Глава 8. Господь, пожалуй, единственный коллектив авторов, не требующий гонорара за свои писания

Господь, пожалуй, единственный коллектив авторов, не требующий гонорара за свои писания.

Вольтер

Густая тень скал‑близнецов ползла все дальше, уже полностью закрывая группу, ведомую к хижине отшельника.

– Слава Всевышнему! – бормотал едущий рядом с нами Каранток, сохранявший стоическое молчание со времени своего вдохновенного повествования о друидах. – Нынче доведется мне воочию узреть преосвященного Эмерика и насладиться его высокомудрыми наставлениями. Ибо кто, как не он, есть светоч христианской веры, и кто, как не он, поможет укрепиться в истинной вере страждущему грешнику, искушаемому бесами. Защита Господня да пребудет со мной!

Непонятно, кто был слушателем неистового валлийца. Уж во всяком случае, не мы с Лисом, да и виверна, кружащая над лесом в поисках удобного места для посадки, вряд ли могла слышать его слова. Мне почему‑то казалось, что святой пытается убедить себя в чем‑то весьма для него самого неоднозначном.

Ветхая лачуга примаса[10]Британии уже была видна, как на ладони, когда ликование нашего спутника было прервано неожиданным лисовским возгласом:

– Могила!

– В каком смысле? – спросил я, памятуя о том, какой цветисто многозначной может быть речь моего друга.

– Да вот, шагов тридцать влево от хижины. У подножия скалы, – указал Рейнар. – Самая что ни на есть натуральная свежая могила.

Я вгляделся в то место, куда указывал Лис. Действительно, прямоугольник свежеснятого дерна был завален грудой скальных обломков и увенчан в головах грубым деревянным крестом.

– Никак Артурова, – словно читая мои мысли, произнес Лис.

– Скоро узнаем, – пожал плечами я. – Одно можно сказать наверняка: Эмерик не мог в одиночку натаскать этаких глыб, чтобы завалить яму. Стало быть, здесь либо был, либо еще до сих пор есть кто‑то из крепких мужчин. Возможно, это действительно мои кузены.

Словно подтверждая эти слова, из хижины, опираясь на длинный шест, вышел широкоплечий коренастый человек с обветренным лицом северянина, в белой рубахе до колен.

– Друид! – завопил Каранток, шарахаясь в сторону и намереваясь дать стрекача.

– Але, святой! Опомнись! – Лис успел схватить под уздцы возмущенного резким поворотом мула. – Какой же это друид, это рыцарь. Только у него отчего‑то рубаха чистая и не перепоясанная.

– Действительно, – подтвердил я слова друга. – Это рыцарь сэр Бэдивер, мой двоюродный брат.

– Не друид? – опасливо переспросил Каранток.

– Ни в малейшей степени.

– Кто вы такие, путники? И что делаете в этих местах? – рявкнул сэр Бэдивер, разглядывая приближающихся к развалюхе всадников.

Я думаю, если у Карантока еще оставались какие‑то сомнения по поводу принадлежности встречающего к сообществу друидов, то после этих слов, вернее, после тона, которым были произнесены эти слова, они улетучились, не оставив следов.

– Эй, Бэдивер! – крикнул я. – Ты что же, не узнаешь своего брата Торвальда? Или ты забыл моего друга Рейнара, с которым в Дунстанборо вы на спор выпили на две чарки больше, чем весь гарнизон крепости.

– Торвальд! Рейнар! – Здоровяк откинул в сторону палку и бросился к нам. – Откуда вы? Вот ведь негаданная встреча! – Он распахнул объятия и стал попеременно тискать в них то меня, то Лиса. – Где же вас носило так долго? А это кто?

– Да тут один святой с нами увязался, – потирая сдавленные богатырскими объятиями плечи, небрежно кинул Лис. – Звать Каранток. Сын короля Уэльса Берримора, не путать с Дуремаром. Просим любить и всячески жаловать.

Каранток, окончательно убедившийся, что перед ним не друид, а рыцарь в свежевыстиранной рубахе, обратился к нему со смиреной улыбкой:

– Утешь меня, брат мой во Христе. Скажи, здесь ли обитает явленный смертным в поучение стяг истинной веры преосвященный Эмерик, архиепископ Кентерберийский?

Лицо Бэдивера приобрело высокопарно‑постное выражение.

– Он здесь, боголюбивый Каранток. И, полагаю, будет рад беседе со столь многоученым и благочестивым собеседником, как вы.

– Ну, вот и славно. – Лис повернул коня. – Все само устаканилось. Столпы пусть беседуют, а я, значит, съезжу пока, решу продовольственную программу. А то мы еще с прошлой встречи преосвященству пол ячменной лепешки торчим. Тем более как кого, а меня здешняя диета не греет аж ну нисколько. Надеюсь, вы тут без меня не заскучаете?

– Жаль, что тебя с нами не было позавчера на Камланнской равнине. Твой меч весьма бы помог Артуру, – начал сэр Бэдивер, когда мы остались на тропе одни.

– Мы были с Ллевелином, – словно оправдываясь, ответил я. – Сначала сражались с каледонцами по ту сторону вала, потом на подступах к Камланну.

– Вот как… – Бэдивер грустно покачал головой. – Я не знал об этом. Конечно, изменить уже ничего нельзя. Однако приятно сознавать, что ты все же был на нашей стороне.

Мы замолчали, бесцельно бредя вокруг скал.

– Это могила Артура? – прервал молчание я.

– Нет, – покачал головой сэр Бэдивер. – Здесь покоится наш брат Лукан. Когда я принес его сюда, сделать уже ничего было нельзя. Кровь вытекла из его многочисленных ран, лишив жизненных сил.

– Но солдаты рассказывали мне, что видели тебя и Лукана, выносящих с поля боя нашего доброго короля. Где же он?

– Мы с Луканом дотащили его до берега озера, надеясь до утра укрыться среди камышей. Но лишь положили мы Артура, как увидели лодку, возникшую словно из ниоткуда. Лодка сия двигалась без весел и ветрил, и стояли на ней три женщины в длинных черных одеяниях. Колдовской свет исходил от лодки, озаряя ей путь. Когда же пристала она к берегу, старшая из этих дам откинула капюшон, и узрели мы перед собой сестру короля, могущественную фею Моргану. Со стоном и рыданием обняла она тело умирающего брата и велела нести нам его на борт, обещая, что, коли сделаем мы это, то король будет жив.

– И что вы?

– Мы не посмели ослушаться могущественную фею. Да и то много говорят о ее коварстве. Но ведь, ежели так посмотреть, лишь трое мужчин живы в ее сердце: великий Мерлин, учивший ее магической премудрости и даровавший ей во владение чудесный остров Авалон, где, по слухам, никто не старится.

– Говорят, он канул в неизвестность примерно месяц тому назад и что Моргана напрямую причастна к его исчезновению, – блеснул эрудицией я.

– Кто знает? – вздохнул сэр Бэдивер. – Если оно и так, о том ведомо лишь ей самой. Да Мерлину.

Двое других, – продолжал он, – это Артур, навсегда оставшийся ее братом и любимым мужчиной, и сын Мордред, в котором она души не чаяла. Ибо как в серебряном зеркале видела в нем все лучшие черты, как свои, так и Артура. Вряд ли она желала камланнской битвы. Ведь и Мордред, и Артур, сражавшиеся в первых рядах, были почти что обречены на гибель. Хотя, если бы не треклятая змея, быть может, ничего бы этого и не случилось.

– Что за змея? – спросил я, пиная попавшийся под ногу камешек.

– Змея, укусившая сэра Альмета и заставившая его обнажить меч. Вот ведь как бывает, – мой кузен отвлекся от основного повествования, – лишь несколько дней назад, возвращаясь с королем от герцога Ллевелина, сэр Кэй и сэр Альмет ездили напоить коней к Эльфийскому источнику, это здесь неподалеку, и нашли его пересохшим. Дурная примета. Теперь он журчит как ни в чем не бывало, а они мертвы.

– Ты начал говорить о змее, – произнес я, возвращая рыцаря к теме разговора.

– Да, змея. Видишь ли, Артур не хотел драки с Мордредом, тем более незадолго перед этим сэр Говейн, умирая, просил передать письмо Ланселоту, в котором он умолял памятью своей и погибших от его руки братьев Гарета и Гахериса забыть прежние обиды и поддержать своего короля в войне против изменника Мордреда. Артур ждал Ланселота с его двенадцатью тысячами воинов и потому решил вступить в переговоры с сыном. Мы съехались посреди Камланнской равнины, и наши армии зорко наблюдали за тем, что происходило на поле.

Когда Артур отправлялся на переговоры, он, опасаясь злой измены, велел военачальникам, ежели увидят вдруг блеснувший среди поля меч, вести отряды в атаку, ибо сие бы означало предательство Мордреда. Когда же мы съехались, внезапно из травы поднялась змея и безжалостно впилась в ногу сэра Альмета, сопровождавшего короля. В ярости выхватил он свой клинок, спеша отрубить голову гадине. Но та исчезла, словно ее и не было. Этот невольный взмах и послужил условным знаком к началу боя. Боя, в котором пали и Артур, и Мордред, и весь цвет британского рыцарства. – Сэр Бэдивер Бесстрашный вздохнул. – Чем больше думаю я о том, тем больше мне кажется, что в этом деле не обошлось без колдовства. Своими глазами видел я змею и ее исчезновение. Но откуда взяться змеям на Камланне? Ведь через него к озеру Неиссякаемых Слез на водопой выходят олени, а, стало быть, змеи стерегутся этого места как огня.

– Сэр Мордред жив, – негромко проговорил я.

– Что ты говоришь?! – нахмурился мой собеседник. – Я сам видел, как падал он с коня с расколотым шлемом.

– И все же это так. На месте Мордреда сражались три иных рыцаря, укрытых заклинанием личины. Его смерть не более чем фантом.

– Он жив, – очень тихо произнес рыцарь Круглого Стола. – Вот ведь коварная измена! А мы, стало быть, своими руками предали короля в его власть. О горе и поругание нам! – всхлипнул Бэдивер, впиваясь в нечесаные волосы и пытаясь вырвать их с корнем. – Не на жизнь, но на смерть обрекли мы своего короля!

– Кто знает, кто знает, – проговорил я со вздохом. – Никогда не доводилось мне слышать, чтобы фея Моргана говорила правду. Но есть ли кто‑то, кто сможет утверждать, что она когда‑то солгала? Возможно, Артур и будет жить.

Я замолчал, не желая вдаваться в объяснения, тем более что пересказывать бесстрашному оркнейцу избранные главы из Гальфрида Монмутского или того же Мэлори было бы по меньшей мере странно. Все равно что судить о делах давно минувших дней по школьному учебнику истории. Сэр Бэдивер тоже впал в задумчивость, очевидно, переваривая сообщенные мною факты. Неизвестно, сколько могло продолжаться такое молчание, но тут на канале связи, подобно голосу совести, прорезался Лис:

– Але, шеф! Как там наши успехи? Ты сэра Тротуара уже раскрутил на черновики скрижалей завета?

Я чуть поморщился. Способ излагать мысли у моего напарника был несколько экстравагантный.

– Лис, я работаю над этим.

– Не, ну это, конечно, классно. Я всегда верил в твою работоспособность. Но знаешь, меня почему‑то больше интересуют результаты. Или ты планируешь по‑родственному тормознуться здесь на недельку‑другую?

– Лис! Ну сам посуди, не могу же я спрашивать его в лоб: «Бэдивер, не завалялся ли у тебя вдруг кусок предсказания Мерлина? А то он мне очень нужен».

– Да нет, ну шо я, по‑твоему, за спичками из тайги вышел? Понятное дело, сначала как дела, как здоровье, кто жив, кто помер, приветы от тети Глаши. Опять же, погоды стоят хорошие, удои будут колоситься. А потом в лоб, в смысле спрашивать в лоб: «А нет ли у тебя»… – В этот миг мой напарник озадаченно замолчал и, пытаясь облечь мысль в слова, включил картинку. На прогалине одинокая, брошенная всеми виверна, мучительно корчась от омерзения, жевала полуобглоданный уже куст шиповника. – Мать честная, шо в мире деется! Сиротинушка ты моя богобоязненная, жертва махрового клерикализма, замордовал тебя святоша! Брось ты эту гадость наворачивать, издохнешь же от заворота кишок! Погодь чуток, я тебе хоть уток настреляю. – Он чуть опасливо похлопал чудовище по крытой буроватой чешуей шее.

– А ты что, еще не настрелял? – мстительно вставил я.

– Ага, настрелял! Я тебе шо, пойнтер, по болотам лазить. Утки здесь классные, но, блин, засели в камышах да осоке, хрен их оттуда выманишь. Ну ничего, не боись, голодными спать не ляжем. И животину покормим, а то она этими колючками себе дырку в нужном, вернее нужниковом, месте раздерет, придется ее саму в великомученицы записывать. Ладно, отбой связи.

Мы уже завершали круг, приближаясь к избушке, где, судя по доносившимся до нас звукам, шел бурный богословский диспут.

– Как можете вы не почитать сии книги священными? – раздавался над поляной властный голос Карантока. – Коли каждое слово в них проникнуто любовью и мудростью Божьей. Не почитаете ли вы и вам подобные, вроде тех охальников, собравшихся в Никее две сотни лет назад, что вправе по усмотрению своему отделять, что праведно, а что нет в писаниях учеников Спасителя нашего? Ведаете ли вы, что творите, говоря: «Сие истина, а сие ложь?», спустя столетия по смерти тех, кому посчастливилось воочию слышать слова Иисуса из Назарии. Не судите, скажу я вам, да не судимы будете!

– Ваши слова ересь! – громыхая, как набатный колокол, вторил ему архиепископ. – А святость ваша не что иное, как гордыня адова.

– Гордыня?! Божий свет указует мне путь! Ересь?! Как бы не так! Ибо рек он: «Кто преклонит предо мною колено, того почту я рабом пред ликом Господним и оделю похлебкой, дабы утолить голод, и лоскутом, дабы укрыть свои чресла. Того же, кто не отведет очей своих от взора Моего, нареку Человеком. Путь его будет тяжек и тернист, но любовь моя вовек пребудет с ним. Участь его назову Я участью странника в миру. Всякий день станет он мыслить о пути своем и всякий час выбирать шаг стопам своим. И будет он увлажнять слезой глаза свои, вопрошая: не забыл ли ты меня, Господи? Но как Я послал испытания возлюбленному сыну Моему, так и ему пошлю, и пойдет он, не ведая иной путеводной звезды, кроме веления души, воспламененной искрой от пламени Моего. И в последний час стану Я судить не слова, не помыслы, но деяния его. Судить, как судят древо по плодам. И милосердие будет именем Моим, ибо нельзя пройти путь, не ступив по терниям и грязи. И никто не минет сего». А вы, – судя по изменившемуся тону, эти слова Карантока относились непосредственно к преподобному Эмерику, – вы фарисей и глупец, недостойный служить Предвечному!

– Ступай прочь из дома моего, богомерзкий еретик! – не замедлил отозваться оппонент. – Анафема тебе, отступник!

Каранток, обычно источавший непробиваемое добродушие во всем, что не касалось его священного служения, выскочил из хлипкого строения, раскрасневшийся, словно после сауны, и, бросив на ходу: «Слова твои пар, развеянный ветром!», помчался по тропе прочь от лесной резиденции архиепископа. Я хотел было что‑то сказать, остановить его, но он промчался мимо, словно подгоняемый псами дикой охоты.

Я огорченно посмотрел вслед улепетывающему проповеднику. Уж и не знаю, для чего Господь привел его в этот дом, но то, что теперь расхождения Карантока с официальной церковью приняли необратимый характер, было ясно как божий день.

– Послушай, Торвальд, – обескураженный сэр Бэдивер еще раз смерил взглядом быстро удаляющегося Карантока. – А ты уверен, что он святой?

– Кто его знает? – пожал плечами я. – Прежде мне никогда не приходилось общаться с подобной породой людей. Однако в Уэльсе, в Эйре, да, похоже, и в Каледонии в его святости никто не сомневается. К тому же ты знаешь кого‑нибудь еще, за кем бы самая что ни на есть настоящая виверна таскалась, словно собачонка, да еще к тому же выполняя заповеди Господни?

– Да‑а, – протянул рыцарь, – странные дела. А может, он из этих, из друидов?

– Да ну, скажешь! – отмахнулся я. – Он их терпеть не может.

– И преосвященный Эмерик тоже. А вот надо же! – вздохнул сэр Бэдивер. – Во всяком случае, сейчас к преосвященному лучше не соваться. Да и вообще не стоит говорить, что святой этот с вами приехал. Сам понимаешь, устав у нас здесь строгий.

– Устав? Здесь?! Бэдивер, ты о чем?

Мой оркнейский братец поглядел в лесную чащу, словно ища в ней ответа, и промолвил с неожиданным смирением в голосе:

– Последняя битва отвратила меня от суетности мирской жизни. Ибо не было ничего доселе и не будет впредь ужаснее, чем она.

Я не стал утешать его заверением, что будет еще много хуже, и приготовился слушать, соображая, где лучше вклинить вопрос о судьбе предсказания Мерлина.

– Военная слава тщетна, и все наши подвиги суетны, ибо таят в себе грех тщеславия, лишь едва прикрытый риторикой о служении Господу. Истинное служение здесь. – Он повел рукой в сторону избушки. – Не мечом, но словом Божиим след бороться с врагами веры Христовой. Молитва – вот лучший доспех, а скромность и воздержание – вот лишь подвиги, приятные Творцу.

– Это он сказал? – Я кивнул на хижину отшельника, из открытой двери которой слышались молитвенные завывания.

– Он. И он прав, – сокрушенно вздохнул Бэдивер. – Я без сожаления покидаю этот мир, тем более что неумолимый рок безжалостно погасил единый огонь, служение которому возвышало рыцарский удел над безжалостным разбоем. Вчера я испросил позволения стать послушником у его высокопреосвященства, и брат мой Лукан также хотел искать себе подобного жребия, когда бы смерть не забрала его во тьму.

– Да‑а, – протянул я, обдумывая, как лучше приступить к вопросу, приведшему нас в эту лесную чащу. – Послушай, Бэдивер, – наконец произнес я, переходя на заговорщический тон, словно нас кто‑то мог подслушать, – не передавал ли тебе брат Лукан перед смертью небольшой кусочек пергамента?

– Какой кусочек? О чем ты говоришь? – Свежеиспеченный послушник старался держаться спокойно, однако в голосе его чувствовалась плохо скрытая настороженность, какая бывает у подростков, едва успевших спрятать порнографический журнал при разговоре с внезапно вошедшими родителями.

– О последнем предсказании Мерлина, разделенном по приказу Артура на дюжину частей и розданном им тем, кого он считал наиболее близкими себе.

– Тише! – одернул меня сэр Бэдивер, хотя слова мои и так были произнесены вполголоса. – Преосвященный Эмерик не желает здесь слышать имена магов, друидов и их приспешников. – Он подхватил меня под локоть и буквально потащил подальше от лесной молельни. – Откуда тебе‑то известно о пророчестве?

Я молча вытащил из‑под одежды ладанку сэра Кэя и достал из нее исписанный огамическим письмом клочок пергамента.

– А‑а, – кивнул мой братец, – вот оно как. Прости, я не знал об этом. Впрочем, откуда? Значит, и ты тоже один из лордов Камелота.

– Лукан передал тебе свою часть? – Я вновь вернул Бэдивера к своему вопросу.

– Да, – со вздохом кивнул тот. – Умирая, он передал мне подобный пергамент.

– Он у тебя? – с тайным облегчением произнес я, начиная обдумывать, каким образом теперь заставить родственника передать свое достояние мне во временное пользование.

– О нет. – Бэдивер покачал головой. – Я выкинул его. Да и посуди сам, мог ли я хранить в этом святом месте пророчество Мерлина, который, невзирая на мое личное почтение к нему, маг, друид и безбожник.

– Несчастный! – возмутился я. – Что ты наделал! Ведомо ли тебе, что в этом предсказании заключена судьба королевского трона Британии? Как ты мог так безрассудно поступить?

– Судьба короля, как и судьба последнего свинопаса, ведома промыслом Божьим. Предсказания магов, даже столь могущественных, как тот, о ком мы говорим, ничего не способны изменить в естественном ходе вещей. Кому предначертано познать тяжесть венца, тот станет королем, пророчествуй о том кто‑то или нет. Так учит Эмерик, у которого вчера с покаянием испросил я духовного наставления.

Строго говоря, и Эмерик, и вещавший ныне его словами Бэдивер были правы. Во всяком случае, у меня не было ни времени, ни охоты вступать в теософский спор, чтобы опровергнуть их тезисы. Но задание оставалось заданием, выполнить его я был обязан, а потому со вздохом оборвал речь благочестивого послушника, не давая развить фаталистическую теорию престолонаследия.

– Возможно, так оно и есть. Вероятнее всего, это так. Но, Бэдивер, брат мой, получив сей пергамент, я давал клятву, что в назначенный час прибуду в Камелот, чтобы выполнить волю короля. Уверен, и иные посвященные, став лордами, давали сию клятву. Без сомнения, невзирая на лишения и вражду, они придут в замок и соберутся у Круглого Стола, у которого до сих пор не остыли места, уготованные доблестным защитникам Божьего закона. Сэр Лукан, ты, я, Говейн, Гарет, Гахерис, Агровейн и иные принцы и рыцари Оркнейского дома – разве мало сделали мы, борясь со злом в этих землях? Разве достойны мы позора, коий падет на весь род, ежели один из первейших лордов Камелота запятнает имя свое клятвопреступлением? Или не взывает к тебе со скорбью душа старшего брата Лукана? Именно тебе доверившего сокровенные письмена, дабы смог ты заменить его в числе избранных?.. – Я перевел дыхание, готовясь к очередному раунду в поединке благочестия и рыцарского долга. Однако белое полотенце было выкинуто на ринг прежде, чем очередной каскад обличений пал на голову Бэдивера.

– Я выбросил его вчера, возвращаясь от Эльфийского источника. Место там приметное, пожалуй, мы еще сможем найти его. Вероятно, ты прав. Увы, я не гожусь для того, чтобы выполнить последнюю волю брата. Но честь нашего рода не должна пострадать. Поскольку мое решение покинуть суетный мир твердо, то может считаться, что для него я уже умер, а стало быть, имею полное право передать сие тяжкое наследие тому, кто его достоин. Пошли, я проведу тебя к тому месту, где я выбросил пергамент. Если Господу будет угодно, мы еще найдем его.

– Лис!

– Капитан! – Наша связь включилась одновременно, заставляя вздрогнуть от неожиданности. После короткой паузы я, как старший по званию, вновь вызвал напарника:

– Так, Сережа, послушай меня. Часть прорицания действительно была у Лукана, и он действительно отдал его Бэдиверу…

– Ну, круто! Надеюсь, ты уже раскрутил дорогого кузена дать тебе его поносить на месячишко‑другой?

– В общем‑то да. Но тут есть одна загвоздка.

– Что еще за загвоздка?

– Понимаешь, дело в том, что Бэдивер выкинул свою часть.

– Не понял?! Как это так – выкинул?! Ему шо, в пылу схватки моргенштерном по чайнику загадали? Он теперь зовется Бэдивер Бескрышный? Он шо, не знает, на хрена вообще этот ребус нужен?

– Он все знает. Но, видишь ли, братец решил принять постриг, а рукопись Мерлина слишком языческая вещь, чтобы хранить ее на освященной земле.

– Ой, мама родная! Шо ж они тут все такие забобонные?! Что теперь полагаешь делать?

– Бэдивер вызвался показать мне место, где он выбросил пергамент. Сейчас отправляемся туда. Даст бог, повезет.

– Да уж. Дай‑то бог нашему теляти волка съесть. Ладно, с этим вроде ясно. А теперь, если не возражаешь, я тебе еще одну каклю покажу. Так сказать, чтоб уж совсем жизнь медом не казалась, – предупредительно сообщил он, и, лишь смолкли в моей голове слова напарника, перед внутренним взором вырисовалась картина, созерцаемая моим другом через чуть раздвинутые заросли камыша.

По узкой тропе, очевидно, появляющейся в болоте лишь в разгар засушливого лета, не спеша, проверяя грязь перед собой длинным шестом, двигался вперед человек в кольчуге качественного плетения, опоясанный мечом, насколько я мог видеть, весьма дорогим. Судя по всему – рыцарь, но без гербовой котты.

– Ну, как тебе нравится этот неопознанный летательный объект?

– Дьявольщина! – невольно выругался я. – Это же тот самый, что ограбил сэра Ивейна!

– И, вероятно, грохнул мародера, подчистившего сэра Эктора. Ну ничего. – В голосе моего напарника зазвучали плотоядные нотки. – Сейчас мы с ним познакомимся поближе.

Я увидел, как ложится на тетиву стрела, как изгибается лук, и, дзи‑инь, стрела, выпущенная Лисом, пришла аккурат в бедро нашего преследователя. Пришла… и отлетела в сторону, рикошетя от кольчуги.

– Блин, это еще что такое?! – возмутился Лис, и вслед за первой вестницей смерти последовала вторая в плечо. Но и она разделила судьбу сестрицы. – Не понял юмора?! – Рейнар был ошарашен. – Когда такое было, чтоб мои стрелы не брали здешние кольчуги?! Ну‑ка, дай‑ка я еще разок проверю!

Между тем незнакомец, явно не обрадованный столь скорострельным приемом, не желая испытывать судьбу, быстро повернулся и, хромая на подстреленную Лисом ногу, оскальзываясь в хлюпающей жиже, сноровисто потрусил к густому кустарнику, нависшему по краю болота. Дзинь‑дзинь, еще две стрелы пришли ему в спину, бросая вперед и едва не сбивая с ног. Однако он устоял и вскоре исчез за непроницаемым пологом густой зелени.

– Вот это да! Слушай, Капитан, прогнило что‑то в здешнем королевстве. Шо ты скажешь за этого броненосца?

– Не хочу тебя огорчать, – передал я, осознавая увиденное, – но это очень похоже на колдовство. Причем весьма серьезной пробы. Возможно, это люди феи Морганы, во всяком случае, я не представляю, кто еще здесь мог бы ходить в таком доспехе. Я полагаю, что они также охотятся за пророчеством. Как‑никак, Мордред – главный кандидат на освобождающийся престол. Вероятно, Моргана заинтересована в том, чтобы встреча через месяц в Камелоте не состоялась. А может, здесь и что‑то другое, кто ее знает? Очевидно, наш гость направлялся сюда с той же целью, что и мы. Ведь Моргана виделась с Луканом и Бэдивером. Наверняка она как‑то почувствовала, что Лукан является лордом Камелота, и подослала убийцу.