Глава XXII исповедь Светланы Горячевой

До сих пор я вела повествование как бы со стороны. Но нелишне посмотреть на события в КПРФ «изнутри», ведь наверняка есть много деталей, которые скрыты от посторонних глаз, однако без которых понять случившееся до конца невозможно. С этой целью я встретилась с одной из главных участниц громкого конфликта в КПРФ. Но прежде — необходимое предисловие.

Имя Светланы Петровны Горячевой стало широко известно по всей России в тот февральский день 1991 года, когда она, выйдя на трибуну Верховного Совета РСФСР, озвучила заявление его шести руководителей. Документ подписали два заместителя Председателя Верховного Совета России — СП. Горячева и Б.М. Исаев, председатели палат: Совета Республики — В.Б. Исаков, Совета Национальностей — Р.Г. Абдулатипов, заместители председателей палат А.А. Вешняков и В.Г. Сыроватко. В своем заявлении они впервые на всю страну сказали нелицеприятную правду о Председателе Верховного Совета РСФСР Борисе Ельцине, о том, что наступает новая диктатура. Против них была развернута оголтелая кампания самой разнузданной травли. Сам Ельцин сказал: «С врагами надо бороться, даже с женщинами».

В те дни в «Советской России» был напечатан мой очерк «Поступок» о Горячевой и ее товарищах. В адрес боевой «шестерки» шла огромная почта. Приведу одну из многих сотен телеграмм, которая выразила чувства, я уверена, миллионов людей:

«Уважаемая редакция, убедительно прошу Вас напечатать в Вашей газете или передать народному депутату Светлане Петровне Горячевой следующее письмо. Глубокоуважаемая Светлана Петровна, восхищаюсь Вашим мужеством и гражданственностью. Вы относитесь к тем некрасовским женщинам, которые коня на скаку остановят, в горящую избу войдут. Пока у России есть такие дочери, как Вы, Россия не пропадет. Я старая женщина, прожила долгую жизнь, мне 88, и я низко кланяюсь Вам. Спасибо, что Вы есть. Баранова. Москва, Ростовская набережная, дом..., кв....».

После августовского переворота Горячева сложила с себя полномочия заместителя председателя Верховного Совета и вернулась рядовым депутатом в свой избирательный округ в Приморье. Она участвовала в работе последнего, десятого чрезвычайного Съезда народных депутатов РСФСР, голосовала за импичмент, то есть за отстранение Бориса Ельцина от должности президента страны. И потом все дни и ночи провела в осажденном Доме Советов. Из пылающего здания 4 октября 1993 года мы выходили вместе, и так случилось, что всю ночь с 4-го на 5-е октября мы тоже провели вместе. Спасаясь от обстрела и ельцинских ищеек, мы укрылись в одном из подъездов дома справа от здания Верховного Совета, после чего нас с Горячевой, отца Андрея, депу-

тата Лидию Шиповалову приютил на ночь, а точнее — спрятал, хозяин одной из квартир.

Через день я провожала Светлану Петровну в дорогу — она уезжала домой, во Владивосток. Все вещи ее сгорели в Доме Советов, и сейчас она была одета явно не по сезону — в легкий спортивный костюм, который «одолжила» депутат Людмила Бахтиярова. Злой осенний ветер сбивал с ног, швырял в лицо стылые, желтые листья. Мы попрощались, и Светлана Петровна пошла к метро. Она уходила в неизвестность, а я стояла у перекрестка, смотрела ей вслед, и у меня щемило на душе: что ждет ее и всех нас, что будет со страной?..

Встретились мы только много времени спустя — в декабре 1995 года, когда она, пройдя сквозь жесткое выборное «сито» и став депутатом Государственной Думы второго созыва, с триумфом вернулась в Москву. Вернулась полная надежд на то, что КПРФ и ее фракция во главе с Геннадием Андреевичем Зюгановым станут преградой на пути капитализации и разграбления России, станут ее спасителями. Она верила в Зюганова как в мессию. Я же, несколько лет наблюдая за деятельностью Геннадия Андреевича и два года — за парламентской работой фракции КПРФ в Государственной Думе первого созыва, никаких иллюзий уже не питала. Мне все было ясно, о чем я и написала в книге «Тот, кто не предал». Написала о том, что «вожди» КПРФ рулят прямиком в социал-демократию, камуфлируя эти цели в коммунистические одежки, и что Виктор Тюлькин им предложил: «Не надо дурачить народ. Пора менять вывески, ребята».

«Но вывески менять они не будут, — писала я. — Социал-демократическая ниша уже поделена между «архитектором перестройки» А.Яковлевым и еще одним бывшим коммунистом. А самое главное — под такой вывеской весь электорат, который еще помнит, как славно жилось при коммунистах, потеряешь. Терять не хочется. Они уже хорошо вписались в систему. Эксплуатируя веру людей и недовольство существующим режимом, можно еще много лет в обозримом будущем получать в буржуазном российском парламенте энное число мест, гарантирующее удобные кресла, портфели, микрофоны, возможность разъезжать по загранице и имея надежную защиту в виде депутатского мандата, храбро и совершенно без какой-либо опасности для себя обличать «партию национальной измены», «партию власти», антинародный режим, президента и пр. Видимо, Россия еще и потому «исчерпала лимит на социальные революции», что они могут и их лишить привычного, спокойного, обеспеченного бытия. А так хочется и место в парламенте приобрести, и коммунистическую невинность соблюсти. Иначе не только электорат потеряешь, но и весь рядовой состав, который искренне считает себя коммунистами. Они не позволят. И правильно сделают. Надо лечить болезнь и вирусоносителей». (Н.Гарифуллина. «Тот, кто не предал», М., Внешторгиздат, 1995 г., стр. 411.)

Я была абсолютно убеждена в этом выводе. Но Светлана Петровна тогда не согласилась со мной, потому что была убеждена в другом: «За Зюганова надо побороться, Зюганову надо помочь».

И вот прошли годы, со Светланой Петровной случилось то, что случилось. Мне давно хотелось узнать, как она теперь оценивает ситуацию в КПРФ и ее лидеров? Встреча состоялась в октябре 2003 года. Ниже привожу запись нашей беседы.

Наказ матери: «Помогай Зюганову, служи России!».

— Светлана Петровна, мне давно хотелось поговорить с вами по душам, откровенно, как мы говорили в былые времена, когда вы были народным депутатом РСФСР. Почему Зюганов обошелся с вами таким образом? Ведь вы были в числе первых, кто поднял голос протеста против Ельцина. Это был такой мужественный и смелый Поступок, что он вызвал настоящий взрыв в обществе. В1993 году мы вместе с вами были под расстрелом, а Геннадий Андреевич нас просто предал, призвав по телевидению не выходить на улицы. Вы были в первой тройке федерального списка КПРФ на выборах в Государственную Думу в 1995 году...

— Вопреки воле моей матери и сына.

И принесли КПРФ огромное число голосов, потому что избиратели помнят и любят Светлану Горячеву. Вас помнит и любит Россия. Это не комплимент, а непреложный факт, который я просто констатирую. Так почему Зюганов посмел так обойтись с вами? Что стоит за этим? Может, есть что-то подспудное, о чем не знают ни рядовые коммунисты, ни избиратели, ни мы, журналисты?

— Я тоже очень много думала над этим. Я ведь к нему относилась с симпатией, и вы это знаете.

— Да, я помню наш разговор после вашего возвращения в большую политику в 1995 году.

— На самом деле я сама была рада, что на объединительно-восстановительном съезде в 1993 году председателем ЦИК Компартии Российской Федерации был избран именно Зюганов, а не Купцов. Мне казалось, что он современный человек, любящий Россию, способный объединить не только коммунистов, но и тех, кто настроен патриотически. Мне так казалось. Я понимала и то, что он взвалит на себя просто непосильную ношу. В условиях оголтелого антикоммунизма, когда власть почти ненавидела оппозицию, а оппозиция не имела доступа к средствам массовой информации, за исключением, может, «Советской России» и еще двух-трех газет, мне казалось, что если человек берет на себя эту непосильную ношу, то все это во имя России, для России. Я искренне хотела ему помогать.

Поэтому в 1995 году я преодолела сопротивление своего сына и матери, которые категорически были против моего возвращения в большую политику. Я стояла перед мамой на коленях и просила, чтобы она разрешила мне помочь Зюганову баллотироваться. Уже потом, напутствуя меня, она сказала: «Иди, помогай Зюганову, помогай Тулееву, видно, такова твоя судьба. Служи России!» Это сказала она мне со слезами на глазах. Вот я сейчас говорю, а у самой тоже слезы на глазах из-за того, что она мне так сказала. Она себя переломила, потому что понимала: я все равно буду думать о том, что происходит в Москве, буду рваться туда и не смогу жить так, как жила до 90-го года. Она видела мой внутренний надлом, мое стремление быть здесь, в Москве, помогать, стараться что-то сделать для России. Я понимаю, что ее великая любовь к России и ко мне была положена на чашу весов, и победила любовь к России. Она поняла меня и сказала: «Такова твоя судьба».

Конечно, если говорить о Зюганове, то мы должны быть объективными по отношению к нему даже после того, что со мной случилось. С одной стороны,

590

хотим мы или не хотим, но должны признать: когда в условиях оголтелого антикоммунизма оппозиция находилась в тяжелейшем положении, когда полупьяный президент то танцует, то пляшет, то расстреливает, сами знаете, что нам пришлось пережить, Зюганов все же много сделал для того, чтобы собрать партию. Я не хочу сказать, что это сделал лично он, нет — вместе с другими, вместе с Купцовым, но, тем не менее, Президиум ЦИК и сам Центральный Комитет много сделали для того, чтобы собрать партию, чтобы сделать ее достаточно влиятельной силой в России. Возьмите 95-й год — на выборах в Государственную Думу была получена почти половина голосов. Вот какой рейтинг был у партии. На выборах президента в 1996 году Зюганов шел нос к носу с Ельциным...

— А говорят, что он даже победил тогда?

— Говорят, что победил, но это предмет уже другого разговора. Но вообще он шел вровень с Ельциным, за которым стояли огромные деньги, мощный пиар, чего за Зюгановым не было. Мы видели, что до какого-то определенного этапа Зюганов действительно сделал очень много для того, чтобы эта оппозиционная политическая сила в России набирала вес, силу, мощность. Причин того, почему к 95-ому году Компартия имела такой высокий рейтинг, несколько. Первая — это то, что был расстрелян парламент, и люди отшатнулись от этой власти, потому что увидели: сегодня расстреливают тех, а завтра, быть может, и нас. Сам фон был негативный — повышение цен, начавшаяся бойня в Чечне, и люди обращали взоры к той политической силе, которая, по их мнению, должна изменить политическую ситуацию в России.

И второе, что, на мой взгляд, удалось тогда партии, — это привлечь к себе очень многих ярких людей, опираться на их авторитет. Это и тот же Бабурин, и тот же Говорухин — как бы к нему ни относиться, но он оказался тогда рядом с Зюгановым, и Лапшин, и Тулеев...

— ...И Горячева...

— И Горячева. То есть удалось собрать яркую плеяду политиков, которые в общественном сознании ассоциировались не с Ельциным, а с другой точкой зрения о будущем России. И то, что была действительно яркая команда, давало возможность партии набирать свои очки. Но потом, начиная с 96-го года, мне кажется, что и Зюганов, и его ближайшее окружение стали использовать те же отжившие методы, которые, в конце концов, погубили и КПСС. Это высокомерие, разговор не на равных с политическими партиями и политиками, являющимися потенциальными союзниками.

Постепенно даже те, кто был рядом с Зюгановым, разочаровывались в нем, чему, конечно, способствовали и нравственные качества Геннадия Андреевича: необязательность, где-то полуправда, где-то прямое науськивание «Советской России», которая стала выполнять эту постыдную роль, и других газет, на того, кто вдруг почему-то с Геннадием Андреевичем не нашел общего языка. Это мы видели по Тулееву, по Селезневу, да и по мне, и по другим. Если кто-то имел отличную от его точку зрения, либо становился вровень с Геннадием Андреевичем и мог претендовать на то, чтобы занять достойное место в политической иерархии, срабатывал «закон курятника» — клюй ближнего, вали на нижнего и карабкайся наверх. Это еще называется методом «выжженной пустыни», он и возобладал. Вдруг, по каким-то причинам Геннадию Андреевичу не захотелось, чтобы рядом с ним были люди, которые могли бы стать

кандидатами в президенты, могли бы спорить с ним на пленумах, либо, став губернаторами, в чем-то могли оппонировать ему или полемизировать с ним. Трагедия партии и НПСР заключается в том, что один за другим объявлялись врагами видные деятели. Сначала был объявлен врагом Тулеев, потому что он выступил на одном из съездов НПСР и покритиковал Зюганова. Я сама присутствовала на этом съезде и могу подтвердить, что Тулеев сказал всю горькую правду о том, что в работе возобладали худшие методы ЦК КПСС. В Компартии Российской Федерации правит бал команда стариков, которые уже не могут ориентироваться в сегодняшнем дне. Избирая губернаторов, КПРФ вроде помогает, а потом бросает их, и только требует, чтобы они ходили отчитываться на партийных собраниях вместо того, чтобы помочь им вытаскивать регион, потому что люди живут здесь и сейчас, они не могут ждать светлого будущего, которое им обещает Геннадий Андреевич, и что-то для них сделать нужно уже сегодня. Потом Лапшин ушел, хотя мы же понимаем, что Аграрная партия была всегда рядом. Ушел Говорухин, и я знаю, что сегодня он очень негативно относится к Геннадию Андреевичу и к руководству КПРФ.

— Хотя, помните, на президентских выборах в 1996 году Говорухин был доверенным лицом Зюганова и сражался, как лев, когда Зюганову не дали выступить по телевидению?

— Совершенно верно! Почему я и говорю: не может быть такого, что один Геннадий Андреевич прав, а все вокруг не правы. Когда такая ситуация возникает, начинаешь анализировать, что же происходит. И становится ясно: возобладал метод «выжженной пустыни» — раз я поднялся, надо расчищать поле для себя. Что это? Нравственные качества самого Геннадия Андреевича или — мы же понимаем, что короля играет свита, — это его окружение начало шептать ему на ушко? Но для меня он погиб как человек, когда я увидела, что он делает это, то есть расчищает поле. Выходит, он прошел огонь, воду, но не смог преодолеть медные трубы. Возобладало желание сохранить статус-кво, сохранить себя, сохранить партию, которая сегодня очень удобно устроилась в оппозиции, фактически ни за что не отвечая, вечно критикуя, но теряя доверие населения.

Я об этом говорила на пленумах, очень переживала, что, допуская ошибки в тактике, мы фактически предаем коммунистов. Их уже один раз предал Горбачев, неужели теперь второй раз предаст Геннадий Андреевич Зюганов? Но где-то, мне кажется, на каком-то этапе (можно только догадываться, какие к этому были поводы) либо Геннадий Андреевич струсил, либо ему предъявили какие-то компроматы на него, либо вот это дремавшее в нем стремление сохранить себя заговорило в нем, наконец, в полную силу, но собственное Я затмило интересы России. Я так считаю. И тогда был взят курс на то, чтобы любой ценой избавляться от всех, кто имел другую точку зрения, кто имел влияние на партию, кто в этой ситуации мог потеснить Геннадия Андреевича. Вот здесь, мне кажется, произошел этот водораздел.

В том составе Думы, когда мы имели почти контрольный пакет голосов, более чем треть красных губернаторов, то есть когда власть почти была в руках оппозиции, я ведь сколько раз говорила тогда Геннадию Андреевичу, сколько выступала на пленумах, что не воспользоваться таким шансом просто грешно. А чем занимались мы? Через каждые шесть месяцев — «доверие-недоверие», «доверие-недоверие», понимая, что после вынесения недоверия прави-

тельству пьяный президент распускает Государственную Думу, и мы оставляем Россию с ним один на один. А потом опять начинаем выборную кампанию, не представляя, что и как будет дальше.

Ну, надо же быть совсем без царя в голове, чтобы бороться за власть, а потом с легкостью от нее отказываться во имя глупости. Если бы в Конституции была заложена норма, что при выражении недоверия распускается Государственная Дума, но уходит в отставку и президент, я бы в этом видела смысл. Но когда там прямо говорится, что после выражения недоверия президент либо распускает Государственную Думу, либо отправляет в отставку правительство, было же понятно: мы даем президенту хороший повод избавиться от нас.

Как Анатолий Иванович Лукьянов «порадел» педофилам

— Понятно, для чего руководство фракции КПРФ постоянно поднимало вопрос о недоверии правительству. А как иначе поддержать свой имидж «непримиримой оппозиции»?!

— В то же время, я считаю, Земельный кодекс — на совести партии, Трудовой кодекс — на совести партии, Уголовно-процессуальное законодательство — на совести партии, понижение возраста половой неприкосновенности для детей с 16 лет, как было, до 14, когда мы бросили девочек на панель, — тоже на совести партии. Сейчас я бьюсь, как рыба об лед, чтобы снова вернуть все на круги своя, то есть повысить этот возраст до 16 лет.

— Не могли бы вы «расшифровать», как это случилось?

— В Государственной Думе второго созыва Анатолий Иванович Лукьянов возглавлял Комитет по законодательству судебной реформы. Кажется, в 97-м году президент Ельцин внес поправки: об усилении уголовной ответственности за невыплату заработной платы, ряд других. Среди этого большого числа поправок была одна маленькая «поправочка» по статьям 134-й и 135-й, предусматривающим уголовную ответственность за развратные действия, добровольные половые контакты. Сначала предлагалось снизить возраст половой неприкосновенности с 16 лет до 15 лет, а потом приняли — с 14 лет. И Комитет по законодательству, который возглавлял Анатолий Иванович Лукьянов, с легкостью протащил эту поправку через Государственную Думу. Депутаты, голосуя за введение уголовной ответственности за невыплату заработной платы, под шумок проголосовали и за эту поправку. Говорят, что все преступные кланы и педофилы не один день веселились и рукоплескали представителю ЛДПР господину Киселеву, который выступал с этим законопроектом в Государственной Думе. Но на самом-то деле возглавлял этот комитет Лукьянов. И сейчас я почти два года бьюсь за то, чтобы поднять возраст опять до 16 лет, потому что тем самым сделаем уголовно наказуемыми половые контакты с мальчиками и девочками, не достигшими 16-летнего возраста, и уведём их с улиц, от занятий проституции. Ясно, что пока нет ответственности, ими можно легко пользоваться. Будет ответственность — уже нельзя будет так легко, как сейчас, совращать малолетних.

Не секрет, что преступные кланы стали делать страшный бизнес на беспризорности детей, на их эксплуатации, в том числе и сексуальной, на детской проституции и детской порнографии, получая на этом баснословные барыши.

Я сама возглавила рабочую группу, собрала специалистов правоохранительных органов, различных научных, правовых учреждений. Мы разработали поправки в восемь статей Уголовного кодекса об усилении уголовной ответственности за сексуальную эксплуатацию и растление детей. И мне, и другим членам рабочей группы угрожали, требовали, чтобы мы прекратили работу над этим законопроектом. 27 июня 2002 года он был рассмотрен в первом чтении. А за два дня до его обсуждения я попала в автомобильную катастрофу.

— Случайно?

— Это была совершенно подстроенная авария. Мы ехали на малой скорости, серединная полоса на Кутузовском проспекте, по которой ездит президент, была свободна, с другой стороны поток машин тоже шел с небольшой скоростью. Вдруг из потока вырывается на огромной скорости машина, перелетает через серединную полосу и — прямое столкновение. Я сидела на переднем сидении и получила сотрясение головного мозга, была доставлена в больницу. Ну, а некоторые депутаты тут же в спешном порядке стали ставить вопрос о том, чтобы снять законопроект с рассмотрения. Я приехала на заседание Государственной Думы через два дня, став с постели, с больничным, доложила закон и просила его принять. 417 депутатов проголосовали за принятие закона. Более чем конституционное большинство.

— Что предусматривается этим законом?

— Этим законом мы повышаем возраст половой неприкосновенности, делаем уголовно наказуемым половые контакты и развратные действия с мальчиками и девочками, не достигшими 16-летнего возраста, вводим квалифицирующие признаки в ряд составов преступления, как совершение преступления организованной группой, из корыстных побуждений, повторно, родителями или иным лицом, которое должно оберегать ребенка. За все это мы ужесточаем меры ответственности, повышаем санкции, переводим ряд преступлений в отношении растлителей детей из категории легких в основном в тяжкие или средней тяжести и соответственно утяжеляем наказание за них. Вводим понятие детской порнографии, вводим в самостоятельный состав преступление, которое предусматривает уголовную ответственность за вовлечение или использование детей в порносъемках, устанавливаем очень жесткую уголовную ответственность, реальное лишение свободы, уходим от всяких штрафных санкций, как сейчас: или лишение свободы до двух лет или штрафные санкции. Вот все педофилы у нас по всем амнистиям и выходили на свободу в первую очередь. Мы делаем это невозможным. Более того, вводим новый состав об уголовной ответственности за распространение среди детей порнографической и другой развращающей продукции. Меняем понятие проституции и делаем уголовно наказуемым не только содержание притонов для занятий ею, но и содержание любых помещений — саун, салонов, роскошных бань. Если только там установлен факт проституции, то владелец этих салонов и бань тоже должен нести ответственность. Вот за все эти поправки мы и подверглись жесточайшей травле со стороны преступных кланов.

Потом головным комитетом по этому законопроекту был назначен Комитет по законодательству, а наш комитет стал соисполнителем. И вот тут с нашим законопроектом стали твориться чудеса. После первого чтения Комитет по законодательству вдруг начал келейно править его, опять возвратился к возрасту 14 лет, опять поменял понятие проституции, фактически снизив все,

что можно, по детской порнографии. Я благодарна Любови Константиновне Слиске за поддержку. Что бы о ней ни говорили, но в истории с этим законопроектом она повела себя достойно.

25 декабря 2002 года, как раз перед самым Новым годом, в Государственной Думе произошел первый прецедент, когда мы объявили недоверие головному комитету. Постановлением Государственной Думы отобрали у него этот законопроект и создали специальную межфракционную комиссию. Возглавила ее Любовь Константиновна Слиска, а я стала ее заместителем. Комиссии поручили дальнейшую работу по этому законопроекту. И уже буквально в 20-х числах июня 2003 года мы приняли законопроект во втором чтении, невзирая на яростное сопротивление представителя президента. Сам президент — мы вели с ним переговоры по этому вопросу — готов подписать закон, но окружение его делает все для того, чтобы этого не случилось. Сейчас готовим законопроект на третье чтение. Если только я доведу его до логического конца, он будет принят Думой и подписан президентом, буду считать, что свой нравственный долг перед моими избирателями я выполнила.

Все то время, как шла к этому закону, как вела его, какие преграды приходилось преодолевать, я вспоминала каждый раз недобрыми словами Анатолия Ивановича Лукьянова за то, что его комитет сделал в том составе Государственной Думы. Поэтому когда Зюганов стал требовать, чтобы я оставила пост председателя Комитета по делам женщин, семьи и молодежи, я сказала: ради одного toro мне стоило сохранить комитет и остаться его председателем, чтобы этот стратегически важный для будущего России закон был принят. Либо мы станем обществом проституток, либо молодежь с легкостью превратится в торгующих собой, либо мы все же будем иметь другое, то есть нравственно здоровое поколение. Вот о чем я думаю.

Извечный вопрос: я о себе или о народе и государстве российском?

— Светлана Петровна, давайте вернемся к основной теме нашей беседы. Судя по сказанному, вас не удовлетворяет парламентская деятельность КПРФ?

— Естественно, потому что, с одной стороны, бесконечное «доверие-недоверие», а с другой — много было упущенных возможностей. Нужно было нарабатывать позитивный потенциал для России, расширять сферу своего влияния, учитывая, что мы контролируем бюджет. Позиция фракции — мы против бюджета, а надо было бороться за выделение средств для красных регионов, чтобы поддержать красных губернаторов, чтобы они видели: мы не просто посадили их во власть, но мы боремся за них реально, помогаем, поддерживаем. Нужно было вползать во власть любой ценой, количество превращая в качество. Вместо этого бесконечное перетягивание каната — «доверие-недоверие», и все это кончилось тем, что в 1999 году Геннадий Андреевич Зюганов с Компартией Российской Федерации набрал всего одну четвертую часть мест в Государственной Думе. С половины до одной четвертой скатился. Но и после этого никаких выводов, к сожалению, сделано не было.

И вот тут уже вторая очень важная проблема, связанная с секретарями областных и краевых комитетов партии. На мой взгляд, партийные списки сыг-

рали злую шутку и с ними. Почему Геннадий Андреевич до последнего времени, невзирая на все те глупости, все же пользовался поддержкой, прежде всего, региональной партийной элиты? Срабатывало желание ее представителей попасть в партийный список, занять там проходное место. Если ты настроен лояльно, если ведешь себя «правильно», ты окажешься в этом списке. И, понимая, что происходит в партии, что она постепенно разрушается и разваливается, что разваливают ее не рядовые коммунисты, а сама верхушка, — региональная партийная элита, тоже думая о месте под солнцем, стала закрывать глаза на все это, не замечать промахов и ошибок. Каков был ее ответ на извечный вопрос — я о себе или о народе, о государстве российском? В этой ситуации своя рубашка оказалась ближе к телу. На мой взгляд, и в этом тоже заключается причина трагедии партии.

После выборов в 1999 году, когда стало ясно, что Компартия контролирует в Думе только четверть голосов, чего для принятия любого решения не хватает, я не раз встречалась с Геннадием Андреевичем, говорила: пока не поздно, надо начать диалог с Райковым, с другими, формировать депутатскую группу из числа одномандатников, найти к ним ключ, не отторгать, не объявлять их врагами, а все же побороться за них, во им того, чтобы без оппозиции нельзя было решить ни один вопрос. «Нет, они враги, они мыслят не так»... В общем, кто не с нами, тот против нас. Вот это высокомерие, приверженность теории «выжженного поля», когда только я наверху и таким путем место сохраняю, пренебрежение ко всем, кто имеет другую точку зрения, вместо кропотливой работы, вместо желания убедить, доказать, сыграли негативную роль. Политик тот, кто равнодушных людей делает своими сторонниками, а врагов — хотя бы нейтрализует. Тот же, кто плодит врагов, рано или поздно сталкивается со многими проблемами. Умение плодить врагов сыграло с руководством КПРФ злую шутку. Возобладало откровенное комчванство: вот мы сидим здесь, в Государственной Думе, мы во всем правы, а все остальные — не правы. Даже тех, кто к партии был настроен хорошо, оттолкнули. Сейчас в этом составе Думы КПРФ находится в жесткой изоляции. Есть, правда, Харитонов со своей Аграрно-промышленной группой, но мы же понимаем, как эта группа создана, что это все одно и то же. И у оппозиции 140 голосов на все про все.

И где-то, мне кажется, на каком-то этапе Геннадий Андреевич понял, что за власть ему бороться не надо, что его устраивает статус-скво. И если проанализировать его тактику, логику его действий, то станет ясно, как день: он стал работать на себя, чтобы сохранить небольшую партию, сохранить себя как лидера этой партии, ни в коем случае не бороться за большинство в Государственной Думе и не побеждать на выборах президента. Это своего рода политический бизнес.

— Это печально, но я рада это слышать от вас, потому что я написала об этом еще в 1995 году в книге «Тот, кто не предал», а вы тогда со мной не согласились. Это и понятно: вы в 93-ьем году уехали после расстрела к себе в Приморье, а я каждый день наблюдала их стратегию и тактику в Государственной Думе, и мои выводы основывались на увиденном. И вот теперь вы на собственной практике убедились, что все обстоит действительно так, как я тогда писала, и как теперь говорите вы.

— Я должна была убедиться сама. И мне кажется, вот сейчас верхушка КПРФ — это главный тормоз и главный виновник нынешнего ее состояния.

На одном из пленумов я сказала, — чем нажила себе врагов и приблизила развязку: если не поменять Президиум ЦК, если сохранить его в том составе, как он есть, то не надо никакого Бориса Николаевича и никакого Путина — партия сама себя уничтожит. Надо, пока не поздно, менять сам Президиум, изъять оттуда всех, кто сидит там многие годы и превратился просто в балласт. А затем собрать ярких людей из провинции, из глубинки, из регионов, обновить эту кровь, омолодить ее, и двигаться дальше. Это было за полгода — год до моего исключения из партии.

«С Зюгановым в разведку не пойду — струсит или предаст»

— Светлана Петровна, я сама слышала, как Зюганов говорил по телевидению, что вас исключили за недисциплинированность, за то, что вы не подчинились решению ЦК... Но ведь это же было, простите, глупое решение. Почему он так настаивал на вашем исключении, или же это был просто повод расправиться с вами за вашу самостоятельность, смелость, принципиальность?

— Думаю, что дело здесь не столько лично во мне. Со мной расправились просто походя. На самом деле в последнее время в партии все больше говорили, что было бы лучше, если бы на следующих президентских выборах выдвигался не Зюганов, а Селезнев. Все же Геннадий Николаевич второй срок возглавляет Государственную Думу, человек достаточно уважаемый, известный в стране и за рубежом, и, в отличие от Зюганова, к нему хорошо относятся губернаторы. Я думаю, что и Кремль видел: если на следующих выборах будет выдвинут не Зюганов, а Селезнев, то кто победит — еще бабка надвое сказала. Путин, на мой взгляд, сделал ряд политических ошибок: отлучил губернаторов от Совета Федерации, они никогда ему в глаза не скажут, но в душе этого не простят. Второе — создал округа и посадил над ними генералов. Путин обидел губернаторов, и они стали метаться, к кому бы прислониться. И на каком-то этапе их взоры пали на Селезнева — четвертого человека в государстве, человека взвешенного: в отличие от Геннадия Андреевича, меньше пылких речей, но больше дела. Своей работой доказал, что способен управлять таким большим, сложным организмом, как Государственная Дума. И вот это хорошо почувствовали в Кремле.

Поэтому, на мой взгляд, вся эта интрига с нашим отстранением связана была с Кремлем. Здесь вопрос только в том: либо Геннадий Андреевич не ведал, что творил, либо просто на этом этапе его интересы с Путиным совпали. Как раз когда меня на пленуме исключали, вот об этом я и сказала: «Самая большая трагедия заключается в том, что не Селезнев, а именно вы нужны Кремлю. Такая оппозиция, как сейчас, Кремлю не представляет никакой угрозы. И в этом главная трагедия. Понимаете вы, или не понимаете, но это все объективно. И для этого была разыграна глупость, связанная с переделом комитетов».

Действительно, Зюганову вдруг отказывает последний здравый смысл, он впадает в непомерные амбиции. Причем в момент, когда затевался передел, его даже не было в Государственной Думе. А региональная элита течет по течению вместе со своим партийным боссом, и каждый думает лишь о том, какое место в списке занять. Она должна была взбунтоваться: как это так,

влияние Компартии в Думе существенно ослабляется за счет лишения фракции КПРФ руководства комитетами и Думой. Однако председатель партии отсутствует, и они быстренько принимают решение. И вот тут появляется Геннадий Андреевич и заявляет: раз так, раз нас обидели, давайте отдадим им все. В смысле наградим еще больше. Я думаю, даже та сторона, что затевала эту операцию, не ожидала такой щедрости от Геннадия Андреевича.

Сразу же в спешке собирается какой-то пленум — непонятно, кто на нем присутствует, никакого кворума нет, и вот на уровне эмоций — ах, они нас так обидели, поэтому мы вообще все им отдаем и ни за что не отвечаем! — быстренько принимается решение. Но это же несерьезно для политика такого уровня. Потом собирается пленум уже якобы со всей России, и его участникам сообщается мнение Президиума и решение того пленума, который был созван скоропалительно: оставить вообще все посты в Государственной Думе. Я тогда выступала, выступали другие. Я прямо сказала, что большей глупости, большей алогичности вообще трудно себе представить. Зачем это нужно делать и зачем преподносить такие подарки Кремлю? Но когда кипят страсти — молчит разум. Естественно, выступил Белов Юрий Павлович, я не знаю, как его назвать, может, это «троянский конь»?

— Право, мысли такие приходят, когда читаешь его «труды».

— Я бы сказала: сумасбродные труды, по-другому не назовешь. Выступление было соответственное. Вот так, на эмоциях, бегом принималось это решение.

— Но вас тогда еще не исключили?

— Нет. После этого я пришла к Геннадию Андреевичу — это было в конце апреля 2002 года — и сказала: «Геннадий Андреевич, не рубите с плеча.. Сейчас у нас время для поездки в округа. Давайте разъедемся, остынем, повстречаемся с избирателями, с партийными органами, побеседуем, посоветуемся. Нельзя такие вопросы решать с кондачка. Мы сами отказываемся от возможности влиять на принимаемые решения. Где логика? Скажите, для чего это делаете? Потому что вас обидели? Я не для того боролась за власть, чтобы с легкостью ее отдать. Меня, как вы знаете, за власть расстреливали, и я никому добровольно ее не отдавала и от избирателей этого не скрываю. Они мне аплодировали, когда я сказала: «Я власть добровольно отдавать не буду!» Во имя чего вы это делаете?» «Ну, хорошо, Светлана Петровна, не будем горячиться, давайте поедем», — сказал Зюганов.

И мы поехали в регионы. Я побывала на пленуме крайкома КПРФ — он принял решение, чтобы я сохранила свой пост. Я встречалась с коммунистами Уссурийской городской организации, проехала весь округ, и всюду избиратели говорили: «Мы вам доверяем. Не вздумайте по каким-то надуманным основаниям оставлять пост председателя Комитета Государственной Думы». Я вернулась в Москву с решением краевого комитета КПРФ, с мнением своих избирателей, женских организаций, которые приходили ко мне и говорили: «Светлана Петровна, если вы оставите этот пост, то мы вас просто будем презирать. Во имя чего и для чего?»

И снова я пришла к Зюганову и сказала: «Если раньше у меня еще были какие-то сомнения, то теперь сомнений нет. Я власть добровольно отдавать не буду. Как хотите, так со мной и поступайте. Меня мои избиратели на это не уполномочивали, и в этой ситуации для меня интересы России дороже, чем интересы партии». Я настаивала на том, чтобы собрали Президиум ЦК еще

раз, выслушали всех председателей, которые в этой ситуации должны были оставить посты.

Собрали Президиум, и я еще раз убедилась в том, что была права в его оценке. Сидят заевшиеся князьки, которые уже давным-давно по одномандатным округам не ходят, оторвались от людей, хорошо устроились у этой кормушки. И вот один за другим: «Воля партии превыше всего».

— Но разве это воля партии? Это их воля!

— Совершенно верно! Это их воля. Я им сказала: «Что хотите со мной делайте, но если Дума доверит мне этот пост, я продолжу работу. Мне нужно довести до конца закон против растления детей, который мне оставил Анатолий Иванович Лукьянов. Я веду его с таким трудом, мне каждый день угрожают расправой, но довести его надо. Мне надо довести до ума общественную Молодежную палату в Государственной Думе. Все знают, что я член КПРФ, разве это плохо, если под эгидой партийного комитета будет создана Молодежная палата? И мы создали ее, она работает, молодежь съезжается со всей России. В ноябре проводим заседание. Разве это плохо?» Еще ряд аргументов им привела. Настрой Президиума был жесткий: решение пленума незыблемо, пересмотра не будет.

Я снова пришла к Зюганову. «Геннадий Андреевич, никто не скажет вам того, что скажу я. Вам на следующие президентские выборы ходить уже нельзя. Самое страшное — что вас уже и губернаторы не воспринимают, вы успели перессориться и с ними, Геннадия Николаевича Селезнева надо сохранить, нельзя допустить, чтобы он стал просто депутатом Государственной Думы. С какой стати партия должна так относиться к кадрам, которые она столько лет пестовала и взращивала? Этого делать нельзя. Пусть он хотя бы останется лидером фракции, а вы тогда уйдите с этого поста, останьтесь только лидером партии и НПСР. А его мы должны сохранить как политика и держать в политической обойме». «Вы так думаете?» — спросил Зюганов. «Да, я так думаю», — ответила я и привела аргументы. «Хорошо, я подумаю», — сказал он.

Через день-другой собирается Президиум. Я не член Президиума, но член ЦК, иду туда, и вот там разворачивается такая картина, после которой я неделю пила валокордин. Там передо мной предстал уже совершенно другой Геннадий Андреевич Зюганов — представитель той старой партийной элиты, которую я ненавидела и которая погубила все. Идет заседание Президиума, и, к удивлению, более половины его членов склоняется к тому, что Геннадий Николаевич Селезнев должен сохранить пост председателя Государственной Думы, либо стать лидером фракции. Геннадий Андреевич должен остаться лидером партии, но место руководителя фракции должен отдать Селезневу. И за это высказывается более половины даже того Президиума, то есть даже там здравый смысл в какой-то степени присутствовал.

Когда же стало ясно, что Геннадий Андреевич не может провести свою линию, объявляется перерыв, а во время его буквально все члены Президиума, что голосовали за сохранение Селезнева как политика, по одному вызываются в кабинет Зюганова и через какое-то время выходят оттуда. Мы за всем этим наблюдаем. Перерыв длился часа полтора-два, пока всех по одному не пригласили в кабинет. Наконец, Президиум собирается опять, и снова начинает обсуждаться тот же вопрос, хотя голосование по нему уже состоялось. И вот тогда смотрю — один начинает сомневаться, по-другому себя вести, за

ним — второй, третий, четвертый... В конце концов, ни у кого не хватает смелости после того, как недавно все обсудили, как высказался каждый член Президиума, а потом приняли решение большинством голосов, снова ставить вопрос на голосование. Деликатно говорят: сегодня не будем принимать решение, обсудим завтра.

Назавтра никого не ставят в известность, где будет проводиться Президиум. Собираются уже келейно, только члены Президиума, и перевесом в один или два голоса принимают решение: Зюганов Геннадий Андреевич должен сохраниться и как председатель ЦК КПРФ, и как лидер фракции. А Геннадий Николаевич Селезнев должен уйти в никуда, в небытие. И теперь если кто и виноват в создании партии «Возрождение России», так это Президиум ЦК КПРФ. Они сами подвигли Геннадия Николаевича к тому, чтобы он это сделал. Я сейчас не берусь говорить о целесообразности создания этой партии. Но объективно: они сами к этому его подвигали. Вот и все.

25 мая 2002 года собрали Пленум ЦК КПРФ, потому что Геннадий Андреевич понимал: куй железо, пока оно горячо. Совесть моя чиста — я до пленума пришла к нему еще раз и сказала: «Я вижу, какие вы плетете интриги, Геннадий Андреевич. Дума проголосовала за то, чтобы я сохранила свой пост, она выразила мне доверие. Делайте со мной, что хотите, но я буду продолжать работать председателем Комитета. Поймете вы это — не поймете, но по-иному поступить не могу. Говорю вам это прямо в глаза, один на один». «Ну, хорошо, — сказал он, — только ты не горячись, только ты не горячись!»

На пленуме все «мизансцены» были заранее срежиссированы. А сценарий был таким: сначала дают слово нам, а потом нас начинают бить все эти холуи. Но я настояла на обратном порядке: сначала выступят все желающие, а уже потом дадут слово нам. Практически пленум раскололся, голоса разделились: одна половина за то, чтобы мы сохранили посты и продолжали работать, другая половина — категорически против. Потом выступали мы, «без вины виноватые». Я сказала Геннадию Андреевичу все, что о нем думала, в глаза, при всех: «В 91-м году, когда меня распинали на всех крестах, и в 93-м, когда меня расстреливали, я даже в страшном сне не могла увидеть, что меня, которая стояла у истоков партии и прошла такой страшный политический путь, вы будете исключать из партии. Делайте так, как считаете нужным. А я служила и буду служить России».

А потом я сказала то, что уже говорила вам: «Геннадий Андреевич, самая главная трагедия заключается в том, что и мне, и другим непонятно, кому же вы служите. Потому что именно вы сегодня выгодны Кремлю, потому что вам не видать президентства, как своих собственных ушей, никогда. Это устраивает Кремль, почему-то, может быть, устраивает и вас, но совсем не устраивает Россию. А почему это устраивает вас, можно только догадываться. Величие Сталина заключалось в том, что он собирал вокруг себя ярких людей, умел руководить людьми, и они высоко доверяли ему. Ничтожество Горбачева заключалось в том, что он собрал вокруг себя холуев, и в результате камня от камня не осталось от государства и от партии. Вы повторяете его путь. Я вам не доверяю, с вами в разведку идти нельзя. Когда вы предадите, в какой момент, можно только представить себе. Поступайте, как вам подсказывает ваша совесть, но я вам, стоя на этой трибуне, говорю: это начало вашего конца. И худшие времена у вас еще впереди». Сказала и ушла.

Очень хорошо выступили Селезнев, Губенко, а потом пленум принял решение исключить меня, Губенко и Селезнева из партии. Зоркальцева, Никитина и Севастьянова Виталия Ивановича как бы пощадили, хотя все были в равном положении.

— А их оставили на постах?

— Оставили. Они не покинули своих постов и остались членами партии.

— Поразительно! Где логика? Было бы логично, если бы исключили всех. Но почему Президиум и пленум не требовали сложения полномочий от Зоркальцева, Никтина и Севастьянова? Это же двойной стандарт либо откровенное фарисейство!

— И то, и другое. Ну, исключили меня, я ушла. Конечно, мне было горько и очень обидно. Ведь через что только пришлось за эти годы пройти, когда нас, коммунистов, шельмовали, ставили всяческие препоны. Было трудно морально. Прихожу решать какие-то проблемы своих избирателей, а мне в краевой администрации говорят: вот не была бы ты членом компартии, мы бы тебе помогли. И, тем не менее, у меня в мыслях никогда не было выйти из партии, предать.

Но самое смешное было потом. Хотя все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Буквально через неделю после этого, 3 июня 2002 года у меня был юбилей — мне исполнилось 55 лет. И вот они мне такой «подарок» преподнесли: в спешном порядке меня, Селезнева, Губенко исключили в этот день из фракции, даже не пригласив на ее заседание. В день моего юбилея! И Геннадий Андреевич всем этим руководил. Понимаете, любой воспитанный, культурный человек остудил бы этих холуев, которым не терпелось, сказал бы: «Не надо этого делать, вы же знаете, у Светланы Петровны сегодня день рождения. Что же мы, скоты последние?» Но Зюганов смог. Он исключил из фракции меня, которая в 1995 году, преодолев сопротивление самых близких людей — матери и сына, пришла помогать ему. Лично я никогда бы так не поступила даже по отношению к моему врагу. Больше всего ценю в людях нравственные качества. Не способности, не талант, а на что человек способен с точки зрения нравственных качеств. И когда он с такой легкостью может перечеркнуть и забыть все, что сделано, все отношения, которые были, он больше для меня не существует. Вот Зюганов для меня перестал существовать

Самое страшное то, что в моей душе сейчас нет никакой веры и надежды. Я не вижу ни одной политической силы в России, которая может вывести ее из тупика, спасти. И, конечно, у меня возникает вопрос: либо это глупость Геннадия Андреевича, либо он был заведомо поставлен во главе этого «стада», то есть партии, чтобы в нужный момент привести ее к обрыву. Как это делается, вы сами знаете из восточных легенд. Я не знаю точного ответа на эти вопросы...

— А я в своей книге прямо написала, что так оно и есть. Я уверена, что именно такая миссия была возложена на Зюганова — возглавить партию и увести ее от борьбы: к обрыву или в болото — все едино.

— Я так резко критиковала Геннадия Андреевича с телеэкрана, что коммунисты мне даже говорили: «Зачем вы это делаете? Это же бьет по имиджу партии!». «Нет, — отвечала я, — никогда нигде ни одного слова я не сказала о партии, о членах КПРФ. Мне их искренне жаль, я понимаю, как тяжело им сегодня, потому что они становятся заложниками нравственных качеств вож-

дей, но я хочу, чтобы они знали правду о своем лидере. Я хочу, чтобы вы знали эту правду. Сегодня вы мне не верите, завтра убедитесь, что я была права. Но мой нравственный долг — сегодня сказать вам то, что знаю, вижу, думаю. Может, кто-то очнется от спячки. Еще не поздно многое поменять в компартии. Так же было в КПСС — нарыв давно уже созрел, а благостные старички все ходили, пожимали друг другу руки, страна разваливалась, а они делали вид, что ничего не происходит. Когда-то я сказала все, что думаю, одному «вождю», вы это знаете, но если я вижу, что второй «вождь» допускает ошибку, цена которой — Россия, я, невзирая ни на что, должна сказать об этом.

— Светлана Петровна, а правда, что вас снова пытались позвать на выборы, чтобы вы помогли КПРФ собрать голоса избирателей?

— Пытались, конечно, пытались опять. Были разговоры на эту тему, посылали ко мне гонцов с той и с другой стороны. Сам Зюганов, конечно, не решился встретиться со мной, зная мой характер, и предполагая, что скажу ему в ответ. Были такие попытки: напишите заявление, пятое и десятое.

— Чтобы вас снова приняли в партию, как Губенко?

— Да. Я им ответила: «Ничего аморального, безнравственного я не сделала, чтобы со мной так поступать. Но вы позволили со мной так поступить всем, кто ко мне сегодня приходит. Если Компартия отменит свои собственные решения в отношении меня, Губенко и Селезнева, если признает ошибочность этих решений, и Геннадий Андреевич Зюганов публично принесет мне извинения за все, в том числе за «Советскую Россию», где меня называли отщепенцем и предателем, за все другие газеты, — я подумаю. По-другому поступить не могу, это дело моей чести».

Я не вступила ни в одну политическую партию, не примкнула ни к одной политической силе, хотя меня «сватали» и в центральные списки. Я не могу поступаться честью, я не девочка, чтобы бегать, я об этом как-то говорила, выступая по телевидению. Зная, что происходит в Компартии, искренне жалею рядовых коммунистов. Но вернуться опять к этим забронзовевшим «вождям» и «полувождям» не могу и не хочу. Пусть я буду одна. Хотя один в поле не воин, но, как сказал Белинский, воин — это если Чацкий. Я, конечно, не Чацкий, я себя так высоко не ставлю, но тем не менее.

Страшно другое — не вижу сегодня в России ни одной политической силы, нормальной, нравственной, которая могла бы взять власть и быть за нее ответственной. Не вижу. И это все заслуга Геннадия Андреевича Зюганова, его окружения. В условиях десятилетнего хождения страны по мукам, когда народ стремительно вымирает, сколько и каких надо было натворить глупостей и ошибок, чтобы при общей оппозиционности населения режиму народ предпочитал эту плохую власть еще более плохой оппозиции. Задумайтесь над этим — и вы поймете, в чем главная вина Геннадия Андреевича и его окружения. Ведь, казалось бы, в этой ситуации власть сама идет в руки, симпатии населения на стороне оппозиции, но нужно было так себя повести, чтобы население предпочло ставленника Ельцина, а не лидера КПРФ. И случилось это потому, что в душе люди не верят Зюганову, а это уже вина компартии, ее руководства и региональной партийной элиты. Поэтому сейчас в России все плохо. Как будто через 13 лет мы снова возвращаемся на те круги, когда только стояли у истоков сопротивления.

Date: 2016-05-16; view: 601; Нарушение авторских прав