Щавелева Н.И. Русские источники I-VI книг Анналов Длугоша

(глава 4 из предисловия в кн.: Древняя Русь в «Польской истории»

Яна Длугоша. М. 2004. - С. 34-52).

Известия Анналов Длугоша, имеющие отношение к истории Древней Руси, давно привлекают интерес исследователей, не без основания полагавших, что источниками их являлись русские летописи. Тем не менее идентификация русских летописных памят­ников, бывших в руках польского хрониста XV в., до сих пор вы­зывает споры. Трудность проблемы определяется в первую оче­редь неразработанностью принципиальнейших вопросов истории русского летописания древнейшей поры. Лучше всех знал летопи­си А.А. Шахматов, он же проницательно (хотя и в общих чертах) охарактеризовал русские источники труда Длугоша: Свод 1423 г., особая Галицко-Волынская летопись, Западнорусская летопись (последняя в основном использована при описании событий конца XIV в.) (Шахматов АА. Разыскания, с. 340-364). Е. Перфецкий попытался уточнить упомянутый южнорусский источник и оха­рактеризовал его как «Перемышльский епископский свод 1225 г.» (Perfeckij E. Historia Polonica Jana Dlugosze a ruske letopisectvi. Praha. 1932); однако автор ошибочно включил в состав предполагаемого свода известия позднего происхождения, а церковный характер памятника вообще может быть поставлен под сомнение, так как речь идет в основном о междукняжеских от­ношениях. В.Т. Пашуто свёл все многочисленные источники Длу­гоша к одному, который определил как Киевский свод 1238 г. (Па­шуто В.Т. Очерки, с. 21-67). Однако ошибки в методике исследо­вания достаточно очевидны: Московский свод 1479 г. привлекался не в списках и даже не по изданию в составе XXV тома ПСРЛ, а в передаче поздней Воскресенской летописи (публикация которой к тому же несовершенна); происхождение известий не выяснялось, причем игнорировались выводы А.А. Шахматова даже в тех слу­чаях, когда они совершенно бесспорны. Ещё один пример оши­бочной методики и выборочного анализа узкого круга известий вне контекста всего массива сообщений Длугоша о русских собы­тиях представляет собой работа М.Н. Тихомирова (Тихомиров М.Н. Русские летописи). Аналогичные ошибки присущи и последнему исследованию источников Длугоша, принадлежащему Ю.А. Лимонову: признается использование польским историком только од­ной русской летописи (близкой к Московскому своду 1479 г.); текст Анналов изучается не по латинскому оригиналу, а по поль­скому переводу, в котором обнаруживаются, как ни странно, не­верные прочтения; при сравнении Анналов с какой-нибудь груп­пой летописей (например, Лаврентьевско-Троицкой) в качестве образца выбирается только одна из летописей, а варианты по дру­гим памятникам не учитываются - в итоге исследователь при­ходит к неверным выводам (Лимонов Ю.А. Культурные связи России с европейскими странами в XV – XVII веках. Л. 1978. - С. 6-96). Следует сразу сказать, что предположение о привлече­нии Длугошем поздней летописи типа Московского свода 1479 г. не может быть принято, во-первых, по соображениям хронологи­ческим (памятник конца 70-х гг. XV в. не мог быть использован в труде, подготовленном в основном к 1461 г. и набело переписан­ном и отредактированном в главных компонентах в 1460-х гг.), во-вторых, из-за того, что ряд известий Анналов не находит соответствия ни в Московском своде 1479 г., ни в летописях Ермолинской и сходных с нею.

В заключение замечу, что при изучении источников Анналов ни одним исследователем не учитывались кодикологические особен­ности "автографа" Длугоша. Подробного описания рукописи не су­ществует даже в современном издании Анналов на латинском язы­ке и в их польском переводе (введение, написанное В. Семкович-Зарембиной, содержит только суммарные данные, а её работа 1952 г. в существенных чертах уже устарела и требует уточнений).

Наблюдениями исследователей, занимавшихся русскими источ­никами Длугоша, накоплен, тем не менее, содержательный матери­ал, позволяющий высказать предварительные соображения о тех летописях, которые были доступны польскому историку. Это: 1) летопись типа Лаврентьевской; 2) летописный памятник из се­мейства Софийской I - Новгородской IV летописей: 3) южнорус­ский источник, сходный с Ипатьевской летописью.

Лаврентьевско-Троицкая группа летописей содержит несколько сходных памятников. Сама Лаврентьевская летопись, известная в списке 1377 г., отражает Владимирский великокняжеский свод на­чала XIV в. К той же традиции примыкает и митрополичья Троиц­кая летопись, доведенная до 1408 г. По новейшим данным, Троиц­кая летопись создана крупнейшим писателем Средневековой Руси, иноком Троице-Сергиева монастыря, исполнявшим одновременно должность митрополичьего секретаря, Епифанием Премудрым (Клосс Б.М. Избранные труды. Т. 1. М. 1998. - С. 100-104, 241-255).

Летописание начала XIII в. отражают лицевая Радзивиловская летопись в списке 1487 г. (так называемый Кенигсбергский список), созданная вероятнее всего в Смоленске, Московско-Академическая летопись конца XV в. (Клосс Б.М. Предисловие // ПСРЛ, т. 1. М., 1997. - С. G-N) и так называемый Летописец Переяславля Суздальского (или Летописец русских царей), известный в двух спи­сках 60-х гг. XV в. западнорусского происхождения {Клосс Б.М. Предисловие // ПСРЛ. Т. 41. М., 1995. - С. V-X). А.А. Шахматов по­лагал, что Радзивиловский и Московско-Академический списки не­зависимо восходят к общему оригиналу (Шахматов А.А. Обозре­ние русских летописных сводов XIV-XVI вв., с. 228- 230), однако оказывается, что большинство приведен­ных им примеров первичности Московско-Академического списка по сравнению с Радзивиловским порождено ошибками существую­щих изданий текста Лаврентьевской с вариантами по Радзивиловскому и Московско-Академическому спискам. Тем не менее, неко­торые разночтения все же указывают на близость Московско-Ака­демического списка к тексту Лаврентьевской и Летописца Перея­славля Суздальского в тех случаях, когда Радзивиловский список отошел от общего протографа. Тем самым тезис А.А. Шахматова о происхождении Радзивиловского и Московско-Академического списков от общего оригинала остается в силе, хотя и с поправками.

Общий оригинал Радзивиловского и Московско-Академическо­го списков представлял из себя Владимирский свод, доводивший из­ложение до 1205 г. (6714 г. в ультрамартовской датировке), но в де­фектном состоянии: из-за перепутанности листов события с конца 6711 г. и по 6714 г. оказались расположенными ранее известий 6711-6713 гг. (отмеченные особенности присущи обоим спискам); кроме того, утерян лист с окончанием статьи 6714 г. А.А. Шахма­тов указал на существование более полного и исправного списка свода 1205 г., отразившегося в составе Львовской летописи и Твер­ского сборника (Шахматов А.А. Ермолинская летопись и Ростовский владычный свод. СПб. 1904. - С. 33-48). А.А. Шахматов определил, что список отражал «первоначальную редакцию Радзивиловской летописи», продолжался до 1205 г., но сохранился лишь в сочетании с другими источниками). В дальней­шем свод 1205 г. был отредактирован и продолжен записями до 1214 г., ведшимися при дворе переяславского князя Ярослава Все­володовича - так образовался Летописец Переяславля Суздальско­го (заключительная фраза о «високосном лете» свидетельствует об окончании летописца в 6724 г., что при ультрамартовской датиров­ке указывает на 1215 г.). Сравнение Лаврентьевской летописи с Радзивиловской и Летописцем Переяславля Суздальского приводит к выводу, что сходный текст этих летописей продолжался до 1205 г. (6714 г. в ультрамартовской датировке). Вслед за окончанием об­щего источника в Лаврентьевской повторен 6714 г., но уже в мар­товском обозначении, и далее следует текст, отличающийся от Ле­тописца Переяславля Суздальского; Радзивиловская же вообще об­рывается на статье 1205 г. Поэтому можно считать, что с 1205 г. связан определенный этап в истории владимирского летописания. Вместе с тем из наблюдений А.А. Шахматова следует, что в основе Лаврентьевской лежал более ранний вариант свода 1205 г. (в Радзи­виловской и Летописце Переяславля Суздальского внесены позд­нейшие тенденциозные добавления имени Всеволода Большое Гнездо в известиях о деятельности его брата Михалка).

Для истории русского летописания важнейшее значение имеет памятник, давший начало семейству Софийской I - Новгородской IV летописей. Этот не дошедший до нашего времени свод первона­чально был датирован А.А. Шахматовым 1448 г., но впоследствии ученый признал ошибочность своих построений (под влиянием ча­стного письма А.В. Маркова). После этого свод стал называться Новгородско-Софийским, а время его создания А.А. Шахматов от­нес к 30-м гг. XV в. (ориентируясь на окончание старшей редакции Новгородской IV летописи в 1437 г.). Источником общерусских из­вестий Новгородско-Софийского свода А.А. Шахматов считал некий Владимирский полихрон 1423 г., существование которого в последнее время поставлено под сомнение (Лурье Я.С. Общерус­ские летописи XIV-XV вв. Л. 1978; однако автор неудачно реанимировал идею «свода 1448 г.»). В итоге остаются бесспорными лишь следующие соображения о характере летописного сборника, к которому восходят Со­фийская I и Новгородская IV летописи: это был явно митрополичий общерусский свод, доведенный до 1418 г. (на 1418 кончается общий текст Софийской I и Новгородской IV). Новые данные позволяют уточнить датировку свода: во-первых, ряд повестей, читающихся в составе Софийской I и Новгородской IV летописей, а следовательно читавшихся и в их общем источнике (Повести о Куликовской бит­ве, о нашествии Тохтамыша, Слово о житии и преставлении велико­го князя Дмитрия Ивановича, царя Русского, и др.), созданы Епифанием Премудрым, причем до 1419 г. (года кончины писателя); во-вторых, проявляющаяся в ряде статей свода антилитовская направ­ленность была допустима в 1415-1419 гг., в период раскола единой митрополии Киевской и всея Руси и образования на территории Ве­ликого княжества Литовского отдельной митрополии во главе с Григорием Цамблаком (Цамблак умер в 1419 г. и после этого рус­ско-литовские отношения стали нормализоваться) (Клосс Б.М. Из­бранные труды, т. 1, с. 110-124). Таким образом, митрополичий свод, явившийся источником Софийской I и Новгородской IV лето­писей, был создан около 1418-1419 гг., и его логично назвать Сво­дом митрополита Фотия.

Свод митрополита Фотия положил начало семейству Новгородско-Софийских летописей. Нас в первую очередь интересуют их пе­реработки, которые оказались на территории Великого княжества Литовского и, следовательно, могли быть доступны Длугошу в пер­вую очередь.

Признано, что в Анналах Длугоша была использована западно­русская летопись, которая привлекалась при описании событий кон­ца XIV в. Текст западнорусских летописей лучше всего представлен группой древнейших списков (Никифоровский, Супрасльский и др.). В них общерусская по содержанию летопись доведена до 1446 г. и распадается на несколько частей: до 1305 г. использована Новгород­ская IV летопись; в известиях 1305-1388 гг. представлена выборка из Троицкой летописи начала XV в.; часть 1383-1427 гг. основана на Софийской I и дополнена записями, ведшимися при дворе митропо­лита Фотия; наконец, в части 1431-1446 гг. превалируют западно­русские, а точнее - смоленские известия, что и определяет смолен­ское происхождение свода в целом. Погодное изложение завершает­ся Летописцем великих князей литовских, содержащим историю сы­новей Гедимина и доведенным до смерти Витовта.

Смоленский свод середины XV в., в котором начальная часть была основана на Новгородской IV летописи, мог быть использо­ван Длугошем не только в известиях конца XIV в., но и в первых шести книгах Анналов.

Известно несколько видов Новгородских кратких летописцев, имевших распространение на территории Великого княжества Ли­товского. А.А. Шахматов считал, что в основе Летописца епископа Павла, «Сказания летом вкратце» (примыкающего к Хождению Игнатия Смолнянина), Летописи Авраамки, первой части Рогож­ского летописца лежит сокращенная версия свода 1448 г. (Шахма­тов А.А. Обозрение, с. 231-255, 302-328). По новейшим представ­лениям в этих летописцах использован один из вариантов Новго­родской IV летописи (Клосс Б.М., Лурье Я.С. Русские летописи XI-XV вв. (Материалы для описания) // Методические рекомендации по описанию славяно-русских рукописей для Сводного каталога рукописей, хранящихся в СССР. Вып. 2. М. 1976. - С. 92). Рогожский летописец, сохранившийся в списке 40-х гг. XV в., в первой своей части (до 1283 г.) основан на Новгородском кратком летописце с предшествовавшей ему хронографической компиляци­ей, но дополнен по суздальскому источнику. Западнорусский сбор­ник епископа Павла также имеет в начале хронографическую под­борку, но сам летописец, основанный на Новгородской IV, продол­жен до 1461 г. Так называемая Летопись Авраамки (БАН Литвы, F 22-49), доведенная до 1469 г., в части до 1309 г. представляет Нов­городский краткий летописец в соединении с Сокращенным обще­русским сводом, известия 1309-1446 гг. изложены по Новгородской V летописи; летописному тексту предшествует хронографическая подборка, а в приложении помещены статьи из Комиссионного спи­ска Новгородской I летописи. Сама рукопись датируется 70-ми гг. XV в., но вплетена в сборник, составленный в Смоленске в 1495 г. (в предшествующей литературе летопись ошибочно датировалась 1495 г. и неправомерно связывалась с именем Авраамки).

Южнорусскую, вернее, Галицко-Волынскую традицию отражает Ипатьевская летопись (новейшее описание списков Ипатьевской летописи см.: Клосс Б.М. Предисловие // ПСРЛ, т. 2. М., 1998. С. E-N). Из списков летописи только Хлебниковский (XVI в.) име­ет несомненно киевское происхождение; в XVII в. Хлебниковский список положил начало новым редакциям Ипатьевской летописи.

Киевское летописание древнейшей поры в явном виде не сохра­нилось, но следы его проявляются в более поздних компиляциях. Среди них важнейшее значение имеет Московский свод 1479 г. и его южнорусский источник. Впервые А.А. Шахматов обнаружил в составе Московского свода 1479 г. (на протяжении XII в.) южнорус­ский источник, сходный с Ипатьевской летописью (Шахматов А.А. Обозрение, с. 275-281). Наблюдения А.А. Шахматова были расши­рены и уточнены А.Н. Насоновым (Насонов А.Н. Московский свод 1479 г. С. 350-385). В московском памятнике А.Н. Насонов выявил статьи южнорусского происхождения на пространстве 1118-1196 гг., но отметил, что оригинальные южнорусские известия читаются и далее: под 1210, 1212 и 1214 гг. (Там же. С. 372-373). А.Н. Насонов также установил, что южнорусская летопись была использована уже в общем оригинале Московского свода 1479 г. и Ермолинской летописи, который исследователь определил как митрополичий свод, составленный в 1464-1472 гг. Выводы А.Н. Насонова впос­ледствии были пересмотрены: 1) протограф Московского свода 1479 г. и Ермолинской летописи более правильно оценен как великокняжеский летописец; 2) Московскому своду 1479 г. предшество­вал более ранний памятник - Свод 1477 г.; 3) составители оригина­ла Ермолинской летописи пользовались не только протографом Московского свода 1479 г., но и его источниками (Киевской, Со­фийской I и Троицкой летописями), дополнительно - Сокращен­ным сводом 1472 г. В таком случае создание оригинала Ермолин­ской летописи хронологически сближается с формированием про­тографа Ермолинской и Московского свода, под которым я и по­нимаю Свод 1477 г. (Клосс Б.М., Лурье Я.С. Русские летописи, с. 103-111).

К реконструкции киевского источника Московского свода 1479 г. до сих пор не привлекалась Типографская летопись. Причиной это­му являлось ошибочное заключение А.А. Шахматова, будто в Типо­графской использован сам Московский свод 1479 г. На самом деле в Типографской читается более ранний текст (по нашему заключе­нию - Свод 1477 г.), в котором южнорусский источник сохранил черты, утраченные в Московском своде 1479 г. Целый ряд известий Типографской сходен с Ипатьевской летописью и отсутствует в Московском своде 1479 г.: под 1089 г. - упоминание юрьевского епископа Антония в сообщении об освящении Успенской церкви Печерского монастыря, под 1112 и 1113 гг. - подробности о черни­говском епископе Иоанне, под 1114 г. — о заложении Ладоги, под 1122 г. - о женитьбе Мстислава Владимировича, под 1156 г. добав­лено о митрополите Климе, под 1160 г. читаются даты вокняжения Изяслава Давыдовича и его убиения (в Московском своде пропуще­ны), под 1163 г. указано время правления митрополита Феодора, под 1164 г. подробнее рассказывается о приходе митрополита Ио­анна, под 1177 г. сообщено о судьбе плененного рязанского князя Романа (пропущено в Московском своде, но воспроизведено более точно в Ермолинской). Известия о нашествии саранчи и о земле­трясении в Киевской земле в Типографской, как и в Ипатьевской помещены под 1195 г., а в Московском своде — под 1196 г. (кроме того, Типографская ближе к Ипатьевской в написании даты собы­тия). Киевский источник Типографской летописи местами отличал­ся от Ипатьевской и содержал сведения, отсутствующие в Москов­ском своде 1479 г. и Ермолинской летописи. Так, подробнее, чем в Ипатьевской, рассказывается под 1118 г. о конфликте между Яро­славом Святополковичем и Владимиром Мономахом, под 1159 г. иначе указано место расположения у Вышгорода стоянки Рости­слава Мстиславича. Интересно сообщение 1174 г. о захвате Киева Святославом Всеволодовичем - с точной датой.

Количество текстов Московского свода 1479 г. (или его прото­графа - Свода 1477 г.), в которых заметно влияние южнорусского источника, должно быть увеличено. Напомним, что А.Н. Насонов ограничил его рамками 1118-1196 гг. Однако выясняется, что и до 1118 г. можно выявить вставки из южнорусской летописи. Так, текст статьи Московского свода 1051 г. о Печерском монастыре, основан­ной на Троицкой, подвергся правке по летописи, сходной с Ипатьев­ской. Рассказ 1074 г. о смерти Феодосия Печерского в первой поло­вине (до слов «обещася монастырем пещися») основан на Софий­ской I, а дальше - на Ипатьевской летописи. С Ипатьевской летопи­сью сходна вся статья 1086 г., под 1087 г. - известие о походе Всево­лода к Перемышлю, под 1088 г. - известие о выезде Святополка в Туров. Ближе к Ипатьевской сообщение 1089 г. об освящении Печерской церкви (лучше текст передан в Типографской). Совпадают с Ипатьевской известие Московского свода под 1101 г. о заложении Владимиром Мономахом Богородицкой церкви в Смоленске, под 1102 г. - о рождении у Мономаха сына Андрея, под 1111 г. - о смер­ти черниговского епископа Иоанна (в Типографской известие пере­несено под 1112 г. и добавлено, что «сеи же Иоан лежа болен на сво­ей епископьи лет 25, не могии служити»), под 1112 г. - о походе Яро­слава Святополковича на ятвягов и женитьбе его на дочери Мсти­слава Владимировича, о поставлении Феоктиста черниговским епи­скопом (в Типографской известие перенесено в статью 1113 г. и до­бавлено: «И рад бе князь Давыд и вси людие и жадаху епископли службы»). Как уже говорилось, в Типографской под 1114 г. подроб­нее сказано о заложении Ладоги («камением на приспе»). Из летопи­си, сходной с Ипатьевской, выписана также вся статья 1117 г.

Очевидно, что в основе южнорусского источника, использован­ного в Московском своде 1479 г. (точнее — в Своде 1477 г.), лежал Киевский свод 1198 г. Но южнорусские статьи Московского памят­ника не ограничиваются XII веком. Известие 1200 г. о смерти чер­ниговского князя Ярослава заимствовано из Троицкой, а отчество («Всеволодич») добавлено из летописи типа Ипатьевской (где чи­тается под 1198 г.). Под 1205 г. в Московском своде помещено юж­норусское известие: «Рюрик отда Белгород Олговичем, Олговичи же посадиша в нем брата своего Глеба». Ряд сообщений связан с ис­торией Галицкого княжества: 1208 г. - об изгнании венграми из Галича Владимира Игоревича и посажении там его брата Романа; 1210 г. - об изгнании из Галича Романа Игоревича, вокняжении Ростислава Рюриковича, а затем Романа «с братом»; 1211 г. - о за­хвате Галича венграми и казни троих Игоревичей. Под 1212 г. чи­тается рассказ о походе смоленских и иных князей на Киев, вокня­жении на киевском столе Мстислава Романовича Смоленского. Под 1214 г. читаются подробности о вокняжении в Галиче венгер­ского королевича, о замене православного духовенства католичес­ким, о приходе в Галич торопецкого князя Мстислава Мстиславича «просити себе Галича» у короля. Под 1218 г. упомянуто о кончине Ростислава Рюриковича и Константина Давыдовича — князей из смоленского «племени». Следующие известия возвращают нас к судьбе Галича: 1219 г. - об изгнании из Галича Мстислава Мстисла­вича и посажении там венгерского королевича; 1220 г. - об отражении набега Литвы на Черниговское княжество, о походе на Га­лич Мстислава Романовича Киевского и Мстислава Мстиславича; 1228 г. - о болезни Мстислава Мстиславича на пути из Галича в Ки­ев и его смерти.

Многие из указанных известий были выделены ещё А.А. Шах­матовым, но ученый считал, что они содержались в «древней Вла­димирской летописи», поскольку однородные им сообщения име­ются в Лаврентьевской (Шахматов А.А. Обозрение, с. 274-275). А.Н. Насонов, как говорилось выше, охарактеризовал некоторые известия как южнорусские, отличающиеся от Ипатьевской летопи­си. Владимирских сводчиков, конечно, волновали события в Юж­ной Руси, но у них были свои источники информации, которую они трактовали с учетом интересов владимирских князей и их родствен­ных связей с южнорусскими княжескими домами.

Таким образом, южнорусский источник, отразившийся в Мос­ковском своде 1479 г. и родственных памятниках, в композицион­ном отношении выглядел следующим образом: в основание его был положен Киевский летописный свод 1198 г. (причем редакция его отличалась от Ипатьевской летописи), продолженный на протяже­нии первой трети XIII в. известиями о событиях главным образом на Киевщине и Галицком княжестве, в которых ведущую роль игра­ли представители смоленского княжеского дома.

Б итоге можно констатировать, что в Смоленске в середине XV в. сосредоточилось значительное количество летописных материа­лов: Радзивиловская летопись (в ее протографе), Смоленский свод 1446 г., основанный в свою очередь на Новгородской IV и Софий­ской I летописях, Краткие новгородские летописцы и, наконец, Южнорусский свод, положивший в свое основание Киевскую лето­пись 1198 г. и продолживший ее известиями примерно до первой трети XIII в. Перечисленные летописные памятники вполне могли быть доступны Длугошу. Определение источников Анналов помо­жет проверить высказанную гипотезу.

До середины XII в. основным источником Длугоша служила юж­норусская летопись, сходная с Ипатьевской. Хотя из-за краткости текста характер источника не всегда можно оценить с достаточной точностью, однако удается определить, что статья 1033 г. Анналов заимствована из летописи типа Ипатьевской, с которой совпадает именование Ярослава Мудрого «единовластием» (в Лаврентьев­ской, Софийской I, Новгородской IV читается «самовластец», в Радзивиловской – «самодержец»). Под 1089 г. нашествие саранчи дати­ровано у Длугоша 28 августа - как в Ипатьевской (в Лаврентьев­ской - "28" без указания месяца, в Радзивиловской дата отсутству­ет, в Троицкой и Московском своде 1479 г. - 28 мая). Под 1094 г. сказано, что Василько ослеплен в Звенигороде - как в Ипатьев­ской, а по версии Лаврентьевской, Радзивиловской, Софийской I, Московского свода - в Белгороде. Известие 1112 г. (у Длугоша - под 1111 г. - Ред.) о победе русских князей над половцами у Длугоша содержит фразу («возложив всю надежду на Бога и ангелов Его»), которая находит соответствие лишь в Ипатьевской летопи­си. Из Ипатьевской же выписаны известия о походе Ярослава Святополковича на ятвягов, его женитьбе на дочери Мстислава Влади­мировича с точной датой (кстати, дата опущена в Московском сво­де 1479 г.). Рассказ 1117 г. о борьбе Владимира Мономаха с Яросла­вом Святополковичем соответствует Ипатьевской, но не совпадает с ней полностью: заключительная фраза – «многими речами наста­вив и наказав Ярослава» - ближе к тексту Лаврентьевской и Радзивиловской («сварився на нь много»). Отсюда следует, что в распоря­жении Длугоша находилась особая редакция южнорусской летопи­си, отличная от Ипатьевской. Под 1118 г. читается продолжение рассказа о столкновении Мономаха с Ярославом - сообщение пред­ставляет собой особую версию южнорусской летописи, по-разному отразившейся в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях. Тот же источник под 1123 г. повествует о походе Ярослава и его гибели. Цикл местных известий, связанных с судьбой Володаря Перемышльского и его сыновей, читается в Анналах под 1122, 1124-1127 гг. Следует обратить внимание, что известие 1126 г. о смерти Володаря дополняется сообщениями о смерти Мономаха и вокняжении в Киеве Мстислава Владимировича, извлеченными скорее всего из летописи типа Ипатьевской. К этому склоняет ошибка у Длугоша в дате кончины Мономаха (10 мая), которую легче допус­тить, исходя из написания Ипатьевской («маия в девятыи на де­сять»), чем Лаврентьевской («мая в 19 день»).

Обратим внимание, что отмеченные заимствования из южнорус­ской летописи под 1033, 1089, 1094, 1112, 1117, 1118, 1122, 1124-1127 гг. находятся в первоначальном слое "автографа" Длугоша, да­тируемом 1463-1464 гг. (лишь статья 1123 г. оказалась в тетради, переписанной в конце 60-х гг. XV в.).

Влияние летописи типа Ипатьевской можно усмотреть ещё в статьях Анналов под 1164 г. (смерть Юрия Долгорукого, вокняжение в Киеве Изяслава Давидовича) и 1194 г. в рассказе о разгроме половцев коалицией южных князей (в перечислении князей Влади­мир Глебович упомянут пятым, в то время как в Лаврентьевской и Радзивиловской перяславский князь стоит третьим, а его роль в разгроме половцев представлена решающей).

В освещении Длугошем событий первой трети XIII в. ощутимо пользование источником, проявлявшим особый интерес к деятель­ности представителей смоленского княжеского дома (большинство известий не находит аналогий в русских летописях): под 1207 г. чи­тается известие о походе Владимира Рюриковича со смоленскими дружинами на Литву, под 1207-1209 гг. помещено описание борьбы за Галич с участием Мстислава Мстиславича (Удалого), Владимира Рюриковича, Ростислава Давыдовича и Ростислава Мстиславича, под 1216 г. включено известие о разгроме Мстиславом Давыдовичем со смолянами литовцев у Полоцка, под 1218 г. - о смерти Мсти­слава Удалого и его погребении в Киеве, о походе на Каменец чер­ниговских и смоленских князей.

Оценивая южнорусский источник Анналов, необходимо отме­тить его однотипность с южнорусским источником Московского свода 1479 г. и сходных с ним памятников: в основу его также поло­жен Киевский свод 1198 г. особой редакции (отличной от Ипатьев­ской летописи), события же первой трети XIII в. освещены с акцен­том на деятельность представителей смоленского княжеского рода. Не исключено, что окончательное редактирование летописный свод получил именно в Смоленске.

На всем протяжении Анналов до начала XIII в. заметна цепь из­вестий, аналогичных Лаврентьевской летописи (и сходным с нею). Специфика источника начинает явно проявляться с середины XII в. Так, под 1154 г. говорится о борьбе Изяслава Мстиславича с Владимирком Галицким, о походе Юрия Долгорукого на Чернигов. Но ес­ли по Лаврентьевской Юрий пошел «с ростовци и с суждалци и с рязанци», то в Радзивиловской «рязанци» отсутствуют - как и в Анна­лах Длугоша. С Радзивиловской сближается рассказ 1156 г. о борь­бе Изяслава Мстиславича с Ярославом Галицким: по Лаврентьев­ской битва произошла на реке «Сьрт», в Радзивиловской (как и у Длугоша) - на реке Серет. К тому же источнику следует отнести из­вестия 1158 г. (смерть Изяслава Мстиславича, борьба за киевский стол), 1159 г. (борьба Юрия Долгорукого с Мстиславом Изяслави­чем - хотя в списках Радзивиловском и Московско-Академическом под 6663 г. большой пропуск, но его нет в списке, отразившемся в Львовской летописи), 1162 г. (поход Юрия Долгорукого на Влади­мир), 1167 г. (изгнание Изяслава Давыдовича и вокняжение в Кие­ве Ростислава Мстиславича), 1170 г. (взятие Киева объединенной коалицией князей), 1172 г. (отражение Михалком Юрьевичем набе­га половцев), 1173 г. (смерть Глеба Юрьевича, занятие великокня­жеского стола Романом Ростиславичем и Ярославом Изяславичем), 1179 г. (нападение на Киев Святослава Черниговского), 1184 г. (смерть Михалка Юрьевича, борьба Всеволода с ростовскими и ря­занскими князьями; основа рассказа взята из Радзивиловской, но окончание - об ослеплении рязанских князей - из Софийской I ле­тописи)*, 1202 г. (взятие Киева Рюриком Ростиславичем с половца­ми; в Лаврентьевской - пропуск), 1205 г. (поход южных князей на половцев, битва Ольговичей с Литвой, вокняжение в Киеве Рости­слава Рюриковича - все эти известия извлечены из статьи 1205 г. Радзивиловской летописи, в Лаврентьевской — пропуск, Троицкая датирует их 1203 г.).

________________________________

*Отметим ошибку Ю.А. Лимонова, считавшего сообщение 1184 г. близким к тексту Московского свода 1479 г. (Лимонов Ю.А. Культурные связи, с. 78). Между тем рассказ Длугоша входит в первоначальный состав "автографа", да­тируемый 1463-1464 гг.

Наличие в тексте Анналов характерных чтений Радзивилов­ской летописи, окончание источника на 1205 г. - на том годе, где оканчивается и Радзивиловская, убеждают в том, что в распоря­жении Длугоша в том или ином виде имелась Радзивиловская ле­топись (но не в том списке, который можно произвести из прото­графов Кенигсбергского и Московско-Академического). Кенигсбергский список имеет явные признаки смоленского происхожде­ния, поэтому можно предполагать западнорусское происхождение и того списка Радзивиловской летописи, который был использо­ван Длугошем.

Помимо Радзивиловской летописи и южнорусского источника, в тексте Анналов имеются отдельные чтения и целые известия, при­сущие Новгородско-Софийским летописям. Влияние этой группы летописей проявляется в известии, что древний Рюрик получил стол в Новгороде (в Лаврентьевской - пропуск, в Ипатьевской и Радзивиловской - в Ладоге); под 992 г. порядок перечисления сыно­вей князя Владимира (Святополк назван выше Ярослава) совпадает с Софийской I; под 1008 г. утверждается, что Болеслав увел из Ки­ева сестер Ярослава - Предславу и Мстиславу (Предслава упомина­ется лишь в Софийской I и Новгородской IV); под 1051 г. в расска­зе о разделе княжений между сыновьями Ярослава сообщается о выделении Игорю города Владимира (об этом читаем в Софийской I и Новгородской IV); под 1206 г. повесть о Липицкой битве излага­ется по Софийской I и Новгородской IV летописям (характерно в этом смысле приведенное число убитых в сражении — десять тысяч, в отличие от данных Новгородской I — «бещисльное число»); извес­тие 1207 г. о междоусобице среди рязанских князей совпадает с Со­фийской I, но дополнено по Новгородской I летописи.

Характер источника отчетливо проявляется в статье 1212 г. о Калкской битве (известие переписано в составе XX тетради в конце 60-х гг. XV в.). В свое время А.А. Шахматов, анализируя текст сооб­щения, обнаружил, что часть известий совпадает с Ипатьевской ле­тописью (войска соединяются у «Протолчи»), другие - с Новгород­ской I (при отступлении половцев смешались ряды русских полков) и Софийской I (бегство Мстислава Удалого). Из этого А.А. Шахма­тов сделал вывод, что источником Анналов Длугоша являлся гипо­тетический свод 1423 (Шахматов А.Л. Разыскания, с. 344-345). Ду­маю, что заключение А.А. Шахматова было ошибочным, и не толь­ко потому, что существование общерусского посредника у Новгородско-Софийских летописей теперь отрицается. Протограф Нов­городской IV и Софийской I - Свод митрополита Фотия - в расска­зе о Калкской битве представлял собой компиляцию из трех источ­ников: Ипатьевской, Новгородской I и Троицкой летописей. Эта комбинация наиболее точно отражена в Софийской I, Новгородская IV летопись отошла от общего оригинала: в ней текст сокращен и переделан. В рассказе Длугоша присутствуют первоначальные чте­ния, характерные для Софийской I (подтверждаемые ее источника­ми): с Софийской I и Ипатьевской совпадают известия о встрече войск на Днепре «у Протолчи» и что такого поражения, как на Кал­ке, «никогда не видывали и не слыхивали в Русских землях» (в Со­фийской I и Ипатьевской – «бысть победа на вси князи рустии, акы же не бывала от начала Руской земли никогда же»); с Софийской I и Новгородской I совпадают известия, что бегство половцев смешало порядки русских войск, что Мстислав Мстиславич при отступлении велел «иссечь корабли» (но в Новгородской I: «отрея от берега лодье», а в Софийской I: «сещи и отринути от брега»). Кроме того, сов­падают известия Длугоша и Софийской I об участии в битве на Кал­ке Владимира Рюриковича, его бегстве с поля сражения, о занятии им впоследствии киевского стола (Новгородская IV, как и Новго­родская I, об участии в битве Владимира Рюриковича не знает, хотя о вокняжении его в Киеве сообщает). В Анналах читается также из­вестие, что половцы убивали отступавших русских: «всадников — ради коней, пеших - ради одежды». Известие отсутствует в Софий­ской I и Новгородской IV, но имеется в Новгородской I («иных половци побита ис коня, а иного ис порта»); данный пример мог бы свидетельствовать, что в распоряжении Длугоша имелся сам Свод митрополита Фотия, но такому предположению противоречат иные факты.

В рассказе Длугоша о Калкской битве находятся явно вторич­ные чтения, присущие только Новгородской IV летописи. Так, в Новгородской IV имеется не находящее соответствия в источниках (и даже им противоречащее) известие, что русские дружины двига­лись к реке Калке 17 дней; у Длугоша читаем: татары «в семнадца­тый день» нападают на русских и половцев. Новгородская IV лето­пись заключает рассказ следующим образом: «То первое нахожение татарьское на Русь», соответственно у Длугоша: «То было первое поражение, которое русские потерпели от татар».

Поэтому я придерживаюсь мнения, что источником Длугоша в рассказе о Калкской битве служила Софийская I летопись, допол­ненная по Новгородской IV и Новгородской I (кстати, все эти лето­писи имелись в распоряжении смоленских сводчиков).

С Софийской I летописью сходны еще известия Длугоша 1216 г. - о походе Ярослава Всеволодовича на Литву и о гибели в сражении Давыда Торопецкого, 1228 г. - о Батыевом нашествии на Владимиро-Суздальское княжество и 1230 г. - о разорении татарами Смоленска и Чернигова. Тексты сообщений очень краткие, чтобы определенно высказываться о характере использованного летописного источни­ка. Но фраза под 1229 г., что население «попряталось в болотистые, непроходимые и лесные места», находит соответствие в Житии Ми­хаила Черниговского в составе Софийской I летописи: «крыяхуся в пещерах и в горах и в лесех» (ПСРЛ. Т. 5. Вып. 1. Л., 1925. С. 231). В Лаврентьевской, Троицкой и Новгородской IV Жития Михаила Черниговского не имеется, поэтому с известным основанием можно считать, что источником Длугоша служила Софийская I летопись.

Статья 1229 г. Анналов позволяет ответить на вопрос о проис­хождении источника Длугоша. В ней говорится о нападении татар «на Смоленскую и Черниговскую землю». В летописях о разорении Смоленска ничего не сообщается, подробностей не содержится и в самих Анналах Длугоша. Следовательно, вставка о Смоленске при­надлежит составителю того летописного свода, который оказался в распоряжении Длугоша. Обратим еще внимание, что в рассказе о Калкской битве в перечислении имен князей употреблена та же формула — «князья Черниговские и Смоленские», что подтверждает наличие в составе одного источника статей о Калкской битве и Батыевом нашествии. Итак, можно говорить о смоленском происхож­дении летописного свода, бывшего в руках у Длугоша.

Есть основания полагать, что Радзивиловская летопись (подра­зумевается ее список, отличный от Кенигсбергского и Московско-Академического) и Софийская I были объединены уже в составе одного свода. Об этом свидетельствует комбинация чтений обеих летописей в упоминавшейся статье 1184 г. В таком случае нахожде­ние в одном своде Радзивиловской летописи 1205 г. и Софийской I, обрывавшей изложение на рассказе о Батыевом нашествии, явля­ется далеко не случайным: подобное сочетание источников харак­терно для Московско-Академической летописи, где в основание по­ложена Радзивиловская, после чего читается фрагмент Софийской I, заканчивающийся статьей 1238 г., т.е. повествованием о Батыевом нашествии!

Итак, проведенное исследование показало, что в распоряжении Длугоша имелись две русские летописи: одна представляла Юж­норусский свод первой трети XIII в., отредактированный в интере­сах смоленского княжеского дома, другим источником являлся Смоленский летописный свод, в основание которого были поло­жены Радзивиловская (в раннем списке) и Софийская I летописи (последняя была также дополнена по Новгородской IV и Новго­родской I). Обратим внимание, что уже первоначальный состав Анналов, датируемый 1463-1464 гг., содержал в себе данные рус­ских источников, но в тетрадях, переписанных в конце 60-х гг. XV в., могли содержаться дополнительные включения из рассмотренных источников.