Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Что не дает вам двигаться дальше по жизни, держит в застойном месте, препятствует вашему развитию? Какие страхи, какие привычные моменты мешают вашему росту?





Подобные вопросы я неоднократно задавал на своих семинарах, а затем приглашал участников поразмышлять, насколько значимы для каждого из них эти вопросы. И вот интересный момент: где бы ни проходили семинары – в Швеции, Швейцарии, Бразилии, США или Канаде, еще никто не попросил объяснить смысл этих вопросов и не задумывался надолго, прежде чем начать писать в своей рабочей тетради. Не означает ли это, что все мы знаем, где и в чем увязли? Если же отдаем себе отчет, что успели увязнуть, то почему же не выберемся скорей из трясины? И достаточно ли для этого одного только знания, что мы увязли? Очевидно, ответом будет: когда как – когда да, когда нет.

Почему мы не можем сдвинуться с места? Почему, подобно Дэвиду, о котором говорилось выше, мы все время обнаруживаем, что в наших постоянно меняющихся отношениях старые паттерны то и дело всплывают на поверхность? Если коротко, мы застреваем потому, что застойные места «подключены» к нашим комплексам, кластерам энергии из нашей истории. Эти комплексы не только обладают мощным зарядом энергии и сопровождаются планом «Дерись или убегай», они также приводятся в движение множеством других стимулов. Нередко, плавая в этом внутреннем материале, мы даже не осознаем его как таковой, потому что внешняя ситуация преподносит себя в виде чего-то нового, как это и есть на самом деле. Но мы смотрим на нее через старые линзы, воспроизводим архаический процесс моделирования паттерна и в очередной раз накладываем его на ситуацию.

Критическое звено в этом механизме, который удерживает нас в прошлом, следует искать в том факте, что «включатели» комплекса активируют поле тревожности. Беспокойство не обязательно должно подмечаться сознанием, однако оно фиксируется телом, обладает аффективным зарядом, который может заметить внимательный наблюдатель, и наделено силой влиять на выбор, даже полностью «выключать» человека. Возьмем, к примеру, такой распространенный комплекс: подавляющему большинству людей всегда оказывается весьма непросто унять беспокойство перед публичным выступлением. У них нет недостатка в темах для выступления, их не надо дважды просить порассуждать о чем-то пространно, в одиночестве или с другом, но перед аудиторией они буквально теряют дар речи. Несложно проследить эту связь публичного выступления с первичной угрозой, с боязнью критического мнения со стороны других. Кто не страдал от осуждающих слов, от недовольного взгляда Другого в те времена, когда наше чувство Я было ранимей всего? Вот так и получается, что архаическая машинерия, гудящая где-то в глубине, приводится в движение всякий раз, когда мы снова получаем приглашение выйти на люди и старая тревога затопляет сознание взрослого. (Я, преподаватель, постоянно выступающий перед самыми разными аудиториями и при этом записной интроверт, приучился справляться с этим знакомым комплексом, всякий раз вспоминая, что слушатели собрались не для того, чтобы осуждать меня; мы здесь, говорю я себе, чтобы обсудить общую для нас тему, и именно это свело нас вместе.) Вдобавок стоит мне вспомнить слабый, заискивающий голос моих родителей, и я говорю себе, что обращаюсь к людям и от их имени тоже. Выглядит так, что я пользуюсь одним комплексом, чтобы совладать с другим.

У всех нас есть эти застойные места, потому что все мы – «выздоравливающие дети». Контакты нашей уязвимой психики выходят к глубинам архаики и порождают достаточно энергии, чтобы навязать нам паттерны уклонения и уступчивости. И, конечно же, если мы хотим освободиться, от нас потребуется, чтобы мы приняли эту тревогу, даже не зная, с чем в настоящий момент имеем дело. Сделать шаг в труднопроходимую местность, брести через нее в поисках выхода – никто и никогда не обещал, что это будет легко и просто. В жизни всегда игра идет не по правилам, так что с подобными охами и ахами нужно расстаться как можно быстрее. Нам есть на что заявить свои права, неважно, укажет нам кто-то другой путь или нет. На самом деле можно даже обратиться к себе с такими словами, какие однажды сказал мне мой аналитик в Цюрихе: «Вы должны сделать свои страхи своей программой». Я знал, что он говорил правду и что это было моим предназначением. Мы все знаем, что наши границы можно с легкостью очертить по нашим страхам. Потеснить эти страхи, отодвинуть границы – вот что означает расти и заявить свои права на ту жизнь, которой мы достойны жить.

Это отодвигание – теневая работа, потому что оставаться неподвижным намного проще. Но без расширения нам не удастся принести дар нашей неповторимой личности этому миру, как не удастся прожить жизнь, не утратив цельности. Мы, несомненно, – творения наших защитных рефлексов, и это вполне объяснимо. Но если этим все и исчерпывается и мы ничего больше собой не представляем, тогда нам незачем быть здесь. Помните высказывание Юнга о том, что мы все ходим в обуви, слишком тесной для нас? Какими бы удушающими ни были наши психологии, они привычны – они то, в кого мы превратились. Незаметно, исподволь мы предаем себя день ото дня, совершая тысячи предательств, тысячу уступок страху. Из-за великого множества мощных влияний мы получаем ту жизнь, которую выбираем, возможно, единственную из всех, которую только могли выбрать. Пусть наша психика протестует, пусть она удручена нашей нерешительностью, в привычном застое тоже можно чувствовать себя как дома. Но нам все-таки придется покинуть дом, если мы хотим однажды вырасти и зажить по-настоящему своей жизнью.

6. Мать и отец по-прежнему управляют вашей жизнью посредством повторения, сверхкомпенсации или вашего особого «плана лечения»?

Под «мамой» и «папой» я подразумеваю здесь совсем не тех людей, которых вы знали в свое время, но обширный набор интернализированных посланий: во-первых, матрицу того, чего хочет этот мир и как нужно себя в нем вести; во-вторых, набор порой явных, порой подразумеваемых сигналов о себе самих, своей значимости, своем жизненном сценарии и предназначении; в-третьих, обобщенный сигнал своего отношения к широте и необъятности самой жизни.

Первый уровень – тот, где открывается ощущение «сценария», той пьесы, в которой играешь. Прожитое родителем как модель и сопутствующая психология нередко формирует парадигму, нормативное предписание для ребенка, запрограммированное, как это бывает, на повторение. В какой мир нас закинула судьба: безопасный, привлекательный, в котором можно ждать оказания помощи, или жестокий, бесцеремонный и карающий? Каково его центральное экзистенциальное послание?

На втором уровне каждый из нас интернализирует послания о том, кто мы, что собой представляем, как нам следует поступать, ценят нас или принижают и что нам нужно делать, чтобы получить ободрение или эмоциональную поддержку. Эти сигналы, несомненно, всецело зависят от стечения обстоятельств: поменяйте семью, социально-экономическое окружение, культурный Zeitgeist [142]– и послание уже будет совершенно другим.

Еще раз задумаемся, в какой степени взаимоотношениям Дэвида препятствовали адресованные ему послания о его малозначимости и его имплицитное желание позаботиться обо всех страдающих женщинах в его окружении? Почему же он тогда не страдает от амбивалентности своей любви? Могут ли эти важные послания о происходящем с нами и с другими изменяться под воздействием альтернативных жизненных уроков, а также присущих человеку личностных ценностей и его возможностей осознать подобные влияния? Можно научиться доверять, рисковать, дарить и принимать, открываться эмоционально, что и делает большинство из нас, но даже наши самые лучшие естественные побуждения находятся в постоянной борьбе с мощью исторического разума.

На третий уровень поступают элементарные послания, возможно, неправильно воспринятые или истолкованные, которые несут информацию о наших взаимоотношениях с жизнью как таковой. Здесь можно вспомнить сон Берты, о которой мы говорили в главе 4, где «ведьма» крадет ее куклу, образ ранимого внутреннего ребенка. Значительная часть ее жизни стала защитой от архетипических потерь, которые выпали на ее долю. Потеря родителей, не восполненная заботливым воспитателем, привела к тому, что в ее корневом восприятии жизнь стала небезопасным, непредсказуемым местом, где о ней нисколько не заботятся. Неудивительно, что она выбрала для себя жесткий, контролирующий стиль жизни вкупе с расстройством пищевого поведения как символическое возвращение контроля, как попытку управиться с обширным морем беспокойства, в котором она всегда пребывала. Другая судьба принесла бы ей и другое «послание» о ненадежности всего того, что преподнесла ей жизнь, другой набор рефлективных «выборов» уже во взрослом возрасте.

Можно вполне обоснованно утверждать, что все мы страдаем от «ошибочного сверхобобщения», а именно что все, что мы воспринимаем как истинное о себе и мире в его наиболее элементарной, архаической форме, обобщается до уровня главного послания всей нашей жизни. Не удивительно, что это повторяется в каждой конкретной судьбе. Наша индивидуальная Тень всегда уходит в полумрак тени истории, по крайней мере, пока она не сознается и мы не начинаем принимать ее.

Когда мы исследуем паттерны своей жизни, нам нередко открывается та грустная истина, что снова и снова мы впадаем в повторение или сверхкомпенсацию или возвращаемся к нашему собственному плану лечения. Различить повторения достаточно несложно. Сверхкомпенсация – тоже явление, достаточно часто встречающееся. Под каждым комплексом власти прячется испуганный ребенок. («Я буду какой угодно, только не такой, как моя мать»; «Я буду лучше относиться к своим детям, чем мой отец ко мне». Однако при этом определяющими остаются все те же интернализированные точки отсчета.) Порой психологические раны ребенка подводят взрослого к тому, чтобы превратить свою историю в дар, в некую особую чувствительность или талант, обращенный к этому специфическому типу проблемы. Большинство великих произведений искусства выросло из тревожности того или иного рода. Профессиональные сиделки и воспитатели зачастую, возможно, даже в ущерб самим себе продолжают прорабатывать конфликтность своей семьи происхождения, что по ходу дела может оказаться небесполезным для других людей. Выбор плана «лечения» может варьироваться от полного вытеснения самого проблемного момента к зависимости, обезболивающей раны, к жизни поверхностных отвлечений, к компульсивным попыткам разобраться с проблемой во взрослые годы. Не случалось ли каждому из нас есть или пить слишком много, излишне о ком-то заботиться, слишком горячо протестовать или гнаться за бессмысленным забвением как манящим планом «лечения»?

Во всех трех паттернах – повторении, компенсации, бессознательном излечении – человек остается узником прошлого. И пока он не справится с ними, так и будет оставаться в путах того, от чего хочет освободиться. Порой к нам по мере нашего созревания приходит и определенная мудрость. Мы узнаем, что не ограничены одной лишь нашей историей, ни тем, что происходило с нами, со всем тем, что было интернализировано как Weltanschauung [143]. Мы – это наши устремления. Мы – то, что хочет войти в мир через нас, воля богов. Мы – более, чем уготованное судьбой стечение обстоятельств, но лишь в том случае, если привнесем их в сознание и сможем побороться за то, чтобы освободиться и вырваться за пределы этих бескрайних теневых просторов.

Наконец, дело вовсе не в «маме» и «папе» – это только метафоры наших первичных сигналов о себе и о мире. Тень пойдет по пятам даже самых чутких родителей, поскольку все наши поступки, весь наш образ жизни, какие-то обрывки энергии, нерешенные задачи жизни остаются ребенку для зачистки. Так что речь совсем не о них. Речь о нас, о тех посланиях, под которыми стоит наша подпись, знаем мы это или нет. Волей-неволей нам придется признаться себе, что прошлое упорно цепляется за нас. (По замечанию Уильяма Фолкнера, прошлое не мертво, оно даже не прошлое.) Наши предки были склонны верить в духов. Они не ошибались. Как известно всякому, кто проработал мощный родительский комплекс, даже смерть не бывает концом жизни. В разнообразных ликах и личинах повседневной жизни порой проскальзывают перед нами и снова исчезают разнообразные сущности, сумевшие зацепиться за наше прошлое. И если не удается разглядеть под поверхностью их призрачные саваны, значит, они и дальше сохраняют за собой решающий голос в нашем парламенте решений и поступков, потому-то мы и продолжаем жить в доме с привидениями. Однако… еще проблематичней, чем эти призраки прошлого, может оказаться то бремя, которого требует от нас подобная сознательность. Как однажды заметил Юнг, «люди боятся не столько духов, сколько сознательности в отношении самих себя»[144].

В каком направлении вы отказываетесь расти? Ждете, чтобы закоренелые жизненные проблемы моментально решились для вас по мановению волшебной палочки, ожидаете помощи извне или появления кого-то, кто «все возьмет на себя» в вашей жизни? Где тот гуру, который облегчит для вас выбор?

Одна моя коллега как-то заметила, что обычно в течение первого часа с клиентами может сказать, сложится ли у них работа, представляют ли они собой, по ее словам, «больших детей или маленьких детей». Как нам уже известно, все мы – выздоравливающие дети, которым порой случается путаться в больших телах, больших ролях, больших последствиях. Различны только наша сила, наша жизнестойкость, наше желание добиваться своего. Жизнь приводит нас в этот мир снаряженными в путешествие. Разумеется, наше изначальное социальное и семейное окружение может поддерживать или затруднять это путешествие, но в каждом из нас есть сила, стремящаяся двигаться через нас к своему воплощению в мире. В конце своих мемуаров «Воспоминания, сновидения, размышления» Юнг отказывается от всяких масштабных выводов о жизни и смерти и даже о психологии. Впрочем, он признает: «Несмотря на все неоднозначности, я чувствую некую прочную основу, на которой зиждется всякое существование и непрерывность в моем образе бытия»[145]. Помимо сдержанности, о которой свидетельствует такое утверждение, здесь проявилось глубокое осознание того, как наши жизни поддерживаются некоей трансперсональной силой, имя и образ которой меняется. Больше того, при трезвом, вдумчивом прочтении нашей истории все более начинает приоткрываться перед нами ее энтелехия, даже в моментах нашего противостояния судьбе. Даже наши симптомы, как мы уже видели, оказываются проявлениями этой жизненной силы, этой психе, которая своим беспокойством предупреждает нас всякий раз, когда нам случается сбиться с пути целостности на путь адаптации.

Наследие этого ограниченного состояния, нашей уязвимости перед миром ведет всех нас к ослабляющим психологиям. Порой, если не всегда, трудно представить, что мы как-то отличаемся от своих адаптивных ролей. Наше обязательное засвидетельствование и интернализация социальных парадигм словно бы обращаются к нам с такими словами: «Вот как обстоят дела с тем, кто ты есть, что тебе следует делать и чем дорожить». Вынужденное подчинение этим парадигмам ведет к самоотчуждению и стремится оборвать, возможно, даже навсегда ту связь, которая была у нас некогда с внутренней системой руководства, проявляющейся в нашей инстинктивной жизни. Наша Тень, таким образом, накапливается через имплицитные наставления, согласно которым:

1) мы не можем противостоять нашему умалению;

2) мы должны в своем бессильном состоянии искать помощи у других; 3) мы можем найти кого-то с готовыми ответами на все случаи жизни; 4) чудесные решения могут прийти к нам в группах психологической самопомощи, от странствующих гуру или же обманчивых соблазнов поп-культуры. Не удивительно, что кипучие массы, рукоплещущие диктаторам, или податливая аудитория телеевангелистов – все они покачиваются в такт чарам соблазнительной риторики. Эти сладкопевцы, обращаясь к ребенку в каждом из нас, говорят ему то, чего он больше всего хочет услышать: что взрослеть необязательно, что все в жизни может перемениться к лучшему; главное – довериться тому, кто лучше нас знает, что нужно делать[146].

Что можно сказать наверняка о наших корневых комплексах: они дают нам четкие приказы на марш и обладают таким достоинством, как привычность и однозначность. Не сумев принять их вызов, послужить воле богов, тому, ради чего нам и пришлось воплотиться в этом мире, мы можем и дальше обвинять бывших супругов, валить все на наших родителей или найти упрощенческую идеологию, которая даст ответы на все вопросы. Испуганный фундаменталист в нас с радостью ухватится за тоталитарные решения – и все ради того, чтобы справиться с экзистенциальной тревогой, порождаемой выбором. Сартр однажды заметил, что мы «приговорены быть свободными», и все же мы выискиваем всевозможные пути для бегства от этой свободы. Вспомним также и высказывание Камю, которое уже цитировалось выше, что мир имеет смысл именно потому, что он абсурден. Его слова нужно понимать так, что осмысленность мира, если он «наделен смыслом», будет означать, что это сделано кем-то, что миру придан чей-то еще смысл. Если же он абсурден, тогда смысл этот предстоит искать и найти или сконструировать, если возникнет необходимость, с течением времени разглядев, что лучше всего служит глубочайшей сути нашего существования.

Пятидесятипятилетняя Дениз, всю свою жизнь прожившая во власти демона неверия в собственные силы, однажды увидела во сне, как она отправилась в опасное путешествие со своим мужем Робертом, который десятилетиями продолжал принижать ее. Дениз привычно считала, что во всем угождать желаниям мужа – это наиболее удобный путь, более всего соответствующий ее представлениям о себе. В этот же раз в ее сне появляется некий внутренний проводник с явственным посланием. Он обращается к ней: «Ты можешь странствовать с Робертом, но это будет путь долгий и полный страдания. Или можешь пойти со мной, это священный путь». Я, в свою очередь, поинтересовался у Дениз, как часто делаю в подобных случаях, откуда пришел этот сон, не сочинила ли она его сама. С бурными протестами она подтвердила, что сон этот происходит из некоего места, которое находится внутри нее, но однозначно за пределами ее эго-произволения. Этот внутренний проводник, этот психопомп, представлял собой ее собственные, ни от кого не зависящие способности. Доверься она им, они приведут ее к истинной цели жизненного путешествия. Согласившись взять в спутники этот внутренний образ из сна, то, что Юнг называл анимус, Дениз больше незачем было бы подчиняться негативной истории в своем внутреннем мире или Роберту во внешнем.

Все то, что мы ищем, уже пребывает в нас, и наша непрерывная работа продолжает крутиться вокруг этого парадокса. (Как утверждал Блаженный Августин, искомое нами уже идет нам навстречу.) Это голос нашей психики, души, которая подталкивала и продолжает подталкивать нас к реализации. Научиться доверять, рисковать, углублять диалог с этим местом внутри нас всякий раз, когда нас навестит направляющий сон со своими энергиями, – таково задание для Дениз и для нас. Недавно она решилась на смелые шаги, выступив в свое собственное путешествие с твердой решимостью никогда больше не жить, прислуживая старым принижающим посланиям, от кого бы они ни исходили, от ее собственной истории или от Роберта.

Отыскать этот внутренний авторитет, лишь мельком открывающийся нам в детские годы, – это общая для нас всех задача. Без соединения с внутренней авторитетностью, без открытия того, что придаст нам смелости жить по-своему в этом мире, мы будем лишь блуждающими огоньками и никогда на этом пути не встретимся с нашим неподдельным Я. Так зачем же и дальше согласно кивать, когда об этом заговорят другие, что природа привела нас в эту жизнь не снаряженными для большого путешествия? Не будет ли это формой негативного самомнения, считать себя недостойными такой жизни или вечно ждать разрешения быть теми, кем мы призваны быть? Почему мы должны искать кого-то, кто сказал бы нам, как жить можно и как нельзя? Ведь сами-то они, по правде говоря, тоже не сильно ладят со своей жизнью. Тогда почему бы нам не восстановить руководство, которое поведет нас изнутри, а затем следовать его указаниям? Стоит ли ревновать, завидовать другим людям, когда в нас самих сокрыто такое внутреннее богатство? Зачем вмешиваться в чужую жизнь, когда перед нами непочатый край работы? Только приняв эти от рождения данные нам силы, можем мы начать исцелять наш теневой раскол и, как следствие, внести и свою лепту в исцеление мира.

 

Date: 2016-05-14; view: 348; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию