Объединения

Стрессовое состояние приводит к подавлению агрессивности у ненастырных особей настолько, что у них угнетается стремление отстаивать свои участки обитания и перевешивает обратное стремление, инстинктивная программа которого есть у многих видов,- стремление к скучиванию, образованию агрегаций, стай, стад и т п. Этот эффект резко увеличивает плотность особей в объединении, во много раз усиливая эффект сравнительно небольшого возрастания численности. Агрегации у разных видов принимают разные формы. Здесь интересны две из них

Первая такова. У находящегося в стрессовом состоянии поколения рождаются потомки, которые не могут жить так, как жили их родители, скажем, оседло на своих индивидуальных участках. Эти молодые особи объединяются в группки, группки — в стаи, а те — в гигантские орды. По мере объединения возрастает стремление куда-то двигаться. Орды молодежи покидают территорию популяции и вторгаются на чужие, в том числе и негодные для жизни. Там они погибают Кто читал о нашествиях саранчи или леммингов, тот представляет себе эту картину Экспериментально показано, что, для того чтобы у оседлой саранчи родилось такое потомство, достаточно расставить на ее участке зеркальца. Видя много своих отражений и конфликтуя с ними, саранча откладывает яйца с активированной альтернативной программой. В менее развитой форме такое поведение есть у очень многих млекопитающих и птиц. Цель нашествия — выбросить за пределы переуплотняющейся популяции избыточное молодое поколение. Поведение участвующих в нашествии особей иное и в отношении самосохранения — они становятся как бы бесстрашными, не боятся погибать.

Вторая форма регуляции менее драматична. Особи собираются в плотные группы, и группы эти либо кочуют, либо держатся на одном месте. В таких группах животные или совсем не размножаются, или размножаются очень ограниченно, меньше, чем нужно для воспроизводства. У насекомых описаны случаи, когда, собравшись в группы, они перестают даже питаться. Исходным стимулом для такого поведения служит как высокая плотность сама по себе, так и невозможность найти индивидуальный участок. Зачастую главным занятием в таких группах становится разного рода общение, свойственное виду, но гипертрофированное.

У людей окучивание принимает несколько форм, но самая мощная из них — урбанизация, собирание людей в городах. Достойно удивления, что в гигантских городах в отличие от маленьких у многих народов плодовитость горожан во втором поколении падает настолько, что не обеспечивает воспроизводства. Город засасывает из деревни молодежь с высокой потенциальной плодовитостью и снижает ее обычно до уровня около 0,7 дочери на мать. Так было в Древнем Риме времен империи, так и теперь повсюду — от Нью-Йорка или Мехико до Москвы и Ленинграда, Токио или Сингапура. Все города без притока людей извне сокращали бы свою численность примерно в два раза в течение всего двух поколений. Здесь возникают как бы демографические «черные дыры».

Тут уместно вспомнить, что безудержный рост городов ныне происходит не в индустриальных странах с низкой рождаемостью, а в странах Азии, Африки и Латинской Америки, для которых характерна высокая рождаемость. И во многих из этих стран стекающиеся в города-гиганты люди совсем не обязательно «находят себя», а часто просто влачат бессмысленное существование. Урбанизация может быть самым естественным, простым и безвредным путем регуляции рождаемости в современном мире и в мире будущем. Для социолога или демографа это неожиданный и небесспорный вывод. Но прежде чем отвергать его, надо понять биолога город для него,- несомненно, какая-то форма агрегации, и он знает от демографа, что в городах рождаемость горожан ниже компенсирующей ее смертности. Отсюда биолог делает вывод, что чем бы еще ни были города для людей, для чего бы ни возникали, попутно они срабатывают как регулирующий фактор.