Глава 3 Азбука гражданского воспитания

1. Не только восприимчивость и увлеченность характеризуют детство

Есть и другое – беспомощность, капризность, своеволие, недомыслие, хвастливость и то, что принято называть инфантилизмом. И если подросток задерживается в своем духовном развитии, то такие прекрасные свойства, как детскость и творческость (эти термины употребляют некоторые зарубежные психологи для характеристики не столько возрастных границ, сколько способности к открытию), неизбежно гаснут, перерождаются.

В этой связи вспоминается образ испанского идальго, сохранившего, как мне кажется, детскую неуемную энергию. Инфантилен ли Дон Кихот?

Для меня Дон Кихот – воплощение прекрасной детскости. Для него нет вопроса: сражаться или не сражаться? Он уверен: если есть зло, надо сражаться. Когда в человеке просыпается Дон Кихот, это вовсе не свидетельство его беспомощности или инфантилизма. Это скорее проявление неутраченной детскости, той безоглядной открытости, без которых не может быть утверждения высоких нравственных идеалов.

Считают, что от того, каким было детство, зависит вся дальнейшая судьба человека. Но это, конечно, не та прямая зависимость, следуя которой можно было бы утверждать, что, если детство было жестокое, то и человек будет жестоким.

Много веков европейцы бьются над тем, чтобы в детстве не заронилась и мысль о возможности вседозволенности, а японцы настаивают: до пяти-семи лет – абсолютная свобода и вседозволенность.

Детскость и повзросленность. Детскость и преждевременное старение. Преждевременная, скучная, унылая, расчетливая юная старость.

С парадоксом преждевременного взросления приходится встречаться, к сожалению, не так уж редко.

«Защитить товарища? Выступить против несправедливости? – рассуждает подросток. – Да я не такой дурак, чтобы лезть на рожон».

В этом парне сидит обывательская овзросленность, а проще говоря – растет расчетливый приспособленец.

Под разными небесами люди взрослеют по-разному, но во всех уголках земли взросление сводится к одному – к становлению человека. А пути этого становления каждый раз свои.

…Их бритые головы блестели, словно спелые дыни на солнце. Владельцам антипричесок было по пятнадцать лет. И сбрили они свои кудри отчасти в качестве вызова, а отчасти с намерением утвердить новый стиль.

О чем бы я ни говорил с этими ребятами, они упрямо твердили: «Нет справедливости на земле». И когда я настаивал на том, чтобы мне объяснили, в чем же несправедливость, они бодали воздух своими бритыми головами и отвечали: «Нас ругали, когда у нас были длинные волосы, теперь называют сумасшедшими за то, что нет волос!»

При этом их лица изображали крайнее страдание.

Разумеется, это не самое важное – какая длина волос у подростка. Я склонен «признать» и бритую голову, если бы… На этом «если бы» и остановлюсь.

В международной артековской семье я познакомился с ребятами из Франции, США, Австралии, Японии, Германии и других стран, которые отдыхали и работали вместе с нашими ребятами. У всех были разные прически – у наших ребят и гостей – от короткого «бокса» американца Марка Макфорта до удлиненной шевелюры Сережи Алексеева из Новосибирска. Но было и много общего у этих представителей прогрессивных молодежных организаций. Они мыслили в одном ключе.

– Самое главное – такой коллектив, где бы каждый мог проявить свою ответственность за себя и за судьбу товарища, – говорил Сережа. После мне его вожатый расскажет о том, как однажды Сережа бесстрашно бросился защищать его от нападения хулигана.

– Главные ценности века, – рассуждал юный француз Жиль Кале (ему очень идут вьющиеся длинные волосы), – дружба, жизнь в группе, ответственность за свою судьбу и за судьбу общества.

– Нам с хиппи не по пути, – заявил американец Марк Макфорт. – Наркотики ведут к безответственности. А это выгодно некоторым.

В них, в этих троих, таких типичных ребятах, сочетались и детскость – все любили играть, спорить, забираться на крутые склоны гор, участвовать в бесчисленных конкурсах, – и гражданственность: видели бы, как американские ребята пели песню «Я бросаю винтовку – я не хочу воевать!», слышали бы, с каким воодушевлением они рассказывали о празднике «Салют, победа!» в Севастополе, когда опускали в море венки в память о погибших!

2. Это неправда, что детям, подросткам свойственна лишь беззаботность. Они искренне переживают, волнуются, страдают

Без этого и не может быть становления человека. Слезы, даже если они очень горькие, очищают душу: важно только не сломаться, не озлобиться. Важно, чтобы решительная угроза всему свету – «Ничего, я вам еще покажу, кто я такой!» – не переросла в озлобленность. Важно, чтобы взрослые научили главному – уметь человечностью и мудростью контролировать свою запальчивость…

Беседуя и споря с учителями и ребятами 79-й рижской средней школы, мы пришли к интересным выводам и, как говорили, шутя открыли две формулы человеческого счастья. Одна – «само» (так мы ее назвали, впрочем, такой термин бытует в европейской психологии) означает самореализацию духовных и физических сил личности, самовыявление, самоактуализацию, самосознание, самовоспитание, самодеятельность. Проблема развертывания совокупности способностей личности есть наиглавнейшая. И в этом «саморазвертывании» выражаются и подлинная свобода, и вкусы, и пристрастия человека – к музыке, живописи, книгам и увлеченность трудом, наукой, спортом. Но никакого подлинного раскрытия таланта и самоактуализации личности не может быть без второй формулы – «со»: сопричастности, сотрудничества, сочувствия, сострадания, соучастия, солидарности.

Под разными небесами ребята взрослеют по-разному, и каждый решает для себя вопрос: «Неужели я взрослый?» Родители должны быть готовы к тому, чтобы подтвердить: «Да, ты взрослый – это сказывается и в неразрывной связи слова и дела, и в добром отношении друг к другу, и в глубоком понимании своих родителей, учителей, и в твоем отношении к судьбам мира».

3. Повышайте персональную значимость ребенка – в этом и проявится защищенность его личности

Вы знаете, что творится с вашими детьми, которые на подходе к шестнадцати?

Вы знаете их тайные переживания, которые так же неожиданно вспыхивают, как и бесследно исчезают?

Вы не чувствуете угрызений совести, когда изо дня в день ставите в укор своему сыну: «Ты ленив! Пора поумнеть! Встряхнись!»

Вы уверены в своей правоте, когда утверждаете: «Мой ребенок никогда так не поступит»?

В жизни любого подростка существуют такие критические минуты, от которых многое зависит в его жизни. В одних случаях эти критические моменты служат основанием и условием для дальнейшего роста человека, а в других случаях ведут к накоплению безнравственного опыта.

Сила педагогического искусства как раз и состоит в том, чтобы даже отрицательные моменты использовать для поучительных выводов, служащих в конечном счете целям воспитания и развития личности ребенка.

Педагогический идеал требует, чтобы принцип бережного отношения к ребенку соблюдался всегда, в большом и малом. В воспитании лучше, как говорится, недогнуть, чем перегнуть. Лучше лишний раз поощрить, чем наказать.

Для родителей свой ребенок – самый лучший, самый дорогой. Каким бы он ни был. И в этих несколько завышенных оценках заложен самой природой великий смысл. Такого рода оценки создают обстановку защищенности ребенка в своей семье. Я не призываю к родительскому всепрощению. Я имею в виду готовность родителей понять и разделить горе своих детей. Так, как мать может верить в духовные и физические возможности своего ребенка, никто не верит. Эта вера – надежда. Вера – бесконечная любовь. Вера – самоотверженное участие. Вера – защита.

Незыблемость педагогического идеала основывается на бескомпромиссности нравственных установок, культивируемых в воспитании.

Ребенок не может совершить аморальный поступок, если изо дня в день всем укладом жизни ему внушаются нравственные нормы: «Лучше отдать свое, чем взять чужое! Нет большей радости, чем сделать доброе дело для другого!»

Привести в соответствие нравственные нормы с педагогическим идеалом – значит правильно определить гармонию между целью и средством воспитания. Нельзя внушать, вдалбливать ребенку: «Будь добрым» – и при этом унижать его. Дисгармония цели и средства неизбежно приведет к отрицательному результату. Чтобы определить меру оптимальных, то есть гармонических, решений, надо знать те крайности, которыми грешат многие родители.

4. Не идеализируйте своих детей – это опасно и вредно!

Идеализация заслоняет реальную картину. Вместо действительных представлений в голове родителей иногда складывается такой «голубой образ» своего ребенка, что даже самим детям делается смешно от удивительной наивности своих пап и мам.

– Ах, мой ребенок, – говорит мама о своей пятнадцатилетней дочке, – не позволит руку поднять на человека. Вы знаете, как она любит кошек и собак? Ни одной передачи о животных не пропустит…

– Ах, наша девочка, – говорит другая мама, – да она, даже когда предложишь ей выпить в праздник, откажется. Как случилось, что она так много выпила?..

Эти мамы выступали в зале суда. Их дочки были привлечены к суду за хулиганский поступок: они жестоко избили подругу, будучи в нетрезвом состоянии.

Идеализация возникает от механического перенесения одних черточек или поступков вашего ребенка на весь остальной существенный мир его отношений.

Отношение к собакам, кошкам, птицам совсем другое, чем отношение к человеку. Если ребенок любит животных и не мучает их – это еще не значит, что он обязательно будет добр к людям.

Если ваш ребенок любит зверушек – это прекрасно.

Но если он на первое место ставит внимание к своему щенку или котенку, а на второе – заботу о бабушке или о товарище, то над этим надо серьезно подумать.

Проблема «позволительности» в воспитании девочек имеет другую окраску, чем при воспитании мальчиков.

Скажем, так уж издавна сложилось: когда дерутся мальчишки – это плохо, но при этом делается какая-то скидка: дескать, кто не дрался! На то, мол, они и мальчишки.

Но если дерутся девочки, это всегда и всех тревожит. А в последние годы драки среди школьниц настолько участились, что стали предметом многих педагогических статей.

Оля Кравцова, так звали девочку, которую привлекли к суду за избиение подруги, так рассказала о происшедшем: «Мы научились отстаивать свои права не хуже мальчишек. У каждой из нас мускулы, сильные ноги… Мы и мальчишек поколачиваем».

5. Воспитание девочки – это воспитание будущей жены, матери, хранительницы семейного очага

Попробуем коснуться тех социальных причин, которые связаны с проблемой «позволительность – вседозволенность» в воспитании девочек.

Социальная тенденция эмансипации женщины не миновала и школу. Девочки получают и равное образование, и почти одинаковое воспитание: одни и те же общественные дела, один и тот же опыт трудового, физического и духовного становления.

И вполне объясним тот факт, что многие девочки стали самоутверждаться мальчишечьими способами. Телевидение, кино, книги, радио изо дня в день вырисовывают черты облика девочки второй половины двадцатого века: этакий мальчишка-подросток, который живет в мире техники, спорта, труда. И одежда мальчишечья: брюки, куртка. И стрижка, как у парня. И манеры свободные, резкие. И сила. И в ситуациях, самых острейших, не теряет самообладания. И готовность к риску! И бесстрашие! И зубы стиснуты! И губы в ниточку! И подбородок – сплошная воля!

Девочкам стало дозволено делать то, что нередко их огрубляет, убивает их нежность, ту прекрасную «слабость пола», в которой нередко сказывается истинная сила девушки, женщины.

У меня и в мыслях нет сказать что-нибудь против эмансипации. Но несомненно, что воспитание в школе должно быть одновременно и «совместным» и «раздельным». Очевидно, некоторые мероприятия в школах надо проводить только с девочками. Иной должна быть и физическая нагрузка в труде, в походах. Не нужно, конечно, возвращаться к культу женской слабости XIX века. Но воспитывать женственность, как особое, незаменимое и прекрасное свойство, необходимо. И это воспитание должно идти параллельно с воспитанием рыцарского отношения мальчиков к девочкам. У мальчиков и у девочек должны быть разные способы самоутверждения в детской среде.

Детство несет в себе много такого, что противоречит нормам морали взрослых. Ребенок слабо контролирует свои действия. Чем он меньше, тем аморальнее может выразить свои чувства: ударить взрослого, плюнуть в товарища, толкнуть – и рассмеяться, если удар оказался удачным, выкрикнуть бранное слово, значение которого он едва понимает, и т. д. Но по этим отдельным выходкам нельзя судить о нравственности ребенка в целом. В поступках озорного мальчишки есть некоторый элемент привлекательности, той дозволенности, которая адекватна самой природе детства.

6. Ребенок проходит многие ступени своей социализации через разрешение противоречий в среде своих сверстников

Очевидно, что миновать эти ступени и соответствующие им способы реагирования на окружающий мир невозможно.

Я вовсе не хочу подвести читателя к мысли, что драка в детской среде закономерное явление. Я считаю, что воспитание должно быть так поставлено, чтобы исключались драки и в среде мальчиков, и тем более в среде девочек. Некоторым родителям кажется, что если их ребенок – девочка – умеет постоять за себя (с кулаками!), то таким образом воспитывается жизнедеятельная личность. Один папа прислал в «Литературную газету» письмо, где он откровенно призывал к тому, чтобы воспитывать в детях «бойцовские качества». «Я рад, – писал он, – когда моя тринадцатилетняя дочь приходит из школы вся в синяках и ссадинах, но гордая и непобежденная, так воспитывается сильный характер».

Читатели газеты в своем большинстве ответили ему: так воспитывается жестокость! Так воспитывается не сила, а бессилие.

Ибо единственная нравственная сила человека состоит в творении доброты, в утверждении норм нравственности нравственными средствами, исключающими любую аморальность. Сила женской духовности совершенно особенная. Уже в девочке-подростке формируется такая природная красота, которая проявляется в движениях, поступках, во взгляде, в удивительно привлекательной мягкости и вместе с тем настойчивости, в какой-то совершенной цельности. Если у нее порыв чувств, то он настолько беззаветен, что трудно не откликнуться на него таким же чувством. Если она страдает, то так мужественно, что хочется возвыситься до такой же способности переносить горе. Если она добросовестна, то невольно задумываешься: откуда же у нее такое адское терпение? Если она смеется, то светлеет все вокруг.

Она облагораживает детское общение своей внутренней силой, которую отлично чувствуют мальчишки и подсознательно ценят очень высоко. Берегут эту силу. Берегут как высшую ценность.

Если девочка трудится, то ни в чем не уступает сильному полу: и работает, как правило, с радостью, и любит любое дело, а не только то, которое по душе. Вот, казалось бы, несложная задача: убрать в комнате, что-то приготовить на завтрак в турпоходе, – а девочка непременно внесет в это занятие свое, присущее только ей умение.

Представления о том, что идеал женственности был в прошлом лишен трудового, деятельного или даже спортивного содержания, неверны. Даже дворянское воспитание в России ставило одну из первых и главных задач – физическое развитие девочек. Широко культивировался с малых лет конный спорт, санки, коньки, а систематические упражнения в танцах не уступали по нагрузкам спортивным занятиям по гимнастике. Если учесть и тот факт, что эти занятия чередовались с прогулками на воздухе, пребыванием летом и зимой в деревне, систематическим сидением за пяльцами или музыкальными инструментами, то нетрудно воспроизвести и некоторую картину единства духовной и физической подготовленности. Собственно, об этой физической закалке свидетельствуют и такие факты: русские декабристки не хуже своих мужей переносили те лишения, которые выпали на их долю. Они не жаловались на судьбу, когда им пришлось перейти на крестьянский образ жизни, носить воду, топить печь, вести хозяйство.

Если внимательно всмотреться в лица современных девочек-подростков (особенно когда они захвачены трудом, учением, игрой), то в их самоотверженности, благородстве, чуткости и необыкновенной доброте улавливаешь черты того идеала женственности, который складывался у нас веками.

Когда мы говорим об идеале девочки-подростка, мы не исключаем из ее облика и спортивность, и физическую закаленность. Эти качества не только не помеха Духовному совершенству, но и физическая основа Цельности. Подлинная женская красота – это красота, соединяющая в себе три начала: здоровье и Жизнелюбие будущей матери, деятельно-духовную силу будущей хранительницы семейного очага и любящей жены.

7. Экология и гражданственность

За тридцать лет общения с учителем Александром Ивановичем Шевченко я никогда не ощущал в нем спокойствия, когда дело касалось экологии села или попрания духовных ценностей народа. Приведу наш последний разговор, который случился осенью 1989 года.

Александр Иванович буйствовал:

– Село гибнет. Речку и ставки загрязнили, школа развалена, клуб вот-вот рухнет совсем, больницу закрыли, вода отравлена химией, люди бегут из села. Я буду бороться, пока хватит сил, – негодовал он, когда я пытался успокоить его в тот мой приезд.

– Давай спокойно разберемся…

– Нельзя здесь спокойно. Ты говоришь об экологическом воспитании, о Рерихе, Вернадском, здоровой семье! Красивые слова! А у нас уже ромашек в поле нет, чабреца нет, исчезли такие растения, как волчье лыко, паслены, волчий глаз. Больше нет диких кабанов и курочек, черепах и белых аистов, ящериц и змей, ястребов и кобчиков. В селе лягушек нэма! Пиявок нэма! Наши дети и мы пьем отравленную воду, едим отравленные продукты! Я смотрю на детей, когда они рисуют в студии, и каждый день жду: а вдруг с кем-нибудь что-нибудь случится. Надо бить тревогу! Подключать родителей!

– Давай подключать.

– Без надобности уничтожили вековые деревья, – продолжает он. – У школы стоял вяз, которому было лет двести. Спилили. У речки стояли пять дубов, которым по двести пятьдесят лет. Так придумали: у самых кореньев этих дубов выкопали яму – дубы гибнут. Руководители донецкой железной дороги, повинные в этом, обещали установить для стоков металлический бак (это спасло бы деревья). Но обещания остались лишь на словах… Мы с детьми писали во все концы, чтобы запретили охоту в наших местах. Запретили, и сразу появились у нас и болотные курочки, и уточки, и лебеди, и зайчики. А в этом году снова стали палить из ружей. Да еще на Ленина ссылаются, он, дескать, тоже охотником был…

– Действительно дикари…

– Нет. Дикари любили природу. «Прости меня, дерево, что я вынужден срубить тебя для крайних моих нужд!» – говорили они. А теперь?..

Я не смог успокоить Александра Ивановича и когда мы все эти экологические беды зафиксировали в плане работы района, и когда избрали специальный совет опытно-экспериментальной педагогической работы в селе Прелестном.

Александр Иванович вроде бы и радовался: может быть, действительно перестроится жизнь. А потом лицо его темнело, глаза по-аввакумовски блестели, и он снова начинал возмущаться:

– Я не верю им!

Это «им» было некой отчужденной, но существующей бюрократической силой. В это «им» входило множество разных лиц: и местные расхитители, и районные руководители-бездельники, и чванливые дидакты от педагогики, нашедшие приют в отделе народного образования, и пустословы из области… Я чувствовал, что к этим «им» он не прочь и меня приписать: «Живешь ты там, в Москве, плевать тебе на наши сельские беды…»

Он косит на меня странным отрешенным взглядом: ей-ей, раньше ничего подобного с ним не было. Может быть, дают себя знать две военные контузии, думаю я, или две тяжелые недавние операции?

– Та не гляди на меня с таким подозрением, будто я сумасшедший, – говорит он.

– И все-таки не совсем ты прав, – перебиваю его. Мне непременно хочется, чтобы исчезла его злость, чтобы опять блеснула его всегдашняя радость, ибо без нее нет самого Сашка – хоть в жизни, хоть в романе. – На тебя сейчас страшно смотреть. Злость – это палка о двух концах. Сделано же все-таки что-то у нас, черт побери. Построена двухэтажная студия, создан в селе музей детского творчества. А что пишет тебе губернатор штата Висконсин?

Сашко улыбается:

– Пишет, что выставку организовали в Капитолии. Понравились им рисунки нашей детворы. Ученые и педагоги, конгрессмены и банкиры восторгаются, пишет губернатор. А вот письмо от Энн Столл, она главный организатор выставки, педагог. Она пишет, что сотни тысяч американцев посмотрели работы юных прелестнян. Просит передать нашим детям, что их рисунки помогают американцам понять, как мы живем, о чем думаем и мечтаем. Это здорово. Но при чем здесь это?! – снова заводится он: никак не хочет быть покладистым и управляемым моим героем… – Мы всегда с тобой считали, что воспитание должно жить тревогами своего народа, иначе оно будет ненужным, вредным… Ты и сам пишешь, что, если воспитание оторвано от прошлых и нынешних бед наших, оно становится антинародным…

Это направление изъято из современной теоретической педагогики. Даже из новаторской. Все воспитание иной раз пытаются свести к этакой разудалой системе манипулирования детьми, педагогами, ценностями. Это, дескать, и есть новаторство. Спорю и настаиваю: оно некрикливо, нетерпимо ко лжи, к шумной браваде, оно – народно. А это значит: совестливое, искреннее, просветленное.

Я гляжу на Александра Ивановича. (Он в этом году отпустил бороду; о нем в селе говорят: «У нас теперь свой Карл Маркс».) Ощущение, будто меня обокрали: от прежней его доброты ничего не осталось.

Мимо проходит его односельчанин Кондратий: всегда улыбка на лице. Деликатен. Я говорю: «Учись у народа. Этот Кондратий – сама доброта. Верующий?»

– Бандюга! Пополам перережет и не дрогнет. И дети у него такие же жестокие, и внуки… А на лице улыбка, как солнце…

– Ты считаешь, что жестокость по наследству передается?

– Убежден. Революция, между прочим, выпустила на волю и энергию зла. И дети должны знать об этом, – говорит Александр Иванович. – Они должны искать с нами утраченные ценности.

…Мы размышляем: вернуть в школу утраченные ценности без семьи, без самого народа невозможно. И потребность такого возврата сидит в людских душах. В этом мы уже убедились, когда создавали музей народного быта. Можно сказать, что создан этот прекрасный музей на средства селян. Их силами. Они несут в музей то, что особенно дорого им: свадебные наряды бабушек и дедушек, расшитые рушники прошлого века, покрывала, необыкновенной красоты скрыни (сундуки), прялки и ковры, посуду и различные украшения. Возникла мысль создать живой музей – построить настоящую хату, воссоздать интерьер двора и дома, чтобы в этой хате можно было с детьми прожить, скажем, один день жизнью своих предков. Но где взять хату?! И вот нашлась одна женщина – Беличенко Раиса. Подарила свою избу школе. Александр Иванович рассказывал мне:

– Пришла эта Раиса и сказала: «Возьмите мою хату бесплатно. Тильки людям скажить, шо я вам ее продала, а то скажуть, яка дура, шо бесплатно взяла и отдала…» Я смеюсь и спрашиваю у нее: «А за сколько, сказать, купили у тебя хату?» А она совсем серьезно: «За триста или четыреста». А я снова рассмеялся и говорю: «Не пойдет. Скажу – за девятьсот, чтобы уси думалы, яка ты умна жинка…»

Я слушаю, как Александр Иванович рассказывает многочисленным экскурсантам, которые приезжают в Прелестное из разных мест Донбасса, Украины, других республик:

– Мы исходим из того, что ребенок в рисунке изображает то, что пережил, что тронуло его душу. Когда детям иногда говоришь, как жили наши предки, они начинают думать, вспоминать рассказы своих близких, и на этой основе может родиться сюжет будущего рисунка. Иногда, чтобы представить прошлое, надо связать сюжет рисунка с теми живыми образами, которые ребенок встречает в жизни. Вот, к примеру, работа «Косцы». Я спросил у девочки: «Что тебя взволновало в эти дни?» Она подумала и сказала: «Мой папа с дядей косили траву для кроликов, и вдруг из травы выпорхнула птичка. Посмотрели, а там гнездышко, яички. Папа с дядей позвали нас и говорят: "Мы оставим этот кусочек травы с гнездышком, не будем здесь косить, а вы тоже не трогайте руками, будете трогать – птичка улетит из этого места, бросит свое гнездо"». Нам было так интересно. Такое теплое гнездышко, выстлано перышками хорошими, яички аккуратно лежат, я почувствовала тепло этого гнездышка, почувствовала, как мама-птичка заботливо высиживает птенцов, и мне жаль стало эту птичку. Я представила, что ее могли скосить острые косы, и чуть не заплакала». Мне кажется, ей удалось выразить свои чувства к добрым косцам и к тому гнездышку. А главное, она передала движение – так и слышится гон этих кос, звук слышится – вжить-вжить, а птичка сидит и настороженно прислушивается, рядом косы острые, но ей жаль гнездо покидать…

– А вот этот любопытный двойной портрет?

– Да это Саша Калабин нарисовал. Он в седьмом классе учится. Тоже рисует с детского сада. В нашем селе живут его дедушка и бабушка, отдельно от Саши, но он к ним часто ходит. Я как-то сказал ему: «Мы собираем в музей старые вещи, пойди к дедушке и узнай: может, у них есть какие-нибудь ненужные вещи?» Дед с бабой нашли кое-что и стали внуку рассказывать, как они жили раньше: работали сохой, молотили катком, ночью темно было, ни одного фонаря. Сейчас папа у Саши работает комбайнером, старший брат – трактористом. Вот дедушка и говорит: «А у нас какой инвентарь был – вилы, грабли, коса, лошаденка, тяжело нам было». И Саша очень хорошо рассказывал о дедушке и бабушке, и я тогда ему предложил: «А ты нарисуй дедушку и бабушку». И он нарисовал: обожженные солнцем лица, натруженные руки, достоинство и любовь в общении друг с другом.

Тема Родины (родной дом, лес, река, поля, родное небо и народ) – основная в творчестве детей. В нескольких залах музея выставлены детские работы. Фактически это картины. Один посетитель сказал: «У меня здесь такое ощущение, какое было, когда я попал на выставку работ Рериха». Действительно, столько света, любви, радости. Я думаю: никто никогда не писал о том, сколько времени может прожить детский рисунок. Большинство детских картин в рамах и висят уже по нескольку лет. Я встретился с Наташей Скорой: она работает теперь художницей в Краснодаре. Мы рассматривали и ее работы, которые были написаны, когда она была в шестом классе.

Я убежден в том, что учить искусству может только тот, кто сам творит искусство…

…Мы сидим за мольбертами. Я дописываю пейзажи Святогорского монастыря, а Александр Иванович колдует над холстом с изображением ветряной мельницы.

Мельница – особая статья в его мировоззрении. Это и Дон Кихот, и мир фантазий, и реальный замысел выстроить в селе, в музее под открытым небом, ветряной гигант.

– Четыре ветряка було в селе, – говорит Александр Иванович. – Ну кому они мешали? Уничтожили, как и церкву. А мельница – это же кормилица. Она как клуб: собирались, обменивались новостями. А красота! Архитектура какая! Кое-кто раньше смеялся: «Загиб у Шевченко: мельница!» А сегодня уже перевозим добытый в другой области ветряк. И селяне готовы строить мельницу-музей… Что-то сдвинулось в селе.

А вот и новые приметы: возникли при музее детский и взрослый фольклорные ансамбли, появилась мысль написать историю села, готовы в этом добром деле помочь Славянский пединститут и Донецкий университет…

«Господину Шевченко Александру, – читаю письмо из США. – Уважаемый господин Шевченко, в Мэдисоне мы вновь устраиваем выставки детских рисунков из села Прелестного. Вам, вероятно, будет приятно узнать, что присланные Вами рисунки положены на картон и красиво оформлены. Они уже выставлялись в ряде важных мест в нашем городе. Мы старались их показать там, где их могло увидеть наибольшее количество людей. Вот перечень этих мест:

1) университетская больница (самая большая в штате Висконсин);

2) главное выставочное помещение городской библиотеки Мэдисона;

3) приемная Главной инспекции школ штата Висконсин;

4) центральная ротонда (огромное красивое служебное помещение губернатора штата).

Теперь мы стараемся устроить выставки в других крупных городах штата…» За неделю моего летнего пребывания в Прелестном студию-музей посетило около ста человек. У Александра Ивановича особый дар притягивать к себе людей.

Он рад каждому гостю, потому и повесил на здании студии-музея объявление, в котором сказано, что музей можно посетить в любой день и в любое время и что живет он рядом – третий дом от угла.

Date: 2016-05-13; view: 354; Нарушение авторских прав