Религия и культура Индии

Ведийская религия, т. е. религия индоариев конца II – середины I тыс до н. э., известная по ведам, обнаруживает много общих индоиранских черт (например, культ Митры, бога Солнца, космического и социального порядка). Одним из главных богов (дэвов) был бог бури и грома Индра, колесничный воитель, сразивший молнией дракона Вритру, сковавшего все воды мира, и вызвавший этим на поля благодатный дождь (общеиндоевропейский сюжет). Космоустроителям‑дэвам противостоят могучие злые демоны‑асуры, носители хаоса, к числу которых относился и Вритра. Считалось, что три класса благих существ – дэвы, люди и их обожествившиеся умершие предки – противостоят трем классам злых существ – асурам, ночным чудовищам‑ракшасам, пытающимся прервать жертвоприношения и расстроить связь богов и людей, и болезнетворным духам – пишачам.

Наибольшее внимание уделялось ритуалам жертвоприношения, «кормления» богов. С точки зрения ариев их ритуалы были настолько могущественными, что временно давали правильно произносящему их жрецу полную магическую власть над соответствующим божеством. В других случаях обращение к богу отталкивалось от принципа «даю, чтобы ты дал». Необходимости в лично‑эмоциональной связи с богами ведийская культура не видела, сосредотачиваясь на обмене выгодами и манипуляции с ними.

Менталитет и система ценностей древних индийцев выкристаллизовались к середине I тыс. до н. э. и отличались гармоническим сочетанием индивидуально‑гедонистического и корпоративно‑коллективистского начал. Смысл существования человека виделся в его личном счастье и суверенности личности, но это считалось немыслимым вне сотрудничества с членами его сообщества. Один из главных брахманских текстов, «Законы Ману», гласил: «Надо бы тщательно избегать всякого дела, зависящего от чужой воли, а что зависит от своей воли, надо исполнять ревностно. Все зависящее от чужой воли – зло, все зависящее от своей воли – благо… это кратчайшее определение добра и зла», что говорит о принципиально персоналистской основе индийского взгляда на человека.

В то же время иноземные очевидцы отзывались о древних индийцах, несколько идеализируя их: «Простые люди, хотя от природы и легкомысленны, но честны и благородны. В денежных делах индийцы бескорыстны, при осуществлении правосудия внимательны к людям. Они не склонны к обману и предательству, верны своим клятвам и обещаниям. В управлении у них царит удивительная честность, а во всем поведении мягкость и любезность». Наиболее привлекательными ценностями для каждого человека считались дхарма (праведность, добропорядочность), артха (выгода), кама (наслаждение) и мокша (освобождение от собственных желаний и страстей, достижение внутреннего покоя); рекомендовалось достигать баланса этих ценностей, не жертвуя вполне ни одной из них ради другой. Особым вниманием пользовалась проблема соотношения радостей и страданий (что обычно для гедонистических культур); поскольку жизнь и стремление к исполнению своих желаний неизбежно связаны со страданиями, мокша – отрешение от своего желающего «я» – рассматривалась как одно из завидных достижений.

Еще в ведийский период утвердилась концепция бесконечного круговорота перерождений, подчиненного закону воздаяния (кармы). Общая сумма совершенных человеком в прошлых и текущем перерождениях злых и добрых дел, менявшаяся с каждым новым его поступком, определяла то, кем он станет в будущей жизни (от животного и членов разных варн до божества). Совершенствуя свое поведение и выполняя общественную и ритуальную норму, человек тем самым обеспечивал себе лучшее перерождение. Концепция переселения душ, по‑видимому пришедшая в индийскую культуру от доарийских аборигенов, психологически компенсировала жесткость варнового строя: человек не мог попасть в высшую варну в текущем существовании, но был вполне способен обеспечить себе это в следующем существовании, накопив благие дела.

Середина I тыс. до н. э. была также временем появления новых религиозных учений. Ведийская религия постепенно перерастает в индуизм, а одновременно возникает особое учение – буддизм, обязанный своим существованием царевичу Сиддхартхе (по одной из датировок, ок.565–486 гг. до н. э.) и связанный с поиском путей к «освобождению».

По преданию, в юности Сиддхартха был окружен такой заботой и роскошью, что не знал о существовании болезней, старости и смерти. Впервые столкнувшись с этими сторонами жизни в зрелом возрасте, он был потрясен неизбежными страданиями всех живых существ, покинул дом и ушел странствовать. Проведя так шесть лет, он стал Буддой (досл. «Просветленным») и пришел к следующим «благим истинам»: жизнь, участие в цепи перерождений – это прежде всего страдания, причина страданий – в неосуществимости человеческих желаний и страстей; чтобы освободиться от страданий, нужно перестать желать жизни, радостей лучшего перерождения (для чего необходимы постоянные тренировки психики, направленные на полный самоконтроль). Тогда жизненная сила, заключенная в человеческих желаниях, мало‑помалу иссякнет, и человек вырвется из круговорота перерождений, перейдя после очередной, последней для него смерти в состояние вечного покоя нирваны (досл. «угасание») – не жизни и не смерти одновременно, забвения и утраты самого себя. Запись учения Будды гласит: «Рождение, старость, болезнь, смерть, столкновение с неприятным, утрата приятного – все это страдания; невозможность исполнить желание – тоже страдание. Страдание имеет причину. Это жажда жизни, связанная с наслаждением и страстью. Страдание может быть уничтожено путем уничтожения этой жажды и полного уничтожения страсти».

Будда не менял картины мира, заданной ведийской религией, но призывал человека к изменению ориентации в этом мире. Если ведийская религия была нацелена на ритуальное поддержание контакта с богами ради обретения жизненных благ, то буддизм, наставляя людей в том, как им вовсе покинуть жизнь, если им опротивели ее страдания (можно сказать, что цель Будды – вооружить желающих особой техникой самоубийства, бессмысленного для индийцев в своем обычном виде из‑за закона перерождения), оказывается закономерно равнодушен и к богам, и к обрядам. Общественное устройство, нужное лишь в этой жизни, не отрицается, но и не считается чем‑то существенным; буддийское спасение было сугубо личным делом каждого отдельного человека. Первоначально считалось, что для обретения нирваны необходимо отказаться от имущества, социальных связей и человеческих привязанностей; такие буддийские монахи именовались бхикшу (досл. «нищие») и составляли монашескую общину – сангху. Впоследствии распространилась иная точка зрения, по которой и миряне, соблюдающие буддийскую праведность, могут, хотя бы за несколько перерождений, достичь нирваны. Эти две концепции получили название «узкого пути спасения» («малой колесницы», хинаяны) и «широкого пути спасения» («большой колесницы», махаяны).

Буддизм, ориентированный на отдельную личность и равнодушный к традиционным социальным связям, находил особую поддержку у тех социальных сил, которые сами оказывались в какой‑то мере противопоставлены им. В частности, это горожане, особенно зажиточные (само образование городов было связано с распадом былых связей и появлением новых, а также с развитием частнособственнических, индивидуальных начал) и цари крупных держав (заинтересованные в ослаблении локально‑корпоративных традиций, усиливающих сепаратизм и препятствующих политической интеграции и более полному подчинению власти царя). В то же время в гедонистической индийской культуре (подчеркнем, что и буддизм парадоксальным образом вырастает из гедонистических корней, так как его единственный смысл – избавление от страданий) учение Будды не раз подвергалось теоретической критике (например, такой: «Единственный смысл жизни человека состоит в удовольствиях. И не следует отвергать их на том основании, что наслаждения всегда связаны со страданиями. В нашей власти использовать наибольшее число удовольствий и избегать сопутствующих им страданий, подобно тому как желающий риса берет его вместе с соломой и всем прочим и, взяв то, что ему нужно, остальное выбрасывает»). К исходу эпохи древности буддизм в Индии был почти полностью вытеснен индуизмом.

Индуизм можно рассматривать как систему верований, в которую к рубежу эр перерастает ведийская религия в результате процессов внутреннего развития и дальнейшей интеграции культур различных народов Индии. Одной из основных новых черт этой системы является концепция всевышнего, вездесущего и проникающего весь мир бога‑творца Брахмы. Все иные боги являются его воплощениями или слугами. Отношение к этому божеству строилось уже не на желании извлечь из него пользу, но на самозабвенной любви.

Среди прочих богов на первый план выходят Вишну – хранитель мира и мирового равновесия (одним из его воплощений является темнокожий царь‑пастух Кришна) и Шива, поддерживающий круговорот жизни и смерти. Вместе с Брахмой они образуют троицу верховных богов индуизма – Тримурти.

Одним из главных индуистских текстов является «Бхагавадгита», включенная в эпос «Махабхарату»; ее сюжет сводится к тому, что один из воюющих царевичей, увидев в стане врага множество родных и личных друзей, хотел бы уклониться от битвы и пролития их крови; в ответ главный герой Кришна (воплощение Вишну) проповедует принцип самоотвлеченного выполнения долга (дхармы), продиктованного общественным и корпоративным статусом данного лица независимо от его собственных пристрастий и человеческих чувств. Такой долг у каждого свой, и то, что было бы добрым поступком для одного человека, явилось бы злым делом у другого.

Социально‑этические постулаты индуизма освящают общинно‑кастовый строй; утверждая терпимое отношение к установлениям любой корпоративно‑кастовой группы, он требует неукоснительного соблюдения этих обычаев и налагаемого ими долга внутри каждой из таких групп и поддержания их замкнутости и семейной прочности (запрещались браки и даже совместные трапезы между членами разных таких групп, а также смена кастовой профессии; поощрялось заключение браков в раннем детстве и самосожжение вдов по смерти мужа; осуждался, хотя и не запрещался, повторный брак вдов). Любое нарушение запретов в этой области считалось несущим ритуальную скверну и влекло наказание вплоть до изгнания из касты, делавшего человека фактически бесправным изгоем.

Богатейшая литература Древней Индии представлена прежде всего памятниками ведийской и индуистской религиозной традиции; на основе комментариев к древним ритуалам и гимнам выросли древнеиндийская лингвистика, философия, в том числе исключительно развитая гносеология. Необходимо отметить эпосы – «Махабхарату» и «Рамаяну», чьи окончательные, гигантски разросшиеся версии относятся ко временам Гуптов. «Рамаяна» излагает легендарную историю Рамы, ранневедийского правителя Кошалы. По преданию, Равана, царь демонов‑ракшасов, обитавших на острове Ланка (Цейлон), похитил жену Рамы Ситу, но Рама с помощью царя обезьян Ханумана разгромил Ланку, убил Равану и освободил жену. В этом сюжете причудливо сплавились глухие воспоминания о каком‑то дальнем походе индоарийских царей долины Ганга на дравидский юг с обычными индоевропейскими сказками о герое, возвращающем при содействии звериного помощника похищенную жену из «иного мира», населенного злыми духами. Буддийская литература представлена прежде всего каноном буддийского учения «Типитака».

К важнейшим памятникам научной и дидактической литературы относятся грамматика санскрита Панини (IV в. до н. э.; по языковедческим принципам она не имела себе равных в мировой науке вплоть до XIX века), политический трактат «Артхашастра» сугубо прагматического, «макиавеллистского» содержания, многочисленные сочинения по гносеологии, формальной логике, философии понятий и языка, а также по естественным и точным наукам. Из всех стран Древнего Востока только Индия развила осознанные концепции абстрактного мышления и тем самым перешла от прикладных знаний к созданию полноценных научных теорий. Индийцы ввели нуль в математике и изобрели позиционную систему записи чисел, цифры (известные ныне под названием «арабских»). Астроном V в. Арьябхата выдвинул концепцию вращения Земли вокруг своей оси и Солнца в пустоте.