Примеры военного творчества 2 page

Почти одновременно с нашим наступлением под Москвой группа Костенко нанесла удар. Обходя опорные пункты, решительно двинулась на север. Но ведь ни в чем не должно быть шаблона, разведка вскрывает новые обстоятельства, и штаб фронта корректирует свой прежний приказ - «обходить опорные пункты»:

«Вам представляется удобный случай разгромить подвернувшиеся два полка 95-й пехотной дивизии, а вы уходите от них влево. Надо не ускользать, а стремиться охватывать такого рода группировки и уничтожать их. Что касается 34-й мотострелковой бригады, то меня удивляет, почему вы оставляете ее в глубоком тылу. Нужно двигать ее на хвосте наступающих полков, чтобы можно было в любое время бросить ее для развития успеха вправо и влево».

Войска Тимошенко полностью окружили под Ельцом 34-й армейский корпус немцев и начали его громить. 12 декабря кавалеристы генерала Крюченкина разгромили штаб корпуса. 15 декабря командир 134-й пехотной дивизии немцев генерал Кохенхаузен лично повел окруженных немцев на прорыв. Кавалеристы устояли, генерал Кохенхаузен был убит в этой атаке, оставшиеся немцы сдались или разбежались по лесам.

Дальше у маршала Тимошенко будут и очень трагические дни. Ставка ошибется в намерениях немцев на 1942 год и сосредоточит все резервы у Москвы. Собрав в кулак огромные силы, немцы ударят по Южному и Юго-Западному фронтам как раз в тот момент, когда они попытаются взять Харьков. В окружении останутся 207 тысяч человек войск, которыми командовал Семен Константинович. Клейст возьмет у него реванш, но даже Жуков, очень ревниво относившийся к воинской славе кого-либо, по этому поводу запишет в своих «Воспоминаниях и размышлениях»:

«Анализируя причины неудачи Харьковской операции, нетрудно понять, что основная причина поражения войск юго-западного направления кроется в недооценке серьезной опасности, которую таило в себе юго-западное стратегическое направление, где не были сосредоточены необходимые резервы Ставки.

Если бы на оперативных тыловых рубежах юго-западного направления стояло несколько резервных армий Ставки, тогда бы не случилось катастрофы с войсками юго-западного направления летом 1942 года».

Да, не сумели разгадать тогда планы немцев Сталин, как Верховный Главнокомандующий, и Жуков, как его будущий (с августа 1942 г.) «единственный заместитель».

Но в 1941 году маршал Тимошенко был единственным из советских военачальников, чьи войска освободили первый советский крупный город и, окружив, полностью уничтожили под городом Ельцом крупное немецкое соединение.

Начальник немецкого Генштаба сухопутных войск Ф. Гальдер по этому поводу снова грустно записал: «Командование войск на участке фронта между Тулой и Курском потерпело банкротство».

А Жуков в своих мемуарах об этом окружении, сыгравшем огромную роль и в битве за Москву, вообще не вспоминает, а освобождение Ростова-на-Дону характеризует как «неудачу немецких войск под Ростовом». Почему? А ему есть с чем эти победы сравнивать.

ЖУКОВ В НАСТУПЛЕНИИ

Когда смотришь на схемы битвы за Москву, читаешь соответствующую главу мемуаров Жукова, то поражает его полное творческое бессилие как полководца. Такое впечатление, что его единственным творческим замыслом в обороне было: «Стой! Ни шагу назад, а то расстреляю!» И затыкание резервами Ставки тех участков фронта, где немцы на этот творческий замысел не обращали внимания.

А в декабре, когда не подготовленные к зиме немцы выдохлись и остановились, а мы поднакопили силы, то у Жукова созрел новый творческий замысел: «Вперед, кто сколько сможет, а то под суд отдам!» И замысел - подталкивать немцев к отводу своих войск резервами Ставки.

Это, конечно, утрировано. Но параллельные красные стрелки, идущие от Москвы на Западном фронте, показывают, что Жуков даже не пытался на своем участке уничтожить хоть сколько-нибудь немцев, не пытался их окружить. Он их выталкивал из-под Москвы. Сам он о своем полководческом замысле пишет так:

«Ближайшая задача контрнаступления на флангах Западного фронта заключалась в том, чтобы разгромить ударные группировки группы армий «Центр» и устранить непосредственную угрозу Москве. Для постановки войскам фронта более далеких и решительных целей у нас тогда еще не было сил. Мы стремились только отбросить врага как можно дальше от Москвы и нанести ему возможно большие потери.

Несмотря на передачу нам дополнительно трех армий, Западный фронт не имел численного превосходства над противником (кроме авиации)».

Во-первых, если силы на фронте в 400 км были равны, то на участках прорыва можно было создать десятикратное превосходство за счет высвобождения войск с участков обороны. Ведь немцы уже выдохлись и просто не могли наступать, это же не Клейст, рвущийся на Кавказ.

Во-вторых, Тимошенко, чтобы разгромить Клейста, имел лишь одну армию, созданную из собственных войск. А тут из резерва дают три армии, а в голове полководца мысль не «окружить и уничтожить», а лишь «отбросить».

Но это написано в мемуарах, которые, разумеется, пристойно отредактированы. А устно, на встрече с журналистами «Военно-исторического журнала» 13 августа 1966 года, Георгий Константинович, защитник Москвы, наивно раскрывал свои «творческие» замыслы декабрьского наступления его войск под Москвой («Коммунист» № 14, 1988 г.):

«...В наших замыслах четко обоснованного мнения о том, что намечается такое контрнаступление, каким оно потом оказалось, не было. Это было осознано в полной мере тогда, когда события развернулись более благоприятно: с одной стороны, Гудериан начал пятиться, с другой - Гепнер начал отходить. И когда контрудары 1-й Ударной армии и группы Лизюкова начали отбрасывать противника, в порядке логического продолжения все это нарастало и, в конце концов, к 8 декабря вылилось в более широкое контрнаступление. Когда на левом крыле Гудериан начал более поспешно отходить, это дало возможность командованию распорядительным порядком наращивать силы не только по фронту, но и по глубине. А первая постановка задач 30 ноября предусматривала очень короткие задачи контрударного порядка. Задачи войскам по глубине не превышали 20-30 километров. (Реплика. Кое-где побольше, в пределах полусотни километров). Окончательно все эти распоряжения увязались к 8-9 декабря. У нас нет такого приказа, где заранее, допустим, 30 ноября, 1-2 декабря, отдали бы директиву, которая свидетельствовала, что это приказ на контрнаступление. Такая задача не стояла, потому что у нас ни сил не было, ни средств. Мы ввели дополнительно 1-ю Ударную армию, ввели ее не 6 декабря, она ввязалась в бой 29 ноября с танковой группой, которая проскочила через канал в районе Яхромы. К 6 декабря, по существу, чуть ли не вся армия была задействована.

Такого в классическом понимании начала контрнаступления, как это было, допустим, под Сталинградом, не было. Оно пошло как развитие контрударов. Были, конечно, удары авиации усилены, дополнительные общевойсковые соединения введены.

...Такого классического контрнаступления, как мы его понимаем, как отдельный этап, не было. Оно было ходом событий организовано. Если бы противник оказал серьезное сопротивление нашим контрударам, никакого контрнаступления не состоялось бы».

Как видите, и целую армию Жукову дали, и «дополнительные общевойсковые соединения» - дивизии, - а толку? Немцы наступают - Жуков отступает, немцы выдохлись и начали отступать - Жуков начал наступать.

Видимо, и Жуков понимал слабую убедительность декабрьского наступления, потому что написал в мемуарах и о таком смелом полководческом проекте, который глупая Ставка не дала ему осуществить:

«Если бы тогда можно было получить от Ставки Верховного Главнокомандования хотя бы четыре армии на усиление (по одной для Калининского и Брянского фронтов и две для Западного фронта), то мы имели бы реальную возможность нанести врагу новые поражения, еще дальше отбросить его от Москвы и выйти на линию Витебск - Смоленск - Брянск».

Развивая эту мысль, можно дополнить эти смелые полководческие соображения - а если бы можно было получить от Ставки 100 армий, «то мы имели бы реальную возможность» дотолкать немцев прямо до Берлина.

Видимо, такая незатейливость полководческих замыслов единственного заместителя Верховного Главнокомандующего (Жуков всегда подчеркивал, что он единственный заместитель) привела к тому, что Ставка сама взялась за разработку операции по разгрому немцев под Москвой. «История Второй мировой войны» об этом пишет так:

«Замысел стратегической операции на окружение и разгром группы армий «Центр» и задачи фронтов, привлеченных к ее проведению, были определены в директиве Ставки ВГК от 7 января 1942 г. Намечалось охватывающими ударами армий правого крыла Калининского фронта из района северо-западнее Ржева на Сычевку, Вязьму и войск левого крыла западного фронта из района Калуги в направлении Юхнов, Вязьма с одновременным выступлением остальных армий Западного фронта на Сычевку и Гжатск окружить, расчленить и уничтожить основные силы группы армий «Центр» в районе Ржев, Вязьма, Юхнов, Гжатск».

Ну и как же Жуков реализовал этот план? Как он замкнул окружение группы армий «Центр» у Вязьмы? Ведь эта операция могла предвосхитить сталинградскую, более того, если бы ее осуществили, то и сталинградская не потребовалась бы.

Дело было так. Жуков начал наступать на Вязьму, послал туда кавкорпус Белова и направил 33-ю армию. Прорывать оборону немцев не потребовалось - ее не было. В месте прорыва «оказалась широкая, ничем не заполненная брешь в обороне противника», - пишет Жуков. Три дивизии 33-й армии под командованием генерал-лейтенанта Ефремова подошли к Вязьме, а дальше немцы сделали с Жуковым то, что Тимошенко накануне сделал с немцами под Ельцом: «...противник, ударив под основание прорыва, отсек группу и восстановил оборону по реке Угре», - пишет Жуков. Это было 4 февраля.

До июля месяца, имея в распоряжении девять армий, Жуков не смог соединиться с этой частью своего фронта, сражавшейся в окружении под Вязьмой. 18 июля конники Белова окольными путями прорвались к своим.

Отвлечемся на наших конников.

В начале 1942 года положение немцев под Москвой было аховое. Начальник штаба 4-й полевой армии немцев генерал Блюментритт вспоминал:

«Немецкое командование почти не надеялось избежать окружения и разгрома южной группировки... У фельдмаршала фон Клюге не было резервов, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над южным флангом... Более того, 4-ю армию связывала с тылом только одна дорога. Она проходила через Юхнов - Медынь... Все остальные дороги в районе армии скрылись под толстым (метровым) снежным покровом. Если бы русские, наступая с юга, сумели захватить нашу единственную жизненную артерию, с 4-й полевой армией было бы покончено».

А немецкий генерал и историк Типпельскирх писал:

«Что-то вроде чуда произошло на южном фланге 4-й армии. Нам непонятно, почему русские, несмотря на их преимущество на этом участке фронта, не перерезали дорогу Юхнов - Малоярославец и не лишили 4-ю армию ее единственного пути снабжения... Этот корпус (1-й гв. кавкорпус генерала Белова. - Ю.М.) достиг жизненно важной для нас коммуникации, но, к счастью, не перерезал ее. Он продолжал двигаться в западном направлении и скрылся где-то в огромных Богородицких болотах».

Это «чудо», спасшее немецкую армию от разгрома, имело фамилию - Жуков. Вот что произошло.

2 января кавалеристы корпуса Белова захватили немецкий аэродром под Юхновом. В это время в Юхнове был очень маленький гарнизон немцев и Белов намеревался его взять и тем самым перерезать единственный путь снабжения немецкой 4-й армии. Но его остановил приказ Жукова от 03.01.42, в котором указывалось: против Юхнова оставить заслон, а «главные силы повернуть на Мосальск». Причем раньше Мосальск, как цель, Белову вообще не был указан, его должны были взять войска 10-й армии. Чтобы добраться в срок до Мосальска по бездорожью, Белов вынужден был бросить все свои тылы и артиллерию и войти в тыл немцам только с винтовками и саблями.

Вот так Жуков и спас 4-ю армию немцев, а Белов почти 6 месяцев дрался в тылу у них практически без тяжелого вооружения, тем не менее заставляя Гальдера все время о себе вспоминать. Кстати, когда Белов, спустя 2 месяца боев в тылу у немцев, прислал донесение об их итогах, Г. К. Жуков на нем начертал «Тов. Глушкевич. Вот образец бездарности. Г. Жуков. 28.02.1942». Да уж куда там Белову до талантов Жукова...

Но вернемся к окружению под Вязьмой 33-й армии и кавкорпуса Белова.

Белов прорвался, а стрелковые дивизии погибли. Командовавший ими генерал-лейтенант Ефремов сделал себе самооценку - застрелился. И Жуков сделал себе оценку в мемуарах:

«Критически оценивая сейчас эти события 1942 года, считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника. «Орешек» там оказался более крепким, чем мы предполагали...»

Интересно, кем это - «нами»? По всей книге «я решил», «я приказал», «я предлагал», а тут - «нами»! Не чужд скромности наш герой...

А как же Калининский фронт, которому тоже было приказано выйти к Вязьме? (Для чего к трем его армиям была добавлена еще одна, а не две, как Жукову.) Калининский фронт вышел не только к Вязьме, а продвинулся на запад чуть ли не до Витебска и Смоленска.

Вообще, в наступлении под Москвой зимой 1942 года меньше, чем Жуков, никто не продвинулся. Северо-Западный фронт генерал-лейтенанта Курочкина, к примеру, ушел далеко на запад, окружив в демянском котле 106 тыс. немцев. Может быть, именно из-за таких успехов соседей Жуков и не упоминает, кто командовал Калининским фронтом. Ведь Георгий Константинович всегда хвастался, что это лично он «защитил свою столицу и взял вражескую». А Калининским фронтом, так далеко ушедшим на запад по сравнению с фронтом Жукова, командовал его заклятый друг - генерал-полковник Конев. Который тоже брал Берлин и который с некоторым скепсисом относился к полководческим талантам Жукова. (Кстати, первыми в Берлин ворвались войска именно маршала Конева.)

ГЕНЕРАЛ ЕФРЕМОВ

Как читатель видит, о Ржевско-Вяземской операции Западного фронта, в ходе которой погибла 33-я армия, Жуков пишет вскользь.

А ведь согласно директиве Ставки это был главный удар, который должен был нанести Западный фронт. Без него не получался замысел Ставки - совместно с Калининским фронтом окружить группу армий «Центр».

Это настолько очевидно, что на упомянутой встрече в редакции «Военно-исторического журнала» даже журналисты не смогли обойти этот вопрос и задали его Жукову. Он ответил:

«Относительно отрезания этой группы. Командующему фронтом, когда ведется сражение на таком громадном пространстве - 600 километров по фронту, очень трудно уследить за вопросами тактического порядка.

Ефремов прошел в свободную «дырку». Сзади у него остались главные силы армии. Я не мог уследить, что он для обеспечения на Угре оставил, а он, к вашему сведению, оставил всего отряд в составе 90 человек - без танков, без пушек, с легкими средствами. Разделяю ли я ответственность за Ефремова? Ну, конечно, я за все войска отвечаю, но не за такие действия, которые я не организую. Вопрос обеспечения - это вопрос не командующего фронтом, и я не считал нужным смотреть, что справа и слева. Что должен был сделать Ефремов? Он должен был за счет главных сил армии, которые задержались у Шанского завода, пару дивизий поставить, как распорки, для того, чтобы у него тыл был обеспечен. Он этого не сделал. Ну, шапка была набекрень у всех тогда - и я недооценил состояние вяземской группировки противника. Я, по-моему, там пишу о наших ошибках, что орешек оказался более твердым. Ну, а большую взять на себя ответственность для того, чтобы показать здесь себя самокритичным, я думаю, надобности нет, зачем это нужно».

Заметьте, как Жуков выкручивается. Оказывается, директива Ставки была дана генералу Ефремову, командующему 33-й армией, а не ему, командующему фронтом. Оказывается, это генерал Ефремов совместно с войсками Калининского фронта генерала Конева обязан был окружить группу армий «Центр», а Жуков здесь ни при чем.

А теперь сравните его вранье с тем, что было на самом деле. В 33-й армии бронетанковыми войсками командовал М. П. Сафир. Его сын, историк, полковник В. М. Сафир исследовал боевой путь отца и 33-й армии в боях под Москвой.

Конкретно об этой операции он пишет:

«После ликвидации Нарофоминского прорыва в ходе начавшегося 6 декабря 1941 г. контрнаступления под Москвой 33-я армия к 26 декабря полностью освободила Наро-Фоминск, 4 января 1942 г. - Боровск и 19 января - Верею. К этому времени 33-я армия нуждалась в пополнении личным составом, техникой и боеприпасами. Поэтому полной неожиданностью был приказ, полученный 17 января 1942 г. от командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова, наступать на Вязьму.

Так начиналась печально известная Ржевско-Вяземская операция, тяжелейшие последствия которой на западном ее направлении историкам еще предстоит изучить более объективно и тщательно, чем сделано до сих пор, не оглядываясь на мемуары самого Г. К. Жукова. Воспоминания эти, касающиеся М. Г. Ефремова и прорыва 33-й армии к Вязьме, носят явно предвзятый и необъективный характер, порой просто искажающий действительность.

В книге «Воспоминания и размышления» (АПН, 1971, с. 355) Г. К. Жуков пишет:

«...М. Г. Ефремов решил сам встать во главе ударной группы и начал стремительно продвигаться на Вязьму...». К сожалению, в этой фразе очень мало правды. Вот как было на самом деле. Из воспоминаний М. П. Сафира: «30 января в Износках в моем присутствии Ефремов, пытавшийся разобраться в совершенно неясной ситуации, телефонограммой докладывал Жукову, что обстановка заставляет его находиться в Износках. Тут же получил ответ, что его место под Вязьмой. Тем самым Жуков второй раз при мне в критической ситуации лишил командарма права самостоятельно решать, где ему в данный момент целесообразно находиться. Первый раз это произошло при ликвидации Нарофоминского прорыва («...Руководство группой возложено лично на вас, Жуков.» - B.C.). Такая силовая привязка к местности очень грамотного командарма (по принципу - «иди сюда, стой здесь») была произведена, как ни странно, в то время, когда южнее Наро-Фоминска немцы в полосе обороны нашей армии пытались осуществить еще один прорыв к Москве на участке 110-й и 113-й стрелковых дивизий (в районе Волковская Дача, Слизнево. - B.C.). В сложившейся обстановке последствия для Ефремова, да и для Жукова могли быть трудно предсказуемы, окажись у командира прорвавшейся 183-й пехотной дивизии немцев дополнительные резервы для развития успеха. А были ли они у него или не были - мы тогда не знали. Трудно представить, чтобы, например, командующий группой «Центр» генерал-фельдмаршал Бок в ходе тех декабрьских боев под Москвой мог додуматься давать указания генерал-фельдмаршалу Клюге, какую войсковую группу возглавлять лично и где находиться в ходе боевых действий его 4-й полевой армии. Меня с собой Михаил Григорьевич не взял из-за отсутствия к тому времени в армии исправных танков. Узкий коридор прорыва немцы быстро перекрыли (2 февраля. - B.C.). Внешнее кольцо окружения нашей армии на моих глазах замкнул немецкий батальон. У нас практически ничего не было - один танк-калека Т-26 и немного пехоты. Попытались кольцо прорвать - бесполезно. Немедленно доложили Жукову. В ответ услышали: «Не дергайтесь, я покажу вам, как надо прорывать». Только через двое суток, пригнав несколько вагонов со снарядами, провел артналет. Не добившись успеха, молча повернулся и уехал...».

Не имея в нужных количествах боеприпасов и продовольствия (доставлялись только по воздуху), в условиях абсолютного превосходства противника (полнокровная 225-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Вайцеля и другие соединения) главные силы армии два с половиной месяца продолжали героически сражаться. На 6 февраля 1942 г. в окруженных дивизиях 33-й армии насчитывалось 9580 человек. Дальнейшее увеличение численности (до 12 780 человек к 11 марта 1942 г.) было произведено за счет мобилизации местного населения в возрасте от 17 до 45 лет. В частности, были призваны 413 красноармейцев и командиров, скрывавшихся в немецком тылу, а также военнослужащие, доставленные по воздуху. М. Г Ефремов неоднократно обращался к командованию Западного фронта и даже дважды к Сталину с просьбой разрешить прорваться своими силами. Теперь можно с уверенностью сказать, что разрешение, полученное на выход из окружения в середине апреля, запоздало - личный состав обессилел, съев все свои разваренные поясные ремни и подошвы найденных сапог. Боеприпасы иссякли. Уже таял снег. Солдаты были в валенках. Разлилась река Угра. Остатки частей армии были загнаны в район печально известного Шпырьевского леса, откуда с огромным трудом, не имея никакой техники, в ночь с 13 на 14 апреля смогла прорваться через сплошной пулеметно-автоматный огонь на большаке Беляево - Буслава только группа во главе с М. Г. Ефремовым. Остальные выходили небольшими отрядами и поодиночке в ночное время. Встречая везде заслоны из пулеметного огня, группа, двигаясь на восток и юго-восток, с боями вышла к реке Угре в районе Виселово, Нов. Михайловка и южнее. Однако, к удивлению командарма, никакого встречного удара частей Западного фронта не последовало. Группа была разгромлена. М. Г. Ефремов, получивший уже третье ранение, потерял способность двигаться и, сидя под сосной, где-то в районе Горново (3-4 км южнее Нов. Михайловка), застрелился. Вооруженные Силы потеряли отважного воина и талантливого полководца. Генерал-лейтенант Ю. А. Рябов (ветеран 33-й армии) рассказывал мне в 1993 г.: «По свидетельству очевидцев, хоронили немцы Ефремова в деревне Слободка 19 апреля 1942 г. Тело командарма принесли на жердях, но немецкий генерал потребовал, чтобы его переложили на носилки. При захоронении, обращаясь к своим солдатам, сказал: «Сражайтесь за Германию так же доблестно, как сражался за Россию генерал Ефремов». Отдал честь. Был дан салют. Когда же мы после наступления освободили эти места, то во время перезахоронения Ефремова обнаружили, что немцами на его руке были оставлены золотые часы».

Всего за два с половиной месяца боев (со 2 февраля) личный состав армии уничтожил 8700 неприятельских солдат и офицеров, 24 танка, 29 орудий и др. военной техники. Безвозвратные потери армии за этот же период составили более 8 тыс. человек, в том числе во время выхода из окружения - около 6 тыс. бойцов и командиров. Прорваться к своим войскам в составе небольших групп смогло всего 889 человек.

Оценивая события тех дней, следует признать, что предложение М. Г. Ефремова прорываться единственно ему доступным кратчайшим путем на восток к реке Угре было верным. Г. К. Жуков, упорствуя в своем очевидном заблуждении, «ответил категорическим отказом» («Воспоминания», с. 356), видимо, совершенно не представляя реальной обстановки в районе Шпырьевского леса.

В «Воспоминаниях» Г. К. Жукова нет ясного ответа на вопрос: так чьи же указания выполнял М. Г. Ефремов (лично Сталина, Ставки или Жукова?), начиная прорыв из Шпырьевского леса не на юг, а в восточном (юго-восточном) направлении? Сказано только, что «Ставка приказала организовать встречный удар. Такой удар был подготовлен и осуществлен 43-й армией» (с. 356). А какой приказ и от кого получила 33-я армия? В «Воспоминаниях» об этом ничего не говорится. Однако все становится на свои места при ознакомлении с документами штаба Западного фронта - командарм-33 повел на прорыв остатки своих войск в строгом соответствии с требованиями последней директивы именно Жукова:

«...Приказываю:

в пункте «а» даны указания командарму-43 (т. Голубеву),

в пункте «б» - командарму-49 (т. Захаркину),

...«в» - командарму 33-й армии Ефремову - в ночь с 12 на 13 апреля... нанести удар в направлении Родня (4 км юго-вост. Беляево. - B.C.), Мал. Буславка (2 км юго-вост. Шумихино. - B.C.), Нов. Михайловка, Мосеенки, где соединиться с частями 43-й и 49-й армий».

Поэтому все последующие комментарии автора «Воспоминаний» о якобы строгом указании «выходить... в общем направлении на Киров» (с. 356), т.е. на юг, вызывают по меньшей мере удивление, ибо «никаких документов, подтверждающих приказ о выходе окруженной группировки через Киров, не обнаружено. Видимо, их вовсе не было» («Военно-исторический журнал». 1992, № 3. с. 15). Складывается впечатление, что явно оправдательный «южный вариант выхода» был рассчитан на неосведомленность читателя и домысливался Жуковым, скорее всего, задним числом.

Следует добавить, что неблагоприятный исход этой операции был изначально предопределен тем, что «...командующий Западным фронтом... направлял одно указание за другим, но указания эти никакими дополнительными силами и средствами не подкреплялись...» (СР и ВС, с. 908).

Вместе с тем Комфронта и его штаб активно искали виновных вне своих рядов. Уже 6 апреля 1942 г. «за бездеятельность при выходе дивизии из окружения» был приговорен к расстрелу фронтовым военным трибуналом (приговор № 411) командир 329-й сд полковник К. М. Андрусенко. Однако определением № 02028-9029 Военной коллегии Верховного суда СССР этот явно поспешный приговор был заменен на «10 лет лишения свободы с отправкой в действующую армию» (командиром 115-й стрелковой бригады. - B.C.). 15 января 1944 г. Корней Михайлович Андрусенко, будучи командиром 239-го гв. стрелкового полка 76-й гв. сд, получил звание Героя Советского Союза (окончил войну командиром 55-й сд).

Не остался обделенным вниманием и командующий войсками 33-й армии. В документе, подписанном Г. К. Жуковым (но не отправленном М Г. Ефремову), говорилось:

«...Как показало следствие (материалы этого дознавательного действия историки пока не обнаружили. - B.C.), никто, кроме командующего 33-й армией, не виноват в том, что его коммуникации противник перехватил. Жуков».

Вот уж поистине - с больной головы на здоровую! Можно подумать, что это М. Г. Ефремов, а не Комфронта Г. К. Жуков отдал трудно объяснимый приказ убрать 2 февраля 1942 г. полнокровную 9-ю гв. стрелковую дивизию генерал-майора А. П. Белобородова (около 10 тыс. человек) с основной, снабжавшей ефремовцев магистрали (давая тем самым противнику возможность рассечь соединения 33-й армии) и передать ее в состав 43-й армии. Доказательства разумности передислокации этой дивизии в опубликованных научных разработках найти пока не удалось. Этот обвинительный документ, по мысли Жукова, должен был, видимо, «заработать» в случае прилета М. Г. Ефремова в штаб фронта 9 апреля на последнем самолете, как это усиленно рекомендовали командарму. Но М. Г. Ефремов остался со своими войсками до конца...

Сам же Г. К. Жуков, не взяв на себя ответственность за провал операции на Вяземском направлении (признав в «Воспоминаниях» только как ошибку, переоценку возможностей своих войск и недооценку противника), так определил главного виновника:

«Задачу... об оказании помощи группе генерала М. Г. Ефремова 43-я армия своевременно выполнить не смогла...» (с. 57, 355). Возникает вопрос - если один командарм Западного фронта повел свои войска на прорыв по маршруту, утвержденному командующим фронтом, а другие (в первую очередь командарм-43) в нарушение приказа не провели должным образом боевые действия по обеспечению воссоединения с ним, то какова же во всех этих странных событиях роль Комфронта Жукова (с 1 февраля - главнокомандующего западным направлением) по руководству, координации боевых операций подчиненных ему армий и контролю за исполнением отданного приказа, и кто же, если не он, за это должен отвечать?

Настало время более скрупулезно, невзирая на лица, изучить именно проблему скандального провала операции на вяземском направлении и роль во всей этой истории главных ее участников - командующего Западным фронтом Г. К. Жукова, командующих 43-й и 49-й армиями К. Д. Голубева и И. Г. Захаркина».

Завершая краткий рассказ о трагической и героической судьбе Михаила Григорьевича Ефремова, считаю необходимым напомнить малоизвестный вывод, сделанный офицерами оперативного управления Генерального штаба, который подтверждает и помогает правильно понять все вышесказанное:

«... армия бросалась в глубокий тыл противника на произвол судьбы» («Военно-исторический архив», выпуск 1).

В этом же альманахе, но в выпуске № 3 дается анализ «Операция 33-й и 43-й армий на Вяземском направлении», выполненный в конце июня 1942 года. Западным направлением оперативного управления Генерального штаба Красной Армии. В выводах действия Г. К. Жукова характеризуются так:

«3. Западный фронт не создавал кулака в виде крупной мощной группировки из всех родов войск на решающем направлении, при помощи которого решал бы задачу крупного оперативного размаха.

Силы и средства были почти равномерно распределены по всему огромному фронту. Громкие приказы, которые отдавал командующий Западным фронтом, были невыполнимы. Ни один приказ за всю операцию вовремя не был выполнен войсками. Они оставались голой ненужной бумагой, которая не отражала действительного положения войск и не представляла собой ценного оперативного документа. А та торопливость, которую проявляло командование Западным фронтом, передавалась в войска, и приносила большой вред делу».