Но он поборол детские травмы, как и боль, причиненную Грандом. Он создал себя заново!

Услышав выстрелы, грозящие перейти во что-то более страшное, противоречивый антигерой посмотрел в окна домика, рядом с которым стоял:

“ Неужели Базиль опять корчит из себя шоумена? Так просто это нельзя оставлять ” – уши не подвели, стрельба пробарабанила в метре от него, хоть и быстро смолкла.

Калиньи, словно воздающий меч за прегрешенья, хладнокровно расправился с целым семейством онколо, мирно сжинавшим кое-как сготовленный рис. И потом сделал несколько кругов вокруг подстреленного хозяюшки дома, еще не мертвого, но близкого к тому. Закончив расхаживать туда-сюда, тренироваться в злорадности, ОПБ-шник “нарисовал” черную точку на лбу мужика. Нарисовал, спустив курок…

- Вот так вот, лежите здесь, твари, и отдыхайте. Больше вам жрать не придется… - благодаря хищническому взгляду, сейчас он выглядел чудовищнее любого порождения деревни, - Никогда…

Устремившись вон из домика, неизмеримо лютый и жестокосердный агент достиг дверного приема, из которого выскочил взбешенный и чем-то явно недовольный, где-то пропадавший весь день товарищ Ханки, который, не произнеся ни слова, впечатал союзничку чувствительную плюху, схватил за шиворот, как нашкодившего щеночка, силушкой затащил на кухню, к недавно прикокнутым британцам, и швырнул со всей злостью и отчаянием. Хотя мутант не скрывал, что в данный момент желал разорвать горе-дружка и превратить в кучу смердящих ошметков, он пытался выглядеть максимально дипломатично и вежливо.

- За что? – не врубился тугодумный Калиньи, влепившийся затылком в нижнюю дверцу холодильника, - Мы же делаем одно дело! Истребляем мутированных тварей!

- Нееет… - поспорил с ним Ханки, - Я хочу помочь им при условии, если это возможно, а ты просто… открыл для себя тир, и теперь льешь кровь без необходимости.

- Да брось, ты реально смешной! – заулыбался француз, подло готовя беретту, чтоб выстрелить, - Кто будет оплакивать фриков?

Заметив пушку, прежде чем хитрец успел бы ею воспользоваться, антигерой прямым ударом ноги сломал ему колено и оглушил с разворота. За смачным хрустом последовал звук бьющегося стекла. Со стола упал прозрачный стакан…

Порывистый ветр, к ночи просочившийся в ремесленный мир, символизировал разъединение небесного и земного. Но потоку воздуха свойственно смотреть на бедствия не только скептически, а видеть прекрасье во всем существующем, потому что, нигде не задерживаясь, ветр постоянно мчится и перемещается, не позволяя негативу с ним взаимодействовать, им вертеть.

- Где я? – сломленно вопросил побитый Калиньи, перенесенный в какой-то другой дом и связанный по всем составным, - Где…

Когда где-то свершается лихо, ветры дуют с морей, так они плачут, так убеждают небо в своем небезразличии. Год назад на этом самом месте, где сейчас два несдержанных мужика с непонятными мотивами друг на друга орут и что-то друг другу доказывают, престарелый дед поведывал внуку о своеобразии ветра, о благотворном влиянии и целительном импульсе природных созвучий, чтобы наделить воображение ребенка архитектурной высью изображенных цветов и плодов! Это, с мудрых слов старика, поможет выявить в оконном витраже гармонию ветровых и земных композиций, близких к тому, что падре величает раем.

- В моей власти! – Ханк вспомнил основные приемы уничижительно-оскорбительной методики, прижал нож к запотелой шее лежачего и, борясь с острым желанием перерезать ее, начал повелительно диктовать месье Калиньи, как ему следует поступить, - И если твои оправдания не покажутся мне правдой, нашего следующего разговора не состоится! Понятно?

Оказавшись в проигрышном и, чего греха таить, позорном положении, боец ОПБ закивал часто-часто.

Глава 5 Жуткая религия

Запись мертвого онколога – 6

Так как Онколото нужен был главному только для того, чтобы возвращать утраченный разум, на него не ставили все фишки. Онкобольные этакой шестой стадии, заново получившие возможность обрабатывать идеи, устанавливать речевую связь с себе подобными, вполне коммуникабельны и рациональны. Теперь онколо – те же люди, какими были до самой трудной и ужасной пятой стадии. Так что да, мои заметки верны, Онколото - своего рода переход с пятой на шестую стадию, материал, расширяющий влияние секты. Но я еще не так глубоко продвинулся в дела ордена, поэтому пока продолжаю переводить музейную бумагу на подробности социального существования больных пятой стадией. Точнее, асоциального.

1 – онколо не всегда действуют в одиночку. В одной из предыдущих записей, кажется, во второй, я писал, что иррациональность не отменяет трудового коллективизма.

Деревенщины неравнодушны к посиделкам у костра, к играм в шахматы, в карты… И после четвертой стадии у них все это осталось. Собираясь в кучки, онколо могут выселить вас откуда угодно, заставить выйти самим путем поджога дома, либо поднажать и протолкнуться внутрь. Так что будьте осторожны и не в коем разе не недооценивайте мощь древних болезней. Не вы их – так они вас!

2 – так как рак все же ослабляет, а не придает силы, онколо могут вас побить и они уже это делали, причем, не единожды. Люди, которые несколько минут назад казались хладнокровными и выученными бойцами, при виде атакующих онколо, превращались в беспомощных… потому что их ослаблял страх, хотя они чисто физически были крепче селянских простаков, которые слабее, но из-за вспышек гнева обретают больше, чем в итоге имеют. Безумцы не фильтруют эмоции, а выпускают их все и сразу, в чем и кроется фокус их частого превосходства. Онколо – безумцы.

3 – все, что я написал об онколо и уместил аж на шести листах, может быть смело зачеркнуто. Конечно, я не беру слова обратно, так как любой ученый не привык считать себя проигравшим, не получив официального опровержения собственных гипотез. Прелесть науки содержится в изучении, в процессе, а не в результате, не в победе. Во всех любых случаях так и есть, но только не в этот раз, когда от результата может зависеть будущее мира. Пятая стадия рака – это звонок нам, людям, предупреждение, чтобы мы остановились, наконец-то взялись за голову и прекратили. Я думаю, ошибки исправлять никогда не поздно, но также я знаю, что у всего есть конец. Даже у никогда…

“ Еще одну запись прочел ” – смяв листок в штанишном кармане, Ханк вернулся к французу и продолжил, надрываясь, выспрашивать его о… задании. Хватать за горло, рвать пуговицы на его одежде, грозить расчленением! Калиньи боялся, что, узнав правду, наемник с ним так и поступит, а потом подумал:

“ А к черту – и за раз раскрыл все то, что еще недавно намеревался оставить втайне от воина, - Бэкон не оценит. Зато выживу. Зачем мне преставляться из-за жирного президента? ”

- Я работаю на антитеррористическую организацию, сформированную главой США в две тысячи девятом. Я из ОПБ, в чем можно легко убедиться, только глянув мои документы!

Угадливый мутант не разучился удивлять:

- Про это известно, не расслабляйся! – и требовать тоже, - Но, знаешь, гложет нехорошее предчувствие, что это не все. Ты скрываешь что-то еще. Мое чутье никогда меня не подводило, никогда не заводило в ловушку. Будет лучше, если я в течение минуты все узнаю.

Онколон все также тянулся к забытью, а перманентный дождь обеспечивал подходящую атмосферу, предрасполагающую к творчеству и склоняющую к какой-то очень “вкусной” грусти. Атмосферу отчуждения от мира всего. Ночная бессонница полезна тем, что атрофирует многие вековечные печали и помогает сосредотачиваться точно на одной-единственной цели: человек начинает принимать все происходящее, не заботящее его или волнующее в меньшей мере за декорацию. Правильно поступают те, кто не ложатся спать утром, если всю ночь пробегали, разрешая какие-то дилеммы. Куда разумней улечься под вечер - подписаться на беспрерывные сновидения длиной в десять часов, а то и больше.

- Если думаешь, что ОПБ проводит очередную спецоперацию против террористов, то мне жаль тебя расстраивать… - не зная, с чего начать, дважды покалеченный Калиньи лепетал, оттягивая время, - Так что…

Ханк остановил его резким замечанием:

- Прибереги свою жалость для слабых! – и, замахнувшись плечом, напомнил о недавно продиктованных условиях, - Клянусь, еще немного и выведешь! Ближе к делу, или все кончится плачевно!

- Любые спорные намерения президента идут во благо государству… - оправдания из уст француза посылались раньше объяснений, - Слухи как перья, разнесенные ветром. Так вот, молва гласила, что в этой части Англии, в этом глухом регионе, прижилось одно преступное объединение, владеющее уникальными медицинскими познаниями, та же пятая стадия… - объяснения поступали, но с небольшими задержками, что, в общем-то, наемник прощал погруженному по уши в дерьмо лягушатнику, - Меня наняли раздобыть

сведения…

У почесывающего локти мутанта остался всего один вопрос:

- Зачем?

- Это нужно, чтобы в недалеком будущем, изучив принцип неизведанных, скрытых от мира болезней, вирусов, штампов, Бэкон мог бы шантажировать державы, не входящие в НАТО. Североатлантический альянс – паутина нынешней Америки…

Дорассказав до конца, француз уже было приготовился к худшему. Но… Ханк не испытал никакой злости, ничего, что подвигло бы его к какому-нибудь решительному грубому действию в отношении зажмурившегося травмированного Калиньи.

Действуя в противовес страшной правде, день скрывает все самое плохое, держит поодаль от нас, тогда как ночь спускает зло с поводка, выпускает в преувеличенном шаржированном виде. И то, что днем привыкло казаться безобидным и быстро решаемым, в ночное время суток выглядит непроходимым и смертельно опасным. Всем не выдерживающим резкие перепады стоит остерегаться утренних и вечерних прогулок. Кто знает, скажется ли временной диссонанс на вашем самочувствии?

Не бесшумное бряканье дверной петли, ознаменовавшее приход нечисти, едва не разорвало мозги поспокойневшего Калиньи. Агент, который надеялся по-человечески выспаться, что не удавалось сделать уже много-много ночей, занесся с желанием выпустить слезинку.

- Вот твари! – произнес фрэнч с нескрываемой ненавистью к деревне, к ее жителям, к себе… - Гляди-ка, прутся сюда, будто по зову бывшего архангела! Да что им нужно, твою мать! Bâtards!

Ханк, миллион раз попадавший в подобные неприятные переделки, требующие сноровистости, храброты и ума, тем не менее, изрядно растерялся и рассредоточился. Приняв дружеский совет оглянуться, мутант, чье призвание выживать при любых экстремальных условиях, взвесил свои шансы и шансы товарища. У второго они были значительно скромнее:

“ Я-то выкарабкаюсь. Но что мне делать с ним? Тащить на себе? Ой, совсем забыл, это ведь я лишил его возможности заниматься пробежкой. Ну, хорошо хоть не артроз коленных суставов ”

Четыре десятка легковооруженных онколо пьяной походочкой “ползли" к дому, как черви. Что-то неразборчиво бормоча и иногда переходя на подвывание, больные осадили убежище чужестранцев и начали бить по фасаду, по стеклам, обрабатывая первый этаж! Один башковитый британец, наловчившийся использовать несущие конструкции, раздобыл невдали завалявшуюся деревянную несколькиступенчатую лестницу и полез на крышу.

Выбить окна фанатично настроенным колхозникам удалось лишь на шестой минуте бунта. Вставая ногами на подоконники, пролезая внутрь, жители Онколона ловко лепили дегенеративные рожи, их рты с нечищеными зубами кривились в усмешках, а слюнявые обветренные губы предвкушающе изгибались.

Стараясь соображать практично и оперативно, “без розовых соплей” по бедным британцам, Ханк соизмерил полезность их жизней и полезность жизни неидеального, но, безусловно, более разумного Калиньи, и выбрал:

“ Займусь защитой француза, хотя не исключено, что для этого придется убить нескольких заболевших ”

Первые мятежники, смогшие пробраться в дом, распрощались с некоторыми мелкими конечностями. Меч наемника с кинематографической помпезностью отсекал не жизненно важные члены.

Уловив отточенным слухом жалостный крик травмированного, антигерой срыву повернулся и устремился в противоположную часть помещения.

Француз усердно отпихивал ногами стягивавших плед онколонцев, норовивших выволочь его на улицу, чтобы после кроваво разделаться. Особо назойливых стукал предметами и даже… кусался. Как маленький ребенок, которого умные взрослые пытаются вывести на прогулку, агент ни в какую не соглашался сдаваться даже после пришедшего осознания, что без скорой поддержки Ханка ему не удастся долго противостоять четверым.

Калиньи вонзил нож в запястье одному, заехал торшером второму, но быстро слился оставшейся паре – онкобольные взяли упрямца за руки и за ноги, и потащили к выходу.

Подобно палочке-выручалочке, Ханк вовремя подбежал, чтобы нарушить их замысел: моментально схватив дурачка в зеленой куртке за скальп и сделав смертельный надрез в области шеи, гроза Онколона методично отдубасил его розовощекого соратника в красной кепке, запачканной птичьим пометом. Вывернул руки, схватил за болтающийся сзади капюшон, дернул на себя и… вниз. Попав коленом в позвоночник, мутант обеспечил упырю остатки жизни в строгом кроватном режиме.

Потерянный Базиль взглянул на партнера:

- Это все? – и, приложив немалые усилия, вновь расположился на мягком диване, - Если нет, то продолжай в том же духе. Мочи выродков…

Большинство построек деревни из-за ненадежности и ветхости не предрасполагали к засилью и проведением в них шумных боев-потасовок. Поэтому весь “мычащий” сброд, необдуманно скопившийся на хрупкой дощатой крыше, с громким треском провалился вниз. Несколько обломков пришлись в лицо уже дважды побеспокоенному обсыпанному месье Калиньи, которому все никак не удавалось прилечь…

- Да, вашу мать, уродцы! Bâtards! - ругнувшись на родном французском, агент вновь вступил в неравную борьбу с грязными сельчанами, которые в результате своей остервенелой недоразвитости игнорировали присутствие вблизи более грозного противника, - Отцепитесь, сучки!

Одному онколо крайне не повезло с приземлением: заработав несколько переломов носа, рук и ребер, мужик свинячье взвизгнул. Но те трое, что отделались стандартными ушибами и ссадинами, протянули к французу ручонки и стали агрессивно стаскивать с дивана.

Опять…

Мечник, не отходивший далеко от беспомощного ОПБ-шника, смотрел по сторонам и говорил про себя, подчеркивая важность лаконичных раздумий:

“ Демоны приближаются, ломятся сквозь все преграды – и вправду, обложившие рассыпающийся дом троглодиты максимально близко подходили к собирательному понятию “демон”, - Никто не сможет никоим образом доказать или опровергнуть их существование, пока не столкнется с ними лично ”

Пол, усыпанный мелкими опилками, мириадами светлых крошечек-пружинок на фоне ломящихся буйных онколо, содрогался монотонными ритмами. И в какой-то момент обоим борцам с нечистью, и Ханку, и Калиньи, показалось, еще чуть-чуть, и пол не выдержит экзамена на прочность, они окажутся в каком-то подземелье, из которого потом будут часами безрезультативно искать путь возврата, пока не поймут, что никакого выхода нет.

Вдруг раздался грохот, дом стал быстро наполняться металлическими листами и досками, пытающегося зарыться под одеяло француза треснуло по спине чем-то непривычно увесистым, тяжелым. В последние миги, когда пребывание внутри становилось физически невозможным из-за постоянно увеличивающейся армии онколо, а дальнейшее промедление могло сулить погибель месье Калиньи, наемник взял напарника за плечо, встряхнул, как следует. Взгляд Базиля сделался цепким.

- Готов бежать? – спросил Ханк, - Ну!

Так как вопросец заведомо относился к разряду чисто риторических и, скорее, был задан с целью легкого высмеивания неудачливого фрэнча, устного ответа не поступило. Подверженный влиянию самых благородных рыцарских порывов, воин без страха вытащил Калиньи де-факто из ада, и сам из него вышел…

Трое онколо, спустившиеся с верхнего этажа, взялись учиться искусству метания ножей, заточек, топоров, гвоздей, иголок и прочих подручных средств, тщетно пытаясь остановить убегающих чужеземцев. Одному из бросателей топорик прилетел обратно, точно в макушку. Бледнолицый уродец оперся о ненадежные лестничные перила и, сломав их, увалился вниз головой…

Высунувшись наружу, сопомощники увидели трагикомедийную, примечательную и присущую театру сцену: возмущенные бунтари да бунтарки, сломленные и безнадежно разочарованные в собственных силах, кидают ножи, лопаты и косы для косьбы, избавляются от своего недооружия, хором отворачиваются и с черепашьей скоростью входят в белесый туман. Последний “растворившийся” успел бросить злопыхательный взгляд на неподдающихся никаким извращенным расчетам иностранцев, прежде чем исчез из их поля зрения...

- Неужели… - перевел дыхание француз, но облегчения на сей раз не случилось, - Я-то думал, здесь построят склеп с видом на кладбище… - упаренный непрекращающимися войнушками с онкологической нелюдью, он был готов затолкать в рот полудохлую псину и проглотить ее вместе с костями, лишь бы получилось воздержаться от расширения круга общения в нестоличных регионах Англии, - Кладбище всего с двумя могилами. Угадай, с чьими?

- Не волнуйся, не с нашими – вопреки законам и логике назло Ханк не растерял воинского оптимизма, - Мы не только выберемся живыми, чего так боится деревня, но и поможем другим. Кого-то вылечим, кого еще можно…

Ковырявшийся в ноздре Базиль невзначай оживился:

- А кого нельзя…? Убьем, я так понимаю?

- Ну… - покачивая головой, наемник попытался родить альтернативу и выразил вслух: - Изолируем.

Потом уже в мыслях точнее:

“ То есть, да, потрошить нам придется по-всякому ”

Союзники немного потоптались возле рухнувшего дома, завалы которого теперь будут напоминать онколо о недурном потенциале пришельцев, а затем начали продумывать идею, как попасть в замок, не угодив в первую же хитро расставленную смертельную ловушку.

В Онколоне находились аж две богомольни. Первая – Христова, заброшенная и, судя по богохульным рисункам на наружной стене церкви, отрицающим христианство, ненужная селянам, располагалась на холмистой возвышенности вдоль правого берега озера. После произошедшей эпидемии огромная часть населения района изменилась душой, отвергла отеческие предания и приняла иную веру. Причины закрытия католической богослужни сообщались в объявлении, вывешенном на церковных дверях: цель религии – ведение людей к миру и единству, христианство было построено на лжи и суеверии, стоявшем над недоказуемостью описанных в библии фактов. Мы предлагаем совершенную правду.

Date: 2016-05-25; view: 306; Нарушение авторских прав