Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Издание Общества Распространения Русской Национальной и Патриотической Литературы

Белград 1939

От Комитета по изданию истории царствования
Императора НИКОЛАЯ II.

Выпуская настоящий исторический труд С. С. Ольденбурга, Комитет по изданию Истории Царствования Императора Николая II видит в нем достойный памятник последнему Русскому Царю. Пусть по этой книге новые русские поколения знакомятся с прошлым своей Родины и с полной беспристрастностью отнесутся к Тому, Кто стоял на голову выше своих современников и Кого, увы, русские люди не сумели во время оценить и, сплотившись вокруг Трона, отстоять свою Родину от тех страшных и гибельных потрясений, свидетелями коих Господь судил нам быть.

Пусть эта книга станет настольной у каждого русского человека, счищающего себя русским и болеющего о своей Родине.

Всем Высоким Покровителям, Правительствам, организациям, воинским частям и отдельным жертвователям, содействовавшим выходу Истории, глубокая благодарность, равно, как и автору, вложившему в нее столько души, труда и таланта.

 

 

Председатель Комитета Князь Никита Александрович.

 

Заместитель Председателя П. Скаржинский.

 

 

Члены Комитета:

 

Д. Абрамович. А. Н. Крупенский.

Г.-л. И. Барбович. А. фон Лампе.

М. Бодиско. Ген. Драг. Милутинович.

Ген. Ст. Бошкович. А. Мясоедов.

Е. Брант. Нестор Арх. Камчат. и Сеульский.

Бар. С. Буксгевден. С. Новаков.

В. Буцкой. Ал. Пильц.

Проф. Ф. Вербицкий. А. П. Половцев.

Викентий Еп. Банатский. Проф. Г. Рейн.

Виктор Apxиеп. Кит. и Пекинский. Кн. М. Святополк-Мирская.

Г.-л. Витковский. Вл. Стефанович.

Г.-л. Выгорницкий. Н. Тальберг.

Кн. М. Горчаковю. Гр. Д. С. Шереметев.

Бар. Г. Гревениц. Бар. Р. Штакельберг.

Петр Жильяр. А. фон-Штубендорф.

Проф. М. Зызыкин. Кн. 3. Юсупова.

И. Котляревский.

 

Управляющий Делами М. Павлович.

Казначей С. Кондратьев.

Секретарь Г. Любарский.

 

 

За время работы Комитета скончались нижеследующие его члены: А. К. Байов, П. Л. Барк, В. И. Гурко, Д. В. Ден, М. К. Дитерихс, А. А. Катенин, X. П. Кристи, Св. Кн. А. П. Ливен, В. В. Муравьев-Апостол-Коробьин и М. М. Ненадич.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Самодержавное Правление

1894—1904.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Манифест о восшествии Государя на престол. — Оценка царствования Императора Александра III (В. О. Ключевский, К. П. Победоносцев). — Общее положение в 1894 г.

Российская Империя. — Царская власть. — Чиновничество. — Тенденции правящих кругов: «демофильская» и «аристократическая». — Внешняя политика и франко-русский союз.

Армия. — Флот. — Местное самоуправление. — Финляндия. — Печать и цензура. — Мягкость законов и суда. — Культурный уровень. — Литература к началу 90-х годов. — Искусство.

Положение сельского хозяйства. — Рост промышленности. — Постройка жел. дорог; Великий Сибирский путь. — Бюджет. — Внешняя торговля.

Рознь между властью и образованным обществом. — Отзыв К. Н. Леонтьева.

 

 

«Богу Всемогущему угодно было в неисповедимых путях своих прервать драгоценную жизнь горячо любимого Родителя Нашего, Государя Императора Александра Александровича. Тяжкая болезнь не уступила ни лечению, ни благодатному климату Крыма, и 20 Октября Он скончался в Ливадии, окруженный Августейшей Семьей Своей, на руках Ея Императорскаго Величества Государыни Императрицы и Наших.

«Горя Нашего не выразить словами, но его поймет каждое русское сердце, и Мы верим, что не будет места в обширном Государств Нашем, где бы не пролились горячая слезы по Государю, безвременно отошедшему в вечность и оставившему родную землю, которую Он любил всею силою Своей русской души и на благоденствие которой Он полагал все помыслы Свои, не щадя ни здоровья Своего, ни жизни. И не в России только, а далеко за ее пределами никогда не перестанут чтить память Царя, олицетворившего непоколебимую правду, и мир, ни разу не нарушенный во все Его Царствование».

Этими словами начинается манифест, возвестивший России о восшествии Императора Николая II на прародительский престол.

Правление Императора Александра III, подучившего наименование Царя-Миротворца, не изобиловало внешними событиями, но оно положило глубокий отпечаток на русскую и на моровую жизнь. За эти тринадцать лет были завязаны многие узлы — и во внешней, и во внутренней политике — развязать или разрубить которые довелось Его сыну и преемнику, Государю Императору Николаю II Александровичу.

И друзья, и враги Императорской России одинаково признают, что Император Александр III значительно повысил международный вес Российской Империи а в её пределах утвердил и возвеличил значение самодержавной Царской власти. Он повел русский государственный корабль иным курсом, чем Его отец. Он не считал, что реформы 60-х и 70-х годов — безусловное благо, а старался внести в них те поправки, которые по Его мнению были необходимы для внутреннего равновесия России.

После эпохи великих реформ, после войны 1877—78 годов, этого огромного напряжения русских сил в интересах балканского славянства, — России во всяком случае была необходима передышка. Надо было освоить, «переварить» произошедшие сдвиги.

В Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете, известный русский историк, проф. В. О. Ключевский, в своем слове памяти Императора Александра III, через неделю после Его кончины, сказал:

«В царствование Императора Александра II, мы на глазах одного поколения мирно совершили в своем государственном строе ряд глубоких реформ в духе христианских правил, следовательно в духе европейских начал — таких реформ, какие стоили западной Европе вековых и часто бурных усилий, а эта Европа продолжала видеть в нас представителей монгольской косности, каких-то навязанных приемышей культурного миpa...

«Прошло 13 лет царствования Императора Александра III, и чем торопливее рука смерти спешила закрыть Его глаза, тем шире и изумленные раскрывались глаза Европы на мировое значение этого недолгого царствования. Наконец и камни возопили, органы общественного мнения Европы заговорили о России правду, и заговорили тем искреннее, чем непривычнее для них было говорить это. Оказалось по этим признаниям, что европейская цивилизация недостаточно и неосторожно обеспечила себе мирное развитие, для собственной безопасности поместилась на пороховом погребе, что горящий фитиль не раз с разных сторон приближался к этому опасному оборонительному складу и каждый раз заботливая и терпеливая рука русского Царя тихо и осторожно отводила его... Европа признала, что Царь русского народа был и государем международного мира, и этим признанием подтвердила историческое призвание России, ибо в России, по её политической организации, в воле Царя выражается мысль Его народа, и воля народа становится мыслью его Царя. Европа признала, что страна, которую она считала угрозой своей цивилизации, стояла и стоит на её страже, понимает, ценит и оберегает её основы не хуже её творцов; она признала Poccию органически необходимой частью своего культурного состава, кровным, природным членом семьи своих народов...

«Наука отведет Императору Александру III подобающее место не только в истории России и всей Европы, но и в русской историографии, скажет, что Он одержал победу в области, где всего труднее достаются эти победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества, ободрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное самосознание, и сделал все это так тихо и молчаливо, что только теперь, когда Его уже нет, Европа поняла, чем Он был для неё».

Если профессор Ключевский, русский интеллигент и скорее «западник», останавливается больше на внешней политике Императора Александра III и видимо намекает на сближение с Францией, — о другой стороне этого царствования в сжатой и выразительной форме высказался ближайший сотрудник покойного Монарха, К. П. Победоносцев:

«Все знали, что не уступит он Русского, истерией завещанного интереса ни на Польской, ни на иных окраинах инородческого элемента, что глубоко хранит он в душе своей одну с народом веру и любовь к Церкви Православной; наконец, что он заодно с народом верует в непоколебимое значение власти самодержавной в России, и не допустит для неё, в призраке свободы, гибельного смешения языков и мнений».

В заседании французского Сената, его председатель Шалльмель-Лакур сказал в своей речи (5 ноября 1894 г.), что русский народ переживает «скорбь утраты властителя, безмерно преданного его будущему, его величию, его безопасности; русская нация под справедливой и миролюбивой властью своего императора пользовалась безопасностью, этим высшим благом общества и орудием истинного величия».

В таких же тонах отзывалась о почившем русском Царе большая часть французской печати: «Он оставляет Россию более великой, чем ее получил», писал «Journal des Debats»; a «Revue des deux Mondes» вторила словам В. О. Ключевского: «Это горе было и нашим горем; для нас оно приобрело национальный характер но почти те же чувства испытали и другие нации... Европа почувствовала, что она теряет арбитра, который всегда руководился идеей справедливости».

 

1894-й год — как вообще 80-е и 90-е года — относится к тому долгому периоду «затишья перед бурей» — самому долгому периоду без больших войн в новой и средневековой истории. Эта пора наложила отпечаток на всех, кто вырастал в эти годы затишья. К концу ХIХ-го века рост материального благосостояния и внешней образованности шел с возрастающим ускорением. Техника шла от изобретения к изобретению, наука от открытия к открытию. Железные дороги, пароходы уже сделали возможным «путешествие вокруг света в 80 дней»; вслед за телеграфными проволоками по всему миру уже протягивались нити телефонных проводов. Электрическое освещение быстро вытесняло газовое. Но в 1894 г. неуклюжие первые автомобили еще не могли конкурировать с изящными колясками и каретами; «живая фотография» была еще в стадии предварительных опытов; управляемые воздушные шары были только мечтой; об аппаратах тяжелее воздуха еще не слыхали. Не было изобретено радио, и не был еще открыт радий...

Почти во всех государствах наблюдался один и тот же политический процесс: рост влияния парламента, расширение избирательного права, переход власти к более левым кругам. Против этого течения, казавшегося в то время стихийным ходом «исторического прогресса», никто на Западе, в сущности, не вел реальной борьбы. Консерваторы, сами постепенно линяя и «левая», довольствовались тем, что временами замедляли темп этого развития, — 1894 г. в большинстве стран как раз застал такое замедление.

Во Франции, после убийства президента Карно и ряда бессмысленных анархических покушений, вплоть до бомбы в Палате Депутатов, и пресловутого Панамского скандала, которыми ознаменовалось начало 90-х годов в этой стране, произошел как раз небольшой сдвиг вправо. Президентом был Казимир Перье, правый республиканец, склонный к расширению президентской власти; управляло министерство Дюпюи, опиравшееся на умеренное большинство. Но «умеренными» уже в ту пору считались те, кто в 70-е годы были на крайней левой Национального Собрания; как раз незадолго перед тем — около 1890 г. — под влиянием советов папы Льва XIII, значительная часть французских католиков перешла в ряды республиканцев.

В Германии, после отставки Бисмарка, влияние Рейхстага значительно возросло; социал-демократия, постепенно завоевывая все большие города, становилась самой крупной германской партией. Консерваторы, со своей стороны, опираясь на прусский ландтаг, вели упорную борьбу с экономической политикой Вильгельма II. За недостаток энергии в борьбе с социалистами канцлер Каприви в октябре 1894 г. был заманен престарелым князем Гогенлоэ; но какой-либо заметной переменой курса от этого не получилось.

В Англии, в 1894 г. на ирландском вопросе потерпели поражение либералы, и у власти находилось «промежуточное» министерство лорда Розбери, которое скоро уступило место кабинету лорда Сольсбери, опиравшемуся на консерваторов и либералов-унюнистов (противников ирландского самоуправления). Эти унионисты, во главе с Чемберлэном, играли настолько видную роль в правительственном большинстве, что вскоре имя унюнистов вообще лет на двадцать вытеснило название консерваторов. В отличие от Германии, английское рабочее движение еще не носило политического характера, и мощные трэд-юнионы, уже устраивавшие весьма внушительные забастовки, довольствовались пока экономическими и профессиональными достижениями — встречая в этом больше поддержки у консерваторов, нежели у либералов. Этими соотношениями объясняется фраза видного английского деятеля того времени. «Все мы теперь социалисты»...

В Австрии и в Венгрии парламентское правление было ярче выражено, чем в Германии: кабинеты, не имевшие большинства, должны были уходить в отставку. С другой стороны, сам парламент противился расширению избирательного права: господствующие партии боялись утратить власть. К моменту кончины Императора Александра III в Вене правило недолговечное министерство кн. Виндишгрэца, опиравшееся на весьма разнородные элементы: на немецких либералов, на поляков, и на клерикалов.

В Италии, после периода господства левых с Джолитти во главе, после скандала с назначением в Сенат проворовавшегося директора банка Танлонго, в начале 1894 г. пришел снова к врасти старый политический деятель Криспи, один из авторов Тройственного Союза, в особых итальянских парламентских условиях игравший роль консерватора.

Хотя II-й Интернацюнал был уже основан в 1889 г. и социалистические идеи получали в Европе все большее распространение, к 1894 г. социалисты еще не представляли собою серьезной политической силы ни в одной стран, кроме Германии (где в 1893 г. они провели уже 44 депутата). Но парламентарный строй во многих малых государствах — Бельгии, Скандинавских, Балканских странах — получил еще более прямолинейное применение, чем у великих держав. Кроме России, только Турция и Черногория из европейских стран вовсе не имели в то время парламентов.

Эпоха затишья была в то же время эпохой вооруженного мира. Все великие державы, а за ними и малые, увеличивали и усовершенствовали свои вооружения. Европа, как выразился В. О. Ключевский, «для собственной безопасности поместилась на пороховом погребе». Всеобщая воинская повинность была проведена во всех главных государствах Европы, кроме островной Англии. Техника войны не отставала в своем развитии от техники мира.

Взаимное недоверие между государствами было велико. Тройственный Союз Германии, Австро-Венгрии и Италии казался наиболее мощным сочетанием держав. Но и его участники не вполне полагались друг на друга. Германия до 1890 г. еще считала нужным «перестраховаться» путем тайного договора с Россией, — и Бисмарк видел роковую ошибку в том, что Император Вильгельм II не возобновил этого договора — а с Италией не раз вступала в переговоры Франция, стремясь оторвать ее от Тройственного Союза. Англия пребывала в «великолепном одиночества». Франция таила незажившую рану своего поражения в 1870—71 г. и готова была примкнуть ко всякому противнику Германии. Жажда реванша ярко проявилась в конце 80-х годов успехами буланжизма.

Раздел Африки был в общих чертах закончен к 1890-му году, по крайней мере, на побережье. Внутрь материка, где еще оставались неисследованные области, отовсюду стремились предприимчивые колонизаторы, чтобы первыми поднять флаг своей страны и закрепить за ней «ничьи земли». Только на среднем течении Нила путь англичанам еще преграждало государство махдистов, фанатиков-мусульман, в 1885 г. одолевших и убивших при взятии Хартума английского генерала Гордона. И горная Абиссиния, на которую начинали свой поход итальянцы, готовила им неожиданно мощный отпор.

Все это были только островки — Африка, как раньше Австралия и Америка, становилась достоянием белой расы. До конца XIX-ro века преобладало убеждение, что и Азию постигнет та же участь. Англия и Россия уже сладили друг за другом через тонкий барьер слабых еще самостоятельных государств, Персии, Афганистана, полунезависимого Тибета. Ближе всего дошло до войны за все царствование Императора Александра III, когда в 1885 г. генерал Комаров под Кушкой разгромил афганцев: англичане зорко наблюдали за «воротами в Индию!» Однако острый конфликт был разрешен соглашением 1887 г.

Но на Дальнем Востоке, где еще в 1850-х годах русские без борьбы заняли принадлежавший Китаю Уссурийский край, дремавшие народы как раз зашевелились. Когда умирал Император Александр III, на берегах Желтого моря гремели пушки: маленькая Япония, усвоившая европейскую технику, одерживала свои первые победы над огромным, но еще недвижным Китаем.

 

В этом мире Российская Империя, с ее пространством в двадцать миллионов квадратных верст, с населением в 125 миллионов человек, занимала видное положение. Со времени Семилетней войны, а в особенности с 1812 года, военная мощь России ценилась весьма высоко в Западной Европе. Крымская война показала пределы этой мощи, но в то же время и подтвердила ее прочность. С тех пор — эпоха реформ, в том числе и в военной сфере, создала новые условия для развития русской силы.

Россию за это время начали серьезно изучать. А. Леруа-Болье на французском языке, сэр Д. Мэкензи-Уоллэс на английском, издали большие исследования о Россия 1870—80-х годов. Строение Российской Империи весьма существенно отличалось от западно-европейских условий, но иностранцы тогда уже начали понимать, что речь идет о несходных, а не об «отсталых» государственных формах.

«Российская Империя управляется на точном основании законов, от Высочайшей власти исходящих. Император есть монарх самодержавный и неограниченный» — гласили русские Основные Законы. Царю принадлежала вся полнота законодательной и исполнительной власти. Это не означало произвола: на все существенные вопросы имелись точные ответы в законах, которые подлежали исполнению, пока не было отмены. В области гражданских прав русская царская власть вообще избегала резкой ломки, считалась с правовыми навыками населения и с благоприобретенными правами, и оставляла в действии на территории Империи и кодекс Наполеона (в Царстве Польском), и Литовский статут (в Полтавской и Черниговской губерниях), и Магдебургское право (в Прибалтийском крае), и обычное право у крестьян, и всевозможные местные законы и обычаи на Кавказе, в Сибири, в Средней Азии.

Но право издавать законы нераздельно принадлежало Царю. Был Государственный Совет, из высших сановников, назначенных туда Государем; он обсуждал проекты законов; но Царь мог согласиться, по своему усмотрению, и с мнением большинства, и с мнением меньшинства, — или отвергнуть и то, и другое. Обычно для проведения важных мероприятия образовывались особый комиссия и совещания; но они имели, разумеется, только подготовительное значение.

В области исполнительной — полнота Царской власти также была неограничена. Людовик XIV, после смерти кардинала Мазарини, заявил, что хочет отныне быть сам своим первым министром. Но все pyccкие монархи были в таком же положении. Россия не знала должности первого министра. Звание канцлера, присваивавшееся иногда министру иностранных дел (последним канцлером был святейший князь А. М. Горчаков, скончавшийся в 1883 г.), давало ему чин 1-го класса по табели рангов, но не означало какого либо главенства над остальными министрами. Был Комитет Министров, у него имелся постоянный председатель (в 1894 г. им еще состоял бывший министр финансов Н. X. Бунге). Но этот Комитет был, в сущности, только своего рода междуведомственным совещанием.

Все министры и главноуправляющие отдельными частями имели у Государя свой самостоятельный доклад. Государю были также непосредственно подчинены генерал-губернаторы, а также градоначальники обеих столиц.

Это не значило, что Государь входил во все детали управления отдельными ведомствами (хотя напр. Император Александр III был «собственным министром иностранных дел». которому докладывались все «входящие» и «исходящее»; Н. К. Гирс был как бы его «товарищем министра»). Отдельные министры имели иногда большую власть и возможность широкой инициативы. Но они имели их, поскольку и пока им доверял Государь.

Для проведения в жизнь предначертаний, идущих сверху, Россия имела также многочисленный штат чиновников. Император Николай I обронил когда-то ироническую фразу о том, что Россе управляют 30.000 столоначальников. Жалобы на «бюрократию», на «средостение» были весьма распространены в русском обществе. Принято было бранить чиновников, ворчать на них. Заграницей существовало представление о чуть ли не поголовном взяточничестве русских чиновников. О нем часто судили по сатирам Гоголя или Щедрина; но карикатура, даже удачная, не может считаться портретом. В некоторых ведомствах, — напр. в полиции, — низкие оклады действительно способствовали довольно широкому распространению взятки. Другие, как напр. министерство финансов или судебное ведомство после реформы 1864 г., пользовались наоборот репутацией высокой честности. Надо впрочем признать, что одной из черт, роднивших Poccию с восточными странами, было бытовое снисходительное отношение ко многим поступкам сомнительной честности; борьба с этим явлением была психологически не легка. Некоторые группы населения, как напр. инженеры, пользовалась еще худшей репутацией, чем чиновники — весьма часто, разумеется, незаслуженной.

Зато правительственные верхи были свободны от этого недуга. Случаи, когда к злоупотреблениям оказывались причастны министры или другие представители власти, были редчайшими сенсационными исключениями.

Как бы то ни было русская администрация, даже в самых несовершенных своих частях, выполняла, несмотря на трубные условия, возложенную на нее задачу. Царская власть имела в своем распоряжении послушный и стройно организованный государственный аппарат, прилаженный к многообразным потребностям Российской Империи. Этот аппарат создавался веками, — от московских приказов — и во многом достиг высокого совершенства.

Но Русский Царь был не только главой государства: он был в то же время главою русской православной церкви, занимавшей первенствующее положение в стране. Это, конечно, не означало, чтобы Царь был вправе касаться церковных догматов; соборное устройство православной церкви исключало такое понимание прав Царя. Но по предложению Святейшего Синода, высшей церковной коллегии, назначение епископов производилось Царем; и от него же зависело (в том же порядке) пополнение состава самого Синода. Связующим звеном между церковью и государством был обер-прокурор Синода. Эта должность более четверти века занималась К. П. Победоносцевым, человеком выдающегося ума и сильной воли, учителем двух Императоров — Александра III и Николая II.

За время правления Императора Александра III проявились следующие основные тенденции власти: не огульно-отрицательное, но во всяком случае критическое отношение к тому, что именовалось «прогрессом»; и стремление придать России больше внутреннего единства, путем утверждения первенства русских элементов страны. Кроме того, одновременно проявлялись два течения, далеко не сходных, но как бы восполнявших друг друга. Одно, ставящее себе целью защиту слабых от сильных, предпочитающее широкие народные массы отделившимся от них верхам, с некоторыми уравнительными склонностями, — в терминах нашего времени можно было бы назвать «демофильским» или христианско-социальным. Это — течение, представителями которого были, наряду с другими, министр юстиции Манасеин (ушедший в отставку в 1894 г.) и К. П. Победоносцев, писавший, что «дворяне одинаково с народом подлежат обузданию». Другое течение, нашедшее себе выразителя в министре внутренних дел гр. Д. А. Толстом, стремилось к укреплению правящих сословий, к установлению известной иерархии в государстве. Первое течение, между прочим, горячо отстаивало крестьянскую общину, как своеобразную русскую форму решения социальнаго вопроса.

Русификаторская политика встречала больше сочувствия у «демофильского» течения. Наоборот, яркий представитель второго течения, известный писатель К. Н. Леонтьев выступил в 1888 г. с брошюрой «Национальная политика, как орудие всемирной революции» (в последующих изданиях слово «национальная» было заманено «племенная»), доказывая, что «движение современного политического национализма есть не что иное, как видоизмененное тольковприемах распространения космополитической демократизации»

Из видных правых публицистов того времени, к первому течению примыкал М. Н. Катков, ко второму — кн. В. П. Мещерский.

Сам Император Александр III, при его глубоко русском складе ума, не сочувствовал русификаторским крайностям, и выразительно писал К. П. Победоносцеву (в 1886 г.): «Есть господа, которые думают, что они одни Pyccкие, и никто более. Уже не воображают ли они, что я Немец или Чухонец? Легко им с их балаганным патриотизмом, когда они ни за что не отвечают. Не я дам в обиду Россию».

 

Во внешней, политике, царствование Императора АлександраIII принесло большие перемены. Та близость с Германией, или вернее с Пруссией, которая оставалась общей чертой русской политики с Екатерины Великой и проходит красной нитью через царствование Александра I, Николая I и особенно Александра II, сменилась заметным охлаждением. Едва ли было бы правильным, как это иногда делают, приписывать это развитие событий — антигерманским настроениям Императрицы Марии Федоровны, датской принцессы, вышедшей замуж за русского Наследника вскоре после датски-прусской войны 1864 г.! Можно разве сказать, что политические осложнения на этот раз не смягчались, как в предшествующие царствования, личными добрыми отношениями и семейными связями династий. Причины были, конечно, преимущественно политические.

Хотя Бисмарк и считал возможным совмещать Тройственный Союз с дружественными отношениями с Россией, австро-германо-итальянский союз был, конечно, в основе охлаждения между старыми друзьями. Берлинский конгресс оставил горечь в русском общественном мнении На верхах начали звучать антигерманские нотки. Известна резкая речь ген. Скобелева против немцев; Катков в «Московских Ведомостях» вел против них кампанию. К середине 80-х годов напряжение стало ощущаться сильнее: германский семилетний военный бюджет («септеннат») был вызван ухудшением отношений с Россией. Германское правительство закрыло берлинский рынок для русских ценных бумаг.

Императора Александра III, как и Бисмарка, это обострение серьезно тревожило, и в 1887 г. был заключен — на трехлетний срок — т. н. договор о перестраховке. Это было секретное русско-германское соглашение, по которому обе страны обещали друг другу благожелательный нейтралитет на случай нападения какой-либо третьей страны на одну из них. Соглашение это составляло существенную оговорку к акту Тройственного Союза. Оно означало, что Германия не будет поддерживать какого-либо антирусского выступления Австрии. Юридически эти договоры были совместимы, так как и Тройственный Союз предусматривал только поддержку в том случае, если кто-либо из его участников подвергнется нападению (что и дало Италии возможность в 1914 г. объявить нейтралитет, не нарушая союзного договора).

Но этот договор о перестраховке не был возобновлен в 1890 г. Переговоры о нем совпали с моментом отставки Бисмарка. Его преемник, ген. Каприви, с военной прямолинейностью, указал Вильгельму II, что этот договор представляется нелояльным в отношении Австрии. Со своей стороны, Император Александр III, питавший симпатию к Бисмарку, не стремился связываться с новыми правителями Германии.

После этого, в 90-е годы, дело дошло до русско-германской таможенной войны, завершившейся торговым договором 20 марта 1894 г., заключенным при ближайшем участии министра финансов С. Ю. Витте. Этот договор давал России — на десятилетий срок — существенные преимущества.

Отношениям с Австро-Венгрией нечего было и портиться: с того времени, как Австрия, спасенная от венгерской революции Императором Николаем I, «удивила мир неблагодарностью» во время Крымской войны, Россия и Австрия так же сталкивались на всем фронте Балкан, как Россия и Англия на всем фронте Азии.

Англия в то время еще продолжала видеть в РоссийскойИмперии своего главного врага и конкурента, «огромный ледник, нависающей над Индией», как выразился в английском парламенте лорд Биконсфильд (Дизраэли).

На Балканах Россия пережила за 80-е годы тягчайшие разочарования. Освободительная война 1877—78 г., стоившая России столько крови и таких финансовых потрясений, не принесла ей непосредственных плодов. Австрия фактически завладела Боснией и Герцеговиной, и Россия вынуждена была это признать, чтобы избежать новой войны. В Сербии находилась у власти династия Обреновичей, в лице короля Милана, явно тяготевшая к Австрии. Про Болгарию — даже Бисмарк едко отозвался в своих мемуарах «освобожденные народы бывают не благодарны, а притязательны». Там дело дошло до преследования русофильских элементов. Замена князя Александра Баттенбергского, ставшаго во главе антирусских течений, Фердинандом Кобургским не улучшила русско-болгарских отношений. Только в 1894 г. должен был уйти в отставку Стамбулов, главный вдохновитель русофобской политики. Единственной страной, с которой Россия в течении долгих лет даже не имела дипломатических сношений была Болгария, так недавно воскрешенная русским оружием из долгого государственного небытия!

Румыния находилась в союзе с Австрией и Германией, обиженная тем, что в 1878 г. Россия вернула себе небольшой отрезок Бессарабии, отнятой у нее в Крымскую войну*. Хотя Румыния получила при этом в виде компенсации всю Добруджу с портом Констанцей, — она предпочла сблизиться с противниками русской политики на Балканах.

 

Когда Император Александр III провозгласил свой известный тост за «единственного верного друга России князя Николая Черногорского», — это в сущности соответствовало действительности. Мощь России была настолько велика, что она не чувствовала себя угрожаемой в этом одиночестве. Но после прекращения договора о перестраховке, во время резкого ухудшения русско-германских экономических отношений, Император Александр III предпринял определенные шаги для сближения с Францией.

Республиканский строй, государственное безверие и такие недавниев то время явления, как Панамский скандал, не могли располагать к Франции русского Царя, хранителя консервативных и религиозных начал. Многие считали поэтому франко-русское соглашение исключенным. Торжественный преем моряков французской эскадры в Кронштадте, когда русский Царь с непокрытой головой слушал «Марсельезу», показал, что симпатия или антипатия к внутреннему строю Франции не являются решающими для Императора Александра III. Мало кто, однако, думал, что уже с 1892 г. между Россией и Францией был заключен тайный оборонительный союз, дополненный военной конвенцией, указывающей, какое количество войск обе стороны обязуются выставить на случай войны с Германией. Договор этот был в то время настолько секретным, что о нем не знали ни министры (конечно, кроме двух-трех высших чинов министерства иностранных дел и военного ведомства), ни даже сам Наследник Престола.

Французское общество давно жаждало оформления этого союза, но Царь поставил условием строжайшее сохранение тайны, опасаясь, что уверенность в русской поддержке может породить во Франции воинственные настроения, оживить жажду реванша, и правительство, по особенностям демократического строя, не будет в силах противиться напору общественного мнения.

 

Российская Империя в ту пору обладала самой многочисленной в Мире армией мирного времени. Ее 22 корпуса, не считая казаков и нерегулярных частей, достигали численности до 900.000 человек. При четырехлетнем сроке военной службы, ежегодный призыв новобранцев давал в начале 90-х годов втрое больше людей, чем было нужно армии. Это не только давало возможность производить строгий отбор по физической годности, но и позволяло предоставлять широкие льготы по семейному положению. Единственные сыновья, старшие братья, на попечении коих находились младшие, учителя, врачи, и т. д. освобождались от действительной военной службы и прямо зачислялись в ратники ополчения второго разряда, до которых мобилизация могла дойти лишь в самую последнюю очередь. В России зачислялся в армию всего 31 процент призывных каждого года, тогда как во Франции 76 процентов.

На вооружение армии работали преимущественно казенные заводы; в России не было тех «торговцев пушками», которые пользуются столь нелестной репутацией на западе.

Для подготовки офицерского состава имелось 37 средних и 15 высших военных учебных заведений, в которых обучалось 14—15.000 человек.

Все низшиечины, проходившие службу в рядах армии, получали кроме того известное образование. Неграмотных обучали читать и писать, и всем давались некоторые основные начала общего образования.

Русский флот, находившийся в упадке со времени Крымской войны, в царствование Императора Александра III ожил и отстроился. Было спущено на воду 114 новых военных судов, в том числе 17 броненосцев и 10 бронированных крейсеров. Водоизмещение флота достигало 300.000 тонн — русский флот занимал третье место (после Англии и Франции) в ряду мировых флотов. Слабой стороной его было, однако, то, что Черноморский флот — около трети русских морских сил — был заперт в Черном море по международным договорам и не имел возможности принять участия в борьбе, которая возникла бы в иных морях.

 

Россия не имела имперских представительных учреждений; Император Александр III, говоря словами К. П. Победоносцева, веровал «в непоколебимое значение власти самодержавной в России» и не допускал для нее «в призраке свободы, гибельного смешения языков и мнений». Но от предшествующего царствования в наследие остались органы местного самоуправления, земства и города; и еще со времен Екатерины II существовало сословное самоуправление в лице дворянских собраний, губернских и уездных (мещанские управы и другие органы самоуправления горожан утратили постепенно всякое реальное значение).

Земские самоуправления были введены (в 1864 г.) в 34 (из 50*) губерний Европейской России, то есть распространились более нежели на половину населения Империи. Они избирались тремя группами населения: крестьянами, частными землевладельцами и горожанами; число мест распределялось между группами соответственно сумм платимых ими налогов. В 1890 г. был издан закон, усиливали роль дворянства в земствах. Вообще частные владельцы, как более образованный элемент деревни, играли руководящую роль в большинстве губерний; но были и земства преимущественно крестьянские (Вятское, Пермское, например). Русские земства имели более широкую сферу деятельности, чем сейчас имеют органы местного самоуправления во Франции. Медицинская и ветеринарная помощь, народное образование, содержание дорог, статистика, страховое дело, агрономия, кооперация, и т. д. — такова была сфера деятельности земств.

Городские самоуправления (думы) избирались домовладельцами. Думы избирали городские управы, с городским головой во главе. Сфера их компетенции, в пределах городов, была в общих чертах та же, что у земств в отношении деревни.

Наконец, и деревня имела свое крестьянское самоуправление, в котором принимали участие все взрослые крестьяне и жены отсутствующих мужей. «Миром» решались местные вопросы и избирались уполномоченные на волостной сход. Старосты (председатели) и при них состоявшие писаря (секретари) руководили этими первичными ячейками крестьянского самоуправления.

В общем, к концу царствования Императора Александра III, при государственном бюджет в 1.200.000.000 рублей, местные бюджеты, находившиеся в ведении выборных учреждений, достигали суммы около 200 миллионов, из которых на земства и города приходилось примерно по 60 милл. в год. Из этой суммы, земства тратили около трети на медицинскую помощь, и около одной шестой — на народное образование.

Дворянские собрания, созданные еще Екатериной Великой, состояли из всех потомственных дворян каждой губернии (или уезда), причем участвовать в собраниях могли только те дворяне, которые имели в данной местности земельную собственность*. Губернские дворянские собрания были, в сущности, единственными общественными органами, в которых порою обсуждались, на законном основании, вопросы общей политики. Дворянские собрания, в виде адресов на Высочайшее имя, не раз выступали с политическими резолюциями. Кроме этого, сфера их компетенции была весьма ограничена, и они играли известную роль только благодаря своей связи с земствами (местный предводитель дворянства являлся по должности председателем губернского или уездного земского собрания).

Значение дворянства в стране в то время уже заметно шло на убыль. В начале 1890-х годов, вопреки распространенным на Западе представлениям, в 49 губ. Европейской России из 381 милл. десятин земельной площади только 55 миллионов принадлежало дворянам, тогда как в Сибири, Средней Азии и на Кавказе дворянское землевладение вообще почти отсутствовало (только в губерниях Царства Польского дворянству принадлежало 44 проц. земель).

В местных самоуправлениях, как везде где действует выборное начало, были конечно свои группировки, свои правые и левые. Были земства либеральные и земства консервативные. Но настоящих партий из этого не слагалось. Не было в то время и сколько нибудь значительных нелегальных группировок, после распада «Народной Воли», хотя заграницей и выходили кое-какие революционные издания. Так Лондонский фонд нелегальной печати (С. Степняк, Н. Чайковский, Л. Шишко и др.) в отчете за 1893 г., сообщил, что за год им распространено 20.407 экземпляров нелегальных брошюр и книг, — из них 2.360 в России, что составляет не большое количество на 125 миллионов населения...

На особом положении находилось Великое Княжество Финляндское. Там действовала конституция, дарованная еще Александром I. Финский сейм, состоявший из представителей четырех сословий (дворян, духовенства, горожан и крестьян) созывался каждые пять лет, и при Императоре Александре III он даже получил (в 1885 г.) право законодательной инициативы. Местным правительством был Сенат, назначавшийся Императором, а связь с общеимперским управлением обеспечивалась через министра-статс-секретаря по делам Финляндии.

При отсутствии представительных учреждений, организованной политической деятельности в России не было, и попытки создать партийные группы немедленно пресекались полицейскими мерами. Печать находилась под зорким наблюдением власти. Некоторые большие газеты выходили, однако, без предварительной цензуры — чтобы ускорить выпуск — и несли поэтому риск последующих репрессий Обычно газете делалось два «предостережения» и на третьем — ее выход в свет приостанавливался. Но при этом газеты оставались независимыми: в известных рамках, при условии некоторой внешней сдержанности, они могли проводить, и зачастую проводили, взгляды, весьма враждебные правительству. Большинство больших газет и журналов было заведомо оппозиционными. Правительство только ставило внешние преграды выражению враждебных ему воззрений, а не пыталось влиять на содержание печати.

Можно сказать, что русская власть не имела ни склонности, ни способности к саморекламе Ее достижежя и успехи нередко оставались в тени, тогда как неудачи и слабые стороны старательно расписывались, с мнимой объективностью, на страницах русской повременной печати, а заграницей распространялись русскими политическими эмигрантами, создавая во многом ложные представления о России.

В отношении книг наиболее строгой была цензура церковная. Менее суровая, чем Ватикан, с его «индексом», она в то же время имела возможность не только заносить запрещенные книги в списки, но и пресекать на деле их распространение. Так, под запретом были антицерковные писания гр. Л. Н. Толстого, «Жизнь Иисуса» Ренана; при переводах из Гейне, напр., исключались места, содержащие глумления над религией. Ни в общем — особенно если принять во внимание, что цензура в разные периоды действовала с различной степенью строгости, а книги, однажды допущенные, редко изымались затем из обращения, — книги, запретный для русского «легального» читателя, составляли ничтожную долю мировой литературы. Из крупных русских писателей запрещен был только Герцен.

В стране, которую заграницей считали «царством кнута, цепей и ссылки в Сибирь, действовали на самом деле весьма мягкие и гуманные законы. Россия была единственной страной, где смертная казнь вообще была отменена (со времен Императрицы Елизаветы Петровны) для всех преступлений, судимых общими судами. Она оставалось только в военных судах и для высших государственных преступлений. За XIX-й век число казненных (если исключить оба польских восстания и нарушения воинской дисциплины) не составляло и ста человек за сто лет. За царствование Императора Александра III-го, кроме участников цареубийства 1 марта, казнены были только несколько человек, покушавшихся убить Императора (один из них, между прочим, был как раз А. Ульянов — брат Ленина).

Административная ссылка, на основании закона о положении усиленной охраны, применялась зато довольно широко ко всем видам противоправительственной агитации. Были разные степени ссылки - в Сибирь, в северные губернии («места не столь отдаленные», как это обычно называли), иногда просто в провинциальные города. Высланным, не имевшим собственные средства, выдавалось казенное пособие на жизнь. В местах ссылки образовывались особые колонии людей, объединенных общей судьбой; нередко эти колонии ссыльных становились ячейками будущей революционной работы, создавая связи и знакомства, содействуя «закрепощению» в вражде к существующему порядку. Те же, кто считались наиболее опасными, помещались в Шлиссельбургскую крепость на острове в верхнем течении Невы.

Русский суд, основанный на судебных уставах 1864 г., стоял с того времени на большой высоте; «гоголевские типы» в судейском Мире отошли в область преданий. Бережное отношение к подсудимым, широчайшее обеспечение прав защиты, отборный состав судей, все это составляло предмет справедливой гордости русских людей и соответствовало настроениям общества. Судебные Уставы были одними из немногих законов, которые общество не только уважало, но и готово было ревниво защищать от власти, когда она считала необходимым вносить оговорки и поправки в либеральный закон для более успешной борьбы с преступлениями.

 

Труднее всего было бы определить культурный уровень русского народа. Если измерить его одними внешними признаками, числом учебных заведений, числом учащихся и их соотношением с общей численностью населения, было бесспорно, что большинство европейских государств в этом отношении опередило Россию К 1894 г. в девяти русских университетах обучалось 14.327 студентов; вместе со специальными высшими учебными заведениями (техническими, военными, художественными и т. д.) оно достигало 25.—30.000 человек. В средних учебных заведениях (их было около 900) обучалось 224.000 человек (из них в женских 75.500). В низших учебных заведениях всех видов (около 72.000) обучалось 3.360.000 детей. Учащиеся составляли, т. о., немного менее 3 проц. общей массы населения*. Для азиатских стран такой процент учащихся, как в России, казался бы вообще огромным. (В странах всеобщего обязательного обучения учащиеся составляют около 10 проц. населения).

В России выходило к 1894 г. около 850 периодических изданий всех видов; ежедневных газет, не считая губернских официальных изданий, имелось около ста. Во главе оппозиционной печати были в то время в С.-Петербурге «Новости», в Москве — «Русские Ведомости», тогда как наиболее распространенной умеренной газетой было суворинское «Новое Время», а правыми органами были Гражданин» кн. Мещерского и «Московские Ведомости», имевшие однако меньший вес после смерти М. Н. Каткова. Из т. н. «толстых журналов» только «Русский Вестник» был органом консервативным, тогда как «Вестник Европы» и «Русская Мысль» держались либерального направления, а в «Русском Богатстве» и «Мире Божьем» пробивалась социалистическая струя. Особо стоял «Северный Вестник», проводивший взгляды враждебные плоскому материализму 60-х годов, но в то же время политически весьма далекий от власти. Провинциальная печать была беднее и серее столичной, но и там — исключением был «Киевлянин» проф. Д. И. Пихно — преобладали сдержанно-оппозиционные тона. Именно в провинции большевики упоминают первые ростки «марксистской печати».

В России в 1894 г. имелось 1.315 типографий. Книг и других непериодических изданий выпущено было 16.541, в том числе около 6.000 в С.-Петербурге и около 2.500 в Москве. Тиражих достигал несколько десятков миллионов экземпляров.

Число общественных библиотек, под влиянием деятельности земств в этой области, быстро росло и приближалось к четырем тысячам, во главе с Императорской Публичной библиотекой, с ее полутора миллионами книг и 15.000 читателей в год. Большие библиотеки также имелись в Академии Наук, в Румянцевском музее (Москва) и при всех университетах. Согласно закону, по одному экземпляру каждой книги, выходившей в России, должно было поступать в библиотеку Академии Наук и в Публичную библиотеку.

Иностранные наблюдатели не раз отмечали высокий культурный уровень образованных слоев русского общества, нашедший себе такое яркое выражение в русской литературе XIX века, сразу выдвинувшейся в первые ряды мировой литературы. Отмечалось также, что в отличии от Запада в России образование более равномерно распространяется и на женщин, которые в России вообще были гораздо ближе к гражданскому и социальному равенству с мужчинами, чем в Западной Европе, особенно в романских странах. Проф. Legras, в своих впечатлениях о пребывании в России в 1892 г., писал: «Лицеи для девиц (гимназии) буквально кишат в России... Серьезное развитие женского образования в России имеет и свои преимущества... Чувствуешь, что их ум прошел иную школу, чем у воспитанниц наших модных монастырей... Русские девушки менее сдержанны, но более естественны, чем девицы в наших пансионатах». Этот отзыв любопытен потому, что он исходит от человека, обзывающегося в общем без сочувствия об Императорской России.

В русской литературе начало 90-х годов было периодом тусклым, промежуточным. Большие писатели второй половины века сошли со сцены. Достоевский и Тургенев умерли, гр. Л. Н. Толстой отошел от художественного творчества и занимался проповедью своих учений. В 1892 г. скончался А. А. Фет, давший за последние годы жизни свои великолепные «Вечерние Огни»; из меньших умерли Гаршин, Гл. Успенский, раньше—Писемский; поэты Апухтин и Надсон (так безмерно возвеличенный русской публикой того времени). Доживали последние годы А. Н. Майков († 1897 г.), Я. П. Подонский († 1898), Н. С. Лесков († 1895). Из новых писателей А. П. Чехов еще не получил общего признания; он пользовался меньшей известностью, чем Короленко. Только вокруг «Северного Вестника» ощущалось некоторое «движение воды», — возникало т. н. «декадентство» с Мережковским, Гиппиус, Минским во главе. Свою первую книгу в 1894 г. выпустил Бальмонт. Одиноко стоял талантливый поэт-алкоголик К. М. Фофанов.

Из русских писателей того времени наибольшей известностью пользовался философ Владимир Соловьев. К. Н. Леонтьев скончался в 1892 г.; в «Русском Вестнике» о нем поместил ряд статей талантливый публицист В. В. Розанов, получивший известность своей небольшой книгой «Легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского».

В критике господствовала политическая тенденция. Большим влиянием пользовался А. К. Михайловский. Литературу рассматривали с точки зрения общественной пользы (весьма узко понимаемой), и на «Северный Вестник», за его защиту чистого искусства, сыпались громы почти всех других органов печати.

Архитектура, как впрочем и во всех других странах, находилась в печальном упадке. Утилитарный дух века, казалось, убил творчество в этой области; строились в огромных количествах только безобразные, четырех- и пятиэтажные жилые дома, чтобы вместить быстро растущее население городов. Было не до церквей и не до дворцов...

В живописи наибольшей популярностью пользовались «передвижники», реалисты с «общественно-полезной» тенденцией. Их выставки, «передвигавшиеся» из города в город, привлекали наибольшее число посетителей, — в С.-Петербурге от 25.000 до 44.000 человек, в Москве — до 27.000, тогда как выставки Академии Художеств не достигали цифры выше 18—20.000 посетителей. В. А. Серов был еще в ту пору начинающим художником; на первом плане были имена Крамского, Репина, Сурикова и Верещагина; в моде были также «марины» Айвазовского. Религиозную струю в живопись вносили В. М. Васнецов и Нестеров, трогательно преданный поклонник Императора Александра III. В скульптуре первое место принадлежало Антокольскому.

 

Семь восьмых населения Российской Империи жило в деревне, и только одна восьмая — в городах. Уже из этого явствует преобладающее значение сельского хозяйства. Но именно эта отрасль народной экономической жизни находилась в состоянии известного застоя. Отмена крепостного права сильно подорвала частное землевладение, и в хозяйственном отношении весьма мало улучшила положение крестьян. Общинное землевладение, препятствуя обезземелению слабых элементов деревни, в то же время тормозило сильные, предприимчивые элементы; получалось равнение по худшим. Тем не менее, из крестьянства понемногу выделялись более зажиточные единицы, шла перекупка земель у дворян (распродавших за время с 1861 г. по начало 90-х годов свыше четверти оставленных ими земель). Но этот процесс, вместе с некоторыми повышением уровня сельскохозяйственной техники, только-только уравновешивал быстрый прирост населения. Хлеба хватало на большее число ртов, но количество хлеба на каждого почти не увеличивалось. Неурожаи поэтому тяжело отражались на всем хозяйстве страны. Исключительное по своим размерам — для того времени — бедствие 1891 г. вызвало со стороны государства затрату около полумиллиарда рублей на помощь пострадавшим, предоставление льгот при уплате налогов, приостановку вывоза хлеба за границу и отсрочку намечавшейся валютной реформы. Рождаемость в Европ. России упала со средней нормы в 4,9 проц. за последние годы, до 4,5 в 1892 г., тогда как смертность поднялась с 3,4 проц. до 4 проц., и естественный прирост населения в 1892 г. достиг всего 600.000 человек, — около трети обычного числа. При этом, случаи непосредственной смерти от голода были редки; рост смертности быль вызван, ослаблением сопротивляемости против болезней.

Урожай зерновых хлебов давал около 2 миллиардов пудов в год для Европ. России. Заграницу вывозилось около одной пятой этого количества, и все-таки Россия была самым крупным поставщиком хлеба в Европе.

Но количеству лошадей (26 миллионов в начале 90-х годов), Россия занимала первое место в мире, и это было естественно, так как обработка полей производилась почти исключительно конской тягой. Рогатого скота числилось 33 миллиона голов; овец 64 миллиона На окраинах имели реальное хозяйственное значение олени (на севере) и верблюды (в Средней Азии); и тех и других было по пол миллиона. Сравнительно слабо было распространено свиноводство (11 миллионов голов). Годовое потребление мяса определилось цифрой около 175 миллионов пудов.

Из побочных культур исстари славился русский лен. Больше чем половина всего льна в Мире вырастало на русских полях. В западных губерниях голубые пространства льна чередовались с золотыми нивами. Быстро увеличивались посевы сахарной свекловицы (в 1894 г. около 300.000 десятин).

Рыбная ловля, в отношении которой статистика весьма несовершенна, приносила ежегодно около 70 миллионном пудов рыбы.

Промышленность начинала развиваться быстрее. Число рабочих, занятых в ней, перевалило к 1894 г. за полтора миллиона. Стоимость выработанных товаров в том же году приближалась к двум миллиардам рублей. На первом месте стояла текстильная промышленность, занимавшая более трети общего числа рабочих. в значительной мере удовлетворявшая потребности рынка, но — кроме льна — ввозившая свое сырье (хлопок, шерсть, шелк) преимущественно из заграницы. Развитие хлопководства подвигалось быстро вперед*, но все же русский хлопок удовлетворял только 30 проц. общей потребности. Немного менее трети рабочих приходилось на горное дело и металлургию. Старый горнозаводской центр, Урал с его изумительным разнообразием всех видов полезных ископаемых. начинал отступать на второй план перед Донецким бассейном (уголь), Кривым Рогом (железная руда), Баку (нефть). Даже в отношении золота первенство перешло к Восточной Сибири (Ленские прииски), и только платина, естественная монополия которой принадлежала России, составляла по-прежнему привилегию Урала.

Уже существовали зачатки рабочего законодательства: запрещение ночного труда женщин и детей, ограничение труда малолетних, регулировка условий найма, меры предотвращения несчастных случаев и учреждение фабричной инспекции для контроля над выполнением законов об охране труда.

До 80-х годов рабочие были настолько малочисленны, что им не придавалось особого значения, как отдельной группе населения. К тому же, многие рабочие сохраняли связь с деревней: фабрика служила своего рода «отхожим промыслом». Тем не менее, вокруг некоторых крупных заводов начали образовываться слои «наследственных пролетариев». Быстрый рост промышленности к 1894 г. чрезвычайно повысил значение рабочих в общей экономике страны.

Казенное хозяйство играло большую роль в России. Больше половины всей земельной площади в Империи принадлежало казне. Правда, в это входили все худшие земли — тундры, пустыни, болота, сибирская тайга. Земель удобных для обработки у казны в Европейской России почти не оставалось после освобождения государственных крестьян*. Зато огромным богатством казны были лесные пространства русского севера и Сибири. Даже при очень мало интенсивной разработка., они давали государству ежегодно несколько десятков миллионов рублей. Государство имело также свои казенные заводы, но они не рассматривались как доходная статья: это были в первую очередь заводы военные.

Необыкновенное разнообразие русских условий, разница климата, почвы, племенного состава, создавали необходимость неустанной работы для того, чтобы держать вместе Российскую Империю. Первостепенное.значение для этой цели имели пути сообщения. На них было положено немало усилий. К концу 1894 г. в Империи имелось 32.500 верст железных дорог, 150.000 верст телеграфных проводов, 45.000 верст судоходных рек (с двумя тысячами речных пароходов) и 23.000 верст шоссейных дорог.

В 1891 г. начата была постройка длиннейшей во всем мире железнодорожной линии, Великого Сибирского пути. Закладка пути на восточном его конце, во Владивосток, была произведена Наследником Цесаревичем Николаем Александровичем при его возвращении из путешествия по Азии в мае 1891 г. Сооружение Сибирского пути, конечно, объяснялось не столько хозяйственными выгодами, сколько решимостью «ногою твердой стать» на Тихом океане, играть активную роль в судьбах Азии и Дальнего Востока в частности Наследник был назначен председателем Комитета по сооружению дороги и живо интересовался этим начинанием.

Финансы России после пятнадцати лет мира оправились от потрясения войны 1877—78 годов. Кредитный рубль держался в течении ряда лет на высоте двух третей своего номинального курса. Правительство, заключая заграничные займы в золоте и тратя внутри страны кредитные рубли, накапливало значительный золотой запас для проведения стабилизации рубля. Без повышения налоговых ставок, поступление налогов значительно возросло. Пост министра финансов с 1892 г. занимал С. Ю. Витте.

Русское министерство финансов того времени было не только бюджетным ведомством. Это было подлинное министерство народ-ного хозяйства. Оно ведало торговыми договорами, промышленностью и торговлей, торговым судоходством и даже имело свои учебные заведения.

Около 1890 г. pyccкий бюджет перевалил за миллиард рублей. В 1894 г. прямые налоги составляли менее 10 проц. доходной сметы, косвенные налоги — около 50 проц. (питейные сборы превышали половину этой суммы), доходы от казенных имуществ (железные дороги, леса) около 15 проц., крестьянские выкупные платежи за землю, доставшуюся им при освобождении — около 8 проц.; остальное приходилось на гербовые сборы, почту и телеграф, погашение государственных ссуд и т. д. На душу населения бремя государственных расходов составляло в среднем менее 10 рублей; — много ниже, чем в других великих державах. Конечно, при низком уровне благосостояния населения и эта сумма была ощутительной. Но все же утверждение социалистических «экономистов» того времени, вроде Николаясона (Даниельсона), вписавшего, что казна берет у крестьян 90 проц. их дохода и что они от этого постепенно разоряются и распродают свой инвентарь, были безмерным преувеличением, фантастическим искажением действительности.

В мировом хозяйственном обороте Россия участвовала уже лет двести и завоевала себе прочное место на мировом рынке. Годовой оборот внешней торговли превышал за последние десять лет миллиард рублей (только в 1892 г., вследствии запрещения вывоза хлеба, он спустился до 880 милл. рублей) и давал России ежегодный актив от 150 до 200 миллионов рублей. Лучшим клиентом России в то время была Англия, почти наравне с ней шла Германия. Сношения с этими двумя государствами составляли половину всего оборота русской внешней торговли. Франция, находившаясяна третьем месте, давала только 7 проц. оборота. Pyccкий торговый баланс был активным в сношениях со всеми странами. за исключением Соед. Штатов и Египта (откуда ввозился хлопок) и Китая (чай). На первом месте в русском вывозе был хлеб (более половины), затем лен, лес, (нефть — на шестом месте), во ввозе — хлопок, металлы, машины, чай, шерсть.

Оборот судов в русских портах достигал около десяти миллионов тонн. Заграницу в 1894 г. выехало (если исключить пограничное общение) 313.000 человек (из них около трети руских подданных), а въехало в Россию 300.000 (русских — менее трети) Перевес эмиграции (гл. обр. в Соед. Штаты) над возвращением составлял для русских подданных, в среднем около 40.000 человек в год. Весьма значительную часть этой эмиграции составляли евреи, из района черты оседлости уезжавшие в Америку. (В эту «черту» входило Царство Польское и 15 западных губерний Белоруссии, Малороссии и Новороссии).

Если часть русского общества только старалась доказать, что крестьянство разоряется и идет к гибели, другая часть интеллигенции, исходя из такого же враждебного отношения к существующему строю, доказывала неизбежность экономического перерождения России по примеру западных стран, а некоторые даже приветствовали такую эволюцию, как шаг вперед.

«Вся современная духовная и материальная культура тесно связа с капитализмом» — писал молодой экономист П. Б. Струве в своей первой книге, вышедшей легально в 1894 г. — «Она выросла вместе с ним и на его почве. Мы же, ослепленные каким-то непомерным тщеславием, мним заменить трудную культурную работу целых поколений, суровую борьбу экономических сил и интересов настроениями нашей собственной «критической мысли», которая открыла трогательное совпадение народно-бытовых форм с собственными своими идеалами... Нет, признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму».

 

Конечно, много было недочетов в русском народном хозяйстве, и западные государства, с их маленькой площадью и густым населением, значительно опередили Россию в количественном отношении по части развития техники.

Но не в хозяйственных недочетах и не в технической отсталости была заложена главная угроза Российскому государству! Корень зла был в глубокой розни между властью и значительной частью образованного общества. Русская интеллигенция относилась к власти с определенной враждебностью, которая порой принимала более откровенные формы, порой загонялось вглубь, с тем, чтобы снова проявиться с удвоенной силой.

В первой половине XIX века лучшие pyccкие писатели еще понимали зачение Царской власти. Пушкин, Гоголь, Жуковский, не говоря уже о Карамзине, оставили не мало страниц, ярко о том свидетельствующих. Но русская интеллигенция уже и тогда была не с ними. Белинский. гневным обличением отвечающий на «Переписку с друзьями», для нее гораздо типичнее самого Гоголя. Среди писаний Пушкина замалчивались произведения его зрелого возраста, где он говорил об Императоре Николае I, и списывались и распространялись его юношеские выпады против власти.

Восстание декабристов внесло этот раскол на самые верхи общества, подорвало доверие Царя к военному дворянству,и этим увеличило значение зависящего от власти служилого сословия.

Эпоха великих реформ сперва кое-что улучшила в этом отношении; она открыла новые поприща для работы, суды, земства, посредническую детальность в деревне. Но крайние течения быстро отравили и тут сотрудничество между интеллигенцией и властью Реформы только вызывали требования дальнейших реформ; новые возможности действия использовались для пропаганды против правительства. Через пять лет после освобождения крестьян, уже произошло первое покушение на Царя-Освободителя.

И опять-таки: лучшие писатели того времени были скорее с властью, чем с интеллигенцией. Граф Л. Н. Толстой до конца 70-х годов печатался в «Русском Вестнике» Каткова. Достоевский, в молодости примкнувший к социалистическому кружку и за это жестоко пострадавший, в «Бесах» с непревзойденной яркостью изобразил дух русской революции и в «Дневнике Писателя» отстаивал значение Царской власти для России. К консервативному лагерю принадлежали и Фет, и Тютчев, и Майков, и по существу даже гр. А. К. Толстой («двух станов не боец, а только гость случайный»). Определенным противником интеллигентского радикализма был Лесков. Писемский в «Взбаламученном море» дал неприглядный очерк «шестидесятников»; и даже западник Тургенев в «Отцах и детях», «Дыме» и «Нови» изобразил так называемых «нигилистов» в малопривлекательном свете...

Но тон задавали не они! «Властителями дум» были радикальные критики, проповедники материализма, непримиримые обличители существующего. Уже раздавались требования не только политических, но и коренных социальных преобразований, как будто отмена крепостного права не была сама по ceбе огромной социальной реформой. Интеллигенция перенимала от Запада непременно самые крайние учения. Началось «хождение в народ» с целью распространения этих учений в крестьянской среде, с надеждой на революцию по образцам Пугачева и «атамана Степана», как называли Стеньку Разина в модном тогда романсе «Утес».

Народная масса тогда не поддалась на эти увещания и посулы; она встретила с недоверием чуждых ей людей; хождение в народ окончилось полным провалом и тогда возникла партизанская вооруженная атака на власть, руководившаяся пресловутой «партией Народной Воли».

Восполняя дерзостью и предприимчивостью недостаток своей численности, революционеры в течете нескольких лет сумели создать гипноз мощного движения против власти; они смутили правителей, они производили впечатление заграницей. Жизнь Царя-Освободителя подвергалась ежечасной угрозе: то взрывали рельсы перед Царским поездом, то — даже покои Зимнего Дворца. Александра II решил попытаться привлечь на сторону власти колеблющиеся образованные слои, с известным злорадством наблюдавшие за борьбой между правительством и «нигилистами», но не успел принять никаких реальных мер в этом направлении: 1 марта 1881 г. свершилось цареубийство.

Страшная весть всколыхнула Pocсию, многих отрезвила, создала пустоту вокруг деятелей «Народной Воли». Император Александр III, считавший положение крайне опасным, тем не менее решил дать врагам мужественный отпор — и вдруг натиск..нигилистов» рассеялся как навождение.

Но произошли ли за царствование Императора Александра III действительные перемены в настроениях образованных классов? Интеллигенция притихла, смолкла, враждебность исчезла с поверхности, но тем не менее она осталась. Все меры царствования встречали глухую, по внешности сдержанную, но непримиримую критику. Болезнь оказалась только загнанной вглубь.

Грозная черта этих лет: новые писатели уже не отделялись от интеллигенции в своем обношении к существующему строю Те из них которым было душно в радикальной казарме, просто уходили в область чистого искусства, оставаясь в стороне от общественной жизни. Из учений гр. Л. Н. Толстого,резко


<== предыдущая | следующая ==>
Морфологическое изучение яичников у овец казахской тонкорунной породы после гормональной обработки в эстральный сезон | Закон причины и следствия

Date: 2016-05-17; view: 206; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.008 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию