Случай из практики. Беатрис, семидесятидевятилетняя вдова, в ноябре 1977 года упала и сломала бедро

Беатрис, семидесятидевятилетняя вдова, в ноябре 1977 года упала и сломала бедро. В то время она жила одна в собственном доме; несчастный случай обернулся тяжелейшей травмой. Она пролежала на полу пять часов; наконец ей удалось подползти к телефону и вызвать дочь; та отвезла ее в больницу. После операции, длившейся довольно долго, длительного послеоперационного периода и физиотерапевтического лечения Беатрис с дочерью принялись обсуждать планы на будущее; им пришлось выбирать между домом для инвалидов и уходом на дому. Именно тогда они обратились за помощью в "Дана Хоум Кэйр".

Впервые мы увидели Беатрис в больнице в декабре 1977 года. Она сидела в кресле-каталке; это была крошечная женщина, однако казавшаяся крепкой, бодрой и приятной. Выяснилось, что она провела много времени, по ее словам, "в раздумьях" о том, возвращаться ли ей в свой дом. Даже при первой кратковременной встрече Беатрис выглядела далекой, как бы ушедшей в себя. Она совершенно глуха; и было трудно решить, насколько это чувство отдаленности является результатом ослабления ее психических способностей.

Когда мы во второй раз отправились навестить Беатрис в больнице, мы взяли с собой супружескую пару, нанятую для того, чтобы жить вместе с ней, когда она вернется домой. Беатрис встретила Брэда и Дженет очень приветливо и выразила надежду, что им понравится ее дом. Во время всего визита Беатрис спрашивала нас о том, нужно ли ей вставать, в каком кресле она будет сидеть и т. п. Она казалась ошеломленной и неспособной принимать простейшие решения; хотя и выражала смятение прямо, но продолжала вести себя как принято в обществе.

На следующий день мы навестили ее в больнице вместе со Сьюзен – членом правления, которая должна будет работать с Беатрис. Как только мы вошли, Беатрис заявила: "Не подходите к ванной, в ней бомбы, и, если вы войдете, они взорвутся". Затем она принялась рассказывать долгую и сбивчивую историю о том, как сделать пристройку к ее дому. Лишь немногое из сказанного имело какой-то смысл.

Через несколько дней из больницы поступило сообщение о том, что Беатрис начала проявлять агрессивность и непослушание, а ее речь стала невнятной. Лечащий врач обследовал ее, но не нашел никакого физиологического объяснения ее поведению. Тогда он прописал ей халдол наиболее сильное успокоительное средство; оно снизило агрессивность Беатрис, ноне уменьшило помраченности ее сознания. После долгого обсуждения положения с дочерью, которая побывала во всех домах для престарелых в округе, мы решили забрать Беатрис домой.

Мы разработали программу ухода в течение всех двадцати четырех часов. Брэд и Дженет живут с ней; они заняты большую часть вечера и всю ночь. Сьюзен и другие члены правления приходят по утрам, днем, иногда вечерами. Из-за депрессии Беатрис мы решили, что лучше всего устраивать короткие дежурства, сменяясь через пять часов и не превышая этого срока. Наш план ухода состоял в том, чтобы узнать ее и заботиться о ее основных потребностях – обеспечить личный уход, питание, домашнее хозяйство и т.д.

Когда Беатрис приехала домой, ее сильнейшие страдания проявились со всей очевидностью. Она испытывала страх и смятение. Ей не хотелось вставать с постели; она требовала, чтобы все занавеси были опущены, отказывалась есть, потому что, как она заявляла, во рту находится металл. У нее появились "двойное зрение, двойное осязание и двойной слух". Она боялась упасть; приходилось привязывать ее к кровати или креслу. Но несмотря на все эти страдания, как будто сохранялась и значительная доля разума. Наша задача состояла в том, чтобы создать такую атмосферу, которая, благодаря общению и пониманию, вызвала бы расцвет этого глубинного разума.

В течение первых двух недель, продолжая работу по основному уходу, мы также обращали внимание на свое поведение; мы старались понять, какие вещи являются предметами ее забот, чтобы "подстроиться" к ее окружению. Так, у окна висела кормушка, из которой питались птицы и белки. Опрятный и чистый домик был полон книг и пластинок с классической музыкой. Соседи рассказали нам, что двор Беатрис всегда был самым красивым в округе, что она любит цветы, траву, деревья. Ее гардероб находился в полном порядке, одежда говорила о разборчивом вкусе.

На еженедельных встречах правления мы делились своими переживаниями, связанными с Беатрис, подбадривали друг друга, обсуждали мельчайшие детали ухода за ней и возможности совместной работы.

Беатрис, казалось, была стойкой личностью; она никогда не ездила в автомобиле, а всегда ходила пешком. Она вела свою родословную от первых поселенцев и считала себя женщиной этого типа. Она страдала артритом, и ей сказали, что она должна вести активный образ жизни, потому что в противном случае придется пользоваться инвалидным креслом-каталкой. Поэтому ходьба и активность имели для нее большое значение; она любила проводить время на воздухе, наблюдать за птицами, копаться в земле, ухаживать за растениями. Ей всегда нравилось чтение, ее интересовали музыка и театр. Для работы во дворе она одевалась похуже, но в город всегда выходила в модной, до мелочей продуманной одежде. Это была умная и проницательная женщина, обладавшая чувством юмора.

По мере того как мы все лучше узнавали Беатрис, начал вырисовываться и план ухода. Мы принялись мягко и настойчиво убеждать ее одеваться каждый день; мы расчесывали ей волосы, красили губы, ставили ее перед зеркалом, чтобы она посмотрела на себя. Одеванье долго сердило ее; однажды, когда мы помогали ей надеть платье, она начала молиться: "О, Господь на небесах, лишь Ты знаешь, как работает ум этой женщины. Молю Тебя, спаси и сохрани меня! Благодарю Тебя. Аминь!" В течение этого периода правление не принимало всерьез ее чувства немощи, гнева или депрессии. Существовало определенное понимание ее боли, но вместе с тем чувствовалось, что она способна освободиться, способна видеть сквозь страдания и даже улавливать комичность всей ситуации.

Сьюзен приносила ей журналы мод; они с Беатрис начали рассматривать их; Дженет приносила свежие цветы из цветочного магазина; днем все четверо пили чай.

Беатрис посетил физиотерапевт и дал ей упражнения для ходьбы с палкой; она снова смогла ходить. Для нее, женщины активного типа, ходьба была очень важной. Все ее чувство странствия оказалось нарушено из-за неспособности ходить. То же самое произошло и с чтением. Члены правления начали читать ей вслух, доставали книги с крупным шрифтом и поощряли ее к чтению. Этот период оказался для Беатрис полным дел; много дел оказалось и у правления. Беатрис нужно было выполнять упражнения, каждый день ходить, помогать при уборке комнат, вытирать посуду. Она также занималась лепкой, писала акварели, часто слушала музыку.

Хотя Беатрис много и успешно работала, она начала говорить о своем чувстве пустоты и одиночества. Она не знала, что делать с собой. Она чувствовала, что ее жизнь "необычна", и называла дом "больницей".

Как-то Беатрис нашла целую корзинку рождественских открыток, доставленных во время ее болезни; она забыла о них. Теперь Беатрис занялась чтением, прочла их все, вспомнила всех приславших их людей и начала писать им письма. Несколько недель она писала эти письма и погружалась в воспоминания. Она стала думать о своей жизни до несчастного случая; когда воспоминания всплывали в памяти непроизвольно, она сильно сердилась.

От привязанности к ухаживающим Беатрис переходила к гневу на свое положение. Это время опять-таки оказалось трудным для персонала. Было нелегко выслушивать выражения ее гнева, жалобы и причитания: "Ах, бедная я, бедная!.." Все же мы чувствовали подлинную симпатию к Беатрис и могли заметить, что ей становится лучше.

Мы решили, что необходимо поощрять Беатрис к большей независимости, придать ей больше уверенности; поэтому мы согласились на весьма постепенное сокращение программы ухода, так, чтобы она могла на некоторое время оставаться дома одна. Мы начали с промежутка лишь в тридцать минут. Ее это возмутило; ей показалось, что ее оставляют в одиночестве только ради нашего удобства. Но постепенно она стала более довольной собой и менее пугливой. В конце концов мы установили такую программу ухода, когда жившая в доме пара готовила завтрак и обед и обеспечивала утренний уход с девяти до половины первого. Теперь Беатрис оставалась одна днем, а часто и по вечерам.

Постепенно она перешла от домашнего затворничества к прогулкам в саду, а затем к длительным прогулкам по окрестным местам. Скоро она стала выходить в свет – за покупками, к парикмахеру, на прием к врачу, иногда закусывала в ресторане. По праздникам она навещает своих родных в Денвере.

Настоящего улучшения в данном случае нет. Беатрис достигла наивысшего уровня несколько месяцев назад, а сейчас она начинает угасать. Книжка для записей в ее доме полна жизненных деталей: о том, как ей лечат зубы, о том, что сказал доктор о ногтях на ногах, об отеках ног, о том, ходить ей пешком или нет, что есть при запорах; здесь же списки покупок. Все же есть некоторый смысл в том, что мы установили взаимоотношения с ее подавленностью, в том, что замедлили свои дела, чтобы правильно понять детали ее жизни. Теперь, когда ее умственные и физические способности еще более снижаются, Беатрис до некоторой степени продолжает ощущать горечь и одиночество. Она пытается писать письма и забывает указать адрес; затем, когда кто-то напоминает ей об этом, она обижается и может тут же сказать: "Если бы вы не создавали здесь такого беспорядка, я вспомнила бы все сама". Она думает, что в саду живет какая-то маленькая девочка; эта девочка плачет и хочет войти в дом. Когда Беатрис не удается найти какую-нибудь вещь, она уверена, что ее стащила эта девочка. Мы испытываем чувство печали при виде того, как наш старый друг угасает и приближается к смерти. Теперь наша цель заключается не в том, чтобы помочь ей поправиться, а в том, чтобы сохранить атмосферу общения и понимания, которая приведет к некоторому реализму и чувству юмора по поводу нашей общей ситуации. На днях Беатрис сказала: "Люди живут, стареют и умирают; нет смысла сокрушаться об этом".

Date: 2015-12-12; view: 317; Нарушение авторских прав