Раздел третий Государство

§ 257

Государство есть действительность нравственной идеи – нравственный дух как очевидная, самой себе ясная, субстанциальная воля, которая мыслит и знает себя и выполняет то, что она знает и поскольку она это знает. В нравах она имеет свое непосредственное существование, а в самосознании единичного человека, его знании и деятельности – свое опосредованное существование, равно как самосознание единичного человека посредством умонастроения имеет в нем как в своей сущности, цели и продукте своей деятельности свою субстанциальную свободу...

§ 258

Государство как действительность субстанциальной воли, которой оно обладает в возведенном в свою всеобщность особенном самосознании, есть в себе и для себя разумное. Это субстанциальное единство есть абсолютная, неподвижная самоцель, в которой свобода достигает своего высшего права, и эта самоцель обладает высшим правом по отношению к единичным людям, чья высшая обязанность состоит в том, чтобы быть членами государства.

Примечание. Если смешивать государство с гражданским обществом и полагать его назначение в обеспечении и защите собственности и личной свободы, то интерес единичных людей как таковых оказывается последней целью, для которой они соединены, а из этого следует также, что в зависимости от своего желания можно быть или не быть членом государства. Однако на самом деле отношение государства к индивиду совсем иное; поскольку оно есть объективный дух, сам индивид обладает объективностью, истиной и нравственностью лишь постольку, поскольку он член государства. Объединение как таковое есть само истинное содержание и цель, и назначение индивидов состоит в том, чтобы вести всеобщую жизнь; их дальнейшее особенное удовлетворение, деятельность, характер поведения имеют своей исходной точкой и результатом это субстанциальное и общезначимое...

Прибавление. Государство в себе и для себя есть нравственное целое, осуществление свободы, и абсолютная цель разума состоит в том, чтобы свобода действительно была. Государство есть дух, пребывающий в мире и реализующийся в нем сознательно, тогда как в природе он получает действительность только как иное себя, как дремлющий дух. Лишь как наличный в сознании, знающий самого себя в качестве существующего предмета, он есть государство.

А. де Токвиль (1805–1859)

Алексис де Токвиль – французский правовед и политолог – родился в аристократической семье, но с пяти лет воспитывался в католическом колледже. В двадцать лет окончил юридический факультет Сорбонны и несколько лет прослужил судьей – аудитором в Версале. В 1831 г. отправился в Америку, чтобы своими глазами убедиться, что дает демократия и республиканский строй личности, обществу и государству. Результатом этой поездки стало знаменитое исследование «Демократия в Америке» (1835), прославившее де Токвиля в Новом и Старом Свете. Вершиной его политической карьеры стал пост министра иностранных дел в кабинете, сформированном в результате победы на выборах Луи Бонапарта. Политические взгляды де Токвиля можно охарактеризовать как либерально-республиканские, ведь после провозглашения Луи Бонапартом империи он немедленно ушел в отставку. Токвиль возвратился к научной деятельности. Он взялся за свою вторую большую книгу – «Старый режим и революция», закончить которую помешала смерть.

Демократия в Америке[24]

Глава VIII. Что сдерживает тиранию большинства в Соединенных Штатах?

Отсутствие административной централизации

Большинство не может все делать само. Его суверенную волю в общинах и округах выполняют должностные лица.

Ранее я выделил два вида централизации: правительственную и административную.

В Америке существует только первая, вторая несвойственна этой стране.

Если бы американская государственная власть имела в своем распоряжении оба вида правления и к своему праву всем командовать присоединила бы способность и привычку все исполнять самой; если бы, установив общие принципы правления, она стала вникать в детали его осуществления в жизни и, определив главные нужды страны, дошла бы до ограничения индивидуальных интересов, тогда свобода была бы вскоре изгнана из Нового Света.

Но в Соединенных Штатах большинство, у которого часто вкусы и наклонности деспота, пока не владеет самыми совершенными средствами тирании.

Американское правительство всегда занималось только небольшим количеством тех внутренних проблем своих республик, значимость которых привлекала его внимание. Оно никогда не пыталось вмешиваться во второстепенные дела своих штатов. У него даже и намерения такого не было. Большинство, став почти абсолютным, не увеличило функций центральной власти, оно лишь сделало ее всемогущей в пределах отведенной ей сферы деятельности. Деспотизм может быть крайне тяжелым, но он не может распространяться на всех...

О законности в Соединенных Штатах и как она служит противовесом демократии

Когда познакомишься с американским обществом, изучишь его законы, то видишь, что власть, данная здесь законоведам, их влияние на правительство служат сегодня самой мощной преградой нарушениям демократии. Это, на мой взгляд, является следствием какой-то общей причины, которую полезно рассмотреть, ибо она может снова появиться в каком-нибудь другом месте. <...>

В Соединенных Штатах законоведы не представляют собой силы, внушающей страх, их едва замечают, у них нет собственного знамени, они легко приспосабливаются к требованиям времени, не сопротивляясь, подчиняются всем изменениям социальной структуры страны. А между тем они проникают во все слои общества, обволакивают его полностью, работают изнутри, воздействуют на него помимо его воли. И все кончается тем, что они лепят это общество в соответствии со своими намерениями.

Джон Стюарт Милль

О свободе

Свобода и авторитет

Борьба свободы с Властью – наиболее заметная черта известной нам истории,
особенно в Греции, Риме и Англии. В старое время это был спор подданных и правительства. Под свободой разумелась защита от тирании правителей. Правители (кроме некоторых демократий в Греции) были поставлены в неиз-бежно антагонистическую позицию по отношению к народу. Власть счита-лась необходимым, но и весьма опасным оружием, которое можно обратить как против внешнего врага, так и против подданных. Следовательно, нужно ограничить власть правителя над обществом, и это ограничение и есть то, что мыслится под свободой. Ее можно достичь двумя путями. Во-первых, при-знанием некоторых прав. Во-вторых, установлением конституционных огра-ничений. Однако приходит время, когда подданные уже не думают, что неза-висимая власть правителей, противоречащая интересам людей, – закон при-роды. Они предпочитают рассматривать правителей как уполномоченных, которых можно отозвать. Постепенно это новое требование выборной и огра-ниченной во времени власти становится целью народной партии. Нужно, что-бы правители были из народа, чтобы их интересы и воля совпадали с народ-ными.
Правителю, по-настоящему подотчетному, должным образом смещаемому, можно доверить власть. Это будет власть народа, лишь сконцентрированная в форме, удобной для исполнения. Таково мнение, а вернее, чувство, обыч-ное для теперешних либералов в Англии и, видимо, доминирующее на континенте. Демократические республики заняли большую часть планеты, и выборное и ответственное правительство оказалось предметом анализа и критики как реальный факт. Теперь видно, что слова “самоуправление”, “власть народа” не выражают подлинной свободы. Народ может захотеть подавить часть своих сограждан, и нужно защититься от этого, как от любого злоупотребления властью. Итак, ограничение власти правительства не теряет своего значения и тогда, когда носители власти подотчетны обществу (то есть сильнейшей его части).
Сперва тирании большинства опасались (и до сих пор опасаются) главным образом, когда она проявляется в действиях властей. Но мыслящие люди по-няли, что общество само по себе тирания, тирания коллектива над отдельны-ми личностями, и возможность угнетать не ограничивается действиями чиновников. Общество вводит свои законы, и, если они неверны или вообще касаются вещей, в которые обществу нечего вмешиваться, возникает тирания куда сильнее любых политических репрессий, и хоть дело не доходит до крайностей, но ускользнуть от наказаний труднее, они проникают в детали жизни гораздо глубже и порабощают саму душу. Законов против тирании чиновников недостаточно; нужна защита от тирании господствующих мнений и чувств, от стремления общества навязать свои идеи как правила поведения.Хотя эту мысль вряд ли оспорят в общем, однако на практике еще не выяснено, как соотносятся индивидуальная независимость и общест-венный контроль. Значит, нужно установить правила поведения: сначала законы, затем – взгляды на то, что не попадает под их действие. Нет двух поколений, да и двух народов, где бы взгляды на эти правила совпадали, и решения одних поразительны для других. Однако любой народ, любая эпоха не подозревают, что их правила можно оспорить. Они кажутся очевидными и оправданными. Такова общая иллюзия – один из примеров магической
силы привычки, которая не только “вторая натура” (по пословице), но и постоянно принимается за первую.
Эффект обычая не допускает сомнений в правилах поведения, потому что считается излишним объяснять обычай. Доказывать его необходимость не нужно ни другим, ни себе. Люди верят, что их чувства в данном случае сильнее логики, и доводы ни к чему. Руководит ими принцип, что “каждый должен поступать, как я и мои друзья, одобряющие мое поведение”. Для собственных пристрастий рядового человека такая поддержка – довод не только достаточный, но и единственный, определяющий его взгляды. Суждения о том, что хорошо и что плохо, зависят от многих причин.
Иногда это разум, иногда суеверие и предрассудки; часто социальные симпатии, нередко – антиобщественные чувства: зависть, ревность, спесь, презрение; но большей частью страх за себя и желание пробиться – эгоизм, законный или незаконный.
Мораль страны исходит из интересов класса, который в данное время на подъеме. Зато когда прежде господствовавший класс теряет свою власть, мораль общества часто преисполняется нетерпеливым отвращением к нему. Другой решающий принцип правил поведения, навязанный законом или общественным мнением, – рабское преклонение перед предполагаемым превосходством господ. Единственный случай, когда идея была воспринята из принципа, из высших соображений, и, за редким исключением, поддержи-валась всеми, это – религиозная вера; что являет самый поразительный при-мер ущербности человеческого разума, ибо в религиозной ненависти искрен-него фанатика всего яснее обнажается слепое чувство.
Протестанты точно так же, как католическая церковь, иго которой они сбро-сили, не желали допустить разницу в верованиях. Но когда полной победы никто не одержал и каждой секте пришлось ограничиться сохранением уже занятых позиций, меньшинство повсюду должно было просить разрешения верить по-своему. Именно на этом поле битвы права меньшинства были принципиально утверждены и отвергнуты притязания общества управлять диссидентами. Великие писатели, которым мир обязан религиозной терпи-мостью, определяли свободу совести как неоспоримое право. Но на практи-ке религиозная свобода вряд ли реализуется, кроме разве случаев, когда
люди равнодушны к религии и не хотят смущать свой покой теологическими
раздорами. Там, где чувства большинства искренни и сильны, оно продолжа-ет требовать подчинения меньшинства.
Цель этого эссе – заявить принцип, который должен управлять всеми отношениями общества к личности – независимо от того, используются ли точно установленные законы или моральное принуждение общественного мнения. Принцип этот прост: единственное оправдание вмешательства в свободу действий любого человека – самозащита, предотвращение вреда, который может быть нанесен другим. Собственное благо человека, физичес-кое или моральное, не может стать поводом для вмешательства, коллективно-го или индивидуального. Не следует заставлять его делать что-либо или тер-петь что-то из-за того, что по мнению общества так будет умнее и справедли-вее. Можно увещевать, уговаривать, упрекать, но не принуждать и не угро-жать. Чтобы оправдать вмешательство, нужно выяснить, причинит ли его
поведение кому-нибудь вред. Человек ответственен только за ту часть своего
поведения, которая касается других. В остальном – абсолютно независим. Над собой, своим телом и душой личность суверенна.
Вряд ли нужно говорить, что это относится лишь к взрослым. Тех, что все еще нуждаются в заботах других, следует защищать и от собственных дейст-вий. По этой же причине оставим в стороне отсталые народы, где сам период можно считать несовершеннолетием. Деспотизм – законный метод управлять варварами, если цель благая и действительно достигается. Свобода в принципе неприменима к обществу, предшествующему эпохе, где можно спокойно совершенствоваться путем свободных и равных дискуссий.
Я рассматриваю полезность как окончательный довод в вопросах этики, но
полезность в широком смысле, основанную на постоянных интересах челове-ка. Эти интересы должны подчинять индивидуальные порывы внешнему контролю, только если действия личности задевают посторонних. Причинившего вред другим следует наказать по закону или, если это непри-ложимо, наказать общим порицанием. Есть также множество действий, при-носящих общую пользу, и к ним общество вправе принудить – к свидетель-ским показаниям, участию в обороне и другим делам. Есть и некоторые ин-дивидуальные акты – спасение погибающих, защита беззащитных от насиль-ника, совершать которые человек обязан, и за бездействие он ответственен
(причинить зло другим можно и бездействием). Правда, последний случай требует принуждения более осторожного. Быть в ответе за содеянное зло – правило, отвечать за то, что не помешал злу, – исключение. Но есть область, в которой общество заинтересовано лишь косвенно, – та часть жизни, что касается лишь тебя самого, а если задевает прочих, то лишь с их доброволь-ного и добытого без обмана согласия. Во-первых, это внутреннее царство сознания, требующее свободы в самом понятном смысле; свобода мыслей и чувств; абсолютная свобода мнения по всем предметам. Свобода изъявления и опубликования мнений может показаться подпадающей под другой прин-цип, так как задевает прочих, но будучи почти столь же важной, как свобода мысли, по сути, неотъемлема от нее. Во-вторых, свобода вкусов и занятий, возможность строить жизнь в соответствии своему характеру; делать то, что нравится. В-третьих, из такой свободы каждого следует, в тех же пределах, свобода групп, свобода объединения для любых целей, лишь бы не вредили
остальным (предполагается, что объединение добровольное и без обмана).

Какова бы ни была форма правления, общество, где эти свободы не уважа-ют, не является свободным. Каждый – страж своего здоровья – умственного и физического. Человечество больше выиграет, позволяя людям жить по-свое-му, чем принуждая жить “как надо” с точки зрения остальных.
Хотя эта мысль ничуть не нова и некоторым покажется трюизмом, она проти-воречит существующей практике. Общество изо всех сил старается заставить людей применяться к его взглядам. Прежние социумы считали себя вправе регулировать все детали частной жизни, утверждая, что в крошечной респуб-лике, которой постоянно угрожают вторжения и мятежи, даже в краткие про-межутки отдыха нельзя позволить себе целительный эффект свободы. В со-временном мире огромных государств невозможно столь глубокое вмеша-тельство закона в частную жизнь; но машина моральных репрессий казнит отклонения от господствующего мнения еще сильнее.
Религия, самый мощный из элементов, формирующих мораль, почти всегда
руководствовалась или амбицией иерархии, пытающейся контролировать все стороны поведения, или духом пуританства.
В мире вообще растет стремление увеличить власть над личностью, поскольку все перемены стремятся усилить общество и ослабить личность. Это – не случайное зло, которое само собой исчезает, – наоборот, оно будет расти. Желание и правителей, и граждан навязать свои взгляды и пристрас-тия так энергично поддерживается свойствами человеческой натуры (у одних лучшими, у других худшими), что его вряд ли сдерживает что-либо, кроме недостатка власти.