Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Дети немилости 3 page





Чаары смеялись в лицо таянцам – и Чаарикама больше нет. Год назад каманар Кэту признал старшинство таянского каманара – и нет больше Нижнего Таяна, потому что в решающий момент Арияс со своими воинами оказался в Кэту...

Оттуда ему одна дорога – в неприступный, как небо, Верхний Таян.

«Мне надо идти в Верхний Таян», – подумала Неле.

Но сначала надо было встать на ноги.

Юцинеле, превозмогая головокружение и боль, поднялась – и упала без чувств.

 

Когда она снова пришла в себя, солнце клонилось к вечеру. Было до странности тихо: никто уже не кричал и не бился, и уаррские машины не ревели вдали. Как будто все за стенами исчезло. Цикады застрекотали снова – тихо, словно бы с робостью.

Неле лежала, перекатывая голову из стороны в сторону, и беззвучно скулила от муки. Теперь у нее болело все. Что за нечестное дело! Когда она думала, что надо умирать, тело отчаянно хотело жить, тело всеми силами сообщало ей, что хочет и может; стоило Неле решить, что она будет жить дальше, и тело взялось умирать...

Встать. Мимо войск Уарры и уцелевших чааров пробираться в Верхний Таян. Драться.

Да она не выйдет из этих развалин, вот и все...

Розовый солнечный свет лился снаружи. Ветер стих, становилось все прохладнее, но от холода боль только усиливалась. Неле никогда в жизни не было так больно, даже когда она неудачно спрыгнула со скалы и сломала обе ноги разом. В глазах темнело, рой ос клубился внутри черепа, а в животе ворочался клубок отравленных игл, и как будто все кишки вытягивали наружу. Неле уже стонала в голос и не услышала шагов.

В проеме двери появилась темная фигура.

«Уаррец», – отстраненно подумала Неле. Ей было уже все равно.

Или почти все равно – потому что даже сквозь дикую боль и туман в глазах Юцинеле заметила, что вошедший уаррец что‑то уж чересчур худ. Слишком подвижен и легок – словно не человек вовсе, а какое‑то полунасекомое, проворное, с невидимыми крыльями за спиной.

Жуткая догадка на миг отогнала боль.

Неле покрылась ледяным потом.

Она замерла, разглядывая уаррца сквозь опущенные ресницы. Всплыла мысль притвориться мертвой, ведь рядом лежат трупы чааров, и... но это была глупая мысль – уаррца не обмануть такой жалкой уловкой. Да и дрожь Неле не могла сдержать. На уаррце не было маски. Смуглую до черноты кожу покрывали богатые, удивительно яркие для татуировок узоры, и в какой‑то части сознания Неле, неизмеримо далекой и от этих стен, и от чааров, и от всего мира, родилась мысль, что они, должно быть, нарисованы; а если так, почему не стерлись в бою?.. Уаррец огляделся, спокойный и неторопливый. Его глаза закрывали пластинки из цветного стекла, и невозможно было не пытаться заглянуть под эти пластинки... «Он не солдат», – думала Неле. На плечах уаррца сверкали погоны, грудь его пересекала бархатная лента, празднично‑алая, кровавая; вздрагивала золоченая бахрома, и золотом же горели вытканные на бархате буквы, знакомые буквы алфавита риески и знакомые же слова – «Честь и Доблесть»...

Говорил имперский офицер, впрочем, на своем языке. Он что‑то сказал и подошел ближе. Кажется, спрашивал, жива ли она. Неле не шевелилась: это было очень больно, отняло бы слишком много сил, а пользы не принесло никакой. Не убежать ей от уаррца, а убить его и подавно не выйдет...

Офицер опустился на одно колено и наклонился к Неле.

Сердце ее остановилось от ужаса.

Знаки были нанесены на его лицо не татуировками и не краской. В замысловатый узор складывались тонкие проволочки из яркого металла, вживленные в иссохшую темно‑коричневую плоть. От уаррца исходил довольно сильный запах, но не гнилой, тошнотный, как можно было бы ждать, а травянисто‑пряный – наверно, запах бальзамирующего состава...

Мертвый офицер повторил вопрос – мягко, почти заботливо. Неле открыла рот, но только икнула от страха. Собственной смерти она боялась меньше, чем этого.

Уаррец удрученно покачал головой и поднял Юцинеле на руки. Они ничего не могла сделать, звука издать не могла, даже о боли забыла – так сковал ее страх. Солнце нагрело мертвеца за день, и он был теплым, как живой. Он положил голову Неле себе на плечо, чтобы ей было удобней; на нем был мундир с высоким воротничком, поэтому лоб и щека Неле касались ткани, а не мертвой плоти, но руки у девушки были голые, и сухие пальцы уаррца там притрагивались к самой коже. Это было нестерпимо страшно.

Офицер вынес ее из хижины и остановился, вглядываясь в даль. Вечерний туман налился в долину, как в чашу, заволакивая поле боя тонкой дымкой... В долине стояли танки. Словно неповоротливые черные жуки с глянцевыми надкрыльями, стояли они, железные чудовища Уарры, на дорогах и на руинах. Кто‑то ходил туда и сюда; Неле не могла различить, завоеватели то или пленные. Убитых тоже не было видно издалека. Вдруг их подняли? Юцинеле задохнулась. Вдруг маги империи пришли сюда с Эрдрейари? Они сделали погибшего Наргияса и других таянцев солдатами Уарры и теперь пошлют в бой...

Офицер повернул голову и что‑то сказал. Неле даже не услышала его, умирая от страха и горя.

– Эй! – сказал уаррец. – А риеску ты понимаешь?

– А... – невольно пискнула Неле.

Внизу, по дороге – той, что два часа назад была перекрыта воинами Чаарикама, – мчался легкий колесный паровик с откидным верхом. Рядом с водителем стоял, держась за борт, высокий человек в бившемся на ветру черном плаще. Лицо его скрывала белая маска.

– Так‑то лучше, – тем временем говорил мертвец на риеске. – Эй, кузнечик! Звучит нелепо, но тебе правда нечего бояться. То бишь меня бояться. Но ты вся в крови, и она до сих пор идет. Нужен доктор...

Паровик остановился, и человек спрыгнул наземь. Его немедля обступили офицеры.

– Я отнесу тебя к докторам, – говорил мертвец. – Сейчас вашим раненым помогают, и тебе тоже помогут. Доктора вполне живые и нестрашные. Только не пытайся убежать. Я очень огорчусь.

Неле, столбенея от ужаса, перевела взгляд на уаррца.

– Я же вижу, что ты понимаешь, – весело сказал офицер. – Все будет в порядке.

Внизу, в долине, по улице между разрушенными домами легким стремительным шагом шел генерал Эрдрейари, и то, что было Нижним Таяном, под его ногами превращалось в самую отдаленную, нищую и разрушенную провинцию империи.

Юцинеле, дочь каманара Арияса, смотрела на это, лежа на руках у доблестного мертвеца.

 

– Каэтан – шамый могучий маг? – спросила она, не взглянув на погибающего от усталости и тоски аллендорца.

– Да, – пропыхтел позади Лонси; его серой кобылке окончательно надоело трусить по жаре, и маг неумело пихал ее пятками, пытаясь заставить идти быстрее. Неле опять оказалась впереди. До леса, на который Лонси указывал ей, оставались считанные минуты пути, если только не придется лишний раз возиться с бестолковым магом. Он так барахтается, что скоро надо будет поправлять ему седло.

– Тогда почему он не победил того, второго? Не бежал иж плена? Не победил Уарру?

Аллендорец тяжело вздохнул.

– Потому что не все так просто.

– Почему?

– Потому что он не вполне человек. Он проводник Изначального. Ему больше двадцати тысяч лет. Он определяет жизнь магии, а она – его жизнь...

– Почему он не победил Уарру?

«Она думает о своем и не слушает меня», – понял Лонси, но на сей раз не обиделся. Неудивительно, что об Уарре горянка не может говорить спокойно. Он и сам не мог.

Но о Маге Выси говорить не хотел.

Лонси панически боялся суперманипулятора, а в сравнении с Каэтаном Маджарт казался мелок, как сам Лонсирем в сравнении с Маджартом. Но чувства Лонси к полулегендарному Магу Выси, внешне похожие, имели иную природу. Бессмертный Каэтан был в его глазах не столько человеком, сколько длинной, в десять строк, формулой, начертанной мелом на огромной, как плац, доске в университетской аудитории, и перед этой‑то формулой молодой маг испытывал смутный, безотчетный страх. Подобный страх испытываешь, читая об эпидемиях чумы или о последствиях ошибочного начертания схемы атомного распада; только здесь все было куда серьезней. Четвертая магия, имеющая дело со структурой вещества, способна стереть с лица земли город, но Пятой под силу уничтожить весь мир.

И ему, Лонси, салонной плесени, лишенной лицензии за бездарность, придется иметь дело с Пятой магией...

«Ничего не случится», – напомнил он себе.

– Почему? – повторила Юцинеле; голос ее был спокоен, но упрямство казалось сродни тому, с каким мухи колотятся о стекло.

– Он не мог, – ответил Лонси. – Повергнуть Царство Бездны способны только все силы Выси, объединившись.

– Ешли Воин прошнетша, они победят Уарру?

Лонси набрал в грудь воздуха – и промолчал.

– Лонши, – позвала Неле и требовательно повторила: – Лонши!

– Да, – хрипло ответил маг.

И, несмотря на жару, а также на то, что сказал чистую правду, покрылся холодным потом.

«С явлениями вроде Воина Выси лучше не шутить», – сказал господин Маджарт; Лонси повторил про себя его слова и внутренне содрогнулся. Государственный суперманипулятор верил в то, что говорил, а Лонси не верил. Со скромного его шестка происходящее как раз и выглядело чудовищной шуткой, поруганием, которое собирались учинить над Изначальными силами. Ему обещали, что ничего не случится, но Лонси все равно мучил страх. Он не привык, он не умел без почтения относиться к высшему.

Неле обдумывала что‑то, щуря красивые глаза. Лицо у нее было неприятное взгляду – не лицо, а рыльце, маленькое и косенькое, и глаза красавицы на нем казались чужими, какими‑то нарисованными. Лонси поглядел на нее и опустил голову.

Лес близился, и все болезненнее томилось сердце.

Вот они тут, одни, если не считать лошадей. До ближайшего хуторка день пути верхом, до железнодорожной станции – почти шесть часов... Одни, и перед ними спит Изначальная сила, которую лучше не будить, потому как лиха она, Изначальная, но и не будить нельзя: по той же причине.

Лонси чувствовал себя измученным, как никогда в жизни.

– И он победит Воина Беждны? – подумала Неле вслух.

– Да, – почти беззвучно подтвердил Лонси, но она расслышала.

– Генерала Эрдрейари? – переспросила неверяще. – Ведь это генерал Эрдрейари – Воин Беждны?

«Бес его знает», – сказал про себя Лонси. По истечении сотен лет, исследуя хроники и манускрипты, нетрудно определить, кто в то время являлся Воином Изначального. У историков почти нет сомнений. Но если история творится прямо сейчас, рядом? Изначальное не дает инструкций и не назначает на должности, оно сразу наотмашь лупит... знай отфыркивайся.

– Нет, – сквозь зубы проговорил Лонси, отчаянно надеясь, что сказанное ему не аукнется.

– А кто? – изумилась Неле. Кажется, вопрос и в самом деле ее занимал. Представить Воином Бездны кого‑то, кроме Великого Мертвеца Уарры, горянка решительно не могла.

Лонси вздохнул, перебирая грязноватые пряди кобыльей гривы. Серая спустилась с кочки, и на миг мага одолел приступ головокружения: помстилось, что он сейчас вывалится из седла через голову лошади.

– Кто? – требовала горянка, привставая на стременах.

– Воином Выси может быть только человек, – с натугой сказал Лонси, слыша себя будто со стороны. – Но Бездна – иное дело... ее проводниками становятся порой даже не существа, а случайные сгустки магического поля...

– Кто? – упорно повторила Неле.

– Цай‑Цей, – обреченно ответил маг. – Дракон Севера.

Неле окаменела лицом и замолчала; маг подумал, что она не могла не слыхивать о драконе, ужасе Северных Лациат. Любопытно, о чем она теперь размышляла...

Тропа шла вниз. Через пару минут путников ожидала прохлада. Лесная зелень, отягченная тенью, смотрела приветливо, и отрадно было бы въехать под шелестящие своды, если бы под ними не ждала усыпальница Воина.

Лонси вспоминал, как однажды встретился с уаррцами лицом к лицу; он случайно проходил мимо посольства восточной империи. Уаррцы были высокие, горделивого вида; в ушах у них покачивались тяжелые серьги, а лица покрывала жуткая роспись, состоящая из схем заклинаний. Лонси бросило в дрожь, он поторопился перейти на другую сторону улицы. К счастью, они на него даже не посмотрели.

«Как хорошо, что император желает мира», – подумал он тогда и сейчас тоже так подумал. Если бы только еще на его месте оказался кто‑нибудь другой, было бы совсем хорошо... «Ничего не случится», – точно заклинание, повторил Лонси.

Какой бы смысл магия ни придавала времени, война с Уаррой Аллендору не нужна.

Ничего не случится.

...Неле натянула поводья. Чалая кобыла коротко, удивленно заржала и остановилась; следом, совершенно игнорируя желания и веления Лонси, остановилась серая.

– Что это? – полуудивленно спросила Неле, уставившись на север.

– Что? – растерянно переспросил Лонси, но она не ответила.

Миг спустя и сам маг различил в звоне и стрекоте цикад нарастающий, точно голос грозы, дальний гул.

 

Они были как тени, несущиеся по поднебесью, яростные темные гончие, они мчались за незримой добычей, рассекая солнечное сияние, и грохот все нарастал, и ветер пригибал травы. Лошади затревожились, задрожали, мотая головами, Лонси судорожно вцепился в луку седла, надеясь, что серая не понесет. Неле застыла, неотрывно глядя в небо, вытянула длинную шею.

Они близились, росли; сумрачное, жестких очертаний облако над горизонтом распадалось на составляющие, и уже можно было различить сухие стрижиные контуры крыльев.

– Это драконы? – спросила Неле. Голос ее едва слышался в немолкнущем громе.

– Нет, – ответил Лонси. – Здесь драконы не водятся...

Уши закладывало.

– Это атомники, – успел договорить маг прежде, чем грохот вбил его слова в землю.

...и ржавеющими тисками сдавила сердце его жгучая, черная, клокочущая как сама Бездна зависть, лютая зависть, язвящая душу; но такой пламенной и больной была зависть Лонси, что уже становилась она, как алмазом становится графит, чистой тоской по несбыточному, мечтой о недостижимом.

Гордость и грозная мощь королевства, торжество человеческого разума и воли.

Атомные самолеты Аллендора.

Только сложнейшие схемы Четвертой магии, имеющей дело со структурой вещества и невидимыми полями, способны поднять в воздух стальную птицу. Работа в тяжелой промышленности – вершина карьеры, признание несравненных достоинств и предельного для мага могущества. Целый год, всецело посвятив себя задаче, рискуя не только своей жизнью, но жизнями тысяч окружающих, великий мастер вычерчивает схему атомного распада, чтобы появился на свет движущий элемент самолета.

Мгновенная тень пронеслась по земле. Над самыми головами Лонси и Неле эскадрилья разделилась, крайние вычертили в небе два идеально ровных полукружия, центральные умчались вперед, а ведущий, ослепительно блеснув белым заугольем крыла, почти вертикально взмыл к солнцу.

– Видела? – воскликнул маг, когда атомники, завершив фигуру высшего пилотажа, унеслись обратно. Уже и шум стих, и даже лошади успокоились, а он все никак не мог прийти в себя. – Видела, Неле? Тот, что с белым крылом? Это ее высочество, сама принцесса Лириния!

– Она превратилашь в летучую жележку? – поинтересовалась Неле, и Лонси с минуту не мог сообразить, действительно горянка так глупа или просто насмехается над ним.

– Дурочка, – выдохнул он наконец, почти испуганный. – Имей почтение! Если бы не ее высочество, вам бы... вас бы давно уже...

– Вешь Ройшт говорил, что приншешу унеш дракон. – Неле пожала плечами. – И теперь она как не человек. Я и подумала – не человек, это как? Может, она штала летучей жележкой. Мало ли.

Лонси обреченно прикрыл глаза и заключил, что попытки «просветить» Неле – занятие совершенно безнадежное. Какой‑то здравый смысл у дикарки есть, но он уживается в ней с настолько фантастическими представлениями о мире... если она всерьез полагает, что человек может «превратиться в летучую железку», о чем еще говорить. Минуту спустя маг неожиданно для себя задался вопросом: о чем бы беседовали суперманипулятор Маджарт и принцесса, будь они на их – в действительности на своем – месте? Нетрудно догадаться. Об аэродинамике, о новых схемах Четвертой магии и о тяжелой промышленности...

– Мы ехали сюда на паровике, Неле, – уже совершенно спокойно и почти ласково произнес он, – ты же видывала паровики? Атомник – почти то же самое. Только применяется здесь не Третья магия, а Четвертая, которая гораздо мощнее. Поэтому атомник летает по воздуху, а не ездит по рельсам. Через две недели в Ройсте будет парад по случаю шестидесятилетия его величества. Авиаторы устроят показательные выступления. А сейчас они упражняются.

– Ум‑гму, – не раскрывая рта, Юцинеле уведомила о понимании.

Лонси поднял голову. В дальней синеве таяла тень благородной эскадрильи – или он просто воображал, что видит ее?

Ее.

Принцессу Лиринию Аллендорскую.

Госпожу Выси.

 

Раннее детство слилось в памяти Лонсирема Кеви в единственный день – длинный день у порога тоскливого вечера. На неделе родители обещали Лонси сводить его в парк, и выходного он ждал как праздника. Испросив отпуск, уехала домой, в деревню, его бонна; с начала лета приятелей, близнецов из дома напротив, родные сослали в усадьбу к тетке. С утра до вечера в одиночестве Лонси слонялся туда‑сюда по коридорам, наполненным жутковатым мерцанием позолоченных книжных корешков.

Мать и отец работали в большой зале.

...Пройдет несколько лет, и выросший Лонсирем будет думать совсем иначе. Мрачные библиотечные комнаты станут сокровищницей, обладателю которой нет нужды в глупых друзьях, надоедливую старуху бонну сменят молодые веселые репетиторы (всестороннее творческое развитие, подготовка в лицей с уклоном в профессию, викторины, художественная импровизация, основы практической магии), а равнодушие родителей ко всему, кроме работы, начнет казаться большой удачей. Но так стало не сразу, и полустершееся воспоминание пробуждало в Лонси давние детские чувства: горесть, отчаянную обиду, уверенность, что ничего не изменится.

Зала предназначалась для званых обедов и танцев, но сколько Лонси помнил себя, в ней ни разу не обедали и не танцевали. Утро выходного мать и отец еще могли провести в безделье, но потом их словно магнитом, чьей‑то неумолимой волей начинало тянуть в большую залу, к двум кульманам, поставленным друг против друга. Сначала они просто проходили мимо, потом заглядывали в незаконченные чертежи – и вот уже сидят, разделенные парой досок, парой листов ватмана, и во взглядах четы Кеви такая тихая безмятежная нежность, что в пору решить – они смотрят сквозь доски. Мать кажется строже, лицо у нее сухое, быстры ее длиннопалые, суставчатые подвижные кисти. Отец выглядит мягким и кротким, у него мягкая каштановая борода, движения тоже плавные и мягкие. Если подойти и сказать что‑нибудь, подергать за брючину, он не услышит и не почувствует; если очень терпеливо настаивать, вытащит из кармана горсть монет и сунет в руку, не считая. Если пристать к матери, та погладит по голове и что‑нибудь ласково скажет...

Оба они крупные маги, ведущие специалисты в своих отраслях. На их досках – схемы сложных заклятий, которые составляются несколько суток кряду. Авилер Кеви делает движущие элементы для частных паровиков. Он известен по всему королевству, его работа высоко ценится. Тевилия Кеви, урожденная Антор, – маг‑хирург. Через день или два схема, медленно, как цветок, растущая из‑под ее рейсшины, исцелит кому‑то врожденный порок сердца или вырастит новый кишечник.

Схемы эти часто снились мальчику – его сны были черно‑белыми, сделанными из шершавой плотной бумаги и тончайших, изысканно бледных линий карандаша.

Лонси учился хорошо, даже отлично; гордиться им родители могли не так часто, как хотели, но в школьные времена стыдиться за сына им не приходилось ни разу. До сих пор жив в памяти сладкий ужас, тоже связанный с большой залой и родительскими чертежными досками, но уже времен поступления в университет. Трудно было предположить, что те месяцы запомнятся как лучшие в жизни... Сходя с ума от волнения, Лонси готовил экзаменационную работу. По глупости и из тщеславия он выбрал самый сложный проект из предложенных абитуриентам и к концу недельной подготовки понял, что реализация его займет не меньше двадцати часов. Достойно представить комиссии схему после двадцатичасового непрерывного труда он не сможет, а значит...

Страх провалиться на экзамене был сильнее любого другого страха. Вечером Лонсирем подошел к матери и попросил разрешения поработать за ее доской.

Два дня по десять часов работы: прекраснейшая из прожитых радостей. Трепетная гордость в глазах матери, добрая печаль отца, обиженного тем, что сын потянулся не к его месту. Они ходили по дому тихо как мышки и старались – мастера из мастеров – даже скользом не заглядывать в схему, которую творил сын: ученый и равный.

Лонси поступил с лучшим результатом на курсе. Позже он понял, что родители, не умевшие любить ребенка, очень долго и терпеливо ждали, когда же можно станет уважать взрослого, а дождавшись, сделались счастливы.

Но магия недобра.

Сила мага не возрастает вместе с его искусством.

Лонси был лучшим до третьего года, когда закончилось большинство теоретических предметов и главенствующее положение заняла практика. Еще долго он втихомолку считал себя лучшим и первым, таковым уже не являясь: слишком страшно было признать настоящее положение вещей. Но без конца так продолжаться не могло; перелом случился в конце третьего года, когда сдавался последний теоретический предмет, самый сложный – теория трансуровневого взаимодействия.

Вплоть до низших уровней Пятой все магии изучены от и до, создать принципиально новые схемы внутри одной магии практически невозможно. Большинству никогда и не потребуются заклинания сверх тех, что есть в справочниках, но высшее образование обязывает. Каждый маг должен знать и уметь – даже если не может.

Новые схемы создаются на стыке двух и более магий. Лонси был в выгодном положении: медицинская магия располагается в сплетении Второй и Третьей, и хотя мать никогда не стала бы ему помогать, Лонси вполне мог рассчитывать на ее консультации.

...Он стоял в коридоре, прислонившись к стене, и в сотый раз перечитывал конспект, ничего вокруг не видя и не слыша. Лонси умел сосредотачиваться, к тому же душа его была спокойна: по теортрансу он уверенно намеревался получить высший балл.

В конце коридора показался Оджер Мерау.

Оджер был омерзительно жирный и какой‑то грязный. Лонси, сын медика, полагал, что у Мерау проблемы с обменом веществ: тот вел весьма активный образ жизни, обладал большой физической силой, но все равно выглядел дряблым. К тому же Оджер все время сильно потел. Ему определенно стоило бы обратиться к врачу.

Впрочем, Мерау ничто не волновало. День был летний, жаркий, и по коридору университета, демонстрируя глубочайшее презрение к древним стенам, Оджер шагал, распахнув мантию на груди. Рубашки под ней не было, круглый мягкий живот гнусно подрагивал над ремнем.

Мерау пропустил две трети семестра. Поговаривали, что в конце зимы он нанялся боевым магом в караван и пересек с купцами горы, направляясь в Уарру: там Мерау изучал заклинания, запрещенные в Аллендоре. Слухи Лонси волновали мало; он только знал, что к экзамену Мерау не готов. Оджер был необыкновенно наглым и мерзким типом, и провала его Лонси ждал с удовольствием.

Он усмехнулся, снова углубляясь в записи, и не заметил, что Оджер остановился перед ним.

– Чего, – тяжело отдуваясь, осведомился грубиян, – теортранс зубрим?

Лонси поднял полупрезрительный взгляд и мягко, сквозь зубы произнес:

– Что‑то вроде.

От Мерау воняло.

– Кто принимает? Каллертау?

– Деливи.

– А, дедок? – пренебрежительно осклабился Оджер и внезапно хозяйским жестом взялся за край тетради. – Дай‑ка сюда.

– Что?..

– Верну! – глумливо пообещал Мерау и выдернул конспект из рук Лонси. Оценив выражение лица жертвы, Оджер басисто расхохотался, тряся животом – прыгал глубокий пуп – небольно ткнул Лонси пальцем в лоб и зашагал к дверям аудитории. Открыв рот, Кеви провожал его беспомощным взглядом. Мерау был на голову выше и весил вдвое больше. Кроме того, он, если слухи не врали, владел боевой магией...

Долго потом Лонси видел в кошмарах его омерзительный пуп.

Магистр Деливи, принимавший тот экзамен, был человек необычайной памятливости: он помнил в лицо и по именам, кажется, всех студентов, что когда‑либо его слушали. Спустя несколько лет Лонси, уже работавший в салоне, встретил его во время прогулки по королевскому парку. Добродушный магистр пригласил неудачливого, но отменно воспитанного студента присоединиться, и некоторое время Лонси безропотно развлекал старика, кивая в ответ на его сентенции.

Деливи увлекся собственными речами, а Лонси, томимый скукой, посматривал по сторонам и потому заметил, как по соседней дорожке одинаково быстрым шагом пролетели, не видя окружающих, государственный суперманипулятор Инкелер Маджарт и жирный хам Оджер Мерау... Увлекшись беседой, они до неприличия повышали голоса, и Лонси расслышал:

– Теперешний потолок высоты позволяет пересекать Лациаты только в двух местах, и это сопряжено с огромным риском, – говорил суперманипулятор, на лету сшибая тростью головки цветов. – Новая модель должна иметь возможность пересечь горы на любой широте.

– Одно дело, если атомник должен пересечь горы, сесть на полосу возле Кестис Неггела, а там получить дозаправку и, возможно, ремонт. И совсем другое, согласитесь, если он должен пересечь горы, сбросить бомбы и вернуться без посадки!..

– Господин Мерау, о чем вы?! – довольно фальшиво возмутился суперманипулятор.

– Бросьте шутовство, господин Маджарт, об этом знают все, и уаррцы в том числе... Что говорит принцесса?..

Они унеслись. Лонси понял, что стоит на месте как вкопанный, а магистр разглядывает его со снисходительной усмешкой.

– Как это возможно? – прошептал Лонси.

Деливи улыбнулся.

– Лонсирем, вы учились с этим молодым человеком на одном курсе? Гордитесь. Сейчас мы видели, полагаю, сразу двух государственных суперманипуляторов, настоящего и будущего.

Лонсирем стиснул зубы.

Мерау работал в тяжелой промышленности. Он делал то, что было не по силам даже отцу Лонси.

Он делал сердца для атомников.

 

– И что? – с присущим ей безмятежным упрямством напомнила Неле, как только они въехали в тень леса, и мага охватило отчаяние. Где‑то здесь, совсем рядом, за тем деревом, за этим холмом... живот подвело от страха, кровь зашумела в ушах, навязчиво бормоча: «Ничего не случится».

– Что? – почти простонал Лонси. Горянка понимающе и пренебрежительно хмыкнула.

– В Уарре пробудилша Воин Беждны, – сказала она рассудительно, точно сама разъясняла ситуацию несмышленому Лонси. – Он может напашть. Поэтому надо будить Воина Выши. Он защитит. Так?

– Так, – слабо подтвердил Лонси, ища взглядом усыпальницу. Он хорошо знал, что от опушки ее никак не может быть видно, но ни о чем другом думать не мог.

– Тогда почему пошлали наш? – Юцинеле сощурилась. – Лонши, ты шлышишь?

– Шлышу...

– Хм, – скептически сказала Неле и повысила голос: – Лонши! Ты шлабый маг. Ты не обижайша, ты шам так шкажал. А я вовше не аллендорка. Я жаложница.

– Ты не жало... не заложница, Неле, ты гостья.

– Чего врешь? – усмехнулась горянка, показав дыру под верхней губой. – Теней боиша? Их тут нету, они в леш не пошли. Я думаю, они боятша. И ты боиша. Только я думаю, што ты не того боиша.

– Что? – очень тихо повторил Лонсирем, и кобыла под ним остановилась.

Солнце сквозило в листве, зелень золотисто светилась, тихо пощелкивали птицы. Пахло близкой водой. Между стволов тут и там подымались груды камней, природной формы или грубо обтесанных. Дальше за деревьями, утонувшие в кустарнике и лианах, высились одиночные огромные валуны, порой первозданно‑округлые, но чаще расколотые. В пору решить, что их оставили здесь те же люди, которые врыли неподалеку свадебный камень, но это было не так.

Где‑то среди камней, под одной из груд или под тяжелой скалой, молчала замкнувшаяся много веков назад усыпальница.

– Шмотри‑ка, – почти весело сказала Неле. – Пошилают шамых ненужных людей, ничего им не говорят. Жа ними пошилают теней. Но до конца даже тени идти боятша. Я думаю, это потому, што Воин Выши такой же жлой, как Воин Беждны. Прошнетша и убьет, кто под руку подвернетша.

Лонси понимал ее с трудом: хотя Неле хорошо скрывала волнение, акцент в ее речи усилился, и шепелявила она просто ужасно. Тем не менее по мере того как девочка излагала свои догадки, на душе у Лонси становилось все легче. В конце концов он даже улыбнулся. Юцинеле навоображала себе каких‑то теней, а вместе с ними и остальное. Все было иначе и куда сложнее, а горянка, хитрая как куница, все же привыкла к диким нравам своего народа, мыслила соответственно им и ошибалась почти забавно.

Царственная дева, проделавшая путь в сопровождении искушенного наставника... Снова припомнив карту, маг поозирался и предложил:

– Неле, давай лошадей оставим и... отдохнем чуть‑чуть. Теперь совсем близко.

Та, даже не кивнув, слетела с чалой и ловко спутала ее. Вскинула лицо:

– Помочь?

Но слезть маг сумел сам, и горянка только помогла ему спутать серую кобылу. Потом, не глядя, плюхнулась на трухлявую корягу и осведомилась:

Date: 2016-02-19; view: 367; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию