Сирийское общество

Обозначив два исламских общества – иранское и арабское – как существующие в рамках насильственного объединенного ислама, обратимся к первоначальной цели – идентификации более раннего общества, отеческого по отношению к названным. Три признака, позволяющих говорить о существовании искомого общества, в наличии: универсальное государство – Багдадский халифат Аббасидов; вселенская церковь – ислам; движение племен – захват варварами исконных владений Багдадского халифата в период между 975 и 1275 гг.

Чтобы идентифицировать это неизвестное общество, попробуем сопоставить его историю, из которой нам доподлинно известен только конец, с историей эллинского общества, которую нам повезло узнать на всех ее ступенях. Универсальным государством эллинского общества была Римская империя, а непосредственно ей предшествовавшим периодом – «смутное время». Режим универсального государства являл собой резкий контраст предшествующему периоду, когда эллинский мир был расчленен на множество локальных государств, ведущих между собой изнурительные кровопролитные войны. Обнаружим ли мы подобную ситуацию в истории Багдадского халифата Аббасидов? Ответ на этот вопрос отрицателен. Багдадский халифат Аббасидов возник не в результате длительной и упорной борьбы местных государств друг с другом. Он завоевал свою позицию одним ударом, захватив большую часть владений единственного государства, которое фактически контролировало более обширную территорию, чем та, что досталась халифату Аббасидов. Этой единственной жертвой, на руинах которой возник Багдадский халифат Аббасидов, был Дамасский халифат Омейядов, который в свою очередь был государством – преемником Римской империи.

Почему Омейяды уступили Аббасидам? И почему за сменой династии последовал перенос столицы из Дамаска в Багдад? Примитивные мусульманские отряды арабов, которые готовили почву для халифата Омейядов, действовали весьма энергично. Они завоевали не только римские провинции в Сирии и Египте, прорвавшись в эту область из «ничейной земли» в Аравии [прим10], но и всю прилегающую область Сасанидов [73]. Но поскольку Сасанидам принадлежали весь Ирак и Иран, аннексия их земель нарушила равновесие и изменила природу арабского государства – преемника Римской империи, созданного на сирийском фундаменте основателем династии Омейядов Муавием I (656-680). Это случайное включение огромного чужеродного тела в структуру халифата Омейядов и объясняет его своеобразный конец. В то время как другие государства – преемники Римской империи были либо вторично покорены умирающей империей, или же завоеваны одним из таких же государств [74], халифат Омейядов постигла исключительная судьба: он был заменен другим государством – Багдадским халифатом Аббасидов, оставившим глубокий след в истории. Аббасидам удалось создать социальное единство на двух чужеродных территориях: одна первоначально принадлежала римлянам, а вторая – Сасанидам, но процесс политического объединения в действительности начался еще при Омейядах. При Аббасидах процесс объединения завершился, и символом этого явился перенос столицы в Багдад, который стал подлинным центром империи, простершейся от Северной Африки до Амударьи. Дамаск, выбранный Омейядами в качестве столицы, был слишком эксцентричен в буквальном смысле слова, чтобы стать постоянным местом для правительства всей империи. У халифата Омейядов было два альтернативных исхода. Либо он должен был расколоться, либо же достичь большей сплоченности и единства, что и произошло при Аббасидах.

Тот факт, что исторически была реализована вторая возможность, свидетельствует, что в самой ситуации коренилось нечто подсказывавшее решение. Союз между бывшими восточными провинциями Римской империи и бывшими владениями Сасанидов оказался недостаточно прочным не потому, что был громоздким, а потому, что он был искусственным. Мощное социальное движение, поначалу разделив жителей халифата Омейядов, стало предпосылкой союза более тесного и более глубокого. И создается впечатление, что именно смелость Омейядов и привела к власти Аббасидов, с тем чтобы эта новая династия смогла проделать необходимую объединительную работу, с которой старая справилась лишь частично.

Пытаясь отыскать источник этого мощного течения, мы должны обратиться к истории раскола империи Омейядов на римскую и сасанидскую – раскола, который Аббасиды успешно ликвидировали.

С момента организации Помпеем в 64 г. до н.э. римской провинции в Сирии и до установления границы между Римской и Сасанидской империями в 628 г. н.э. накануне арабского завоевания ситуация в этом регионе была довольно стабильной. Более неустойчивой она была при Селевкидах [75], когда династия эта потеряла остатки былого наследия в Иране, а затем лишилась и владений в Ираке, уступив их Аршакидам [76]– предшественникам Сасанидов. Только проследив всю историю возникновения этой линии раздела, мы поймем ее истинное историческое значение. Именно по этой линии шло восстановление равновесия после разгрома империи Ахеменидов [77]Александром Великим. Победы Александра способствовали распространению эллинизма на Восток. В течение примерно двух столетий влияние его на территории бывшей Ахеменидской империи все более возрастало. Затем маятник вновь качнулся на запад с силой, пропорциональной первоначальному удару Александра. В период между падением монархии Селевкидов и восточными кампаниями Помпея ситуация была такова, что, казалось, мятежный Восток сметет эллинизм не только с поверхности Азии, но покорит и Грецию. Интервенция римлян вновь качнула маятник на восток, но на сей раз он был остановлен приблизительно на полпути, пересекая земли, некогда принадлежавшие Ахеменидам, вдоль той линии, на которую мы обратили выше свое внимание. В течение семи столетий, вплоть до арабского завоевания, примерное равновесие вдоль этой линии не могли серьезно поколебать ни восстания иудеев и других обитателей римского Востока, ни войны Рима с Аршакидами и Сасанидами, которые вспыхивали со все возрастающей частотой и интенсивностью.

Таким образом, оглядываясь на исторические истоки линии, которую стерли аббасидские халифы, достигнув слияния ранее разделенных территорий, мы видим, что эта линия возникла как следствие надлома более ранней империи – империи Ахеменидов. Фактически объединение территорий под властью Аббасидов представляет собой воссоединение, и это дает основание понять природу того социального движения, которое энергично боролось за объединение, начатое при Омейядах и завершенное Аббасидами. Возможно, это был импульс – в основном, несомненно, бессознательный, однако не менее мощный и настойчивый, чем если бы он был детально продуман, – импульс к воссоединению целого, некогда разъятого на части насильственным путем. В этом свете катаклизм, вызванный набегами примитивных мусульмано-арабских племен, несопоставим с катаклизмом, вызванным завоеваниями Александра. Арабские завоевания изменили лицо мира в течение какой-нибудь полудюжины лет, но в отличие от чужеродных влияний, которые несли с собой войска Александра, арабы возвратили подобие того, что уже было прежде. Если македонское завоевание, надломив Ахеменидскую империю, подготовило почву для распространения эллинизма, то арабское – открыло путь поздним Омейядам, а после них – Аббасидам, следствием чего явилась реконструкция универсального государства, своеобразного эквивалента Ахеменидской империи. Если наложить карту одной империи на карту другой, то бросается в глаза поразительное сходство, причем не только географическое. Распространяется оно и на административное устройство, и даже на более частные проявления социальной и духовной жизни. Историческую функцию халифата Аббасидов можно назвать реинтеграцией или возобновлением империи Ахеменидов, реинтеграцией ее политической структуры, которая была надломлена ударом внешней силы, и возобновлением той фазы социальной жизни, которая была прервана в результате иноземного вторжения.

Не выглядит ли фантастичной возможность связи между институтами, разделенными временным интервалом в более чем тысячу лет? Если на первый взгляд это и кажется фантастичным, то необходимо учесть, что тридцать шесть поколений людей были подчинены одному историческому процессу – противоборству эллинского общества с другим, пока еще не идентифицированным нами обществом, которое, по некоторым предположениям, проявило себя и в Ахеменидской империи, и в Аббасидском халифате. Следует также допустить и то, что жертвой оказалась неэллинская сторона. Потрясение от неожиданного иноземного вторжения привело общество в состояние паралича. Однако это была первая и довольно скоротечная реакция. Как только воздействие внешних чужеродных сил прекращается, общество оживает, стремясь восстановить свою внутреннюю структуру (подобно ежу: когда на того набрасывается собака, он съеживается и замирает, а как только опасность минует, он вновь распрямляется и продолжает свой путь). Если признать такую систему доказательств убедительной, то нет ничего фантастичного и в том, что халифат Аббасидов есть универсальное государство еще не идентифицированного нами общества, возникшее как попытка восстановить политическую структуру империи Ахеменидов, разрушенную в результате иноземного вторжения.

Сходство генезисов империи Ахеменидов и Римской империи сомнения не вызывает. Различие же заключается в том, что эллинистическое универсальное государство выросло из одного источника – Рима, – который в борьбе за существование последовательно разрушал государства, тогда как в истории империи Ахеменидов можно обнаружить несколько равнозначных центров. Ахеменидская держава шла к становлению универсального государства не путем покорения соседей. Путь агрессии избрала Ассирия, однако, не выдержав бремени собственного милитаризма, пала, не завершив своей разрушительной работы. Так перед самым финалом трагедии главный герой погиб и его роль [прим11].

Определив смутное время, которое предшествовало Ахеменидской империи, мы можем, наконец, идентифицировать общество, пережившее и смутное время, и Ахеменидскую империю, и эллинское вторжение, и Багдадский халифат Аббасидов, и вселенскую церковь ислама, и движение племен, последовавшее за падением Аббасидской империи в период междуцарствия, конец чему положило возникновение арабского и иранского обществ.

Прежде всего, можно заключить, что это общество не было тождественным тому, к которому принадлежали ассирийцы. В самом деле, культура ассирийцев не выдержала политического испытания. Ассирия закончила свой век, зайдя в тупик крайнего милитаризма.

Процесс мирного вытеснения ассирийской культуры, навязанной обществу силой, хорошо прослеживается в постепенной замене аккадского языка и клинописи арамейским языком и алфавитом [78]. Сами ассирийцы в последние годы империи использовали арамейский алфавит для письма на пергаменте в качестве дополнения к своей традиционной клинописи на камне или на глиняных табличках. Используя арамейский алфавит, они должны были использовать и арамейский язык [прим12]. Как бы то ни было, после разрушения ассирийского государства в краткий период жизни Нововавилонской империи [79], которая существовала в промежутке между падением ассирийского государства и возвышением Ахеменидской империи, арамейский язык, распространяясь, продолжал оказывать влияние как на родственный аккадский язык, так и на чуждую ему клинопись, которой пользовались аккадцы [прим13].

Аналогичный процесс можно обнаружить и в истории иранского языка, являющегося из тьмы веков как родной язык Ахеменидов и их земляков – персов и мидян [80]. Когда возникла проблема фиксации языка, который сам не развил письменности, иранцы ахеменидской эпохи приняли и клинопись, и арамейский алфавит, с тем чтобы запечатлевать слова родного языка как на камне, гак и на пергаменте. Клинописные надписи самих Ахеменидов – единственные памятники языка того времени. Во времена эллинского вторжения писания зороастрийской церкви, составленные на иранском диалекте, переписывались на пергаментные свитки арамейскими буквами, в результате чего в Иране, как и в Ираке, клинописные знаки стали вымирать и постепенно получил распространение арамейский язык. Арамейский язык нашел себе убежище в лоне иранского языка, несмотря на то, что иранский язык, будучи представителем индоевропейской семьи языков, не имеет точек соприкосновения с арамейским, и все же он помог арамейскому изгнать свой сестринский язык, аккадский. На пехлеви [прим14] некоторые иранские слова писались на арамейском алфавите фонетически, а другие представлялись с помощью соответствующих слов из арамейского языка. Предполагают, что эти арамейские слова использовались как идеограммы, которым фонетически соответствовали иранские синонимы. Однако на следующей ступени, когда пехлеви трансформировался в то, что мы называем персидским [прим15], через заимствование арабского алфавита – результат арабских завоеваний, – эти арабские заимствования, которые произносились так, как писались, стали в конце концов интегральными элементами живой речи.

Здесь мы наблюдаем эволюционное течение процесса. Элементы разных культур – сирийской и иранской – мирно, без борьбы самоутвердились и без заметных трений вступили в контакт. Процесс этот отразился в дошедших до нас языках и письменных документах. Можно обнаружить следы его и в зеркале религии. Так, смутное время вдохнуло свою жизнь не только в Заратустру, пророка Ирана, но и в современных ему пророков Израиля и Иудеи.

Анализируя ирано-сирийскую культуру, можем ли мы определить, чей вклад более значителен – сирийский или иранский? История религии не дает определенного ответа, но история литературы свидетельствует, что Сирия, а не Иран была доминирующим элементом, и если мы обратимся к более древним слоям истории, то обнаружим, что в период, предшествовавший смутному времени, в так называемый век роста, Ирана еще нет на карте мира, а в Сирии уже светит искра общественной жизни. В эпоху царя Соломона и его современника царя Хирама уже были открыты Атлантический и Индийский океаны и изобретен алфавит [81].

Итак, мы подошли наконец к той черте, на которой следует остановиться в поисках общества, ставшего отеческим исламскому. Наиболее точным именем искомого общества будет «сирийское».

Идентифицировав отеческое общество, следует снова взглянуть на ислам как вселенскую церковь и одно из условий того, что сирийское общество стало отеческим иранскому и арабскому. Можно заметить любопытное различие между исламом и христианством, сделавшим в свою очередь эллинистическое общество отеческим западному и православному. Импульс, разбудивший творческие силы эллинистического мира, имел чужеродное происхождение – фактически это был сирийский источник. В противоположность этому источник творческой силы ислама не был чужеродным, он исходил из родного сирийского общества. Основатель ислама Мухаммед был вдохновлен иудаизмом, религией чисто сирийской, а затем его воодушевило несторианство – форма христианства с преобладанием сирийского элемента [82]. Последующее развитие ислама в сирийском обществе пришлось на период, когда элементы чуждой греческой культуры были сметены волной мусульманских завоеваний. Разумеется, такой великий институт, как вселенская церковь, никогда не бывает «чистокровным» но отношению к определенному обществу, ибо только какая-либо отдельно взятая община может остаться «чистокровной» по отношению к расе. В христианстве, например, можно вычленить эллинистические элементы, присущие греческим мистериям и греческой философии, которые послужили питательной средой для сирийской завязи. Ко времени, когда христианство достигло зрелости как институт эллинского пролетариата, образовался синкретизм между сирийским ядром и греческими вкраплениями. В исламе также можно выявить вкрапления элементов эллинизма в исходную сирийскую ткань, хотя и в меньшей степени, чем в христианстве. В широком историческом плане правильнее отметить противоположность между христианской вселенской церковью, берущей начало вне своего общества, и вселенской церковью ислама, взращенной на родной почве.

Наконец, прежде чем отправиться дальше, определим хотя бы приблизительно месторасположение родины иранского и арабского обществ в отношении к их отеческому обществу. Основная линия иранского общества, которую мы провели через зону, пролегающую от внутренних территорий Анатолии в районе Черноморского пролива через Азербайджан и Хорасан [83]до Бенгальского залива с заходом на северо-восток в бассейн Окса и Яксарта, оказалась на значительном удалении от отеческого сирийского общества. Если даже мы расширим наше видение ядра сирийского общества, включив в него родину мидян и персов на западной границе Иранского нагорья, то зона эта не достигнет земель, на которых зародилось иранское общество. С другой стороны, родина арабского общества в Сирии и Египте не только совпадает с родиной сирийского общества, но и включает ее полностью. И в этом пункте вновь просматривается некоторое сходство иранского общества с западным, а арабского – с православным.

Date: 2015-12-13; view: 325; Нарушение авторских прав