Мальчик со множеством прозвищ 2 page

Эрнесто быстро усвоил те нормы поведения в обществе, которые надолго остались в памяти его сверстников, живших в Кордове. Бесшабашность, наплевательское отношение к формальностям и приличиям, язвительность теперь уже совершенно явно становились чертами его характера, а с годами им предстояло развиться еще больше. Даже юмор его был нацелен на конфронтацию, на то, чтобы бросить вызов общественным устоям, пусть это и скрывалось зачастую под маской самоиронии.

Его друг Альберто Гранадо хорошо знал, как Эрнесто любит шокировать окружающих. «У него было несколько прозвищ. Одно из них было Локо (Безумный) Гевара. Эрнесто нравилось казаться немного неприятным… Например, он хвастался, что редко принимает ванну. Отсюда прозвище Чанчо (Свин). На тренировке по регби он мог заявить что-нибудь вроде: „Последний раз я стирал эту футболку полгода назад"».

В один прекрасный день Эрнесто не стал надевать в школу короткие штаны и заявился в брюках. Предвосхищая насмешки со стороны ребят постарше, которые наверняка стали бы подшучивать, что он-де внезапно вырос, Эрнесто сказал, что надел брюки, поскольку его короткие штаны испачкались до такой степени, что пришлось их выкинуть.

В течение пятилетней учебы в гимназии имени Деана Фунеса Эрнесто поддерживал имидж неугомонного задиры. Он обожал шокировать учителей и одноклассников. Гевара мог посреди урока закурить вонючие сигареты — лекарство против астмы, открыто спорил с учителями математики и литературы, указывая им на допущенные неточности, по выходным устраивал со своей «бандой» походы в горы, а то и в Альта-Грасию, где предавался тем же отчаянным забавам, которыми он так пугал родителей в детстве: ходил по канату через крутые расщелины, прыгал с высоких скал в реку, ездил на велосипеде по рельсам.

Его поведение должным образом оценила администрация школы. На 1 июня 1945 г. (шел четвертый год учебы в гимназии имени Деана Фунеса) он получил десять предупреждений (двадцать пять означали бы исключение) от учительского совета «за недисциплинированное поведение и за то, что приходил в учебное заведение и покидал его в неурочное время, не имея на то соответствующего разрешения».

Однако оценки Эрнесто в целом были хорошими. Как всегда, Гевара проявлял особую склонность к таким предметам, как математика, естествознание, география и история, при этом с каждым годом росли его успехи во французском и испанском, он хорошо писал сочинения и любил музыку.

А еще он по-прежнему читал много книг, не входивших в школьную программу. По словам его друга Пепе Агилары, вкусы Эрнесто были разнообразными и весьма неординарными для его возраста. «Он читал с упоением, прямо-таки заглатывал книги из родительской библиотеки… читал Фрейда и Джека Лондона вперемежку с Пабло Нерудой, Орасио Кирогой, Анатолем Франсом и даже сокращенным изданием „Капитала", в котором оставил на полях какие-то пометки мелкими буквами».

Тем не менее Эрнесто нашел сочинение Маркса невразумительным и годы спустя, будучи уже команданте Эрнесто Че Геварой, признавался своей жене на Кубе, что, когда впервые прочел Маркса и Энгельса, «ровным счетом ничего не понял».

V

В том же 1945 г. стала раскрываться более серьезная сторона личности Эрнесто. В его школьной программе впервые появилась философия. Она привлекла его интерес, что видно по оценкам «очень хорошо» и «отлично». Гевара также начал составлять собственный «философский словарь».

Первый рукописный вариант состоял из ста шестидесяти пяти страниц, статьи в нем располагались в алфавитном порядке, а в конце имелся тщательно составленный указатель страниц, названий статей и имен авторов. Словарь включал краткие биографии выдающихся мыслителей и цитированные определения широкого спектра понятий, например таких, как «любовь», «бессмертие», «истерия», «сексуальная этика», «вера», «справедливость», «смерть», «Бог», «дьявол», «фантазия», «рассудок», «невроз», «нарциссизм» и «мораль».

Очевидно, Эрнесто пользовался всеми доступными источниками. Так, в статье о марксизме он цитировал «Майн кампф» и некоторые небезызвестные высказывания Гитлера, в которых проявилась его одержимость идеей еврейско-марксистского заговора. Для заметок о Будде и Аристотеле он привлек работу Г. Дж. Уэллса «Краткая история мира», а труды Бертрана Рассела послужили источником по вопросам, связанным с любовью, патриотизмом и сексуальной этикой. Его вдохновляли также идеи Зигмунда Фрейда, начиная с теории снов и либидо и заканчивая исследованиями нарциссизма и эдипова комплекса. Встречаются у Эрнесто высказывания Джека Лондона об обществе и цитаты из Ницше о смерти, а определение терминов «ревизионизм» и «реформизм» он позаимствовал из книги своего дяди Каэтано Кордова Итурбуру.

Этот словарик был первым из семи, составленных Геварой в течение десяти лет. Перерабатывая прежние варианты, он добавлял новые статьи и заменял старые по мере углубления своих знаний и формирования более определенных воззрений и интересов. Так, последующие редакции словаря отражают знакомство с работами Джавахарлала Неру, а также более глубокое изучение марксизма: Эрнесто цитирует теперь не Гитлера, а самих Маркса, Энгельса и Ленина.

Выбирая для чтения художественную литературу, он переключается на произведения более выраженной социальной направленности. Как вспоминает его друг Освальдо Бидиност Пайер, у Эрнесто Гевары «все начиналось с литературы». В то время они читали примерно одно и то же: книги Фолкнера, Кафки, Камю, Сартра. Из поэзии Эрнесто предпочитал творчество испанских поэтов-республиканцев: Гарсиа Лорки, Мачадо и Альберти, с удовольствием читал также Уолта Уитмена и Роберта Фроста в испанском переводе, но выше всех для него по-прежнему стоял Пабло Неруда.

Впрочем, Бидиност вскоре обнаружил, что Эрнесто увлекся такими латиноамериканскими авторами, как Сиро Алегрия, Хорхе Икаса, Рубен Дарио и Мигель Анхель Астуриас. В их романах и стихах впервые затрагивались острые для Латинской Америки темы (например, унизительное положение индейцев и метисов), обычно игнорировавшиеся литературой и далекие от жизни тех слоев общества, к которым принадлежал Эрнесто. Бидиност полагает, что именно из этих произведений его друг получил первое, еще довольно смутное, представление о том, какова на самом деле страна, в которой он живет и о которой пока что мало знает. «Это было первое приближение к пониманию того, что его окружало, а окружала его Латинская Америка — а никакая не Европа или там Вайоминг».

Также огромное влияние на Эрнесто в период формирования его гражданской позиции оказала его мать Селия. Подобно друзьям Эрнесто по Альта-Грасии, Бидиност был восхищен неформальной обстановкой в доме семьи Гевара и особенно «мадре» Селией. По его словам, это было место, где царил дух творчества и где происходило, как он выразился, «открытие мира через служебный вход», поскольку Селия привлекала в дом самых разных и неординарных людей, независимо от их статуса и социального положения. Туда приходили странствующие художники, подрабатывавшие чисткой сапог, заезжие эквадорские поэты, университетские профессора — и все эти люди могли остановиться в доме хоть на неделю, хоть на месяц, если им нужны были еда и кров. «Это был удивительный человеческий зоопарк».

Селия круглосуточно заправляла этим своим «салоном», а отец Эрнесто тем временем пристрастился кататься на стареньком мотоцикле, который он называл «Педорра» («Пердун») за фырканье и треск, который тот издавал при езде. Они с Селией жили в одном доме, но спали порознь, и их жизненные пути расходились все дальше и дальше.

Другим кордовским юношей, подпавшим под очарование дома семьи Гевара, был Роберто «Бето» Аумада, школьный товарищ Роберто, младшего брата Эрнесто. Аумада вспоминает множество случаев, когда Роберто приглашал его на обед и с ним не задумываясь делились едой. «Никто и не думал волноваться, что съест немного меньше из-за того, что один из детей привел с собой друзей. Все приводили, кого хотели, и никто за этим не следил».

Неудивительно, что в этом шумном доме, где было полно детворы, гостей и обсуждали все на свете, Эрнесто было тяжело сосредоточить внимание на занятиях и у него появилась привычка запираться в ванной комнате и читать там часами напролет — она сохранится у него до конца жизни.

Как-то раз один из старинных приятелей Эрнесто по барра, Энрике Мартин, неожиданно наткнулся на него в Альта-Грасии. Энрике удивился, увидев его, поскольку был будний день, а учебный год еще не закончился. Взяв с приятеля честное слово хранить тайну, Эрнесто поведал, что снял маленькую комнату в гостинице «Сесиль», рядом с автовокзалом — там, где его никто не знает. «Я хочу здесь спрятаться от всех», — сказал он.

Энрике Мартин не поинтересовался, зачем Эрнесто нужно уединение, но он остался верен слову и хранил тайну друга в течение многих лет. Зачем Геваре понадобилось это укромное место: для чтения и занятий или же для встреч с какой-нибудь похотливой мукамой из Альта-Грасии, — остается под покровом тайны. Но очевидно, что перед нами уже не тот разбитной парень, склонный к рискованным чудачествам и известный всем в классе и в команде по регби как Локо, Чанчо или Пелао, а скрытный молодой человек, ищущий уединения.

VI

В начале 1946 г. Перон пришел к власти. Он выдержал краткий период отстранения от всех постов (это произошло в результате интриг его соперников из военных кругов), пережил непродолжительную ссылку на остров Мартин-Гарсиа в устье Ла-Платы, а затем, после массовых народных демонстраций в его защиту, совершил триумфальное возвращение в столицу и на всеобщих февральских выборах был избран на пост президента.

И теперь Перон был не один. Несколькими месяцами ранее он женился на своей любовнице — молодой блондинке по имени Эва (Эвита) Дуарте, которая работала актрисой на радио. Никому тогда и в голову не могло прийти, что Эвита оставит не меньший след в народном сознании, чем ее муж.

В том же 1946 г. Эрнесто закончил гимназию. В июне, через десять дней после инаугурации Перона, он отметил свое восемнадцатилетие. Еще продолжая учебу, он впервые поступил на оплачиваемую работу — в лабораторию при Департаменте дорожного строительства провинции Кордовы.

Вместе с ним туда же устроился его друг Томас Гранадо. Два молодых человека, оба увлекавшиеся математикой и естественными науками, уже обсуждали планы поступления в университет в следующем году — они хотели стать инженерами. Устроиться на эту работу — а она давала возможность приобрести бесценный опыт для будущих специалистов в инженерном деле — им удалось благодаря отцу Эрнесто, который попросил своего друга позволить юношам пройти спецкурс, организованный департаментом. Оба успешно его окончили и были приняты на должность «специалистов по почвам», в чьи обязанности входило проводить анализ качества материалов, используемых частными компаниями, получившими подряд на строительство дорог. В лаборатории, где они работали на полставки, Эрнесто забавлялся тем, что в блендере, используемом для перемешивания почв, делал для всех фруктовые коктейли.

Окончив гимназию имени Деана Фунеса, они перешли на полный рабочий день и были откомандированы в разные уголки провинции. Эрнесто отправили проверить материалы, применяемые при строительстве дорог в Вилья-Марии, что в ста пятидесяти километрах к северу от Кордовы. Помимо небольшой зарплаты ему предоставлялись возможность пользоваться грузовым автомобилем компании и бесплатное жилье.

В марте 1947 г., когда Эрнесто находился в Вилья-Марии, его семья вернулась в Буэнос-Айрес. Но возвращение после пятнадцати лет отсутствия было отнюдь не праздничным: родители решили расстаться, а их финансовое положение вновь было весьма плачевным. Строительный бизнес Гевары Линча застопорился, и он был вынужден продать летний дом в Вилья-Альенде. Вскоре ему пришлось также продать плантацию в Мисьонес. Она приносила очень небольшой доход, да и тот в последние два года съедали налоговые выплаты.

В Буэнос-Айресе семья поселилась в квартире на шестом этаже дома на углу улиц Ареналес и Урибуру, принадлежавшей престарелой матери Гевары Линча — Ане Исабели. В начале мая девяностошестилетняя Ана Исабель заболела, и родителям пришлось послать Эрнесто телеграмму, в которой сообщалось, что бабушка находится в тяжелом состоянии.

Встревожившись, 18 мая он отправил ответную телеграмму, в которой просил сообщить подробности и уведомлял, что, если самочувствие бабушки ухудшится, он готов оставить работу и немедленно выехать в Буэнос-Айрес.

Через несколько дней пришла печальная весть: у его бабушки случился удар и ее состояние стало по-настоящему опасным. Эрнесто оставил работу и примчался в Буэнос-Айрес. Он успел застать бабушку в живых. Последние семнадцать дней ее жизни он провел рядом с ней. «Мы все понимали, что она уже не выздоровеет, — писал Гевара Линч. — Эрнесто, в отчаянии, что бабушка ничего не ест, проявлял огромное терпение, пытаясь заставить ее поесть хоть чуть-чуть, и все время развлекал ее, почти не отходя от постели. Он оставался с моей матерью, пока она не покинула этот мир».

Когда бабушка умерла, Эрнесто был безутешен. Его сестра Селия никогда не видела обычно сдержанного старшего брата таким несчастным. «Эрнесто был очень, очень печален, это было одно из самых грустных событий в его жизни».

Глава 4

Быть самим собой

I

Сразу после смерти бабушки Эрнесто сообщил родителям, что пойдет изучать не инженерное дело, а медицину. В том же месяце он подал заявление на медицинский факультет Университета Буэнос-Айреса.

Факультет медицины располагался в современном пятнадцатиэтажном здании: только прямые линии, непреклонный серый цвет, квадратные окна. Неприветливым и мрачным памятником медицинской науке тянется оно ввысь среди изысканных высоких особняков конца XIX века, с богато украшенными решетками балконов, французскими окнами и сводчатыми потолками. Здание выходит на площадь, доминантой которой является великолепный купол старинного католического храма. Оно украшено бронзовыми барельефами с изображениями хирургов, делающих операции пациентам.

Гевара так и не дал четкого объяснения, почему выбрал медицинскую карьеру, только несколькими годами позже заметил, что им двигало желание добиться «триумфа»: «Я мечтал стать знаменитым исследователем, неустанно трудящимся в поиске чего-то такого, что навсегда осталось бы в распоряжении человечества».

Точные науки давались ему легко, поэтому инженерное дело казалось разумным выбором, но к этой сфере он не проявлял достаточного интереса. В медицине, по крайней мере, можно сделать что-то стоящее. В семье считали, что это решение вызвано его переживаниями по поводу смерти бабушки: Эрнесто видел, что современная медицина никак не может ослабить ее мучения, и потому захотел сам сделать что-то для облегчения человеческих страданий. Шок от смерти бабушки (хотя скончалась она в преклонном возрасте), быть может, и подтолкнул Эрнесто поменять решение, избрать иной жизненный путь, но, как выяснилось вскоре, также им двигало страстное желание найти лекарство против собственной болезни — астмы.

Помимо учебы, Эрнесто регулярно подрабатывал. Но из всего, чем он занимался, более всего его увлекла работа в Клинике Пизани, специализировавшейся на лечении аллергии. Там он проработал дольше всего. Гевара появился в клинике поначалу как пациент доктора Сальвадора Пизани, но вскоре проявил такие способности и интерес к этой области медицины, что Пизани предложил ему занять неоплачиваемую должность научного ассистента. Для юного студента участие в научной работе было уникальной возможностью.

Пизани применял собственную систему лечения аллергии: с помощью вакцины, составленной из веществ, содержащихся в полупереваренной пище. И лечение Эрнесто этим методом дало некоторый положительный эффект. Тот был в таком восторге от этих результатов и от работы в лаборатории, что решил выбрать специализацию врача-аллерголога.

Семейная клиника Пизани стала для Эрнесто вторым домом. Доктор Пизани, его сестра Мафальда и их мать жили в просторном доме по соседству и вскоре очень привязались к Эрнесто. Женщины кормили его специальной «противоастматической» пищей: морковным соком, зерновым хлебом и овсяным печеньем — и укладывали в постель, когда у него случался приступ. Эрнесто отвечал благодарностью на эту материнскую заботу, а доктор Пизани стал считать юношу своим протеже, который пойдет по его стопам и станет когда-нибудь крупным аллергологом.

Собственный же отец стал редко видеть Эрнесто: тот вечно куда-то спешил, у него постоянно не было времени. «Энергичный и трудолюбивый, он, выполнив свои обязанности в одном месте, сразу бежал в следующее. Естественно, он всегда спешил! Чтобы обеспечить себя, Эрнесто необходимо было работать. Я давал ему недостаточно денег, да он и не хотел, чтобы я хоть грошом ему помогал. Он стремился делать все как можно лучше».

Но за активностью и трудолюбием Эрнесто скрывалось внутреннее беспокойство. За несколько месяцев до того, приехав в Вилья-Марию, он попытался выплеснуть свои смятенные чувства на страницы дневника. Эти строки написаны белым стихом и дают редкую возможность заглянуть в мир эмоций Эрнесто в важный момент его жизни. Ниже следует отрывок из дневника, запись от 17 января 1947 г.

Я знаю это! Знаю!

Стоит мне выйти, и река меня поглотит…

Мне суждено умереть сегодня!

Но нет, сила воли способна все превозмочь.

Я признаю — есть преграды,

Но я не хочу уходить.

Пусть я умру — но в этой пещере.

Пули — что могут пули сделать со мною,

Когда утонуть я должен?

Но я судьбу хочу одолеть.

Судьбу подчинить можно воле.

Умру я, пускай, но пулями изрешеченный,

Штыками истерзанный, — только не сгинув в пучине…

Память, что имени дольше живет, —

В сраженье, в гибельной битве.

Это внутреннее смятение Эрнесто было не просто результатом беспокойства, вызванного разладом в семье или размышлениями по поводу выбора университета. Оно касалось других вопросов — его внутренней силы, судьбы, того, какой путь выбрать в жизни, «безопасный» или «рискованный»: «Умру я, пускай, но пулями изрешеченный, штыками истерзанный, — только не сгинув в пучине…»

С другой стороны, упоминания о гибели в морской пучине, о «глубоком колодце», возможно, являются символическими аллюзиями на его астму, которая накладывала серьезные ограничения на жизнь Эрнесто и, как ему, должно быть, казалось, предопределяла его смерть. Возможно, юноша хотел сказать, что болезнь есть препятствие, которое он должен преодолеть силой воли и духа. Но, не имея авторского толкования этих стихов, лучше, наверное, считать это произведение тем, чем оно и являлось: патетическим излиянием чувств поглощенного собой, мятущегося восемнадцатилетнего юноши.

Последние месяцы нанесли много душевных ран Эрнесто: разрыв родителей и печальное экономическое положение семьи, вынужденный переезд в Буэнос-Айрес и, наконец, смерть любимой бабушки — все это разрушило чувство опоры, которое давала семья. Как старший сын, Эрнесто чувствовал, что на нем лежит ответственность «вызволения» семьи из трудного положения, и ему стало казаться, что будущее его уже определено. Еще до печальных известий о бабушке и до приезда в Буэнос-Айрес у Эрнесто стало формироваться новое понимание своего долга перед семьей. Перед отъездом из Вилья-Марии он писал матери: «Расскажи мне, решила ли ты вопрос с жильем и могут ли младшие ходить в школу».

Вся семья оказалась теперь в Буэнос-Айресе, но, так как денег у них не было, вопрос о жилье стоял очень остро. На некоторое время они нашли себе пристанище, и следующий год вся семья жила в квартире покойной Аны Исабель. Затем Гевара Линч продал плантацию в Мисьонес и отдал деньги Селии, чтобы она купила дом.

Дом, который она нашла, представлял собой старое, уродливое здание на улице Араос, 2180, к тому же нижний этаж там снимала пожилая пара. Однако располагался дом удобно, на окраине Палермо — элитного района, где имелись парки и игровые площадки. Теперь у них снова появился свой очаг, но жизнь не была прежней. Старшим детям пришлось искать работу, а отношения родителей расстроились, хоть они и оставались официально в браке. Эрнесто Гевара Линч больше не спал в одной постели с Селией, а перебрался на диван в гостиной.

Изменившиеся семейные обстоятельства самым существенным образом повлияли и на отношения Эрнесто с отцом. «Мы подшучивали друг над другом, будто были ровесниками, — писал Гевара Линч. — Эрнесто постоянно меня дразнил. Как только мы дома садились за стол, он подзуживал меня, затевая разговоры о политике… В свои двадцать лет он знал больше моего в этой сфере, и мы вечно спорили. Тому, кто услышал бы нас случайно, могло показаться, что мы ссоримся. Но это было совсем не так. Глубоко внутри нас жило чувство самого настоящего товарищества».

II

В первый год учебы в университете Эрнесто призвали в армию. Но медицинская комиссия выявила астму, и его забраковали по причине «ограниченных физических способностей». Это решение избавило юношу от необходимости прервать учебу и целый год провести в казарме. Эрнесто был чрезвычайно обрадован и говорил друзьям, что «благодарен своим дрянным легким за то, что они наконец решили сделать для него что-то полезное».

На факультете он тем временем изучал обычные курсы анатомии и физиологии. Среди тех, с кем Эрнесто подружился в самом начале учебы, была Берта Хильда Инфанте, по прозвищу Тита. Ее покойный отец был юристом и политиком в Кордове, а семья недавно переехала в столицу. Эрнесто сразу привлек Титу, показавшись ей «красивым и раскованным юношей».

Сохранилась довольно жуткая фотография 1948 г., где Эрнесто и Тита, одна из всего лишь двух девушек в группе, стоят вместе с другими студентами в белых халатах перед обнаженным трупом мужчины на хирургическом столе. Его обритая голова с открытым ртом свисает со стола, а грудная полость зияет, как нутро выпотрошенного цыпленка. Вероятно, Эрнесто чувствовал несуразность этой сцены: большинство студентов стоят с серьезными минами, подобающими выбранной ими профессии, пара-другая улыбаются, и только он один скалится во весь рот прямо в камеру.

Встретившись на занятиях по анатомии, Эрнесто и Тита стали преданнейшими друзьями. Отношения их были чисто платоническими. Для Эрнесто девушка стала наперсницей, которой он мог поверять чувства в трудный период жизни. И Тита была рада, что ее выбрали на эту роль. Каждую среду они встречались в Музее естественных наук, где студенты препарировали рыб под руководством пожилого профессора-немца. Иногда Эрнесто и Тита встречались в кафе или у нее дома и обсуждали занятия и личные проблемы; они обменивались книгами и обсуждали их, читали друг другу любимые стихи.

Наверное, отношения Эрнесто и Титы были основаны на потребности каждого из них в искренней, бескорыстной дружбе. Оба они были одиноки и жаждали привязанности, у обоих были разрушены семьи — отец Титы умер три года назад, — и оба не совсем еще освоились в огромном столичном мегаполисе, с населением в пять миллионов человек. Дружба их продлилась долго; когда Гевара уехал из Аргентины, они непрерывно писали друг другу: Эрнесто отправил Тите не меньше писем, чем матери и тете Беатрис.

Стараясь пореже бывать дома, где всегда было слишком много народу, Эрнесто подолгу засиживался в квартире своей незамужней тети Беатрис. Когда он был ребенком, Беатрис проявляла по отношению к племяннику такую заботу, какая не была свойственна Селии: присылала ему подарки и книги, новые лекарства от астмы. Она неизменно поддерживала Эрнесто в учебе и всегда переживала за него. Теперь она снова была рядом.

Эрнесто регулярно приходил в квартиру на улице Ареналес, где тогда жила Беатрис, в двадцати кварталах от улицы Араос. Там он ужинал и занимался по вечерам. Беатрис готовила еду и хлопотала вокруг племянника: хорошо ли он себя чувствует, регулярно ли питается, достаточно ли у него лекарств от астмы? Гевара Линч вспоминал: «Сестра не ложилась спать, пока Эрнесто занимался, у нее всегда был готов для него мате, Беатрис обязательно приходила к племяннику, когда он делал перерыв, и все это сопровождалось глубочайшей любовью и привязанностью».

Свидетелем теплых отношений тети и племянника стал двоюродный брат Эрнесто, Марио Саравиа, который был семью годами младше него. В 1951 г. он приехал учиться в столицу из Баия-Бланки, что на юге Аргентины, где жила его семья. В течение двух лет Марио жил в семье Гевара и делил комнату с Эрнесто и Роберто. Также, будучи привечаем Беатрис, он часто ужинал в ее доме вместе с Эрнесто.

Как рассказывает Саравиа, Беатрис была такой чистюлей, что, прежде чем взять в руки деньги, надевала перчатки, а подав руку незнакомцу, обязательно мыла ее после этого. Тетушка не доверяла простолюдинам и закрепляла клещами ручку запертой двери в комнату прислуги, когда ее кухарка-мукама уходила спать, — чтобы ручку было не повернуть. Эрнесто нравилось шокировать Беатрис. Однажды за ужином он сказал, что хочет встречаться с одной девушкой. «А как ее фамилия?» — спросила Беатрис, желавшая знать, из хорошей ли та семьи. Когда Эрнесто беспечно ответил, что не знает, бедная тетушка была подавлена и крайне огорчена.

С этой преданно любившей его женщиной Эрнесто никогда не затевал серьезных стычек. Не спорил с ней, однако сам делал, что хотел. Хотя иной раз Эрнесто подтрунивал над тетушкой, шокируя ее воображение намеками на какие-то неподобающие дела, которыми якобы тайно занимался.

По словам Саравиа, если бы Беатрис узнала о некоторых из этих дел, у нее «случился бы инфаркт прямо на месте», потому что в число грехов Эрнесто входило, например, соблазнение той самой кухарки, которую она так тщательно запирала по ночам.

Как-то за обедом, во время перемены блюд, Саравиа со своего места за столом в изумлении наблюдал через открытые двери, как Эрнесто совокупляется с мукамой на кухонном столе — прямо за спиной ничего не подозревающей тетушки. Быстро закончив свое дело, Эрнесто вернулся за стол и продолжил есть, а тетушка так ничего и не заметила.

III

Неудивительно, что товарищи по университету редко видели Эрнесто. Он производил впечатление человека, вечно куда-то спешащего. Да так оно и было — работал ли он, учился ли, или предавался все растущей страсти к путешествиям. В каком-то смысле, Буэнос-Айрес был лишь плацдармом для расширения его географических горизонтов. Эрнесто начал путешествовать автостопом: поначалу ездил на выходные или праздники в Кордову или в эстансию своей покойной бабушки в Санта-Ана-де-Иринео-Портеле, но постепенно он стал удлинять маршруты и увеличивать продолжительность поездок.

Хотя в его жизни произошло много перемен, кое-что оставалось неизменным. Эрнесто по-прежнему страдал от астмы, он продолжал играть в шахматы — это стало одним из любимых его увлечений — и в регби. Он читал много книг и продолжал делать записи в философских тетрадях. А также он писал стихи. К этому периоду относится одно из наиболее ранних из сохранившихся стихотворений Гевары, нацарапанное на внутренней стороне обложки его пятой философской тетради.

Как и другие стихи, которые Эрнесто писал в возрасте двадцати лет, оно неуклюже и вычурно, но в то же время в нем видна сила романтического воображения, а любовь к словам свидетельствует о зарождении его растущего желания писать.

Камень надгробный абстрактного сада,

Своей архаической архитектурой

Ты бьешь по кубу людской морали.

Фигурки жуткие стих твой багрянят кровью

И окропляют отсветы панегирических фасадов,

И темное имя твое зловещие тени пятнают.

Тебя одевая в общий наряд со всеми.

Все чаще и чаще он надолго уходил в мир своих размышлений и учебы. Роберто, его брат, был поражен, когда увидел, что Эрнесто книгу за книгой читает отцовское двадцатипятитомное издание «Истории новейшего времени»; в своих тетрадях молодой Гевара не раз ссылается на эти книги.

С такой же методичностью он стал составлять каталог прочитанной литературы. В алфавитную книжку в черном переплете он вносил имя автора, указывал, из какой тот страны, записывал название книги и ее жанр. Список книг огромен и включает в себя все подряд: популярные современные романы, европейскую, американскую и аргентинскую классику, труды по медицине, сборники стихов, биографические и философские исследования. Некоторые книги из списка просто поражают: «Мои лучшие партии» шахматиста Александра Алехина, «Социалистический ежегодник за 1937 год», «Производство и использование целлулоида, бакелита и пр.» Р. Бунке. Но любил Гевара и классику приключенческой литературы, особенно Жюля Верна. Он прочел полное собрание его сочинений, а старинный трехтомник в кожаном переплете Эрнесто считал одной из самых главных своих ценностей. Десять лет спустя, когда он был уже команданте на Кубе, ему привезли этот трехтомник из Аргентины.

Эрнесто продолжал также изучать труды по вопросам сексологии и социального поведения Фрейда и Бертрана Рассела и все больше интересовался социальной философией: он читал на эту тему все, от древних греков до Олдоса Хаксли. Интересно наблюдать, как сужается круг его интересов и как это отражается одновременно в списке прочитанных книг и в записях в философских тетрадях.

Набирал силу интерес Гевары к концепциям и происхождению социалистической философии. О фашизме он читал у Бенито Муссолини, о марксизме у Сталина, о справедливости у Альфредо Паласиоса, пламенного социалиста и основателя Аргентинской социалистической партии; у Золя он почерпнул резкую критику христианства, а у Джека Лондона — описание классового общества. Он прочел биографию Ленина французского автора, «Манифест Коммунистической партии», несколько речей Ленина и заново погрузился в «Капитал». По записям в третьей тетради видно, что Эрнесто увлекся Марксом. Краткое описание его жизни и трудов занимает не один десяток страниц — сведения Гевара почерпнул из книги Р. П. Дюкатильона «Коммунизм и христианство». (Маркс вообще стал его увлечением на всю жизнь: в 1965 г., когда Гевара тайно находился в Африке, он нашел время набросать черновик биографии Маркса, которую намеревался собственноручно написать.)

Date: 2016-05-25; view: 301; Нарушение авторских прав