Пастырство оптинского старца иеросхимонаха Амвросия

Будущий великий старец иеросхимонах Амвросий (в миру Александр Михайлович Гренков) родился 23 ноября 1812 года в селе Большая Липовица Тамбовской губернии. Во св. крещении он был назван Александром, в честь благоверного князя Александра Невского, память которого совершалась в самый день рождения младенца"7. Его отец, Михаил Федорович, занимал должность сельского дьячка. Мать, Марфа Николаевна, занималась воспитанием своих детей, а их в семье было восемь человек538. В семье жили еще дед и бабушка. Александр рос веселым и резвым мальчиком. Он любил сельское приволье и шумные игры. Его живое детское воображение постоянно было наполнено забавами, и поэтому ему не сиделось дома. Часто случалось, что, получив от старших какую-нибудь работу по дому, он при первой же возможности бросал ее и убегал на улицу.

Родители, а также дед и бабушка, были людьми глубоко религиозными и благочестивыми, и это находило свое отражение в укладе семейной жизни. О матери своей старец всегда говорил, что она была святой жизни559. Понятно, что резвость Александра не находила одобрения в этой степенной и скромной семье, где на все детские, даже невинные, шалости смотрели нак на значительные проступки. Поэтому к мальчику в семье относились с холодностью; ни дед, ни бабушка, ни даже родная мать не любили его так, как остальных его братьев. "Однажды, - так впоследствии передавал сам старец Амвросий, - очень раздосадованный этим, я решился отомстить брату (которого особенно любили родители). Зная, что дед мой не любит шума и что, если мы, дети, бывало, расшумимся, то он всех нас без разбора - и правого, и виноватого - отдерет за чуб, я, чтобы подвести своего братишку под тяжелую руку деда, раздразнил его. Тот закричал, и выведенный из терпения дед отодрал и меня, и его. А последнее-то мне и нужно было. Впрочем, мне и помимо деда досталось за это порядком и от матери, и от бабки"560.

Все воспитание Александра проходило в строго религиозном направлении. Юному отроку старались привить любовь к чтению Слова Божия, которое было основой всей жизни этой благочестивой семьи. Каждый праздник отец брал его с собой в церковь, где мальчик вместе с родителем на клиросе читал и пел, что ему очень нравилось.

Когда Александру исполнилось 12 лет, родители определили его в первый класс Тамбовского Духовного училища, по окончании которого в 1830 году он поступил в Тамбовскую Духовную семинарию, которую окончил в 1836 г. После окончания семинарии он два года был учителем у одного помещика. И в училище, и в семинарии, благодаря природной одаренности, Александр Гренков учился очень хорошо. Вот как об этом вспоминал один из его сверстников: "Бывало, на последние копейки купишь свечку, твердишь-твердишь заданные уроки, а Гренков мало занимается; а придет в класс, станет отвечать - так валяет без запинки, как по писаному, лучше всех"561.

Больше всего Александр любил Священное Писание, богословские, исторические и словесные науки. Не подлежит сомнению, что собственно богословские науки, духовно-нравственное чтение, а также служба Божия особенно были дороги сердцу благочестивого юноши. Именно в это время и были заложены основные начатки того глубокого и широкого изучения Слова Божия и святоотеческих творений, которыми так отличался старец в последующей жизни.

В семинарии Александр был душой общества. Все любили его за веселость и доброту. Но, будучи веселым и остроумным юношей, он всегда сохранял нравственную чистоту и скромность, внутреннюю собранность духа и глубокое религиозное чувство, что, несомненно, привлекало к нему сердца всех, кто с ним общался. Даровитый юноша любил поэзию и даже пытался писать стихи. Не сделавшись поэтом, Гренков, однако, будучи уже старцем, любил говорить поучения своим слушателям в рифму.

Кто мог предположить, смотря на молодого юношу, который, от природы обладал живым характером, любил веселое общество, увлекался музыкой и пением и даже помышлял о поступлении на военную службу, что его ждал монастырь. Он сам говорил: "В монастырь я не думал никогда идти,... впрочем, другие почему-то предрекали мне, что я буду в монастыре"562. Но мысли человеческие - не те, что мысли Божий. "От Господа стопы человеку исправляются" (Пс. 36, 23). То, что другие провидели в Александре будущего инока, несмотря на его веселость и общительность, свидетельствует, что окружающие видели в нем человека, качества души которого не принадлежали веку сему. Он не обращал внимания на эти черты своей души, но людям были заметны особые качества, которые определяли его духовные стремления. Окружающие не могли предположить для него иного пути жизни, как только путь всецелого посвящения себя Богу в монашестве.

Сам Александр не отдавал еще себе ясного отчета в своем жизненном призвании, но бывали моменты, когда это призвание само неожиданно и властно напоминало ему о себе. Так, за год до окончания семинарии Александр очень серьезно заболел. Он сам рассказывал об этом: "Все отчаялись в моем выздоровлении, мало надеялся и я сам. Послали за духовником. Он долго не ехал. Я сказал: "Прощай, Божий свет!"563 И тут же Александр дал обещание Господу, что если Он воздвигнет его здравым от одра болезни, то он непременно пойдет в монастырь564. Александр никогда не думал о монастыре, и вдруг дает обет сделаться монахом. Не ясно ли из этого, что этот обет, неведомо для него самого, давно уже сложился и жил в глубине его сердца. Он был уже начертан предшествующими обстоятельствами его жизни, благочестивым настроением его души, но недоставало только подходящего случая для того, чтобы это настроение ясно в сознании благочестивого юноши.

Юноша выздоровел, но исполнить обет сразу не имел возможности: ни начальство, ни родители не отпустили бы его до окончания курса занятий. А год, проведенный в привычном оживленном товарищеском кругу, ослабил его желание уйти в монастырь. В 1836 году, окончив семинарию, Александр не решился тотчас постричься в монахи; в душе его происходила острая внутренняя борьба между принятым решением и страхом порвать необходимости связь с привлекательными сторонами жизни в миру. Перед 23-летним юношей открывалось несколько жизненных дорог. Он мог пойти в высшую Духовную школу - академию, мог стать священником и отдаться пастырской деятельности; он мог пойти в университет, куда в то время шло много молодых людей из семинарии. Ему необходимо было определить дальнейший путь в жизни. Совесть как бы постоянно обличала его за неисполнение данного им обета, но он не находил еще в себе мужества твердо стать на путь монашества. Поэтому он решил избрать для себя такое общественное положение, находясь в котором, он имел бы возможность исполнить свое обещание.

В это время один помещик предложил Гренкову быть учителем его детей. Он с радостью соглашается на это предложение. Двухлетнее пребывание в доме помещика имело большое значение для его будущей деятельности как духовного руководителя не только монашествующих, но и мирян, ибо здесь он впервые познакомился со светским обществом, что значительно расширило его жизненный опыт. Здесь у него начинает проявляться заботливое попечение о людях и умение направлять их волю в сторону добра.

В 1838 году в Липецком Духовном училище открылось место преподавателя, и 7 марта Александр Михайлович занял эту должность. Здесь он проявил себя как добрый и вместе с тем строгий наставник оставил после себя добрую память. К нему искренно были расположены сослуживцы, он очень любил преподавательское дело; казалось, жизнь протекала ровно и безмятежно, но на самом деле было не так. Внутренний голос не давал ему покоя, и чем больше проходило времени, тем мучительней становились укоры совести; временами он продолжал развлекаться в кругу молодежи, но и в разгар веселья он чувствовал какое-то внутреннее неудовлетворение. Внутренний голос упрекал его за пустое времяпрепровождение, неотступная дума о монашестве, о принятом обете не покидала его сердца. Вот как сам старец описывает свое положение того времени: "После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался сразу покончить с миром, а продолжал по-прежнему посещать знакомых и не оставлял своей словоохотливости. Бывало, думаешь про себя: ну вот, отныне буду молчать, не буду рассеиваться. А тут глядишь, зазовет кто-нибудь к себе, ну, разумеется, не выдержу и увлекусь разговорами. Но придешь домой, - на душе неспокойно; и подумаешь: ну, теперь уже все кончено навсегда, - совсем перестану болтать. Смотришь, - опять позвали в гости, и опять наболтаешь. И так вот я мучился целых четыре года"565. Облегчение от этого мучения глубоко верующий Александр Михайлович находил в молитве. На казенной квартире, где он жил с товарищами по службе, у него была икона Божией Матери "Тамбовская" - родительское благословение. И перед этой иконой он часто ночью, неслышно для людей, подолгу молил Небесную Утешительницу управить путь его жизни. Избегая насмешек соседей по квартире, он стал уходить молиться на чердак, а потом за город, в лес.

Уединенная пламенная молитва все более и более укрепляла в душе молодого человека чувство глубокой любви к Богу. Реальное ощущение близости Бога все более и более овладевало его сердцем, становилось для него все сладостнее, все ближе566. Но и после того, как сердце Александра Михайловича ощутило близость Бога, он и тогда еще медлил исполнить свое обещание. Его волновал вопрос: пригоден ли он для избираемого пути? Не берет ли он на себя легкомысленно непосильное бремя и сможет ли его понести? Серьезно ли его решение? Не впадает ли в самообольщение?"567 Он страшился не выполнить в своей жизни предназначенную ему свыше волю Божию. Тщательно скрывая от всех свое душевное состояние, он ожидал определенного указания от Господа. И когда в сердце его зажглась пламенная молитва, когда он ощутил близость Бога, его намерение уйти из мира в тихую иноческую обитель еще более окрепло. Он сознавал всю важность решения, которое складывалось в его душе, но в нем еще не было твердости воли, чтобы полностью оставить все мирское и посвятить себя Богу, а поэтому ему пришлось обратиться за советом к более мудрому мужу. Поддержку он нашел в лице Троекуровского затворника Илариона, которого он посетил летом 1839 г. Старец принял его ласково и после того, как Александр Михайлович изложил ему свои думы и чувства, ответил: "Иди в Оптину", и добавил многозначительные слова: "Ты там нужен"568.

Так все более и более обстоятельства благоприятствовали его уходу в монастырь. Но Александр Михайлович все еще не решался привести в исполнение свое намерение. Он направился в Троице-Сергиеву Лавру, чтобы у гробницы преподобного Сергия в горячей молитве испросить благословение на новую трудную жизнь, избираемую им. И когда он увидел перед собой места, которые некогда были покрыты дремучим лесом и которые были свидетелями уединенных молитвенных подвигов преподобного Сергия, его душу охватило неизъяснимое чувство умиления. Ведь ему были так понятны эти подвиги, они были так желательны для его собственного благоговейного сердца! С трепетом и горячей молитвой припал он к мощам великого молитвенника, испрашивая себе благословения и помощи. Глубокий внутренний мир и спокойная решимость снизошли в душу его в этом священном месте569.

С грустью покидает он святую обитель. Теперь его намерение определилось окончательно, и все же самостоятельно он не может покинуть мир; необходим был какой-то внешний толчок, последний зов Божий. Поэтому по окончании летних каникул он вернулся в Липецк и приступил к занятиям в училище. "Легко совершается оставление мира людьми, созданными так, что мир не имеет для них цены, - говорит Е. Поселянин, - такими, как преподобный Сергий, как старец Серафим, с детства призванными, отмеченными перстом Божиим. Но как невыразимо трудно заклание себя в жертву Богу людьми, которые не меньше первых любят Бога и желали бы знать в жизни Его одного, но которые, вместе с тем, множеством связей любовно и крепко привязаны к миру и постигли лучшие стороны жизни, которым в жизни хорошо, как в родной стихии, им не чуждой"570.

Вскоре после начала занятий Александр Михайлович был приглашен в гости к знакомым. Своими шутливыми словами он настолько рассмешил всех присутствующих, что они смеялись "до упаду". Все были в восторге от оживления, после чего в благодушном настроении разошлись по домам. Но для Гренкова настала мучительная ночь. Так бурно разразившаяся веселость казалась ему тяжким преступлением. "Он ощутил на себе слова о том, что нельзя работать двум господам - Богу и миру. Он вспомнил обет, данный им в минуту тяжелой болезни, и совет старца Илариона, вспомнил свои пламенные молитвы в ночной тиши, вспомнил предчувствие какого-то громадного захватывающего счастья, которое он пережил на месте, где спасался некогда преподобный Сергий"571. А внутренний голос властно говорил ему: "Будет! Пора положить всему конец! Нельзя служить и Богу, и мамоне (Мф. 6, 24). Надо выбирать что-нибудь одно! Надо всецело прилепиться к Единому Богу! Надо бросить мир!"572 Подавив в себе все колебания и сомнения, он сделал окончательный выбор между миром и монастырем в пользу последнего. И через несколько дней тайно, без разрешения начальства, не говоря никому ни слова, он покинул Липецк и направился в Оптину пустынь, куда и прибыл 8 октября 1839 года573.

Духовный руководитель оптинской братии старец схиархимандрит Лев с любовью принял Александра Михайловича. 2 апреля 1840 г., по Указу Калужской духовной консистории, Александр Михайлович Гренков был зачислен в число братства. Сам старец Амвросий так вспоминал о своем первоначальном пребывании в обители: "Год жил (я) в монастыре на кухне. Пять келий переменил; жил и в келий о. Игнатия, и в башне. На кухне год прималчивал, т.е. спросят что, скажу... А через год меня прямо в келейники взяли"574.

В ноябре 1840 года послушник Александр Гренков переводится из монастыря в скит, где прожил "около 50 лет, до самого своего последнего отъезда в Шамордино летом 1890 года"575. Несомненно, что стремление к строгой духовной жизни молодого учителя были сразу отмечены старцами Львом и Макарием; они находили, что ему полезнее жить более безмолвном месте под непосредственным руководством старца Макария. Но и после перехода в скит он продолжал ради душевной пользы ходить к старцу Льву из скита в монастырь.

Мудрые старцы Лев и Макарий старались, по выражению св. Иоанна Лествичника, "изыскивать случаи для приобретения подвизающимися в деле спасения братиями венцов терпения"576. Таким же образом они поступали и с начинающим монашеский путь новоначальным послушником Александром. Однажды старец Лев надел ему на голову в присутствии многочисленного народа шапку одной монахини577. Этим прозорливый старец указывал на будущую его заботливость о монахинях, но в тот момент молодому послушнику стоять в женской шапке среди народа было не очень приятно. В другой раз старец грозно отчитал его в присутствии лучших его друзей по Духовному училищу. В это время Александр уже твердо стал на монашеский путь и во всем стремился отсекать свою волю и раздражение. Иногда старец не обращался к нему даже по имени, а просто называл "Химерой". "Таким-то горьким опытом, - свидетельствует архимандрит Агапит, - такою-то дорогой, кровавой ценой мало-помалу стяжевал о. Александр боголюбезную добродетель смирения и, так сказать, закаливался в терпении скорбей, которые нередко приходилось ему переносить от искренно любившего его старца о. Льва".

Но недолго пришлось юному подвижнику руководствоваться окормлением мудрого старца. 11 октября 1841 года о. Лев переселился в вечные обители. Скорбь послушника Александра увеличивалась тем, что он не мог присутствовать при погребении, так как был занят обычным своим поварским послушанием. Но эта скорбь не была безутешна, потому что остался другой духовно близкий человек - о. Макарий.

Незадолго до смерти о. Лев, прозревая в своем любимом молодом послушнике Александре будущего великого старца, поручил его особенному попечению своего сотаинника - старца Макария. Сам отец Амвросий об этом вспоминал так: "Покойный старец тогда призвал к себе батюшку о. Макария и говорит ему: вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уж очень стал слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу - владей им, как знаешь"578. Александр предал себя руководству старца Макария еще раньше, после перевода в скит, а теперь он всецело возлюбил его и продолжал служить ему так же усердно, как и о. Льву. Старцу нравился скромный и расторопный ученый послушник, и он благословил перейти ему на новое послушание. Вскоре после кончины старца Льва послушник Александр Гренков стал келейником о. Макария.

Для Александра Гренкова это были годы высшей школы, когда он постигал науку из наук - монашескую жизнь. О том, как он терпеливо переносил искушения и приобретал смирение и послушание, уже было сказано. Кроме смирения и послушания юный подвижник приобретал навык молитвы, нестяжательности и многих других добродетелей. Любовь к молитве он имел еще в миру, и здесь, "в тишине скитской жизни, среди иноков подвижников, под руководством великих старцев молитвенников, при собственном неудержимом стремлении к богоугождению молитва должна была найти себе простор в его душе"579.

Ежедневное внимательное испытание своей совести и чистосердечное откровение помыслов старцу ограждали его от всяких неожиданностей в жизни духовной, от подвигов "не по разуму". Все это вместе взятое способствовало его быстрому духовному возра-стани. Еще летом 1841 года послушник Александр был пострижен в рясофор580, а через год, по представлению своего начальства и согласно разрешению Святейшего Синода, 29 ноября 1842 года был пострижен в мантию и наречен Амвросием, во имя св. Амвросия, епископа Медиоланского581. В это время ему исполнилось 30 лет, из них три года он привел в Оптиной пустыни. Через два месяца, 4 февраля 1843 года, о.Амвросий был рукоположен во иеродиакона, а 9 декабря 1845 года - в иеромонаха582.

Сам о. Амвросий считал себя недостойным диакоиского сана, а тем более - священства. Живя около старцев, он видел, что священнослужитель не только исполнитель священных действий, но и пастырь словесных овец. Пример старцев показывал всю сложность и ответственность этого подвига, но не трудности пугали о. Амвросия, а чувства недостойности и неподготовленности к этому высокому служению. Свои мысли он высказывал старцам, которые давали утешительные наставления во всем полагаться на Промысл Божий и Его милосердие. Служение о. Амвросия у престола всегда сопровождалось чувством недостоинотва и глубокого благоговения. Так, много лет спустя, он говорил одному немощному иеродиакону, который тяготился отправлением чреды священнослужения: "Брат! Не понимаешь дела, - ведь жизни причащаешься"583.

Однако о. Амвросию не долго суждено было приносить Господу бескровную Жертву. С первых дней после посвящения его постигла болезнь, которая со временем навсегда лишила его возможности и утешения совершать Божественную Литургию. Еще в декабре 1845 года, при поездке в Калугу для посвящения во иеромонаха, он простудился и стал чувствовать постоянное недомогание. Однако сразу вылечиться не мог, так как новорукоположенному необходимо было постоянно участвовать в богослужении. По временам он бывал так слаб, что не мог долго держать потир в руке, и, как рассказывал сам старец, ему иногда приходилось прерывать приобщение народа, возвращаться на время в алтарь и ставить чашу на престол, чтобы дать отойти онемевшей руке584.

В начале сентября 1846 года о. Амвросий выехал по Белевской дороге за 18 верст от Оптиной навстречу Курскому архиепископу Илиодору, которого он должен был пригласить посетить обитель, а 17 сентября заболел так серьезно и пришел в такое изнеможение, что 26 октября во время утрени был особорован и приобщен Св. Христовых Тайн. В это время он был келейно пострижен в схиму с сохранением имени Амвросия585. Болезнь затягивалась, лечение не помогало, и в декабре 1847 года он заявил, что желает остаться в обители за штатом. Только летом 1848 года, после почти двухлетней жестокой болезни, о. Амвросий стал выздоравливать и выходить на воздух.

Эта тяжелая и продолжительная болезнь была явным действием Промысла Божия. Еще перед этой болезнью, летом 1846 года, о. Амвросий, тоже по причине болезненного состояния, освобождается от келейничества и, по ходатайству о. игумена Моисея и старца Макария, получает от архиепископа Николая назначение быть помощником о.Макарию в духовничестве. В это время о. Амвросию было только 34 года, но старцы монастыря видели, что он в своей духовной жизни достиг высоких степеней нравственного совершенства и сможет принести большую пользу нуждающимся в духовном руководстве. Постигшая о. Амвросия тяжелая болезнь имела большое значение для его духовной жизни: она умерила живость его характера, предохранила его, быть может, от развития самомнения и побудила глубже войти в себя, лучше понять самого себя и человеческую природу. Болезни не покидали его до последних дней его жизни586.

Несмотря на свои многочисленные болезни, о. Амвросий не только никогда не скорбел о них, но даже считал их необходимыми, как лучшее средство для воспитания души. И насколько его внешний человек предавался тлению, настолько внутренний обогащался духом.

С 1846 года старец о. Макарий благословлял некоторым из братии обращаться за духовными советами к о. Амвросию. Один из них (о. Геронтий) рассказывал: "Ходили на совет к о. Амвросию только немногие из монастырских и скитских братии и не иначе, как по благословению старца Макария: о. Амвросий, хотя и старчествовал, но как бы прикровенно"587. Но уже в 1852 году старец Макарий, уезжая по личным делам в Москву, объявил, чтобы во время его отсутствия по всем духовным вопросам за советами обращались к иеромонаху Амвросию.

Игумен Марк, которому старец Макарий благословил обращаться с откровением помыслов к о. Амвросию, вспоминал: "Иногда... я заставал его лежащим на кровати и слезящим, но всегда сдержанно и едва приметно. Мне казалось, что старец Амвросий всегда ходил пред Богом или как бы ощущал присутствие Божие"588.

Около этого времени духовному окормлению о. Амвросия уже были поручены монахини Борисовской пустыни Курской губернии. Старец Макарий знакомил его с некоторыми боголюбивыми посетителями обители, которые искали духовного окормления, и благословлял вести душеполезные беседы в хибарке, примыкавшей к келье старца совне ограды скитской, где принимался женский пол. То, что вокруг старца постепенно собирался народ, свидетельствует о том, что о. Амвросий уже возрос "в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова" (Еф. 4, 13) и был способен преподать духовное утешение ищущим его. Старец Ма-карий иногда шутил, указывая на о. Амвросия, окруженного толпой: "Посмотрите-ка, посмотрите! Амвросий-то у меня хлеб отнимает, хлеб отнимает"589. Так о. Амвросий Промыслом Божиим постепенно готовился к самостоятельному старчествованию. Постоянное духовное руководство старца Макария, внимательное изучение святоотеческих подвижнических творений, но более всего постоянный личный подвиг молитвы и непрерывного внимания себе подготавливали о. Амвросия к этому великому служению.

7 сентября 1S60 года Господь благоволил отозвать из земной жизни в вечное упокоение старца Макария. Казалось бы, с кончиной о. Макария Оптина пустынь и ее посетители навсегда останутся без духовного окормления. Но Господь не оставил жаждущих спасения без духовного вождя. Вместо старца Макария Промыслом Божиим поставляется на это великое служение миру о. Амвросий.

Вначале он был мало кому известен как духовный руководитель, к тому же и годами он был не стар: всего 48 лет. Поэтому, кроме тех, кому о. Макарий еще при жизни поручил обращаться к о. Амвросию, никто не пользовался его духовными советами. Монашествующие, а также многие из посетителей монастыря не могли сразу избрать постоянного руководителя, переходя от одного иеромонаха к другому, и были "аки овцы, не имущие пастыря" (Мф. 9, 36). Но такое разделение существовало недолго. Не мог остаться незамеченным тот, кто имел такое же любвеобильное сердце, как и старец Макарий, кто отказался от своей воли и жил такими же стремлениями и желаниями. И некоторые видели это. Еще в то время, когда все знающие о. Макария находились в глубокой скорби по поводу его кончины, один из его духовных сыновей К.К. Зедергольм писал своему брату: "Доселе мне кажется, что с батюшкою о. Макарием скончалось все утешение мое. Обращаюсь к о. Амвросию, истинному ученику батюшки, проникнутому его духом"590. Господь благоволил поставить горящий светильник на подсвечнике, чтобы он освещал и показывал путь многим блуждающим во тьме. И действительно, этот свет настолько стал видим, что к о. Амвросию начали стекаться люди со всех уголков России. Все они, обремененные тяжелым трудом над воестановлением в себе искаженно образа Божия н очищения своего сердца от страстей, нуждались в помощи более искусного и умудренного духовным опытом руководителя.

Старец Амвросий и стал таким руководителем, знатоком сокровенных движений человеческого сердца, любвеобильным наставником, обладателем духовных сокровищ, которые он приобрел великими трудами. Так исполнились слова троекуровского старца Илариона, сказанные им двадцать один год назад Александру Грен-кову, тогда еще молодому человеку: "Иди в Оптину. Ты там нужен"591. И действительно, теперь он был крайне нужен в Оптиной пустыни, потому что никто из монашествующих в обители, кроме него, не мог стать на место о. Макария592.

С течением времени слухи о духовной опытности и мудрости о. Амвросия все более и более распространялись, и число обращавшихся к нему все более возрастало. Смотревшие первоначально на о. Амвросия с недоверием стали изменять о нем свое мнение. Так, одна знатная женщина, бывшая духовной дочерью о. Макария, после его смерти не желала идти к о. Амвросию и иногда даже порицала его. Однажды, случайно встретившись с ним и получив духовное назидание, она была поражена этой беседой и впоследствии говорила: "Я знала обоих, но чувствую, что о. Амвросий еще выше о. Макария"593.

Постепенно имя его стало известно и в богатых палатах, и в бедных хижинах. Все более и более расширялся круг лиц, пользовавшихся духовными советами и руководством о. Амвросия как среди братии обители, так и среди приезжавших в Оптину пустынь монашествующих и светских лиц. С утра до вечера он только и жил на пользу ближним. Он никогда никому не отказывал в совете и помощи. А сколько людей он привел к Богу своими благодатными советами и своей сострадательной любовью! Он жил жизнью других, радовался их радостям и печалился их печалям.

Отец Амвросий, как истинный пастырь, знал, что там, в ищущем Бога мире, много алчущих и жаждущих Христова слова, любви и веры. Поэтому он и любил этот мир, и отдал ему всю свою жизнь. Все приходившие к нему - богатые и бедные, ученые и простецы, - чувствовали себя пред ним только простыми смертными. С особой отеческой любовью принимал старец тех, кого терзали горести, печали, уныние, кто стоял на распутье и не знал, каким путем идти ему в жизни. Он принимал также и тех, кто был обуреваем сомнениями и жил вне спасительной ограды Христовой Церкви.

С каким угнетенным душевным состоянием и с какими стонами неутолимых печалей и мук приходили к о. Амвросию люди из мира! Старец с открытым сердцем выслушивал их скорби и тотчас накладывал пластырь на душевные раны, давая нужные советы и наставления. Он твердо верил, что все страдания мира, как бы ни были они сильны, жестоки и изощрены, не могут победить Божественной любви, в лучах которой тает и исчезает всякое страдание и уныние. Сколько утешения, успокоения и отрады вливали в души этих скорбящих и обремененных людей благодатные наставления, беседы и молитвы любвеобильного старца! А иногда даже от одной встречи со старцем посетители получали большую пользу для своей души. Страдание их утихало прежде, чем старец начинал говорить. Туча душевная рассеивалась, и какое-то тихое и благодатное успокоение наполняло их души. Одаренный духовным рассуждением, острой памятью и словом, отец Амвросий всякому приходящему к нему давал соответствующие наставления из Священного Писания и отеческих книг. Его беседы были преисполнены глубокого смирения; они согревали охладевшие сердца, открывали душевные очи, просвещали разум, призывали людей к раскаянию, душевному миру и к духовному возрождению, они покоряли сердца людей, вселяя в них благодатный мир и тишину.

Все наставления старца Амвросия убедительно свидетельствуют об искренней преданности делу спасения человеческих душ. Он понимал всех, кто жаждал слова о Вечной, Животворящей Божественной Правде; всех жаждущих напоял живительной водой из благодатного кладезя - своей богопросвещенной души. Спасая других, он и сам восходил на вершину богообщения и слушающих его возводил за собой.

Словом вот чем служил миру старец Амвросий. Его слово горело огнем неотразимого благодатного убеждения; оно согревало теплотой любви каждое сердце, было чуждо холодности и внешней вычурности и несло всем мир и счастье. Слово старца Амвросия, изображая земную жизнь как подвиг временного странствования на пути к вечной жизни, звало людей к жизни истинно христианской, совершенной, возвышенной, духовной. О. Амвросий отдал всего себя, все свои силы, разум, сердце и волю великому делу назидания и христинаского руководства своих духовных чад. Все наставления, назидания и поучения старца Амвросия имели своей целью святость в смысле отрешенности от всего мирского, земного, льстящего греховному человеческому разуму. Старец, подобно апостолам, звал всех к жизни небесной; он каждого призывал стяжать нетленное богатство богосыновства, соделаться наследником Царствия Божия по благодати усыновления. К нему могут быть приложимы слова Христа Спасителя о том, что блажен тот, кто сотворит и научит, ибо "сей велий наречется в Царствии Небесном" (Мф. 5, 19). Исполняя волю Небесного Учителя, старец учил людей. Учил до последней минуты своей жизни, учил ежедневно, оставляя возможно малое время для отдыха и молитвы. Но и в молитве он непрестанно воздыхал за своих пасомых и о всем человечестве. Это была беспредельная любовь, горевшая желанием всем помочь, всех утешить, всем спастись. Эта самоотверженная любовь к людям была характерной чертой иеросхимонаха Амвросия. Любовь побуждала его заботиться о каждой душе христианской, скорбящей и озлобленной. Она была "крепка, как смерть" (Песн. 8, 6), ради нее он готов был терпеть тысячи раз муки рождения (Гал. 4, 19), и от которой не могли разлучить его ни холод, ни теснота, ни многие жизненные трудности (Рим. 8, 35). Эта любовь в старце достигала высоты евангельского совершенства. Она любила только человека и любила его во Христе. По подобию любви Первообраза она хотела "всем человеком спастися и в разум истины прийти" (1 Тим. 2, 4). Подвиг его любви к ближнему изумлял его современников и волнующе захватывал и восхищал души последующих поколений русских людей.

Но сам старец как будто бы не видел ни своих постоянных трудов, ни подвигов любви и постоянно укорял себя в "ничегонеделании", прося молиться о том, чтобы Всеблагий Господь не вменил ему в вину его "неделательное глаголание"594. Глубочайшее смирение и постоянное самоукорение лежали в основе всей жизни и деятельности иеросхимонаха Амвросия. Он и подвиг старчества принял на себя, видя в этом волю Божию, и нисколько не считал себя достойным этого ответственного служения.

Волю Божию, чтобы быть ему старцем, о. Амвросий впервые узрел в словах отца Макария, сказанных незадолго до его кончины: "Будешь жить в хибарке по ту сторону ворот, и смотри - вот тебе мой завет - никого из приходящих не оставляй без утешения"595. По смирению о. Амвросий вступил на путь старчества, со смирением шел по нему до последних дней своей жизни. "Я грешен, неразумен и немощен душевно и телесно"596 - вот что постоянно раздавалось в его сердце. Поэтому все его беседы, поучения и особенно письма проникнуты внутренним сознанием своих немощей - как душевных, так и телесных. Как часто он покаянно вздыхает, что, уча других, сам он не исполняет того, чему учит! Апостольское увещание: "Научая убо инаго, себе ли не учиши?" (Рим. 2, 21) - он всецело относил к себе.

Старец сам опытно прошел скорбный путь послушания и уничижения под руководством опытных старцев, прежде чем приобрел истинное смирение. Этот личный опыт он с радостью и готовностью передавал другим. "Когда человек понуждает себя смиряться, - поучал он одну монахиню, - то Господь утешает его внутренне, и это-то и есть та благодать, которую Бог дает смиренным"597. Преподавая мудрые советы другим, старец по своему смирению сам искал совета, не полагаясь на свой разум. По кончине старца Макария, не имея к кому обратиться за советом в своей обители, о. Амвросий обращался к своему архипастырю Григорию, чтобы все делать с советом другого, в чем видел выражение воли Божией, и боялся поступать по своей воле598.