X. Штундисты и баптисты

Собственно русские баптисты на юге России известны больше под именем штундистов. Объясним значение этих терминов.

Слово “баптист” есть греческое и значит собственно “креститель”. Так, Иоанн Креститель по-гречески называется Иоанн Баптистес (Baptistes) — баптист. Крестящие по вере названы баптистами, или крестителями, по той причине, что они крестят всех крещенных в младенчестве, признавая крещение младенцев недействительным. Противники баптистов называли их анабаптистами, т. е. перекрещенцами, но баптисты отвергают такое название, потому что с их точки зрения они не совершают перекрещивания, а лишь одно крещение, потому что крещение младенцев, как совершенное без веры крещенного, вовсе не есть крещение, поэтому и баптисты совершают только крещение однажды в жизни. Необходимость веры как предварительного условия крещения баптисты доказывают словами Христа: “Кто будет веровать и креститься, спасен будет” (Мф. 28:19, Мк. 16:16).

Что касается слова “штундист”, то слово это немецкого прохождения. Известно, что в Германии и у нас в южной России среди лютеран был и есть обычай у благочестивых людей не довольствоваться посещением церкви до обеда, но и после обеда собираться для богослужения, во время которого поются гимны, произносятся импровизированные молитвы и говорятся речи на известные тексты Библии не пасторами, а братиями. Такие собрания у немцев именуются “гебетш-тунден”, что значит молитвенные собрания, или просто — “штунден”, а участвующие в них “штундистен” — штундисты.

Малороссы, живя в работниках у немцев из любопытства, бывали на таких собраниях, видели их внешнюю сторону, а в разговорах хозяева объясняли им суть этих собраний и давали своим работникам читать Новый Завет.

Многие из таких малороссов, обратившись от грехов, начали по образцу немцев устраивать у себя дома такие собрания для назидания, в которых читалось Евангелие и пелись тогда еще православные гимны.

Участникам таких собраний малороссы дали уже готовое немецкое название штундистов. Отсюда возникли у нас первые штундисты.

Конечно, это религиозное движение получило дальнейшее развитие. В шестидесятых годах баптисты проникли в немецкие колонии. Вообще это было время духовно-религиозного пробуждения среди немцев, толчок которому дан, главным образом, пастором Бюстом. Среди меннонитов выделилось новое общество, которое разнилось от старого тем, что оно требовало от крестящихся признаков новой жизни, а не формального только исповедания веры, как это практикуется у старых меннонитов, и крещение новые меннониты стали совершать, как и баптисты, чрез погружение. Представителями этого нового течения явился проповедник Унгер, который и познакомился с Онкеном в одно из его миссионерских путешествий в Россию.

Русский баптизм возник почти одновременно, а именно: в 1868 — 1870 годах в двух местах — В Херсонской губернии и в Закавказье (в Тифлисе).

Рассмотрим сперва историю возникновения и распространения южнорусского баптизма, а потом перейдем к истории закавказского баптизма. Почва для восприятия евангельского движения, окрещенного названием штундизма, который представляет собой не что иное, как попытку возвратиться к первобытному христианству, была подготовлена тремя факторами: освобождением крестьян от ига крепостничества, распространением Слова Божия и увеличением грамотности в народе. Неграмотный не мог читать Библии, следовательно, не мог и проверить учения господствующей церкви, сличив его с учением Нового Завета. Несвободный человек не мог без великих жертв исповедовать свою веру, которая не согласовалась с учением церкви, поэтому всякие новшества и реформаторские попытки подавлялись жестоко властью помещиков.

Только с получением свободы личности и усвоением грамотности наш крестьянин начал читать Библию и стал замечать несоответствие окружающей его действительности с учением Христа. Отсюда желание устроить свою жизнь на евангельских началах, и таким образом явился штундизм.

Внешний толчок к появлению этого религиозного движения и сознательному отношению к религии дали немцы. Они не занимались специально религиозной пропагандой, но пробужденные из них старались сообщить своим работникам сущность своих религиозных взглядов. Православные батраки, живя у немцев-баптистов и церковных братиев, именуемых штундистами, видели, что их семейная и церковная жизнь несравненно выше жизни православного крестьянина.

Это заставляло их доискиваться причины этой разницы, и они скоро приходили к убеждению, что она кроется в их религии. Отсюда желание ближе познакомиться с вероучением своих хозяев. Хозяева шли охотно навстречу желаниям своих работников, давали им читать Новый Завет. Внимательное изучение этой книги творило чудеса: православные бросали пить водку, курить, сквернословить, перерождались и делались другими людьми. Возвращаясь домой, они по воскресным и праздничным дням читали Новый Завет, и вокруг таких чтецов собирались кружки любителей Слова Божия, которые при этом пели и церковные песнопения. Таким образом, среди православных появились первые религиозные собрания, которые впоследствии превратились в баптистские общины.

Вскоре последователи нового учения разделились на два толка: одни из них приняли всецело учение немецких баптистов и не чуждались названия “баптист”, хотя охотнее назывались “братьями” или “евангельскими христианами”, а другие отвергли совсем водное крещение и преломление хлеба, понимая их, подобно молоканам, духовно, но удержали у себя общий порядок богослужения: те же гимны и сердечную незаученную молитву. Последний толк, собственно, и нужно считать штундизмом; последователи его известны в нашей литературе под именем младоштундистов. Но нам положительно известно, что оба эти течения современны, о чем мы упоминаем ниже.

Главнейшими вождями русского баптизма на юге России являются крестьяне Иван Григорьевич Рябошапка и Михаил Ратушный. Описав кратко их обращение и деятельность, мы в то же время представим нашим читателям и историю распространения баптизма в России.

Передаем здесь историю обращения Ивана Рябошапки, записанную нами со слов его.

Рябошапка был крепостным помещика Шибеко и жил в селении Любомирке Елизаветградского уезда Херсонской губернии, где он служил на мельнице помещика. В том же селении проживал немец — баптист из селения Старый Данциг по имени Мартин Гюбнер. Раз он вместе с Гюбнером был в кузнице, где последний исправлял насечки. Гюбнер завел с Рябошапкой религиозный разговор и говорил ему о необходимости обращения к Богу, чтения Слова Божия и указывал на противоречия учения его церкви с Евангелием. Рябошапка противоречил Гюбнеру. При расставании Гюбнер сказал Рябошапке: “Смотри, Иван, когда-нибудь нагадаешь (вспомнишь) мои слова”. После этого Рябошапка стал размышлять о том, что ему говорил Гюбнер. При следующей встрече с Гюбнером Рябошапка высказал ему свое желание достать и читать Новый Завет, за который он готов был отдать все свое состояние. По данному Гюбнером адресу Рябошапка поехал в немецкую колонию Старый Данциг, где и достал Новый Завет. Оттуда он проехал в Одессу, где купил себе еще один экземпляр Нового Завета, так что он возвратился домой радостным и богатым, имея у себя две книги Нового Завета на русском наречии.

После этого Рябошапка с жадностью стал читать и изучать Евангелие со своим товарищем Артемом. Сельский священник сказал ему, что это только часть Священного Писания, но все Слово Божие заключается в Библии, которая имеется у священника. Рябошапка попросил священника одолжить ему для чтения Библию, и священник исполнил его просьбу. Чтение и изучение Библии окончательно укрепило Рябошапку в убеждении, что православное учение во многом расходится со Словом Божиим, в особенности, в учении о поклонении иконам, ходатайстве святых и крещении младенцев, и что учение баптистов истинно и вполне согласно со Словом Божиим.

Вскоре на чтение Слова Божия стало собираться много народу в дом Рябошапки. Это происходило в 1867 году. На Пасху этого года у Рябошапки было многолюдное собрание. Однажды после утреннего собрания, пообедав, он лег отдохнуть. В это время явились сельские власти — арестовали его и отправили в Ольшанку, где он просидел в темной камере два месяца, и затем был освобожден.

Обращение второго видного деятеля русского баптизма Михаила Ратушного совершилось таким же образом. Ратушный читал Новый Завет, бывал на собрании немецких баптистов в колонии Рорбах, беседовал с ними, обратился ко Христу и воспринял учение баптистов о крещении верующих и недействительности крещения младенцев. Он также начал читать Новый Завет в своей деревне Осново Одесского уезда, и народ с жадностью и наслаждением слушал Слово Божие, которое радикально изменяло его порочный образ жизни, так что люди переставали пьянствовать, становились трезвыми, трудолюбивыми, нравственными людьми.

Хотя оба эти деятеля сознали необходимость принять крещение по вере, но немецкие баптисты не решались преподать им крещение, боясь наказания за совращение, а среди русских никто еще не был крещен по вере. Вопрос этот решился следующим образом.

Однажды новоменнонитский проповедник Абрагам Унгер, житель немецкой колонии Эйнлаге, принявший крещение от основателя баптизма в Германии И.Г. Онке-на, крестил 30 колонистов при немецкой колонии Старый Данциг 11 июня 1869 года. В числе крестящихся находился крестьянин деревни Карловки Ефим Цымбал. Как нам передавали, он, без ведома Унгера, вошел в реку и был им окрещен в числе других, потому что Унгер едва ли бы согласился крестить его, если бы лично знал его, что он из православных.

В том же году Цымбал отправился в Любомировку и крестил Рябошапку, а 8 июня 1871 года Рябошапка крестил Ратушного и с ним 48 душ в Одесском уезде, как о том заявляет Ратушный в прошении своем от 28 ноября 1871 года, поданном Херсонскому архиерею Димитрию, в котором он заявляет о своем выступлении со своими единомышленниками из православной церкви и просит у него защиты от преследований полиции.

В том же 1871 году баптизм появился в Киевской губернии в селении Косяковке Таращанского уезда, где первым воспринял его волостной писарь Иван Лясоцкий. Расскажем его обращение собственными его словами, взятыми из его письма, напечатанного в Лондоне.

“Я, коренной житель села Косяковки Таращанского уезда Киевской губернии. Служил я волостным писарем в селе Чаплинке того же уезда, в 7 — 8 верстах от села Косяковки. Осенью 1871 года приехал в Чаплинку Герасим Балабан за получением паспорта, так как он проживал в Херсонской губернии. Слух прошел, что он штундист, о чем, конечно, узнал поп, с которым я жил в дружбе, да еще попадья, она кумовала у меня. Поп просил меня и волостного старшину задержать Балабана для того, чтобы с ним мог поговорить и увещевать его, как овцу своего стада. Просьба попа была уважена, и он приглашал Балабана каждый день на беседу в волость, каковая беседа была всегда в моем ближайшем присутствии, и я ретиво наблюдал за речами, как одного, так и другого, также и за текстами Священного Писания, которые указывал Балабан попу, и часто ставил его в тупик. Так продолжалось собеседование не менее месяца, и я признал в моей душе правду на стороне Балабана, и к нему склонилась моя душа и жена моя тоже. Наконец поп официально заявил начальству об арестовании Балабана, и в волость последовала бумага о невыдаче Балабану паспорта, впредь до особого распоряжения. После этого я стал ближе к Балабану, чем к попу. Часто мы с ним беседовали из Священного Писания. Наконец и Другие люди стали вступать в разговоры с Балабаном и убеждаться в справедливости его слов, так что по вечерам у нас начались собрания в отдельных домах. Многие приглашали Балабана к себе на дом для беседы, и все жаждали этого. Потом Балабан просил меня о выдаче ему секретным образом проходной дней на 15 в Херсонскую губернию, чтобы взять оттуда славянскую Библию с ссылками.

Все это было сделано, и у нас начались открытые собрания, куда стекалась масса народа. А поп уже не рад был, что задержал Балабана, и хотел бы освободить его, но было уже поздно. Таким образом, Балабан прожил в Чаплинке целую зиму. Поп, заметив, что я подружился с Балабаном, сделался для меня из друга врагом и начал ходатайствовать перед мировым посредником об удалении меня из волости. Но мировой посредник, в уважение просьбы попа, перевел меня в другую волость, где я нажил вместо одного попа — двух и дьякона третьего, где, конечно, волей-неволей приходилось беседовать с ними. И я в другой волости служил не более 6 месяцев:

попы до того наскучили мировому посреднику, что он не мог более держать меня, и я был совершенно уволен и пошел восвояси, в с. Косяковку. Весной 1872 года я начал заботиться о постройке для себя хатенки.

Балабана заключили в тюрьму, а в Чаплинку командирован был помощник станового пристава для преследования и уничтожения собраний. Затем в первых числах августа 1872 года съехалась духовная комиссия, и нас всех собрали в г. Таращу, так как Слово Божие распространилось уже и в других селениях. Из селения Плосского взяли трех: Феклу Богдашевскую, Павла Цибульского и Иосифа Тышкевича; из селения Чаплинки — Якова Коваля, Клементия Терещука и Якима Белого; из деревни Шушковки — Артема Водяницкого и Константина Лейниченко; из селения Косяковки — меня и моего родного брата Гавриила. Всех нас представили в духовную комиссию, которая требовала от нас выяснения нашего основания и увещевала оставаться преданными православной церкви. Но так как она в этом нисколько не успела, то 8 августа 1872 года нас тоже заключили в тюрьму в городе Тараще, где нас с Балабаном оказалось 11 душ. Продержав нас в тюрьме до мая 1873 года (9 месяцев), некоторых из братиев освободили, а меня с братом, Богдашевскую, Цибульского, Тышкевича, Коваля, Терещука и Белого отправили в Киев и чрез несколько дней представили нас в Киевскую Судебную Палату, которая приговорила меня с братом, Коваля, Терещука, Богдашевскую и Цибульского на 6 месяцев высидки в смирительном доме, а за неимением такового — в тюрьме, остальных оставила только в подозрении. Прокурор, полагавший сослать нас в Закавказский край, остался недоволен решением палаты и протестовал, послав дело в Сенат. После чего мы вместо 6 месяцев просидели в тюрьме более полутора года. Белый и Тышкевич умерли в Киевской тюрьме, а нас всех, по распоряжению министра, освободили 29 декабря 1874 года.

В период времени заключения в тюрьме жена моя и двое детей умерли. По освобождении из тюрьмы я 19 января 1875 года женился на одной девушке, которая тоже содержалась в тюрьме 9 месяцев за религиозное убеждение, в числе всего семейства, состоящего из родителя ее, брата и зятя с женою, соседнего с нами уезда.

Когда мы находились в Киевской тюрьме, Балабан, освободившись из нее, успел распространить в Чаплинке и Косяковке учение о ненужности крещения водой и преломления хлеба, чего я в нем прежде не заметил. Таким образом, мы, по прибытии из тюрьмы, нашли массу последователей, но все они противились учению о крещении и преломлении хлеба и относились к этому даже с насмешками. Только мы с братом двое остались верны своим убеждениям, и много пришлось нам терпеть различных насмешек и хулы по поводу крещения и преломления хлеба. Но наконец некоторые начали присоединяться к нам. После чего я с братом отправился в Херсонскую губернию, в деревню Основе, к Михаилу Ратушному, от которого приняли крещение в июле 1876 года.

По возвращении нашем в Косяковку церковь начала возрастать и насчитывала почти до 100 человек. Собрание было свободно и открыто среди дня. Никто не преследовал, только был командирован один городовой для присутствия при собраниях, ввиду того что духовенство причисляло нас пред правительством к социалистам”.

Из этого рассказа Лясоцкого видно, что Балабан явился в Таращанский уезд с баптистскими взглядами, которые усвоил себе и Лясоцкий, но вскоре изменил свои взгляды и начал уже проповедовать штундизм, то есть отвержение всех видимых установлении, в том числе крещения и святую вечерю. Впоследствии Яков Коваль основал штундистскую общину в Чаплинке, и таким образом возникли две общины: баптистская и штундистская, первая в Косяковке, а вторая в с. Чаплинке, что подтверждает г. Ушинский, посетивший Косяковку и Чаплинку в 1881 году. Господин Ушинский представленное ему в рукописи косяковское исповедание веры ошибочно приписывает переводу херсонских штундистов. Это исповедание есть не что иное, как так называемое гамбургское исповедание веры баптистов, переведенное Павловым в 1876 году с немецкого. Это еще раз подтверждает, что баптистов не следует смешивать с штундистами, как это умышленно доселе делало православное духовенство. Но более беспристрастные исследователи, как Ушинский и священник Рождественский, ясно отличают баптистов от штундистов.

Из названных нами трех центров: Любомирки, Основы в Херсонской губернии и Косяковки в Киевской баптизм вскоре широким потоком разлился по всему югу России.