Тощие коровы и конина 8 page

При этом у Че продолжалась конфронтация с местными лидерами «Движения 26 июля». К нему прибыл Энрике Ольтуски вместе с Марсело Фернандесом, новым главой отделения «26 июля» в Гаване, но разговор их опять превратился в перепалку, так что в результате оба «оказались еще дальше друг от друга, чем были до того».

По воспоминаниям Ольтуски, когда они пришли, Че не было на месте, и их встретил один из его молодых охранников, Оло Пантоха. Тот предложил гостям немного козьего мяса, которое, как они заметили, было почти зеленым от плесени. Но, чтобы его не обижать, каждый из них съел по кусочку, о чем Ольтуски тут же пожалел: чувствуя, что его сейчас вырвет, он улучил момент и выплюнул все, что у него было во рту. Когда Че вернулся в полночь и сел ужинать, Ольтуски смотрел на него с ужасом и восхищением одновременно.

«Че брал куски мяса грязными пальцами, — вспоминает Ольтуски, — и ел с таким удовольствием, что мясо, по-видимому, казалось ему божественно вкусным. Он закончил трапезу, и мы вышли наружу… Че протянул нам сигары. Они были грубыми — вне всякого сомнения, их сделали какие-нибудь местные гуахиро. Я вдохнул горький и резкий дым и ощутил тепло, разливающееся по телу, и легкое головокружение…

Когда мы шли назад, Марсело спросил меня: "Что ты о нем думаешь?"

И я ответил: "Несмотря ни на что, Че не может не вызывать восхищения. Он знает, чего хочет, куда лучше нас. И всего себя подчиняет этому"».

IV

Нельзя сказать, что Алейда Марч влюбилась в Че с первого взгляда. Да, о Геваре много говорили, и он славился своей храбростью, но она не увидела его в романтическом ореоле. Алейде этот человек показался не только «старым», но еще и «тощим и вонючим». Она и представить себе не могла, что судьбам их суждено соединиться.

Алейда прибыла на базу Че из Санта-Клары в ноябре со спецзаданием от Диего, ее командира по повстанческому подполью в Лас-Вильяс. До сих пор девушке удавалось обманывать тайную разведку Батисты, которой было известно, что она является правой рукой Диего и выполняет самые ответственные его поручения.

Младшая из шести детей, Алейда выросла на небольшой ферме в холмистой местности к югу от Санта-Клары. Ее родители происходили из некогда богатых, но затем обедневших семей эмигрантов — выходцев из Испании, однако Алейда любила говорить, что ее семья принадлежала к среднему классу, поскольку в их доме был бетонный пол; в домах их соседей и в состоявшей из одной комнаты средней школе, которую она посещала до шестого класса, полы были земляные.

Подобно многим обедневшим белым, мать Алейды отличалась расистскими взглядами. Она любила похваляться выдающимся прошлым семьи своего мужа, чьи кастильские предки, кажется, были аристократами. Был ли ее отец прямым потомком благородного семейства или всего лишь незаконным отпрыском, Алейда так и не узнала, но то, что семьи обоих ее родителей некогда обладали землей и деньгами, было фактом несомненным. Семья отца владела сахарной плантацией, но потеряла ее много лет назад, а земля, которую ныне арендовал отец Алейды, вплоть до тяжелых двадцатых годов принадлежала бабушке и дедушке Алейды по материнской линии. «Высокий» статус семьи подчеркивался еще и тем фактом, что все детство Алейды у них в доме жила учительница из местной школы, поскольку он единственный во всей округе был достаточно «приличным» для нее.

Когда Алейде пришла пора перейти в шестой класс, она поселилась у своей замужней сестры в Санта-Кларе и стала учиться в городской школе. Девочка решила стать учительницей и, окончив среднюю школу, поступила в университет Санта-Клары, чтобы получить педагогическое образование. Взятие казарм Монкада и жестокое подавление мятежа пробудили в ней, так же как и во многих других молодых кубинцах того поколения, интерес к политике. Ко времени появления у берегов Кубы «Гранмы» Алейда уже окончила университет и была активным членом местной подпольной ячейки «26 июля».

Имя «Че Гевара» она впервые услышала от одного итальянского моряка, Джино Донне.

Донне был на «Гранме», но затем оказался отрезан от своих товарищей в Алегриа-дель-Пио и наконец, после долгих мытарств, очутился в Санта-Кларе. Покрытый волдырями, измученный голодом и страшной зубной болью, Донне нашел прибежище в доме у Марии Долорес «Лолиты» Россел, красивой черноволосой женщины, работавшей в детском саду и самой являвшейся матерью четырех детей. Брат Лолиты Алан Россел был координатором «26 июля» в Лас-Вильяс, и ее дом служил для повстанцев перевалочным пунктом.

Именно благодаря появлению Донне Лолита и Алейда познакомились друг с другом и вскоре стали близкими подругами. К этому моменту Алейда уже была основным курьером главы боевой группы «26 июля» в Лас-Вильяс, приобретя репутацию отчаянно дерзкой девушки: она развозила оружие и бомбы по всей провинции, пряча их под длинными, по моде 50-х годов, юбками. «Алейда ничего не боялась, — вспоминает Лолита. — Она была всецело предана делу, очень серьезна, романов не заводила, на вечеринки не ходила».

Алейда приняла участие в сентябрьском восстании 1957 г. в Сьенфуэгосе и в акциях повстанцев в Лас-Вильяс во время всеобщей забастовки в апреле 1958 г. После провала забастовки отделение «26 июля» в Лас-Вильяс было вынуждено отправить отряд партизан в глубь провинции для проведения операций в сельских районах. Алейда трудилась и здесь: она отводила к партизанам тех, кто скрывался от агентов Батисты, доставляла еду, оружие и боеприпасы, а также корреспонденцию. Уже при Че Алейда не раз совершала поездки в сьерру и обратно, а с ноября, когда между Геварой и людьми из льяно установились нормальные рабочие отношения, Алейда как главный курьер стала все чаще появляться в его лагере. Однажды Че сказал девушке, что решил обложить военным налогом владельцев сахарных заводов, и попросил ее участвовать в его сборе. Именно после этого задания Алейда узнала, что разоблачена и полиция устроила обыск в ее доме. О возвращении в Санта-Клару теперь не могло быть и речи, но, когда она попросила у Че разрешения остаться у партизан, он согласился нехотя, так как обычно женщинам не позволялось жить в партизанских лагерях.

Алейда была невысокого мнения о кубинских коммунистах и поначалу с подозрением отнеслась к «коммунисту Че», но потом переменила к нему свое отношение: более того, очень скоро она поняла, что влюблена в него.

В конце ноября правительственные ВВС начали ежедневные бомбардировки фронта Че, и вслед за тем в сторону Педреро выдвинулся «трезубец» сухопутных войск, усиленных танками. Че получил подкрепление от Камило и в течение шести дней вел бои. 4 декабря наступление вражеских войск было остановлено по всем направлениям, после чего партизаны устроили облаву на солдат врага. Они захватили также большой обоз с боеприпасами, в том числе танк. Затем бойцы Че разрушили два стратегически важных моста, перекрыв все пути к гарнизонам в Кабайгуане, Санкти-Спиритусе и Тринидаде и открыв возможность повстанцам захватить новый большой кусок территории. Теперь была очередь Че переходить в наступление.

16 декабря партизаны взорвали мост на Центральном шоссе и железнодорожное полотно к востоку от Санта-Клары, одним махом отрезав Гавану и Санта-Клару от центральной и восточной Кубы. Страна оказалась рассечена на две половины. Эти действия вкупе с наступлением партизан в Орьенте, где военные гарнизоны один за другим стали слагать оружие перед повстанцами, свидетельствовали о том, что режим Батисты доживает свои последние дни.

Последние две недели декабря 1958 г. превратились для Че в одну нескончаемую битву. Во-первых, он осадил стратегически важный город Фоменто и, несмотря на воздушные налеты, взял его через два дня сражений. Тотчас после этого Че двинулся к городкам Гуайос и Кабайгуан. Гуайос сдался 21 декабря, Кабайгуан — двумя днями позже. Следующей целью стал Пласетас, где его войска впервые сражались бок о бок с бойцами «Директории». Через День, 23 декабря, Пласетас сдался. В тот же день Санкти-Спиритус сдался капитану Армандо Акосте. Наконец и «Второй фронт» перешел к боевым действиям, присоединившись к силам «Директории», осадившим Тринидад и другие гарнизоны на юге. На севере войска Камило сомкнулись вокруг города Ягуахай, где базировался крупный гарнизон.

И вот среди хаоса и эйфории, царивших в эти дни, Че и Алейда стали любовниками. Первым их роман заметил Оскарито Фернандес Мелл: «Алейда вдруг стала сопровождать Че повсюду… Они вместе ездили на джипе; она хранила его бумаги, стирала ему одежду…»

Сама Алейда так вспоминает о начале их отношений. Однажды ночью она не могла заснуть, вышла из комнаты и пошла посидеть у дороги. Было то ли три, то ли четыре часа, и бой был в полном разгарe. Неожиданно на темной дороге появился джип и остановился около нее. За рулем сидел Че. «Что ты тут делаешь?» — спросил он Алейду. «Не могу уснуть», — ответила она. «Хочешь, поедем со мной?» — «Конечно», — сказала она и села к нему на переднее сиденье. «С этого самого момента, — закончила она свой рассказ с игривой улыбкой на губах, — больше я с ним не расставалась — или по крайней мере не теряла его из виду».

V

Учитывая их расхождения во взглядах, сложно было представить, что Че с Алейдой могут составить пару. Алейда принадлежала к той части кубинских революционеров, которых Че презирал больше всего. Она была из льяно, выступала против коммунизма, и, что самое главное, ей было свойственно множество социальных предрассудков, обусловленных ее воспитанием. Для Алейды важна была хорошая одежда (хотя в ее возрасте это было вполне простительно), и от матери она переняла расовые предубеждения. Че, напротив, был коммунистом-радикалом, славился равнодушным отношением к своему внешнему виду и личной гигиене и окружал себя неграми и неграмотными гуахиро.

Однако, когда дело доходило до женщин, тем более красивых, Че предпочитал не выпячивать свои политические взгляды, а Алейда Марч была очень привлекательна. Кроме того, она заслуживала большого уважения, поскольку отличалась бесспорной отвагой и не раз доказывала свое умение прямо смотреть в глаза смерти. Также Че привлекала парадоксальность ее личности: с одной стороны, девушка была очень скромна, с другой — любила юмор и была остра на язык. Алейда также отличалась откровенностью, граничащей с бестактностью, напоминая этим самого Че.

Между тем войска Гевары развивали наступление. Взяв Пласетас, Че двинулся на север и в Рождество напал на Ремедиос и порт Кайбарьен: оба пали на следующий день. К 27 декабря только один гарнизон, в городке Камахуани, отделял войска Че от столицы Лас-Вильяс; когда войска бежали из него без боя, путь на Санта-Клару, четвертый по величине город Кубы, был открыт.

Повстанцы пребывали в эйфории. Они знали теперь, что еще чуть-чуть и они выиграют войну, однако Че призвал своих людей не праздновать победу раньше времени, считая поддержание дисциплины в войсках и установление хотя бы относительной законности и порядка в провинции приоритетными задачами. Чтобы не допустить анархии, Че назначил временных революционных правителей в каждый из освобожденных городов и установил для своих бойцов строгие правила поведения. Посещать бары и публичные дома было запрещено, но некоторые все же поддались искушению. В день взятия Ремедиоса командир отряда Энрике Асеведо едва не утратил контроль над бойцами, поскольку владелец одного из борделей доставил им грузовик с проститутками и ящик рома в знак «преклонения» перед партизанами.

«Я увидел, как парочки устремились в заросли, и, не тратя времени на размышления, заорал на этого парня: "Если ты хотел навредить нам, ты заплатишь за это. Забирай своих шлюх — и немедленно!"»

Тем временем Че получил ликующее сообщение от Фиделя, который шестой день осаждал гарнизон в Маффо: «Война выиграна, армия противника разваливается на глазах, мы зажали в Орьенте десять тысяч солдат. У тех, что засели в Камагуэе, нет путей к отступлению…

Сейчас совершенно необходимо, чтобы наступление на Матансас и Гавану осуществлялось исключительно силами "Движения 26 июля". Колонна Камило должна идти впереди, в авангарде, и взять Гавану после падения диктатуры, если мы не хотим, чтобы оружие, находящееся в ставке Батисты, попало в чужие руки».

В преддверии окончательного разгрома кубинских вооруженных сил Фидель был озабочен тем, чтобы не дать своим соперникам выхватить у него из рук инициативу. Одновременно с действиями Че и Камило в Лас-Вильяс повстанцы развивали наступление в провинциях Орьенте и Камагуэй. Многочисленные гарнизоны сдались войскам Рауля, и уже сам Сантьяго находился под угрозой. В конце ноября после кровопролитной осады войска Фиделя взяли важнейший гарнизон в Гисе и спустились с гор в льяно.

Госдепартамент США и ЦРУ не имели теперь никаких иллюзий насчет Кастро. Также они понимали, что состоявшиеся выборы не привели к урегулированию кубинского кризиса. Посол Эрл Смит получил из Вашингтона указания передать Батисте, что правительство Риверо Агуэро не может ожидать поддержки от Вашингтона и что ему следует отречься от власти в пользу хунты, которая будет поддержана Соединенными Штатами. Батиста отказался, очевидно все еще веря в то, что сможет как-то удержать ситуацию под контролем.

Вскоре после этого в руки Рауля перешел порт Никаро, и затем — казармы «Ла-Майя» в Гуантанамо. Рауль захватил большое количество оружия и взял в плен более пятисот человек. В середине декабря, пока Фидель продолжал осаду Маффо, часть его войск установила контроль над Центральным шоссе, шедшим через Орьенте, и прижала к ногтю все армейские подразделения в округе.

По мере того как повстанцы развивали успех, ЦРУ стало рассматривать возможность совершения упреждающего военного переворота, и его агенты занялись подбором подходящих кандидатур для будущей хунты. Хусто Каррильо предложил на эту роль полковника Баркина, заточенного в тюрьме на острове Пинос. Баркин пользовался большой популярностью в армии, и многие считали, что он в состоянии установить военную диктатуру в стране после ухода Батисты. ЦРУ обеспечило Каррильо деньгами, чтобы тот подкупил администрацию тюрьмы и Баркину позволили бежать.

Идея заговора посетила и некоторых членов высшего командования при Батисте. Генерал Франсиско Табернилья предложил генералу Кантильо, командующему войсками в провинции Орьенте, вступить в переговоры с Фиделем с целью заключить союз между повстанцами и военными и нанести окончательный удар по режиму Батисты. В правящую хунту должны были войти представители обеих сторон: сам Кантильо, еще один офицер, которого предстояло выбрать позже, временный президент Мануэль Уррутиа и двое гражданских лиц, выдвинутых Фиделем.

Фидель понимал, что военными движет одна цель — «остановить Кастро», — и отверг предложение путчистов. В то же время он дал знать Кантильо, что хочет встретиться с ним лично.

По всей стране большие и малые города переходили в руки повстанцев, которых с энтузиазмом встречали местные жители, причем многие из них надевали красно-черные повязки с символикой «26 июля». К Рождеству войска Че и Камило взяли большинство важнейших городов в Лас-Вильяс, за исключением Санта-Клары, Сьенфуэгоса, Тринидада и Ягуахая. После короткого рождественского визита к своей матери в Биран Фидель приготовился ко встрече с Кантильо. У него по-прежнему имелось достаточно поводов для тревоги, но и уверенность в своих силах была уже настолько велика, что ночью 26 декабря он отдал Че распоряжение, о котором повстанческое движение мечтало уже давно: начать подготовку к наступлению на Гавану.

Фидель был прав, полагая, что битва за Лас-Вильяс окажется ключевой на финальной стадии войны. Будучи важнейшим транспортным и коммуникационным узлом центральной Кубы, с населением в 150 тысяч человек, он являлся последним препятствием на пути к столице; в случае падения Санта-Клары между повстанцами и Гаваной оставался бы один только порт Матансас. Поэтому все свои надежды Батиста связывал теперь с обороной Санта-Клары, куда он бросил дополнительно две тысяч солдат, увеличив воинский контингент до трех с половиной тысяч человек. Руководить обороной города он отправил своего самого способного военачальника — теперь уже полковника Хоакина Касильяса. В сторону Санта-Клары отправился также бронепоезд с оружием, боеприпасами и коммуникационным оборудованием; он должен был служить резервным арсеналом и центром связи с военным командованием в Гаване.

Впрочем, Батиста понимал, что времени остается очень мало. Он узнал о заговорщицких планах Табернильи и решил сделать ставку на генерала Кантильо, сказав тому, что в конце января передаст власть его хунте. Одновременно Батиста готовил пути к отступлению: на Рождество он распорядился о том, чтобы несколько самолетов стояли наготове на случай, если ему, а также небольшому числу приближенных придется бежать из страны. Через несколько дней он отправил своих детей в Соединенные Штаты.

Между тем Че готов был атаковать Санта-Клару. 27 декабря в освобожденном Пласетасе его посетил Антонио Нуньес Хименес, молодой преподаватель географии из университета Санта-Клары который принес карты и планы города. Вместе с Рамиро Вальдесом они наметили маршрут через проселочные дороги к университету в северо-восточных предместьях города. Той же ночью они выступили вперед. В распоряжении Че были восемь собственных взводов и колонна «Директории» из ста человек под началом Роландо Кубелы — в общей сложности 340 человек, которым предстояло разбить армию неприятеля, в десять раз превосходившую их числом и подкрепленную танками и авиацией.

На заре следующего дня войска Че подошли к университету. Организовав временную командансию в альма-матер Алейды — здании Педагогического факультета университета, — Че со своими бойцами двинулся в глубь города. Захватив местную радиостанцию, он вышел в эфир с обращением к горожанам и призвал их всемерно содействовать партизанам. Вскоре после этого бомбардировщики «Би-26» и новенькие «си фьюри» британского производства вылетели с целью найти партизан.

Из всех военных объектов города Че прежде всего интересовал бронепоезд, установленный в начале дороги на Камахуани, неподалеку от университета. На восточной окраине города военные заняли стратегически важную гору Капиро, откуда открывался обзор на дорогу, ведущую к университету, и на железнодорожную линию в направлении Пласетаса. Более тысячи солдат находились в казармах «Леонсио Видаль» на северо-востоке города, рядом со штабом полиции, в котором засело четыреста человек. В центре города оплотом сопротивления стали здания суда, правительства провинции и тюрьма. На юге дорогу к Маникарагуа охраняли жандармерия и гарнизон «Лос-Кабальитос». Поскольку основная часть провинции находилась теперь в руках повстанцев, главной заботой Че было предотвратить доступ к городу подкреплений со стороны западной дороги, ведущей в Гавану и Матансас, поэтому бойцы Виктора Бордона перерезали это шоссе в нескольких точках и захватили населенный пункт Санто-Доминго.

В ночь на 29 декабря Че выдвинулся из университета в город и перенес свою командансию в муниципальное здание в километре от Санта-Клары. Его бойцы повели наступление на гору Капиро и атаковали бронепоезд. Одновременно колонна «Директории» под командованием Кубелы, вошедшая в город с юга днем ранее, осадила там жандармерию и казармы. Битва началась.

В следующие три дня Санта-Клара стала ареной кровопролитных сражений. Многие жители последовали призыву Че: они снабжали повстанцев «коктейлем Молотова», давали им укрытие и еду, баррикадировали улицы. Тем временем военные подключили к делу танки, а авиация продолжала совершать налеты и бомбардировки, в результате чего количество жертв не только среди партизан, но и среди гражданских лиц быстро росло.

29 декабря события стали развиваться стремительно. После того как Вакерито с группой своих сорвиголов под названием «Эскадрон смертников» захватил железнодорожную станцию, а другие партизаны взяли приступом гору Капиро, солдаты Батисты спрятались в бронепоезде. Затем оборонявшиеся попытались на полной скорости вывести поезд из оцепления. Но локомотив с первыми тремя вагонами сошел с рельсов, превратившись в груду покореженного металла.

«Потом началось самое интересное, — пишет Че. — Мы выкурили всех солдат из поезда… Бойцы оцепили поезд и с близкого расстояния либо просто с соседних вагонов забросали его бутылками с горючей смесью…»

Тем временем по международным агентствам прошла новость о гибели Че, которую на следующий день утром опровергло «Радио Ребельде»: «Мы хотим успокоить родственников Эрнесто Че Гевары в Южной Америке и всех жителей Кубы и заверить их в том, что он жив и находится на линии фронта… в самое ближайшее время он возьмет город Санта-Клару».

Однако очень скоро Че был вынужден сам выйти в эфир, чтобы сообщить о смерти одного из самых любимых своих бойцов — Роберто Родригеса, или Вакерито. Потеря Вакерито была особенно печальной для Че, поскольку этот юноша воплощал в себе те качества, которые он хотел видеть в своих бойцах. Название «Эскадрон смертников» выбрал сам Вакерито, но это был элитный отряд, в котором состояли только те, кем искренне восхищался Гевара.

«"Эскадрон смертников" являл собой образец революционного духа, — писал Че, — и только избранные добровольцы могли войти в него. Но стоило кому-нибудь из них погибнуть — а это случалось в каждом бою, — как выдвигался новый кандидат на замену, и те, кого не выбрали, глубоко страдали и даже плакали. Было удивительно видеть, как закаленные и благородные воины вдруг снова превращаются в юношей и не скрывают слез отчаяния из-за того, что им не была оказана честь попасть на переднюю линию боя и смерти».

Видя вокруг себя смерть, человек инстинктивно тянется к жизни, и даже Че не было чуждо это стремление: в самый разгар боя за Санта-Клару он осознал, что любит Алейду. Это произошло в момент, когда она стрелой бросилась через улицу под неприятельским огнем. На те несколько мгновений, что Алейду не было видно, Че был охвачен страшной мукой, не зная, цела ли она.

30 декабря «Директории» сдался гарнизон «Лос-Кабальитос». Соседний город Санто-Доминго, перешедший было к военным, попытавшимся начать контрнаступление, был вновь отвоеван силами Бордона, который таким образом, закрыл пути в Санта-Клару с запада. На юге город Тринидад оказался в руках Фауре Чомона. Че также отправил Рамиро Вальдеса взять городок Хатибонико на Центральном шоссе, откуда в Санта-Клару с востока пыталась прорваться вооруженная колонна армейского подкрепления.

Высшее командование в Гаване приказало усилить воздушные налеты на город; в гарнизонах и на полицейских участках продолжалось яростное сопротивление; группа снайперов засела на десятом этаже «Гранд-отеля» и вела прицельный огонь по повстанцам.

Однако в распоряжении у Че теперь имелось достаточно огневой мощи и свежих войск. Накануне Нового года в руки повстанцев одно за другим перешли сразу несколько вражеских объектов: сначала полицейский участок, затем здание правительства провинции, за ним последовали здание суда и тюрьма, из которой вышли на свободу все заключенные. К концу дня оборону продолжали держать только 31-й эскадрон жандармерии, «Гранд-отель» и главные казармы «Леонсио Видаль».

Тем временем в Орьенте партизаны Фиделя после десятидневной осады взяли наконец Маффо, и Кастро немедленно обратил свой взор на Сантьяго, второй по величине город Кубы. 28 декабря он встретился с генералом Кантильо на сахарном заводе близ Пальма-Сорьяно и пришел с ним к соглашению: Фидель приостановит наступление на три дня, дав Кантильо время, чтобы вернуться в Гавану и к 31 декабря организовать военный мятеж. В этот день Кантильо должен был арестовать Батисту и передать армию в руки Фиделя.

Но Кантильо вел двойную игру. Он вернулся в Гавану, рассказал Батисте о заговоре и дал тому срок до 6 января на то, чтобы уехать из страны. Затем он послал сообщение Фиделю, прося его об отсрочке начала мятежа до 6 января. Фидель отнесся к этому настороженно, но события стали развиваться столь стремительно, что ни он, ни Кантильо уже не могли прогнозировать их развитие.

VI

Взятие бронепоезда стало очень тревожным сигналом для Батисты. 31 декабря в девять вечера диктатору позвонил полковник Касильяс с сообщением, что не может продолжать обороняться без подкрепления. Часом позже Кантильо оповестил Батисту, что Сантьяго также готов сдаться, и тогда Батиста понял, что настало время покинуть Кубу.

Во время празднования Нового года в «Кемп-Колумбии», на котором присутствовали члены его генштаба с семьями, Батиста отвел своих генералов в комнату, смежную с той, где проходили торжества, и объявил, что намерен передать руководство армией Кантильо. Затем, вернувшись к остальным гостям, он сообщил, что уходит с поста президента. Своим преемником он назвал Карлоса Мануэля Пьедру, старейшего судью Верховного суда; присягнув Кантильо как новому главнокомандующему, Батиста с женой и несколькими приближенными отправились к находившемуся неподалеку военному аэродрому и сели на ожидавший их самолет. В три часа ночи 1 января 1959 г. Батиста был уже в самолете, держа курс на Доминиканскую Республику, с ним находились сорок ближайших к нему людей, в том числе «избранный президент» Андрес Риверо Агуэро. Еще до рассвета из Гаваны вылетел другой самолет, на борту которого были брат Батисты «Панчин», мэр Гаваны, и еще несколько десятков высших чиновников.

Этой же ночью полковник Касильяс и его заместитель полковник Фернандес Суэро переоделись в гражданскую одежду и бежали.

С рассветом в Санта-Кларе появились и первые слухи о бегстве Батисты. Последние оплоты врага — «Гранд-отель» и казармы «Леонсио Видаль» — были взяты в кольцо, так что вскоре оставшийся во главе обороняющихся полковник Эрнандес попросил о перемирии. Че сказал ему, что примет от него только полную и безоговорочную капитуляцию.

«Батиста бежал, оставив руководство вооруженными силами в полном замешательстве, — писал впоследствии Че. — Двое наших делегатов установили радиосвязь с Кантильо и предложили ему сдаться. Но он отказался, заявив, что берет на себя командование армией в строгом следовании инструкциям, полученным им от нашего лидера Фиделя Кастро. Мы тотчас связались с Фиделем, передали ему новости, но также сообщили свое мнение по поводу предательского поведения Кантильо — и он полностью согласился с этим мнением».

В 11.30 по «Радио Ребельде» прозвучало обращение Фиделя. Он отрекся от участия в «военной хунте» Кантильо и вообще от каких-либо договоренностей с ним и призвал к незамедлительной всеобщей забастовке и мобилизации повстанческих войск для броска на Сантьяго и Гавану. Он дал защитникам Сантьяго время до шести часов вечера на то, чтобы сдаться, а закончил свою речь лозунгом: «Революции — да, военному перевороту — нет!»

Теперь картина была ясна, и Че дал Эрнандесу час на принятие решения: если тот не сдастся к 12.30, то повстанцы перейдут в наступление и он понесет всю ответственность за неизбежное кровопролитие. Пока Че вел переговоры с Эрнандесом, его бойцам наконец удалось выбить снайперов из «Гранд-отеля».

Касильяс, хотя и был в гражданской одежде, далеко уйти не сумел. Бойцы Бордона, действовавшие на западе города, получили распоряжение задерживать всех солдат, бегущих в Гавану, и Касильяс, на котором была соломенная шляпа и повязка с эмблемой «26 июля», вскоре попал им в руки. Он тотчас попытался задобрить Бордона, назвав его «великим стратегом», а затем сказал, что как ему ни жаль, но он должен «спешить в столицу, чтобы участвовать в работе хунты, которая намерена разрешить кризис на Кубе».

Бордон оборвал его. «Я сказал, чтобы Касильяс перестал ко мне подлизываться, что нам не нужна никакая хунта, так как налаживать жизнь на Кубе будет Фидель Кастро. И что я возьму его с собой в Санта-Клару к Че. Тут Касильяс изменился в лице и спросил, нельзя ли отправить его к какому-нибудь другому командиру. Помню, что, когда Че увидел его, он сказал: "А, так это ты убил Хесуса Менендеса!"»[23]

Касильяс не дожил до следующего дня. Согласно официальной версии, он был застрелен при попытке к бегству, когда его вели к Че, однако это не вяжется с воспоминаниями Бордона. Учитывая тянувшийся за Касильясом шлейф прошлых преступлений и достижения Че в области применения революционного правосудия, вполне можно предположить, что неудавшаяся «попытка бегства» Касильяса произошла тогда, когда его поставили перед наскоро собранной расстрельной командой.

Эрнандес принял решение капитулировать за десять минут до истечения данного ему времени. Он приказал своим войскам сложить оружие и выйти из казарм на улицу — навстречу повстанцам. Город охватило ликование: Санта-Клара окончательно перешла в руки партизан. Но Че пока не праздновал победу. Необходимо было восстановить порядок в городе, выявить прихвостней режима и чивато, а также собрать войска.

Пребывание Кантильо на посту главнокомандующего оказалось недолгим. Полковник Баркин, бежавший с острова Пинос, был доставлен в Гавану вместе с Армандо Хартом, и ранним вечером Баркин появился в «Кемп-Колумбии», где Кантильо пришлось передать ему командование. Тем временем власти Сантьяго приняли решение о капитуляции, и поздним вечером Фидель собирался войти в город.

На следующее утро, 2 января, Че с Камило Сьенфуэгосом получили приказ идти на Гавану. Камило предстояло взять «Кемп-Колумбию», а Че должен был занять Ла-Кабанью — крепость, построенную в колониальные времена и возвышающуюся над Гаваной со стороны порта. Колонна Камило выступила первой, так как у Че еще оставалось несколько важных дел. Назначив Калисто Моралеса военным губернатором Лас-Вильяс, он обратился к населению Санта-Клары с благодарностью за помощь делу революции. По его словам, он и его бойцы уходили из города «с таким чувством, какое бывает при расставании с любимым местом». «Я прошу вас поддерживать в себе этот революционный дух, чтобы и потом, при решении гигантской задачи по восстановлению Кубы, провинция Лас-Вильяс оставалась в авангарде революции».

Date: 2016-05-25; view: 199; Нарушение авторских прав