Брачный союз, взаимоотдача в нем

Брачный союз

Итак, теперь им исполнилось по тридцать лет. Он — подающий надежды адвокат с Уолл-Стрит, усиленно работающий для потребностей общества. Она любит политику, участвовала во многих кампаниях. Они поженились в возрасте двадцати пяти лет. Несколько лет они, как казалось, наслаждались новым опытом жизни в типичном брачном союзе в рамках их профессиональных занятий.* Я знала их как хороших друзей, но не знала ничего о качестве уз, которые их связывали как супружескую пару. Однако я чувствовала, что у них, как и у большинства из нас, есть определенные проблемы.

* Из соображений симметричного расположения материалов я выбрала из всех биографических описаний только три пары, в которых супругов связывает одна и та же профессия, и они образуют так называемую "профессиональную семью". Последовательно описывая профессию, можно более четко увидеть внутреннюю линию развития. Мужчины - все адвокаты: один - студент в период исканий в двадцать лет, другой - младший партнер в период перехода к тридцатилетнему возрасту, а третий при переходе к середине жизни оставляет частную практику для того. чтобы возглавить рекламное агентство.

Время от времени я заходила к ним ненадолго. Если они были на даче у родителей, Рик молча сидел за ланчем, пока его известный в городе отец распространялся на тему, как поставить классный удар. Случайно отец сказал: “Рик с трудом добыл доказательства для вызова в суд”. Все остальное время Рик сидел как на иголках. Место Джинни было на “детском” конце стола, рядом с малышами. Временами она казалась маленькой пожилой женщиной.

Но, покидая дом родителей и развлекаясь на пляже, они становились другими людьми, превращаясь в молодую супружескую пару. Джинни с растрепанными и прекрасными, как у феи, волосами и стройными ногами демонстрировала свою женственность. Рик носил на плечах маленького сына и лучезарно улыбался, будто бы весь мир лежал у его ног.

Однако не все в их брачном союзе было так гладко.

“Меня приводит в бешенство мысль о том, что я и в пятьдесят пять лет буду заниматься этой однообразной, скучной профессией”, — говорит Рик. Когда жена одного из адвокатов выразила желание пойти учиться в юридический колледж, Рик поддержал желание молодой женщины, сказав: “Великолепная идея, это были лучшие годы моей жизни”. Он дал ей несколько дельных советов и предложил свои контакты.

“Жена любого другого человека может идти учиться в юридический колледж, но не твоя собственная”, — замечает Джинни, и кажется, что она наслаждается этим противоречием. Попавшись, Рик пытается вяло отшутиться: “Джинни, для самовыражения тебе нужна борьба”.

Сначала я побеседовала с Риком Брейнардом. Идея стать адвокатом возникла у него в тринадцать лет. Родители отдали ему часть акций крупной бейсбольной команды. Получив свою первую доверенность, он пошел в парк и посоветовал тренеру, как руководить командой. Газеты опубликовали интервью с этим маленьким свободным (действующим на свой страх и риск) реформатором. Рик был польщен тем, что в один день привлек к себе внимание общественности. Обычно в центре внимания всегда находился его отец, адвокат, который имел статус ведущего независимого реформатора в их городе. Единственный сын в семье, где остальные дети были девочками, Рик в результате получил модель, с которой можно было посоперничать.

Закончив колледж и показав себя заурядным студентом, изучив политические науки, которые он считал ненужными, Рик на некоторое время уехал за границу. Он считает, что это дало ему большой познавательный опыт. Затем он поступил на юридический факультет, где большое влияние на него оказал профессор, который требовал точного письменного изложения своих мыслен. Профессор был мастером риторики и аргументации. Рик тоже стремился к этому.

“У меня всегда было три цели: я люблю власть, я хотел бы иметь деньги и (не думаю, что в этом есть какое-то противоречие) я хотел бы работать на благо общества”.

Я спросила, не думал ли он серьезно о том, чтобы в дальнейшем выставить свою кандидатуру на пост президента.

“Я думаю, что хотел бы попробовать себя на работе в правительстве. Но это никогда не было для меня целью. Это была мечта, от которой я отказался. Моя настоящая цель сейчас — обрести такое положение, при котором я смог бы позвонить мэру и сказать: "Послушай, я рекомендую то-то и то-то". У меня есть наставник в юридической фирме, который действует таким образом, и он ослепляет меня своим блеском”.

В тридцать лет Рик столкнулся с некоторыми непредвиденными обстоятельствами в семейной жизни. Он хотел бы увеличить свою семью. “Это очень важно для меня. Я не ожидал, что буду так сильно любить своего сына. Я хотел бы иметь больше детей. Я никогда не смогу жить один”.

У него возникла натянутость в отношениях с женой. “Думаю, Джинни не ожидала, что роль жены потребует от нее такой заботы и что моя работа будет отнимать у меня столько времени. Я говорил ей, что хотел бы видеть больше заботы. Она же полагает, и по существу я с ней согласен, что я должен больше внимания уделять сыну. Но в эмоциональном плане я хотел бы от всего этого избавиться”.

Больше всего Рик беспокоится из-за того, что время уходит и он может не успеть осуществить задуманное. В двадцать лет достаточно просто взяться за что-то, и тебя уже считали достаточно компетентным. А сейчас ему не терпится расширить свои профессиональные возможности.

“Восемьдесят пять процентов времени я действительно наслаждаюсь своей работой. Но когда я получаю сумасбродное дело, то выхожу из здания суда и говорю себе: "Что я здесь делаю?" Мне начинает казаться, что я только зря теряю время”.

Сейчас Рик собирается оставить юридическую фирму. Если он еще немного подождет, то ему могут предложить стать партнером. “А это то же самое, что жениться на фирме”.

Я спросила, говорил ли он о своих переживаниях с Джинни. “Нет, так как она ничего подобного не испытывает и не сможет меня понять”.

А чего бы он хотел от своей жены в этот момент? “Я не хотел бы, чтоб меня беспокоили. Звучит жестоко, но я не хочу думать о том, чем она собирается заниматься на следующей неделе. Поэтому я несколько раз говорил ей, что она должна вернуться к учебе и получить степень в области социологии, или географии, или в чем-нибудь еще. Надеюсь, это удовлетворит ее, и мне не нужно будет беспокоиться о ее проблемах. Я хочу, чтобы она сама решила свою судьбу”.

Девичество Джинни было так же безмятежно, как и у ее мужа. До одиннадцати лет она была единственным ребенком, а затем у нее один за другим стали появляться братья и сестры.

“Первый раз я увидела мать пьяной, когда она была беременна пятым ребенком. С каждым ребенком дело обстояло все хуже и хуже. Мать стала уходить, якобы за покупками. Отец в буквальном смысле вытаскивал ее из баров. Когда я находилась дома, мне приходилось быть матерью для братьев и сестер. Я оказалась втянутой в ужасное соперничество с матерью. Я была более терпелива и умна в уходе за маленькими детьми. Она же только кричала на них”. Джинни была довольна собой, но в то же время испытывала чувство вины за мать. Она заменила мать в той роли, в которой та не состоялась. Тем не менее, она помогала матери в трудной ситуации и, казалось, находилась на пути становления своей индивидуальности.

Джинни была способной девочкой и хорошо училась. Отец поощрял ее. Он допоздна засиживался с дочерью после того, как работа по дому была выполнена, и помогал ей готовиться к занятиям. Она оказалась очень сильна в математике, а он был инженером. Они стали интеллектуальными партнерами. Но отец всегда был недоволен, если девочка получала по математике не высший балл. В семнадцать лет она попыталась отказаться от домашней работы, но ей разрешили отходить от дома не дальше двора. Отец настоял, чтобы она пошла учиться в городской университет, где он работал.

“Мне не нравилось, что у меня великолепно шла математика. Математика для мальчишек. Все мои сокурсницы были сильны в истории. Свой первый курс по математике я закончила блестяще, и мне дали двух парней на обучение. Что случилось потом, я не могу объяснить. На заключительном экзамене по математике я провалилась”. Преподаватель неопределенно намекнул ей, что она обманула его на первом курсе. Он сказал ей, что поставит положительную отметку, если она пообещает не продолжать изучение математики на следующем курсе.

“Провал на экзамене по математике для меня был шоком. Ведь до этого все шло отлично. Я решила, что была не так хороша, как думала, и решила переключиться на изучение истории, получать приличные отметки и больше не искушать судьбу Отец перестал поддерживать меня — я его очень сильно подвела. Это было для меня окончанием какого-то этапа”.

Однажды вечером, когда она укладывала волосы перед тем, как пойти на свидание, отец сказал ей, что, отправляя ее в университет, он надеялся таким образом устроить ее личную жизнь, ведь там она могла найти себе мужа. А когда пришло время решать, продолжить ли учебу в университете, совет отца был короток: “Будь стюардессой”.

Не имея ни малейшего представления о том, чем заниматься дальше, без всякой финансовой поддержки, Джинни решила поехать в Нью-Йорк. В агентствах по занятости в Нью-Йорке ей говорили, что она достаточно хорошо образована, но не умеет печатать. Она стала изучать обучающие программы и умудрилась получить стипендию. Но тут Джинни занялась работой, которая полностью ее захватила. Вместе с темнокожим учителем школы в Гарлеме она создала команду, которая пыталась изменить систему начального обучения детей.

Через год она встретила Рика. “У меня было два пути: либо Рик, либо работа. Я предпочла быть с Риком”. Она оставила свой учительский пост с чувством вины. После первого года замужества Джинни почувствовала беспокойство и решила поступить на юридический факультет. Рик сказал: “Хорошо, попытайся. После первого года обучения ты, может быть, сможешь перейти на вечерний”.

“Его единственное условие заключалось в следующем: я должна была поступать только на юридические факультеты Колумбийского или Фордхэмского университетов. Он сказал, что если я не поступлю туда, то не смогу стать адвокатом, и я послала заявления именно в эти университеты. На самом деле тот факт, что я хочу стать адвокатом, мало что значил для мужа, то есть для его жизни и его успеха. Его беспокоило, какую часть своего времени я буду посвящать заботе о нем.

Я усердно готовилась. Все было для меня в новинку. У меня возрос интерес к политике. Мой аналитический ум, моя общественная работа в школе и будущая учеба на юридическом факультете сочетались бы как нельзя лучше. Я почувствовала перед собой направление и цель”.

За месяц до того как заявления вернулись обратно, она почувствовала непонятные симптомы и побывала на приеме у гинеколога. Затем она позвонила Рику.

“Я беременна”.

“Джинни,это великолепно”.

“Но я думаю, что это немного не вовремя. Я думаю, нам нужно это обсудить”.

Он повысил голос: “Обсудить? Что?”

В этот вечер он пришел домой готовый к обороне: “Ты станешь великолепной матерью, Джинни. Не паникуй. Твои сомнения объясняются комплексом неполноценности. Поверь мне, я абсолютно не сомневаюсь”.

Она набросилась на него, плача от ярости: “Я не готова иметь ребенка. Ты сделал это. Ты вынуждаешь меня принять решение”.

“Да о чем ты говоришь?”

“Ты меня сделал беременной для того, чтобы лишить шансов учиться”.

“Но это нечестно! Ведь тебя еще не приняли. Если бы я знал, что тебя приняли в Колумбийский университет, разве я помешал бы тебе?”

“Я могла бы сделать аборт”, — сказала она.

Его лицо вытянулось, а взгляд стал отчужденным. Эта беспомощная истеричка была носителем его семени.

“Мы заведем ребенка попозже”, — добавила она.

Он провел ее в гостиную и усадил на диван. Его голос был тверд: “Это очень плохая мысль. Сейчас ты немного расстроена и испугана”.

Она не стала поступать в университет.

После того, как я поговорила с каждым из них отдельно, мы согласились, что будет полезно посидеть и поговорить всем вместе. Следовало обсудить конфликтную ситуацию в их взаимоотношениях.* Они предложили совершенно различное толкование таких вопросов, как дети, работа, время.

* Это наглядно показывает, как мы загоняем друг друга в проблемы развития и затем все это проявляется в диалогах, которые мы ведем друг с другом. Поэтому я привела весь диалог между Риком и Джинни. Как и многие люди, они помнят все выборочно и слышат то, что хотят услышать.

Кто действительно хочет иметь детей в этой семье? Насколько сильно? И от чего готов отказаться ради этого?

Рик: “Я хочу, чтобы в семье было трое или даже четверо детей. Я хочу этого очень сильно. Это нужно мне не для личного удовлетворения, а потому что я повзрослел. Я не хочу, чтобы мой сын был единственным Брейнардом в своем поколении. Я хотел бы иметь двух сыновей и одну или даже двух дочерей. Я не знаю, от чего мог бы отказаться. В детстве я мало видел своего отца. Однажды я сказал ему, что хотел бы видеть его семьдесят два часа в год. Тогда он начал забирать меня на субботу и воскресенье один раз в год, в эти дни мы были с ним вдвоем. Свои взаимоотношения с сыновьями и дочерьми я представляю так же. Но не собираюсь отказываться ни от каких обязательств, связанных с моей профессией”.

Джинни: “У меня более сдержанные обязательства по отношению к детям. Я стараюсь быть честной перед собой и Риком. Я хочу узнать, как буду реагировать на появление каждого ребенка. Если все пойдет хорошо, я хочу иметь четверых детей. Но я также знаю, что жизнь семьи может разрушиться, если детей будет очень много и мне станет трудно с ними справляться”.

Рик: “Сейчас мы выработали соглашение о времени, которое я буду уделять сыну. Я постараюсь найти для него полчаса утром и полчаса вечером”.

Джинни: “Я считаю неприемлемым, что твои отношения с отцом или с сыном так дозированы по времени. Я думаю, дети предоставляют нам шанс, и если мы им не воспользуемся, значит, мы никуда не годные родители. Я уверена, что родители должны быть с детьми всегда, когда они им нужны”.

Кто первый заговорил о детях?

Джинни: “Это был ты, правда?”

Рик: “Единственное, что я помню, так это то, что Джинни и ее подруга, с которой она жила в комнате, говорили о том, что неплохо бы иметь по одиннадцать детей, это были бы две футбольные команды”.

Джинни: “Это была не более чем шутка. Может быть, Рик решил, что я действительно этого хочу, но мне это не подходит”.

Кто хотел, чтобы Джинни отказалась от дела, которым она занималась до замужества?

Рик: “Я думаю, что работа в Вирджинии отнимала у нее больше времени, чем моя юридическая практика. Она была полностью поглощена работой. А я чувствовал, что ее занятия не сочетаются с замужеством и воспитанием детей”.

Привлекала ли Рика работа жены, ведь она была связана с детьми?

Рик: “Меня привлекало то, что она была независимой женщиной со своими внутренними ориентирами. Я отдаю приоритет этому”.

Джинни: “Рик все еще не видит никаких противоречий”.

Рик: “Ну хорошо. Я понимаю это так. Джиини уволилась, так как ей нужно было многое сделать до свадьбы. Она также впервые почувствовала финансовую независимость. Я думаю, что она наслаждалась этим чувством”.

Джинни: “Я наслаждалась, когда была с тобой столько, сколько хотела. Передо мной стоял выбор: или отказаться видеть тебя, или отказаться от преподавания. Ты также сказал мне, что не думал, как реально совместить эти два обязательства: работу и воспитание детей”.

Рик: “Честно говоря, я не помню. И это меня не удивляет”.

Как чувствует себя, Джинни, лишенная развлечений?

Джинни: “Мне очень нравились развлечения. Очень”.

Не была ли она в глубине души рада освободиться от ответственности и заняться семьей, ведь она заменяла мать своим братьям и сестрам?

Джинни: “Возможно. Но в глубине души я не уважаю женщин, которые ничего не делают. После медового месяца мы с Риком думали, что женщина в период беременности вызывает восхищение. Рик ожидал, что у него будет интересная жена, занимающаяся какой-то добровольной деятельностью или занятая чем-то неполный рабочий день. Одна из основных проблем для меня — то, что Рик не понимает, почему мне за это нужно платить”.

Как они представляли себе будущее Рика, когда поженились? Какую роль каждый из них должен был в этом сыграть?

Рик: “Помню, я говорил Джинни, что моя работа будет отнимать много времени и что я надеюсь стать известным в городе и работать для улучшения Нью-Йорка, — необязательно как политик, возможно, в какой-то смежной области, "на задворках"”.

Джинни: “Скажешь тоже, "на задворках"! Когда мы поженились, наша общественная жизнь была связана с партиями, которые мы выбирали. Окружающие всегда связывали твое будущее с политикой. И мы обсуждали, нужно ли тебе идти работать в Министерство юстиции. Вот так мы представляли себе нашу жизнь”.

Рик: “Ого. я слышу, что Джинни свела все к партиям и политическим дискуссиям. Я не думаю, что хотел стать следующим сенатором Кеннеди”.

Джинни: “Ты привык, что люди смотрят на тебя как на развивающуюся личность и как на человека, имеющего собственный взгляд на вещи”.

Рик: “Действительно, некоторые друзья моих родителей хотели поддержать меня и предложили мне выставить мою кандидатуру вместо отца”.

Джинни: “Да, они стали включать в свои планы и меня. Они спрашивали: "Как вы с Риком представляете свое будущее в политике?" Я представляла свое будущее как участие в выборной кампании и решении вопросов. Я хотела бы что-то сказать и хотела, чтобы меня выслушали”.

Рик: “Вот это да! Я не понимаю, как Джинни пришла к такому результату. Я все оценивал иначе. Я представлял ее больше в роли хозяйки. Моя цель была делать то, что я теперь делаю. Однако у меня не хватает времени, чтобы реализовать мои планы”.

Вот пример того, как по-разному два человека видят одну и ту же мечту. Джинни представляла себя в политике через своего мужа. Брачный союз казался ей более удобной формой для осуществления своего желания занимать активную гражданскую позицию и добиться, чтобы ее выслушали. Поэтому она выбрала из всех обсуждений то, что представляло Рика как кандидата. Рика же со своей стороны увлекала независимая женщина, делающая достойный вклад в те добрые дела, которые он собирался совершить. Однако в действительности он хотел, чтобы у него была жена, которая, родив сына, продолжила бы его фамильную династию и поддержала его на пути к достижению успеха, признания, богатства. Поэтому он запомнил ее шутку насчет одиннадцати детей.

Почему Джинни не пошла учиться в университет? Кто не пускал ее? Или она чего-то боится?

Рик: “Я не помню, что советовал Джинни поступать только в один из ведущих университетов”.

Джинни: “А разве ты мне этого не говорил?”

Рик: “Я не отрицаю. Я просто этого не помню”.

Предположим, Джинни заговорила бы об учебе в университете сейчас?

Рик: “Великолепно. Но, по правде говоря, я не думаю, что она стала бы хорошим адвокатом. Я помню, что уже говорил ей это. Я не буду ее спонсировать”.

А в чем, по мнению Рика, его жена была бы действительно хороша? И что она должна делать, чтобы ему было удобно?

Рик: “Я заметил, что ей удаются две вещи: она очень хорошо ладит с детьми (думаю, она прекрасный учитель), и, мне кажется, у нее есть способности к административной работе и организаторской деятельности. Но стоящего адвоката из Джинни не получится, она не очень хорошо владеет языком”.

На Рика большое влияние оказал профессор, внушивший ему мысль о том, что мастерство адвоката неразрывно связано с мастерством письменного изложения. А разве нет других адвокатов?

Рик: “Лучшие адвокаты в моей фирме хорошо излагают свои соображения на бумаге”.

Боялся ли Рик, что Джинни станет таким же адвокатом, как и он?

Рик: “Не могу сказать, что я не чувствовал внутренне угрозы. Джинни кажется, что она была”.

Джинни: “Однажды он сказал мне, что неудача раздавит меня. Поэтому лучше вообще не пытаться. Он также сказал, что три года напряженной учебы несовместимы с выполнением обязанностей жены”.

Рик: “Позвольте мне вставить слово. Уверен, я говорил ей о том, что посвящал себя учебе полностью. Это можно было сравнить с ее преподаванием”.

Джинни: “Здесь наши позиции определились. Я теперь жена и мать, поэтому должна защищать дом. Отстаивать то количество времени, которое Рик уделяет мне и сыну. Таким образом, я имею право быть его совестью в этом плане. О да, и защищать его здоровье”.

Рик: “Я вижу, мы расходимся во мнениях. Мое отношение объясняется тем, что я хочу добиться успеха как в материальном плане, так и в плане создания своего имиджа. Я не вижу ничего неправильного в подсчете рабочего времени. Я много работаю, но это нормально для нашего офиса”.

Джинни: “Нет, я не дам тебе так отговориться. На второй год занятий адвокатской практикой у тебя было значительно больше оплаченных клиентами часов, чем у кого-либо. Их было так много, что твой партнер посоветовал тебе так не напрягаться. Ты никогда не говорил мне об этом, так как тогда я бы сказала: ага, посмотри, у тебя слишком большое количество часов. Ты можешь добиться успеха, однако ни к чему гробить себя на работе”.

Считают ли они, что могут добиться успеха, не разрушая семью?

Джинни: “Да”.

Рик: “Мы с Джинни не много времени проводим вместе, но это издержки профессии. Мы можем путешествовать. Джинни может нанять кого-то убирать дом. Наш сын пойдет в хорошую школу. Плюс персональное удовлетворение от того, что я получаю интересные дела. Я думаю так: кто больше работает, тому достается и лучшая работа”.

Может быть, Джинни услышала только последнюю часть. Я думаю, мужчина работает больше всех не для того, чтобы обеспечить жене роскошную жизнь, а потому что стремится достичь такого положения, когда ему будут предлагаться наиболее интересные дела.

Рик: “Да, вы правы. Пока я не разберусь с трудными делами, есть опасность, что я могу в них увязнуть, и тогда я не получу признания как эксперт”.

Джинни: “Для меня это звучит так: я больше люблю работать, чем находиться дома”.

Независимо от того, каким адвокатом была бы Джинни — первоклассным или второразрядным, — понравилась бы ей эта профессия?

Рик: “Я не собираюсь ей в этом помогать. Но и вставать у нее пути не буду. Не думаю, что мое желание завести ребенка было связано с тем, чтобы помешать Джинни с учебой”.

Джиини: “Ну, хорошо. Я нарочно вспомню, как мы зачали ребенка. Вспомнить?”

Рик: “Ты отказалась иметь со мной интимную близость в тот вечер”.

Джинни: “Правильно. А что было потом? Ты принудил меня. Рик был подсознательно заинтересован в моей беременности. Но ведь он не верит в психологическую мотивацию”.

Рик: “Мотивация здесь очень простая. Я был...”

Джинни: “Ты был заинтересован полюбить меня именно в это время! Не в течение всего месяца, а именно в этот отдельный период месяца. Мы не остановились вовремя, поэтому я не смогла воспользоваться противозачаточным средством. Так я забеременела. С одного раза”.

Рик: “Правильно”.

Джинни: “Очень убедительно, правда? Ты помнишь, о чем мы говорили с тобой, когда выяснилось, что я беременна? Я обвинила тебя в этом, мы не учли, что я собираюсь идти учиться на юридический факультет”.

Рик: “Это меня не удивляет”.

Джинни: “Ты не помнишь, как мы сидели на диване, ты меня обнял, а я плакала?”

Рик: “Очень смутно. Все, что я помню, так это как мы потом отпраздновали за обедом”.

Джинни: “Поразительно! Я не помню, чтобы мы это отмечали”.

(Беседа прервалась неловким молчанием.)

Вызывает ли у Джинни зависть то, что у мужа есть работа, приносящая ему удовлетворение?

Джинни: “Да, завидую. Особенно, когда он приходит домой гордый тем, что выиграл дело. Я горжусь им, как мать гордится своим сыном, но меня обвиняют в том, что я хочу заниматься делом, к которому якобы неспособна. Почему я должна страдать, в то время как женам своих приятелей Рик всегда советует становиться адвокатами?”

Рик: “Я не советую это всем. Я не поддерживаю тех, кого не считаю способными”.

Джинни: “Ты считаешь, что они находчивее меня?”

Рик: “Ты одна употребляешь такие слова как “находчивый” и “замечательный” при определении профессии адвоката. Я считаю, что адвокат, учитель, домохозяйка должны быть просто хорошими”.

Эти слова Рика напомнили Джинни, какую оценку дал ей в свое время отец: “недостаточно хороша”. Она пытается возражать отцу в споре с мужем. Если бы это была внешняя проблема, она бы легко ее решила. Она не может быть таким адвокатом, как ее муж, умеющий великолепно составлять документы? Но она могла бы заниматься юридическими вопросами в общине или возглавить инициативную группу из горожан. Рик прав, говоря, что адвоката нельзя характеризовать как “находчивого” и “замечательного”. Она идеализирует его форму. Она также противоречива по отношению к роли материнства, но на это есть свои причины. Теперь, когда у Джинни есть сын, она любит его, но у нее вызывает панику предложение заняться воспроизводством династии для Рика. Она не хочет повторить путь своей матери, потому что он может привести к разрушению личности.

Рик перегружен необходимостью принимать важные решения. Он хотел бы, чтобы жена и сын не приставали к нему со своими проблемами. Он использует различные приемы, чтобы доказать свою правоту, нейтрализует аргументы Джинни, маневрируя как законник, и не идет на конфликт с женой. Он пытается убедить Джинни, что она хороша только для функции воспроизводства. Он манипулирует ее опасением потерпеть неудачу (снова, как тогда, когда она подвела своего отца). Но время от времени замечает, что он не такой консервативный, как его пытается представить Джинни.

Постоянно воспринимая своего мужа как лидера, Джинни обвиняет его в том, что он недооценивает ее. В тот вечер Джинни и Рик признали многое.

Джинни: “Вы можете толковать наш спор следующим образом: без разрешения Рика я не могу заниматься своей карьерой, поэтому он присвоил себе полномочия принимать это решение”.

Рик: “Ты согласилась. Ты решила, ты хотела иметь ребенка”.

Если я все правильно поняла, для Рика очень важна его работа, она дает ему хорошие цели и чувство профессионализма, но это вызывает у Джинни ревность, так как она не может найти работу на неполный день или работу на общественных началах для того, чтобы почувствовать себя настоящей личностью. И пока она стоит в стороне, она будет делать все от нее зависящее, чтобы отнимать у мужа время и внимание.

Рик: “Я так не думаю. Независимо от мотивации результат остается тем же самым. Вы хотите знать, что я думаю? Джинни выступает как защитник: жена, мать, хранительница семейного очага — для нее это желанные роли. Я не обижаюсь на нее. Какое-то напряжение в наших отношениях есть, однако так оно и должно быть”.

Джинни: “Я смотрю на это так же. Напряжение существует. Я пытаюсь получить от него как можно больше, а он пытается оценить законность моих претензий”.

Если бы у Джинни было много детей, с которыми она уже не смогла бы управляться, и она презирала бы себя за то, что ничего не делает в этом мире, она бы почувствовала, что имеет право жаловаться так же, как это делала ее мать. Рик пытается утвердить свое право быть свободным от семьи для осуществления карьеры. А это приведет к другим проблемам.

Какими они видят себя в тридцать пять лет?

Джинни: “В ближайшем будущем я вряд ли буду работать. Похоже, что я отступаю, так ничего и не начав. Не думаю, что я изменюсь. Рик же, наверное, будет ставить перед собой более высокие цели”.

Рик: “Перспективы неплохие. Я прекращу работу в юридической фирме. Буду заниматься политической деятельностью, выставлю свою кандидатуру на выборах в Конгресс. Однако, боюсь, все это будет не так, как мне хотелось бы”.

Будут ли они через пять лет решать те же самые проблемы, над которыми работают сейчас?

Рик: “Не думаю, что когда-либо избавлюсь от них полностью”.

Джинни: “Думаю, что мои проблемы потенциально разрешимы, когда дети повзрослеют”.

Рекомендация супружеской паре, которая находится на этапе осознания своих тридцати: оставайтесь в рамках брач ного союза, сопротивляйтесь изменениям, занимайте твердые позиции, что, очевидно, приведет к конфликту, так как, как предсказывает Рик, “каждый человек должен когда-то отдавать что-то другому”.

В одиночку

Что же стало с человеком, который прошел период двадцатилетнего возраста в одиночку? Я расскажу вам историю тридцатипятилетней женщины, назовем ее Блэр.

“Я мечтала красоваться на обложке журнала "Тайм", но в то же время хотела иметь четверых детей”.

Сейчас Блэр понимает, что это конфликтное представление. Она стала старше. В юные годы, сделав прыжок наверх, она ощущала уверенность в себе. В 1954 году ей было шестнадцать лет, она только что закончила школу и была охвачена желанием добиться успеха.

“У меня была такая мечта”.

В шестнадцать лет она не пошла учиться в колледж, да родители этого и не требовали. Девушка начала работать помощником у торговца автомобилями. Через несколько лет Блэр стала хорошим специалистом, открыла вместе с одной женщиной свое дело и стала заниматься автомобильным бизнесом. Она быстро стала популярной. Так же легко она добивалась и признания родителей, когда жила дома. Блэр идеализировала отца как интеллектуального, остроумного человека, политика-радикала, который всегца добивался успеха. Он был очень рад, когда Блэр перепрыгнула через два класса в школе. Это дало ей преимущество перед другими. Из семьи она первая добилась успеха.

Через несколько лет после занятия автомобильным бизнесом она решила покорить одну из Чикагских рекламных пирамид. Она выбрала среднее рекламное агентство. “Ты собиралась стать президентом рекламного агентства?” — спросила я у нее.

“Я бы так не сказала. Когда начальник пригласил меня на ланч в мой день рождения, он спросил: кем ты хочешь стать, когда тебе исполнится двадцать пять лет? И я ответила: вице-президентом этого рекламного агентства. Я думала, это будет моим крупнейшим достижением”.

Начальник стал для нее центральной фигурой в период двадцатилетнего возраста. Он благословил ее на достижение высокой цели. Она восхищалась им и ловила каждое его слово.

“Этот мужчина меня притягивал. Он составлял для меня документы, а я только впитывала все, что он говорил. Мы вместе ездили в служебные командировки. Он даже оставался в моем номере, но у нас не было интимных отношений. У него было железное правило: не смешивать личное со служебным”.

Однако не все было так безоблачно в новой жизни Блэр. Ее соблазнил поэт, начальник ее группы, которая занималась книгами. Она поддалась на его ласковые речи, а когда он узнал, что она беременна, он бросил ее.

Она пыталась разрешить мучительное противоречие: “Я привлекала мужчин, но через некоторое время они говорили, что я для них слишком умна. В бизнесе мне удавалось многое. Люди принимали мои идеи и воздавали мне должное. В одном мире я пользовалась заслуженным уважением, а в другом мире — терпела неудачи”.

Это было в пятидесятые годы. Движение за равноправие женщин было мертво, феминистское движение еще не родилось. Блэр осмелилась утвердиться в своих амбициозных планах, в то время как большинство женщин были прикованы к кухне в этот период американской истории.

Когда ее отец сбежал с мексиканской танцовщицей, Блэр восприняла это как личное оскорбление. Она начала подозревать, что он не был таким уж интеллектуалом и политиком-радикалом, как она это себе представляла. Блэр даже опасалась, что у нее все может сложиться так же, как у ее отца: сплошной внешний блеск и никаких личных привязанностей. Она сознательно отождествляла себя только с отцом.

Если сначала ее отличала осторожность в отношениях с мужчинами, то сейчас она демонстрировала безразличие.

Она говорила какому-нибудь знакомому: “Заходи в любое время, когда будешь в городе” или: “Приходи на обед, проведем вместе выходные”, — создавая у мужчин впечатление, что ей хорошо независимо от того, был ли с ней рядом мужчина или нет. Любой мужчина, который был с ней, чувствовал, что свободно может уйти. Когда он уходил, у нее сердце обливалось кровью, и это расстраивало ее планы.

Платой за пустые любовные связи были два аборта. Все силы уходили у нее на то, чтобы доказать свою профессиональную компетентность, и эта борьба несколько смягчала ее неудовлетворенность сексуальной жизнью. Что ей было делать? Выйти замуж и присоединиться к тем, которые были уже пойманы в клетку? Дальше мириться с тем, что начальник не воспринимает ее всерьез, возможно, считая, что нет смысла учить женщину, которая все равно выйдет замуж и родит ребенка? Она пыталась подавить в себе эти мысли и загоняла эмоции внутрь. Если бы ее чувства вырвались наружу, она просто утонула бы в своих противоречиях.

Блэр компенсировала отсутствие детей повышенным вниманием к своим племянницам и племянникам. Она сконцентрировала силы на достижении более высокого профессионального уровня, чем любая другая женщина, которую она знала. Она пыталась быть смелее, чем они. Однажды Блэр обнаружила перед своей дверью коробку с подарком. На карточке было написано: “Для одной-единственной”.

Когда ей исполнилось двадцать шесть лет, она преодолела зависимость от своего наставника. Его пригласили тогда на лучшее место в другую фирму, но, как он выразился, предложение не включало приглашение и женщины, чей статус и заработная плата могли вызвать бурю в машинописном бюро.

“Только через несколько лет он признался, что в начале, когда я пришла к ним, он не думал, что я смогу добиться поста вице-президента рекламного агентства. А тут он боялся взять меня с собой, так как я обошла бы его”.

Блэр несколько раз сменила квартиру, стала вице-президентом более престижного рекламного агентства, где она поддерживала уже национальные интересы. В двадцать семь лет она перепрыгнула свою мечту и неожиданно для себя самой стала президентом компании.

В личном плане ничего не происходило. “Не то чтобы я не встретила подходящего мужчину. Я добилась большего успеха в бизнесе, чем могла себе представить. Все кругом были женаты. Я только в своих фантазиях представляла себя женой”.

Что значит быть женой, она видела на примере своей матери. Мать и младшая сестра Блэр вышли замуж по расчету: они хотели иметь красивый дом, высокое положение в обществе и постоянную защиту. “Я думала, что никогда не выйду замуж, как они. Это самое плохое, что можно сделать. Однако все закончилось именно так”. Блэр выбрала в мужья жесткого бизнесмена с политическими амбициями.

Сразу после свадьбы она отказалась от работы. Исполняя роль женщины, она со злорадством подчеркивала свое превосходство.

“Мне кажется, ты не слишком рада тому, что мы устраиваем эти деловые приемы”, — сказал ей как-то муж.

“Я делаю именно то, чего ты хотел, — выкрикнула она в ответ. — Я фешенебельная жена. Мое имя мелькает в газетах. Это ты хотел, чтобы я не работала”.

Все это расстраивало ее мужа. Его работа была пронизана жестокой борьбой, а возраст приближался уже к сорока.

“Почему бы нам не разбежаться и не зажить спокойно? — предложил он как-то вечером, когда она успокоилась. — Я устал притворяться перед клиентами”.

Блэр свернулась калачиком и притворилась спящей.

“Ты меня не любишь”, — сказал он, ожидая услышать опровержение. Однако она промолчала.

Блэр не могла объяснить, что страдает, повторяя жизнь матери, и ненавидела себя за это. Когда она занималась административной работой, то чувствовала себя иначе, теперь же стала играть роль “плохой матери”. Она хотела быть больше женщиной, чем была.

Это случается довольно часто. Люди в переходе к тридцатилетнему возрасту внезапно оказываются в роли своих родителей, не понимая, почему так происходит. Возможно, они ненавидят устройство своей новой жизни и чувствуют, что ими управляют какие-то демонические силы. Во многих случаях в нас действительно присутствуют негативные задатки, перешедшие от родителей. Но мы должны их изжить, превратить в позитивные качества и через конфликт прийти к своей индивидуальности.

В этот период Блэр вела себя как одержимая. Она стала набирать вес. Жир заполнял ее тела, застывал, как “заливное”, и закрыл собой все: внешность, сексуальное желание, мечты. “Я понимала, что чувствую себе не очень хорошо. Я не владела собой. Что-то меня сковывало, но я не понимала что. Я думала, что во всем виноват мой вес”.

В тридцать лет Блэр сказала мужу: “Я хочу уехать от тебя и избавиться от этого отвратительного жира!”

Несмотря на все ее раннее личностное развитие, ей понадобилось пять лет, прежде чем она начала приводить в порядок свои противоречивые чувства. Как и многие люди, Блэр думала, что все проблемы закончатся, как только она разведется с мужем.

Многие возлагают на развод большие надежды, полагая, что смогут избавиться от неразрешимых проблем, уйдя от человека, который в них виноват. В случае с Блэр проблемой был конфликт между существованием ее в роли жены и бытием в роли ловкого бизнесмена. Теперь она сама должна была изжить свои фантазии, связанные с представлениями о роли жены в семье. Кроме того, что Блэр оказалась в сложной надуманной ситуации, она к тому же подорвала свое здоровье. Это удалось ей так же хорошо, как достижение успеха в жизни, где ее называли “машиной успеха”.

К несчастью, прежде чем Блэр осознала тупик в отношениях с супругом, ее противоречивые чувства вырвались наружу. После нескольких безобразных сцен с битьем посуды дальнейшее совместное проживание вряд ли было возможно.

“Я окончательно ушла только через три года. Если бы у меня был шанс все повторить, то я уже не стала бы долго раздумывать. В первый раз я честно проанализировала свои чувства. Я больше не могла быть чьим-то придатком. Больше я не разрешу мужчинам походя вмешиваться в мою жизнь, как бывало раньше. Все мои проблемы были связаны не с отцом, как я думала раньше, а с матерью и моими представлениями о роли женщины. Сейчас я стала полноценным человеком, который не боится полюбить кого-то или дать возможность полюбить себя. Буду надеяться, что это так”.

Здесь можно было бы прервать нашу историю, так как Блэр удалось разрешить проблемы, возникшие в период перехода к тридцатилетнему возрасту. Но перемена, произошедшая в отношении Блэр к себе в тридцать пять лет, позволит нам лучше понять ее развитие.

В свой тридцатипятилетний юбилей Блэр купила маленький дом. Кажется, теперь она хорошо устроилась и стала домовладелицей. Если она кого-то приглашает, а делает она это сейчас выборочно, то принимает гостя дома. Она с удовольствием готовит и не чувствует себя больше роботом в роли “плохой матери”. Ее новая работа достаточно представительна и предъявляет к ней высокие требования, но она уже не стремится дойти до вершины.

“Сейчас мне все видится иначе. Я повзрослела. Я была наверху и теперь предоставляю другим возможность добиваться успеха. Меня больше интересует качество моей работы. Я делаю свое дело без неприятного ощущения в желудке и опасения, что вот именно теперь они узнают, что я не заканчивала колледж и не умею произносить красивые слова”.

Она как будто выжидает, прежде чем восстановить основные недостающие звенья своей жизни. Главное теперь — дети, которых она так и не завела. “Сейчас я уверена, что дети, которые у меня будут, всегда будут чьими-то: моей сестры или мужчины, за которого я выйду замуж, — она улыбается мне и допивает остатки бренди. — Я получила больше, чем ожидала. Это, наверное, и есть жизнь. Может быть, вы получите курицу, а не кости”.

Отдача

Конечно, не каждый может принимать решения, в корне меняющие жизнь. Посмотрим, что происходит с теми, у кого на переходе к тридцатилетию рушится стабильная до того жизненная основа. Реакции различны. История Розалин показывает нам один из способов решить задачи развития личности, которые не были разрешены ранее.

Девичество Розалин прошло, но взрослой она пока не стала. Период исканий в двадцать лет не материализовал ее мечту, он только разрушил ее. Эта мечта была типичной для девушки, которая выходит замуж с целью вырваться из-под родительской опеки.

“Уезжая учиться в колледж, я думала: "Ну все, вырвалась. Мать меня больше не достанет!" Однако время учебы прошло, предложений выйти замуж не было. и я должна была вернуться обратно в Бруклин. Я собиралась пойти на работу и получать шестьдесят пять долларов в неделю, но — тут-то я и встретила Бордена, за которого вышла замуж. Что говорить о выборе, сделанном в течение десяти минут?”

Более ненавистной перспективой, чем жизнь в Бруклине, была дпя Розалин лишь возможность однажды выйти замуж за закомплексованного хлюпика из элитного клуба, но подвернулся Борден Рэйберн из Клейтона.

“Он пришел из жизни, о которой я читала. Я никогда не хотела работать и не понимала все эти призывы к борьбе за освобождение женщины. Зависела ли я от мужа? Конечно, полностью. Я зависела от него материально. Я ничего не знала о реальной жизни, а своей жизнью была довольна. Она состояла, в основном, из хождений по магазинам и покупок”.

Но взаимопонимания у этой пары не было. В возрасте от двадцати до тридцати лет все друзья Розалин развелись со своими женами, и она флиртовала на стороне, тоже подумывая о разводе. Но Борден сказал: “Нет. Мы с тобой очень счастливы”. Они решили завести второго ребенка. Однажды, когда малышу исполнился год, Борден вернулся вечером из офиса и спросил Розалин, счастлива ли она.

“Да, а ты разве нет?”

“У меня есть другая женщина, — сказал Борден. — Я люблю ее”.

“Как долго это продолжается?” — спросила она.

“С того времени, как ты забеременела”.

“Все это время я была счастлива”.

“Я это знаю”, — сказал он.

“Вот это-то и ужасно”.

(Борден считал себя высоконравственным человеком.)

“Хорошо, — с трудом произнесла она. — Я ухожу”.

“Нет. Ты не можешь забрать детей с собой”. Борден убедил Розалин, что она сможет снова стать счастливой. По его словам, он может иметь великолепный брачный союз и волнующую подругу. Он объяснил, что для их брака это будет даже хорошо.

В течение полутора лет Розалин думала: “Эти люди держат меня в подчинении. Они похожи на мою мать, и именно ее место занял сейчас Борден. Жить в таких условиях невозможно. Я вышла за него замуж, чтобы спастись от матери, Бруклина и всего вульгарного окружения. Но я недостаточно знаю все его капризы. Я хочу душевного равновесия”.

В тридцать лет ей надоело быть для Бордена женщиной на побегушках. Она хотела бы радикально изменить свой образ жизни. В глубине души она чувствовала себя необычным человеком, художником или медиумом.

“Я уезжаю в Калифорнию”, — сказала она мужу.

“А почему?” — спросил он.

“Я не хочу больше здесь оставаться”.

“Твой уход сделает меня несчастным”, — сказал он.

Она встретила скульптора, работающего в области рекламы. Правда, сейчас он находился в периоде бездействия. Он пережил уже три инкарнации. “Я хочу продолжить себя духовно”, — сказал он.

“Да, да”, — ответила Розалин.

Когда она уходила, Борден преподнес ей в качестве прощального подарка кредитную карточку. Она выехала в первый день Нового года на “Ровере ТС2000” вместе со скульптором и своими детьми. Дети сидели на заднем сидении. Им понравилось рвать простыни в номерах мотеля Говарда Джонсона, в то время как взрослые покуривали какие-то сигаретки, держа их шпилькой для волос. Говард Джонсон кормил их, так как Роза-лин оплачивала еду и ночлег своей кредитной карточкой. Они ехали дальше, ориентируясь по карте погоды и переезжая из прохладных зон в теплые. Они следовали по маршруту 66 из Чикаго в Техас через Аризону, где стояла теплая погода, а затем направились в Калифорнию. Это была полная свобода.

Скульптор проявил интерес к графству Марин. Розалин сказала, что она была тесно знакома с некоторыми парнями в Биг-Шур. Там “отрывались” люди искусства.

Розалин думала: “Я не представляю, что будет дальше. Раньше я всегда точно знала, что со мной может случиться”.

После ухода Розалин Борден порвал отношения с другой женщиной — слишком уж она за него цеплялась.

Вот еще один тип реакции на период осознания своих тридцати: отступление. Если не сработал принцип передачи зависимости от родителей к мужу и женщина не видит смысла идти вперед, толчок может задать обратное направление, туда, где девушка находилась до того, как ее романтические иллюзии были отравлены реальностью. Она пытается снова и снова пройти период отрыва от родительских корней. Она ищет новых людей и группы, в которые можно влиться. Это биография женщины, которая выбрала отступление. Однако встречаются и мужчины, занимающие такую позицию.

Спустя некоторое время, поварившись в котле общинной жизни в Биг-Шур, Розалин поняла, что если даже на Восточном побережье произойдет ядерный взрыв, эти люди просто ничего не услышат об этом. Там не было телевидения, печатных изданий, общения в том смысле, как его понимала Розалин. Вся жизнь состояла из трех вещей: наличия грузовика, рубки леса и музыки. Сначала Розалин подумала, что сама виновата в том, что чувствует себя здесь не в своей тарелке. Она пыталась ходить на вечеринки, которые устраивались в ближайшей коммуне, пробовала погрузиться в шумный мир, слушая игру на бамбуковой флейте и удары барабана. Однако она увидела, что эти люди играют на музыкальных инструментах незамысловато и бездарно. Ей казалось, что они вообще не слышали о существовании правительств, войн, настоящих газет. “О, нет, — решила она, — эти люди просто скучны”.

Она жила благодаря своим поездкам в небольшие городки Сейфвей и Кармел. Это было возвращением в цивилизованный мир. Она никогда не покупала сразу все, что нужно, и приезжала туда каждый день, иногда даже по два раза. В магазине на роскошных полках ее ждал целый ряд периодических изданий. Она начинала погружение в этот увлекательный мир со знакомства с международными новостями и прочитывала газеты от корки до корки. Но здесь не было энергичных людей. И Розалин опять превратилась в механизм для совершения покупок. Со старой жизнью ее связывала эта тонкая нить.

К этому времени выяснилось, что ее “прославленный” скульптор оказался “пустым местом”. Его нисколько не смущало, что они не работали, он наслаждался жизнью в Калифорнии. Больше всего Розалин огорчало, что он материально зависел от ее чеков на алименты. Он прекрасно переносил эту зависимость, а это приводило Розалин в ярость. Ее все сильнее тянуло в город. Наконец она забрала его и детей и переехала в Кармел. Здесь хотя бы было телевидение.

Я встретилась с Розалин после того, как она присоединилась к женщинам, “плывущим по течению”. Многим из них исполнилось тридцать — тридцать два года, когда их непрочные брачные союзы, которые сначала были “великолепными”, распались. В аэропорту меня встретила оживленная разведенная женщина, оказавшаяся старшей в группе таких же “плывущих по течению” подруг. Ее машина представляла собой кучу металлолома. Подруга, врезавшаяся в ее машину, сказала:

“Классно я в тебя сегодня врезалась”. Старшая рассмеялась. Здесь существует только одно правило: ничего нельзя принимать всерьез. Здесь на дорогах бесчисленное множество поворотов. Они заканчиваются, когда этого меньше всего ожидаешь, и на горизонте появляется холодное озеро, в котором выдры играют съедобными моллюсками, как дети с погремушками. Здесь нет обычных цветов, кроме дикой сирени и редко встречающихся красных водяных лилий. Розалин арендует маленький домик. Если смотреть на озеро, можно увидеть Пойнт-Лобос, окруженное обнаженными породами местечко, в котором, по слухам, впервые приземлился НЛО. Многие из тех, кто живет здесь, приехали неизвестно откуда и неизвестно зачем. Кармел — это образ жизни.

Большинство знакомых Розалин — люди зрелого возраста. У них есть сбережения, и это позволяет им теперь “остановить мгновение” жизни. Люди, живущие на холмах и у холмов, делают свой выбор и остаются один на один с жизнью в домах из стекла и бетона, временно изолированные друг от друга. “Мы здесь смотрим на жизнь следующим образом, — говорит старшая: — Не принимать ничего близко к сердцу, что бы ни случилось”.

Розалин провела здесь уже два года. Она дала себе слово продержаться три года, исповедуя основное правило калифор-нийцев: не принимать ничего близко к сердцу. Туман ее девических иллюзий рассеялся, и она столкнулась с неискоренимым чувством пустоты.

“Думаю, я такая же, какой и была. Мне не удалось обрести никакие возвышенные поэтические чувства”.

Переселившись в Калифорнию, она каждый день делала одно и то же: погрузившись в себя, переключала телевизионные каналы, читала статьи в журналах и ела сладости — и все это одновременно. Она не концентрировала свои мысли на чем-нибудь. Ей важно было просто чем-то занять себя. У нее был и иной выбор: контакты с другими людьми.

Другие люди. Вероятно, в том, как она описывает их — со смешанным чувством уважения, — и лежит ключ к разгадке ее затруднительного положения. Сейчас она уже не стремится не походить на ничего не делающих поклонников Сиддхартхи и наслаждающихся жизнью отшельников. “Они меня разочаровали”. В тридцать два года Розалин начала, наконец, возвращение в мир взрослых. Это происходило медленно и мучительно.

Однажды она сидела после обеда на берегу идиллического озера, вся в слезах, и думала:

“Я очень сильно завишу от других людей и других вещей, так как сама из себя ничего не представляю. У меня нет работы. У меня есть дети. В моей жизни не было ничего, кроме материнской заботы. Вот так”.

Даже осознание своего зависимого положения было для нее шагом вперед. Это можно было представить как восстание Розалин против своих родителей. Она оставила этот конфликт неразрешенным: просто перенесла свою зависимость на идеального мужа, затем на искусственно водруженного на пьедестал любовника, затем на местечко Сейфвей, а в последний год — на Кармел. Она пыталась заполнить внутреннюю пустоту различными событиями.

В процессе борьбы за личную независимость, как пишет Эдит Якобсон в статье для журнала американской ассоциации психоаналитиков, такие люди могут умалить заслуги своих родителей и с презрением отойти от них в юности. Но, став взрос--шми, они продолжают подражать им, возлагая надежды на других людей или группы, чрезмерно восторгаясь ими, затем снова начинают выступать против фантомов своих родителей и ищут другой объект для восхваления и подражания. Не разрешив этот конфликт, они зацикливаются на юношеском этапе развития.

Розалин говорила: “Меня беспокоит возвращение в мир. Я думаю, что это нужно делать медленно и постепенно. В следующее лето я переезжаю в Лос-Анджелес. Мне не хватает уверенности в своих силах, и я не знаю, смогу ли найти для себя работу и быть интересной. Я также не знаю, удастся ли мне выйти из этого состояния и что-нибудь сделать. Но я должна попытаться”.

Иногда чувство долга является подарком.

Через несколько месяцев Розалин все же переехала в Лос-Анджелес. Ее дети рыдали на заднем сидении: “Мама, мы хотим вернуться к папе”. Мать добродушно подшучивала над ними: “Дети, мы увидим пальмы, Голливуд и кинозвезд”.

Когда я встретилась с Розалин в арендованном ею домике на Голливудских холмах, она уже совершила следующий шаг. В пишущую машинку было вставлено ее резюме. Мы говорили о ее возможной работе в качестве корректора сценариев. Но в действительности я думала о другом. Розалин должна была вновь обрести индивидуальность, которая была у нее пятнадцать лет назад, и освоиться с нею.

“Все здешние жители — евреи из Бруклина, как и я! Мне с ними интересно, таких людей я раньше не встречала. Это можно сравнить разве что с возвращением домой”.

Пройдя весь цикл развития, Розалин вернулась в Нью-Йорк. Она получила работу в крупном издательстве. Через год — ей уже стукнуло тридцать пять — Розалин позвонила мне с острова Файр: “Я выехала сюда с детьми и человеком, которого мы все любим, и сейчас пишу книгу”.

Это была уже третья ее книга.

Вернемся в период осознания своих тридцати. Когда мы в первый раз говорили об этом периоде, казалось, что его трудности неразрешимы. Мы встретились с супружескими парами, в которых из-за непоследовательности и отсутствия взаимопонимания накапливалось напряжение. Но мы также наблюдали супружеские пары, которым удавалось найти выход из этого положения. Проблема этого периода далеко не всегда связана с карьерой. Люди решают ее, занимаясь карьерой и не занимаясь ею. Некоторые люди решают ее, осознав свое зависимое положение, кто-то продолжает с ним мириться. В любом случае проблему надо решать, а не закрывать на нее глаза. Роз, например, обнаружила свой путь, экспериментируя с альтернативным образом жизни, который оказался более удобным для нее. Если бы она оставалась механизмом для совершения покупок, то в середине жизни пришла бы к мужу и гневно обвинила его: “Ты виноват в том, что я не раскрыла свои творческие возможности”.

Период осознания своих тридцати требует индивидуального подхода, но в любом случае необходимо одно — желание изменений.

Date: 2016-05-14; view: 356; Нарушение авторских прав