Что ты здесь делаешь?

Камаль открыл глаза, понял, что произошло, и тут же попросил прощения.

Кабир сказал:

Что ты здесь делал так долго? Уже поздно!

Извини, — ответил Камаль, — но когда я сюда пришел, вместо того, чтобы косить траву, я стал на нее смотреть. И просто глядя на нее, — не знаю, как это произошло, — я тоже стал травинкой. Приближался вечер, и я продолжал стоять, совершенно забыв, что я Камаль и пришел сюда косить траву. Я стал самой травой. В том, чтобы быть травой, было столько радости, — радости, которой я никогда не испытывал, будучи Камалем. Хорошо, что вы пришли, потому что я не знал, что происходит. Ветер качал не траву, он качал меня — коса и то, что нужно было скосить, исчезли. Ты когда-нибудь видел по-настоящему свою жену, своего сына, с которыми прожил столько лет? Ты их когда-нибудь видел? То, что жена делала вчера, мелькает у тебя в уме, — и эта мысль встает между вами. Ты помнишь, как она бранила тебя, когда ты собирался утром идти на работу, — и снова между вами стоит мысль. Ты вспоминаешь, что она сказала за обедом, — и эта мысль стоит между вами. Ты всегда думал; ты никогда не видел. И именно по этой причине между мужем и женой, между отцом и сыном, матерью и сыном нет связи. Связь начина­ется, когда прекратилась мысль и начался даршан, видение. Вот когда действительно происходит связь, потому что нет ничего, чтобы ее прервать.

Помни, связь не значит, что есть третий фактор, объединяющий двоих. Пока между двумя есть что-то третье, присутствует и разъединение. То, что соединяет, также и разрывает. В тот день, когда ничего не соединяет, когда остаются только двое, ничего не остается между ними — фактически, в тот день остается лишь одно; двух больше нет.

Связь не значит, что кто-то соединяет вас, связь озна­чает, что между тобой и другим человеком ничего нет — даже чтобы вас связывать. В ней два потока исчезают и сливаются друг с другом. Это любовь. Видение ведет тебя в любовь; видение является источником любви. А человек, который не любил, никогда ничего не познал. Независимо оттого, что он искал, он познавал это только через любовь. Поэтому, когда я говорю, что должна быть познана смерть, я имею в виду, что мы должны любить и смерть. Нам придется увидеть смерть. Но человек, который боится смерти, который избегает ее, — как он может любить смерть, как он может получить ее даршан, как он может когда-нибудь увидеть смерть? Когда смерть явится перед ним, он повернется к ней спиной. Он закроет глаза; он никогда не позволит смерти явиться перед ним — лицом к лицу. Он боится, он испуган; вот почему он вообще не способен ни увидеть смерть, ни любить ее. А если человек еще не полюбил смерть, как он может любить жизнь? Ведь смерть — это очень поверхностное событие, а жизнь — более глубокое. Если человек отвернулся на первом же шагу, как он может достичь глубоких вод колодца?

Вот почему я говорю, что смерть нужно прожить, познать, увидеть. Тебе придется влюбиться в нее; тебе придется заглянуть ей в глаза. А как только человек заглядывает в глаза смерти, начинает ее наблюдать, проникать в нее, он поражен. К своему изумлению, он обнаруживает: «Какая великая тайна скрыта в смерти! То, что я считал смертью и от чего бежал, на самом деле является источником высочайшей жизни». Поэтому я говорю: охотно войди в смерть, чтобы достичь жизни.

Есть невероятное высказывание Иисуса. Иисус сказал: «Спасший себя погибнет; но того, кто стер себя, не может уничтожить никто. Лишь тот, кто потеряет себя, найдет, а тот, кто спасет себя, будет потерян». Если семя желает себя сохранить, оно не сможет — что же еще? Если семя уничтожает себя, исчезает, оно становится деревом. Смерть семени становится жизнью дерева. Если бы семя защищало себя со словами: «Я боюсь — я могу умереть. Я не хочу исчезать. Почему я должно исчезать?» — такое семя обречено на гниение. В этом случае оно даже не останется семенем, не говоря уж о том, чтобы вырасти в дерево. Мы сжимаемся от страха смерти.

Я хотел бы сказать еще одну вещь, которая, возможно, раньше не приходила вам в голову. Только у того, кто боится смерти, есть эго, потому что это означает сжатую личность, твердый узел. Тот, кто боится смерти, сжимается внутри. Каждый в страхе смерти должен сжаться внутри, а каждый, кто сжимается, превращается в узел. Внутри этого человека создается комплекс. Чувство «я» — это чувство человека, боящегося смер­ти. Человек, который проникает в смерть, который не боится смерти, который не бежит от нее, который начинает проживать ее, — его «я» исчезает, его эго исчезает.

А когда исчезает эго, остается только жизнь. Можно сказать это так: умирает только эго, не душа. Но поскольку мы продолжаем оставаться эго, возникает большая труд­ность. Фактически, только эго может умереть; только для эго есть смерть — потому что оно ложно. Ему придется умереть. Но мы цепляемся за него.

Например, в океане возникает волна. Если волна хочет выжить, она не может выжить как волна; она обречена на смерть. Как может волна выжить в качестве волны? Она умрет. Если, конечно, она не станет льдом. Если она станет плотной, тогда она может выжить. Но все же в выживании такого рода волны больше нет, остается лед — лед, в который превратилась волна, закрытая, отрезанная от оке­ана. Помни: как волна, она не отдельна от океана, она едина с океаном. Как лед, она расстается с океаном, отделяется, становится твердой. Волна замерзла.

Как волна, она была едина с океаном; однако, если она становится ледяным обломком, она выживет, но тогда она будет отрезана от океана. Сколько она проживет в таком состоянии? Все, что замерзло, обязательно растает. Бедная волна растает немного скорее, богатая волна немного позже — что еще? Солнечным лучам потребуется немного больше времени, чтобы растопить большую волну, тогда как ма­ленькая растает быстрее. Это только вопрос времени, но таяние обязательно произойдет. Волна растает и при этом поднимет много шума, потому что, как только она растает, она исчезнет. Но если волна, снова упав в океан, захотела бы прекратить отдельное существование, не возникло бы и вопроса об исчезновении волны. Тогда исчезает она или остается, она все же существует — потому что она знает:

Я не волна, я — океан». Исчезая, как волна, все же она существует — в состоянии покоя. Поднимаясь, она находится в активном состоянии. А покой приносит не меньше наслаждения, чем активное состояние. Фактически, даже больше.

Есть состояние активности и состояние покоя. То, что мы называем самсарой, миром, — это состояние активности, а то, что мы называем мокшей, освобождением, — это состояние покоя. Беспокойная волна бьется и пенится на ветру, а затем снова падает в океан и исчезает. Она по-прежнему существует. Она остается тем же, чем была, и в океане, но теперь она в покое. Чем бы она ни была в океане раньше, тем она и остается, но теперь она в покое. Тем не менее, если бы волна хотела утвердить себя как волну, она словно наполнилась бы эго и захотела бы отрезать себя от океана.

Как только ты получаешь представление: «Я есть», как ты можешь вообще быть в покое? Если ты выбираешь быть всем, «я» теряется. Вот почему «я» настаивает: «Отрежь себя от всего остального». И как интересно то, что если ты себя от всего отрезаешь, это делает тебя несчастным. И тогда снова «я» говорит: «Общайся со всем» — такова садистская природа «я». Сначала оно говорит: «Отрежь себя от всего, изолируй себя; ты отличаешься от целого. Как ты можешь оставаться связанным?» И «я» отрывает себя; но тогда оно оказывается в затруднении — потому что, как только оно отделяется от целого, оно становится несчастным; ему приходит конец. Как только волна начинает верить, что она отдельна от океана, она начинает умирать, приближается ее смерть. Теперь она начнет бороться, чтобы защитить себя от смерти.