию сравнивают с цепной собакой, которая всех впускает, но не выпускает никого. В наше время за таблетками от бессонницы человек пошел бы к невропатологу. Но кто его знает, что творилось в Ленинграде после блокады. Может быть, диспансер был каким-нибудь объединенным — невролого-психиатрическим. Может быть, просто не хватало врачей.

Это объяснение Ольгу Ивановну не удовлетворило. Я предложила ей принести другую справку — не о наличии карточки в регистратуре, а о психическом состоянии Марии Павловны на данный момент. Такие справки выдает психиатр после личной беседы с человеком. И я ни секунды не сомневалась, что в этой справке все будет в порядке.

Но Ольга Ивановна меня не слышала. В ней клокотал вулкан. Все агенты жулики! И в другом агентстве ее тоже хотели обмануть! Тоже подсунули сомнительную квартиру!

Громы и молнии она метала еще неделю. При этом она требовала расторгнуть договор и вернуть ей аванс. Положение осложнялось тем, что за это время я уже подобрала квартиру Марии Павловне и внесла за нее аванс из денег Ольги Ивановны. Если вернуть деньги, придется искать нового покупателя. Когда он найдется, неизвестно, а мы обязаны выкупить встречку в срок, указанный в договоре с агентством, которое ее продает. Ситуация накалялась.

Мария Павловна нервничала, пила валокордин, ее сын звонил мне каждый день, чтобы узнать, как у нас дела. Я снова бросила квартиру в рекламу. Еще через неделю мне позвонил агент, расселявший коммуналку за стенкой у Марии Павловны под аптеку.

— Татьяна, я не знал, что эта квартира продается! Мы готовы купить ее хоть завтра! Моему клиенту нужны эти метры — ему не хватает площади, чтобы открыть рецептурный отдел.

Я вернула задаток Ольге Ивановне. Директор, конечно, поворчал — она ведь платила на пять тысяч долларов больше, но договор расторг. Аванс тут же внес хозяин будущей аптеки. Сделка прошла успешно.

Да и новая квартира Марии Павловны была не просто с балконом, а с двумя, выходящими на разные стороны дома. Теперь, проезжая мимо, я всегда смотрю на разноцветные петуньи, волной закрывающие балконную решетку.