Как предмет исследования

История научного познания коммуникации начинается с античности. Античные мыслители наряду с разумом-ло­госом почитали речь-логос. Стимулом для этого послужи­ло то, что политическая жизнь греков широко использова­ла риторику, красноречие и особым доверием народного собрания пользовались ораторы, владеющие силой устно­го слова. Регулятором общественной жизни служил номос — закон в виде письменного текста — дальний предок бюрократии.

В эллинистический период, когда началось культур­ное освоение обширных территорий Египта, Ближнего и Среднего Востока, забота о сохранении речи-логоса сде­лалась особенно насущной, ибо язык гарантировал выжи­вание греческой культуры в иноземном окружении. Появились ученые «грамматики», предписывающие прави­ла «истинного» и «чистого» греческого языка; особенно активны были александрийские грамматики.

Таким образом, коммуникация стала еще до нашей эры предметом изучения двух древнейших научных дисцип­лин — логики и лингвистики. В Средние века христиан­ская церковь не забыла уроков античного красноречия. В программу подготовки священнослужителей были включены риторика, грамматика и диалектика, которые обра­зовали «тривиум» — три первых и основных предмета изу­чения. Средневековые схоласты возродили древнегречес­кую герменевтику — науку о понимании и толковании поэтических (Гомер) и священных (Библия) текстов.

Русские ученые люди, появившиеся в XVII—XVIII вв., истово почитали живое слово и книжную премудрость. Симеон Полоцкий (1629―680), зачинатель русской сил­лабической поэзии, писал в своих виршах:

Пониманье есть прошедшее верно постигать,

также — настоящее благоустроить,

И предвосхищение грядущего имети;

это не творящие — разумом как дети[1].

Почти столетие спустя М. В. Ломоносов (1711―1765) восславил дар речевого общения в следующем рассужде­нии: «Если бы каждый член человеческого рода не мог изъяснить своих понятий другому, то бы не токмо лише­ны мы были сего согласного общих дел течения, которое соединением наших мыслей управляется, но и едва бы не хуже ли были мы диких зверей, рассыпанных по лесам и по пустыням»[2].

Парадоксально, но факт: западноевропейская неокуль­тура, столь многим обязанная книжному искусству, во­все не склонна была продолжать обожествление живого и письменного слова. Неокультурные гениальные просве­тители и энциклопедисты развенчивали всех кумиров, кро­ме одного — Разума. Книжное дело из богоугодного слу­жения превратилось в ремесло, работавшее по заказам церкви, властей, книготорговцев, иногда — ученых кор­пораций.

XVIII и XIX века — это время рождения в Европе об­щественных и гуманитарных наук, но среди них не чис­лились дисциплины, изучающие закономерности комму­никации как таковой. Теоретики педагогики (Я. А. Коменский, И. Г. Песталоцци, Ж.-Ж. Руссо) предпочитали развивать естественные способности детей, а не обременять их память культурным наследием предков. Языкознание, обретшее научный статус в начале XIX века благодаря трудам В. Гумбольдта, А. Шлегеля, Я. Гримма, сосредоточилось на описании, грамматическом анализе и типологизации различных языков, вовсе не осознавая себя, как и педаго­гика, социально-коммуникационной наукой.

В середине XIX века отцы-основатели социологии О. Конт и Г. Спенсер в своих капитальных трудах как-то по­теряли из виду социальную коммуникацию, хотя, казалось бы, достаточно очевидно, что без коммуникационных взаи­мосвязей между людьми никакое общество существовать не может. Психология, появившаяся в конце XIX века, интересовалась больше интроспекцией, «духом народа», реакци­ями организма на предъявляемые стимулы (бихевиоризм), чем обменом смыслами между людьми. В европейских стра­нах книжная культура была в расцвете; стремительно раз­вивалось газетно-журнальное и библиотечно-библиографическое дело, появились телеграф и телефон, в конце века — кино и радио, и ― странное дело — проницательные ученые-обществоведы игнорировали эти коммуникационные явле­ния, не замечали их возрастающей социальной роли.

Только после первой мировой войны наступило относительное прозрение. Произошла научная революция в языкознании: восторжествовали семиологические (теперь говорят не «семиология», а «семиотика») идеи Ф. де Соссюра (1857—1913), которые легли в основу структурной (прикладной, математической) лингвистики. Вспомнили о семиотических идеях американского философа-прагма­тика Ч. Пирса (1839—1914); в Австрии и в Англии стала развиваться аналитическая философия, попытавшаяся, правда безуспешно, понять и упорядочить стихию устной коммуникации.

В социальной психологии, зародившейся на стыке веков в Германии (В. Вундт, X. Штейнталь) и во Фран­ции (Г. Тард, Г. Лебон) и получившей развитие в США в 20—30-е годы, коммуникационная проблематика заняла центральное место. Как она понималась в то время?

Габриэль Тард (1843—1904) был первым классиком социологии, громко и отчетливо заявившим о возможности научного изучения коммуникационных процессов и посвятившим себя этому изучению. Тард объяснял про­исхождение общества (социогенез) развитием социаль­но-коммуникационной деятельности в форме подража­ния. Язык, религия, ремесло, государство — это продук­ты творчества индивидов-новаторов; другие люди стали подражать этим новаторам и таким образом утвердились названные социальные институты. По словам Тарда, «об­щество — это подражание, а подражание — своего рода гипнотизм».

Основоположниками американской социальной пси­хологии считаются Джордж Мид (1886— 1931)и Герберт Блумер (1900—1987), которые основали в Чикаго науч­ную школу так называемого символьного интеракционизма (взаимодействия посредством символов). Символами считались вербальные (словесные) и невербальные дей­ствия, обладающие определенным смыслом. Благодаря взаимодействию посредством символов (символьной ин­теракции) люди передают друг другу знания, духовные ценности, образцы поведения, а также управляют действи­ями друг друга. Мышление также понималось как опери­рование символами. Люди, утверждала Чикагская школа, живут в мире символов, постоянно созидая символы и обмениваясь ими с другими людьми. Предлагалась таким образом коммуникационная модель общественной жиз­ни, где коммуникация (символьная интеракция) стано­вилась главным действующим фактором.

Раньше американцев, еще находясь в Петрограде, о решающей роли коммуникации для развития общества писал великий социолог XX века П. А. Сорокин (1889— 1968): «Взаимодействие людей по своей природе есть прежде всего взаимодействие психическое — обмен чув­ствами, идеями, волевыми импульсами»[3]. Подобный обмен (говоря современным языком, это есть смысловая комму­никация) предопределяет динамику человеческого обще­ства, — утверждал П. А. Сорокин.

О значимости смысловой коммуникации для прогрес­са человечества задумывались в начале XX века не толь­ко абстрактно мыслящие социологи, но и практики книж­ного дела, увлеченные утопией построения «Всемирного Дворца Книги и Знаний». Наиболее яркой фигурой в ряду мечтателей-книжников бесспорно является Поль Отле (1868—1944) — бельгийский ученый, ставший «отцом до­кументации»[4]. Под «документом» П. Отле понимал «все, что графическими знаками изображает какой-либо факт или идею», т. е. любые изображения и произведения пись­менности или печати. В Европе и США в послевоенные годы стали распространяться службы документации, ко­торые занимались обслуживанием бизнеса, медицины, политики, производства, т. е. специальной коммуника­ционной деятельностью, которая вышла за пределы тради­ционной библиотечно-библиографической сферы. В 1937 г. была учреждена Международная Федерация документа­ции, ныне именуемая Международная Федерация инфор­мации и документации. Документационная практика ста­ла предметом документационной науки, позже получив­шей название документалистика.

В 30-е годы в связи с распространением кино, радио­вещания, массовых иллюстрированных изданий, комик­сов и дешевых «покет-бук», философов-культурологов встревожил феномен массовой культуры, свидетельствующий о примитивизации духовных потребностей народ­ных масс. Опыт манипулирования массовым сознанием в тоталитарных государствах показал могущество и опас­ность средств массовой коммуникации, которые могут воздействовать на человеческие массы, словно шприц, делающий подкожное вливание миллионам людей одновременно. Гитлер в «Майн кампф» уделил большое вни­мание пропаганде и даже сформулировал правила, кото­рым она должна следовать: избегать абстрактных идей, апеллировать к эмоциям; настойчиво повторять несколь­ко главных лозунгов, используя стереотипные фразы; по­стоянно критиковать врагов государства; выделять одно­го врага для целей особого поношения и др. Стало ясно, что коммуникация — это не общедоступное благо, а обо­юдоострое оружие, требующее осторожного и осмысленного обращения.

После второй мировой войны развитые страны столк­нулись с информационным кризисом, вызванным проти­воречием между накопленными человечеством знаниями и возможностями их восприятия отдельным человеком. Ученые стали заявлять: «Гениальные открытия сделаны, опубликованы и похоронены в недрах библиотек, где их невозможно обнаружить; мы не знаем, что мы знаем!» Потребовались новые коммуникационные средства, «ав­томатические библиографы», мемексы, информатории. Стали повсеместно создаваться информационные служ­бы, информационные системы, информационные сети, использующие постоянно растущий потенциал вычисли­тельной техники и техники связи. Эти средства нуждались в научном обосновании, которое стала разрабатывать ин­формационная наука (Information Science), названная в 1966 г. в нашей стране информатика. Задача информати­ки виделась в совершенствовании лишь научной комму­никации; остальные же коммуникационные системы, в том числе — массовая, экономическая, политическая, эс­тетическая и т. д., оставались в стороне.

Между тем значимость массовой коммуникации не только не уменьшилась, а напротив, благодаря телевиде­нию и персональным компьютерам, возрастала все боль­ше и больше. Общество, «облученное телевидением», пе­рестало читать книги, ходить в кино и театры и посвятило свой досуг красочным телевизионным сериалам и видео­фильмам. Западные бизнесмены и политики, всегда по­нимавшие значимость рекламы, открыли для себя новые возможности воздействовать на общественное мнение благодаря новым информационным технологиям. Служ­бы паблик рилейшенз и команды имиджмейкеров стали пользоваться повышенным спросом. «Не деградирует ли человечество?» — с тревогой спрашивали педагоги, писа­тели, публицисты, культурологи, взирая на взрывоподобное распространение компьютерных игр и интернетовских «чатов».

Ретроспективно оценивая достижения XX века в об­ласти изучения социальной коммуникации, можно конста­тировать, что коммуникационная проблематика стала со­ставной частью фундаментальных общественных наук — социологии, психологии, социальной психологии, куль­турологии, социальной философии, а также освоена раз­личными прикладными учениями от документалистики и журналистики до теории рекламы и паблик рилейшенз. Но целостная теория социальной коммуникации не сформировалась. Получилась картина рассредоточенной очаговости, когда отдельный очаг освещает тот или иной уча­сток социальной коммуникации, но общая структура уни­версума коммуникации скрыта в таинственной тьме. Ясно, что очаговое познание лишь начало познавательного про­цесса. Что же дальше?

Date: 2015-12-13; view: 274; Нарушение авторских прав