Александр III македонский 1 page

Царь Македонии в 336‑323 гг. до Р.Х. Сын Филиппа II и эпирской царевны Олимпиады. Род. в 356 г. до Р.Х. Умер 13 июня 323 г. до Р.Х. Ж: 1) Роксана; 2) Статира.

По свидетельству Плутарха, Александр еще в отроческом возрасте проявлял редкий здравый смысл: неистовый и неудержимый в остальном, он был равнодушен к телесным наслаждениям и очень в них умерен. Честолюбия же и благородной гордости он был преисполнен не по возрасту. Дорожил он, однако, не всякой похвалой и не от каждого. Всякий раз при известии о том, что Филипп взял знаменитый город или одержал славную победу, Александр мрачнел и говорил, обращаясь к сверстникам: «Отец все забирает себе сам. Мне с вами не достанется совершить ни одного великого, блистательного дела». Уже с раннего детства он ревновал к отцовской славе и старался соперничать с ним. В связи с этим рассказывают такую историю. Однажды Филоник привел Филиппу Букефала, предлагая его за 13 талантов. Спустились на равнину испытать лошадь – она оказалась норовистой и совершенно неукротимой: сесть на себя она не давала, не слушалась никого из спутников Филиппа и перед каждым взвивалась на дыбы. Филипп рассердился и приказал уже увести коня, потому что он совершенно дик и необъезжен, но Александр, находившийся здесь, воскликнул: «Какую лошадь теряют по своему неумению обращаться с лошадьми». Филипп заметил ему: «Ты порицаешь старших, будто сам знаешь и умеешь больше!» «Конечно, – ответил тот, – я с ней лучше справлюсь, чем кто‑нибудь другой!» «А если нет, то как наказать тебя за дерзость?» – спросил Филипп. «Я заплачу цену лошади», – сказал Александр. Поднялся смех; отец с сыном точно условились насчет денег. Александр тут же подбежал к лошади, взял ее за узду и повернул к солнцу: по‑видимому, он заметил, что конь начинает беспокоиться при виде собственной двигавшейся перед ним тени. Немного пробежав с ним рысью, Александр вскочил на Букефала и крепко уселся верхом. Конь помчался вперед. Спутники Александра сначала замерли от страха и молчали; когда же Александр повернул прямо к ним, гордый и ликующий, все подняли радостный крик; отец же, говорят, прослезился от радости, а когда сын сошел с коня, поцеловал его в голову и сказал: «Дитя мое, поищи царства по себе; Македония для тебя тесна».

Александр упорствовал в споре, если его принуждали. Насилие его возмущало, а убеждением легко было направить его на должный путь. Филипп и сам старался скорее убеждать его, а не приказывать. Не особенно доверяя надзору и влиянию учителей, обучавших Александра, он пригласил Аристотеля, самого знаменитого философа и ученого. Под его руководством Александр изучал не только этику и науку об управлении государством, но был также приобщен к учениям сокровенным и более глубоким, которые именовались «изустными и тайными». Аристотель также привил Александру любовь к медицине. Позже Александр не раз рекомендовал в письмах своим друзьям способы лечения и образ жизни. Он вообще любил науку и был любознателен. Считая, что «Илиада» возбуждает к воинской доблести, он взял ее экземпляр, исправленный Аристотелем, и, по сообщению Окесикрита, держал его всегда под подушкой вместе с кинжалом. Аристотелем он вначале восхищался и любил его, по собственным словам, не меньше отца. Впоследствии он стал относиться к нему подозрительно; зла не делал, но в отношениях не было прежней горячей любви: они охладели друг к другу. Однако любовь к философии, врожденная и возрастающая с годами, не иссякла в его душе.

Когда Филипп отправился в поход против греков, Александру было 16 лет. Оставшись полноправным распорядителем македонских дел и государственной печати, он покорил отпавших мэдов, взял их город, выгнал варваров и поселил здесь пришельцев из разных городов, а сам город назвал Александрополем. Он лично принимал участие в битве против эллинов при Херонее и, говорят, первый бросился на «священный» отряд фиванцев. Филипп после этого особенно полюбил сына и радовался, когда македонцы называли Александр царем, а его полководцем. Однако домашние неурядицы, вызванные браками и любовными похождениями Филиппа, привели к тяжелому раздору, который Олимпиада, женщина с тяжелым характером, ревнивая и раздражительная, еще более обостряла, подстрекая Александра против отца. В полной мере этот раздор выявился на свадьбе Филиппа с Клеопатрой, молоденькой девушкой, в которую Филипп страстно влюбился. Ее дядя Аттал, подвыпивши, предложил македонянам помолиться о том, чтобы от Филиппа и Клеопатры родился законный наследник царства. Александр рассердился и крикнул: «А, по‑твоему, болван, я незаконный?» – и швырнул в Аттала чашей. Филипп бросился на Александра с мечом, но, к счастью для обоих, споткнулся, раздраженный и пьяный, и упал. «Вот человек, – сказал Александр, – который собирается перешагнуть из Европы в Азию, а свалился, шагая от ложа к ложу!»

После этой пьяной дерзости Александр взял с собой Олимпиаду и, устроив ее в Эпире, жил сам У иллирийцев. В это время коринфянин Демарат, друг царского дома, привыкший говорить с царем откровенно, приехал к Филиппу. После первых приветствий Филипп спросил, в согласии ли живут между собой эллины. «Тебе, Филипп, как раз и пристало заботиться об Элладе, когда в твоем собственном доме такая распря по твоей вине», – заметил Демарат. Филипп одумался, послал в Иллирию и при посредничестве Демарата убедил Александра вернуться. Но вскоре между отцом и сыном произошла новая ссора из‑за планов Филиппа женить своего сына Арридея на дочери карийского сатрапа Пиксодара. Александр был встревожен этим, так как опасался, что Филипп передаст престол Арридею, и сам захотел жениться на этой девушке. Когда Филипп узнал об этом, он осыпал Александра бранью и горькими упреками, а друзей его – Неарха и Птолемея – выслал из Македонии.

Когда Филипп был убит Павсанием, то вина за это преступление пала главным образом на Олимпиаду, которая подговаривала и подстрекала юношу. Александр тем не менее разыскал участников заговора и наказал их. Он очень негодовал на Олимпиаду, жестоко расправившуюся в его отсутствии с Клеопатрой (Плутарх: «Александр»; 2‑10).

Так как в войске Филиппа были представители разных народностей, то его смерть восприняли по‑разному. Одни, угнетаемые несправедливым рабством, стали надеяться на получение свободы; другим надоела долгая служба, и они радовались тому, что избавились от похода в Азию; друзей царя при столь неожиданном известии охватил великий страх. Они представляли себе то Азию, вызванную на бой, то Европу, еще неукрощенную, то иллирийцев, фракийцев, дарданцев и другие варварские племена, верность которых была сомнительна; если бы все эти народы одновременно отложились от Македонии, устоять было бы невозможно (Юстин: 11; 1).

В таких обстоятельствах Александр принял власть. Ему было 20 лет от роду: великое недоброжелательство, страшная ненависть и опасность окружали его со всех сторон (Плутарх: «Александр»; 11). Прежде всего он постарался вселить бодрость в самих македонцев. Он выступил в народном собрании и своими твердыми речами сразу внушил веру в себя. Всех македонцев он освободил от государственных повинностей, кроме воинской службы, и этим поступком заслужил такое расположение со стороны всех окружающих, что стали говорить: на престоле сменился человек, но доблесть царская осталась неизменной.

На похоронах отца перед могильным холмом Александр приказал казнить всех соучастников его убийства, пощадив только Александра Линкеста. Приказал он также умертвить своего соперника по праву на власть, своего брата Карана, рожденного от мачехи (Юстин: 11; 1‑2). Аттал, племянник Клеопатры, второй жены Филиппа, мог притязать на царский престол, и Александр решил покончить с ним, тем более что за несколько дней до кончины Филиппа Клеопатра родила сына. Аттал еще раньше был отправлен во главе войска вместе с Парменионом в Азию. Своей щедростью и ласковым обхождением с солдатами он приобрел в лагере большую популярность. У Александра были основания бояться, как бы этот человек не стал с помощью греков оспаривать у него власть. Поэтому, выбрав одного из друзей, Гекатея, он послал его с достаточным отрядом в Азию, поручив ему доставить Аттала живым или, в случае необходимости, убить его. Подозрения царя были очень основательны. После смерти Филиппа Аттал сначала задумал переворот и вошел с афинянами в заговор против Александра, но затем одумался, переслал Александру письмо, полученное от Демосфена, и пытался дружественными речами рассеять возводимые на него обвинения. Гекатей хитростью убил Аттала и тем самым прекратил в македонском войске всякие помыслы о восстании: Аттал был мертв, а Парменион дружественно расположен к Александру.

После этого Александр обратился к эллинским делам, поскольку они требовали неотложного решения. Афиняне, которых восстанавливал против македонцев Демосфен, обрадовались смерти Филиппа и побудили многие города выступить за свою свободу. Этолийцы постановили вернуть из Акарнании изгнанников, отправленных туда по предложению Филиппа. Амбракиоты изгнали македонский гарнизон и установили демократическое правление. Точно так же фиванцы постановили выгнать гарнизон, стоявший в Кадмее, и не предоставлять Александру гегемонии над эллинами. Что касается пелопоннесцев, то тут дела были еще хуже. Аркадяне и лакедемоняне вообще не признавали гегемонии Македонии, а аргосцы и элейцы готовы были восстать в любой момент. Едва ли можно было надеяться и на окружавшие Македонию варварские племена.

Действуя в этих трудных обстоятельствах, угрожавших его власти, Александр, вопреки ожиданиям, быстро усмирил все враждебные ему силы. Одних он привлек на свою сторону, действуя словом и убеждением; других смирил страхом; некоторых покорил и подчинил себе силой.

Фессалийцев первых убедил он вручить ему по всенародному постановлению гегемонию над Элладой, переходившую к нему от отца. Добился этого он исключительно лестью и лаской, повсюду произнося дружественные речи и вскружив им голову широкими обещаниями. После фессалийцев он отправился на совет амфиктионов в Фокиду и также убедил их с общего постановления вручить ему гегемонию над Элладой. К амбракиотам он отправил дружественное послание и убедил их, что еще немного – и они получат автономию, которую он сам с охотой собирается им дать.

Против непокорных он двинул македонское войско во всем его грозном снаряжении. После трудного перехода Александр явился в Беотию, разбил лагерь неподалеку от Кадмеи и внушил ужас жителям Фив. Афиняне, узнав о появлении царя в Беотии, перестали относиться к нему пренебрежительно. Стремительность юноши и его энергичная деятельность сильно напугала людей, враждебно к нему настроенных. Афиняне отправили к Александру послов с просьбой простить их, если они замедлили с предоставлением ему гегемонии. Александр дал ласковый ответ послам. Избавив афинский народ от великого страха, он отправил в Коринф приказ послам и членам совета встретить его; когда совет собрался, Александр произнес речь и своими разумными и кроткими словами убедил эллинов назначить его полномочным военачальником Эллады и идти с ним на персов, наказать их за вину перед греками. Получив этот почетный титул, царь с войском вернулся в Македонию и стал готовиться к походу в Азию (Диодор: 17; 3‑5).

С наступлением весны 335 г. до Р X. Александр отправился во Фракию против трибалов и иллирийцев, так как узнал, что те восстали; кроме того, он считал, что, отправляясь в такой дальний путь от дома, не следует оставлять у себя за спиной соседей, которые до конца не усмирены. Александр собирался из Амфиполя вторгнуться в землю так называемых «независимых» фракийцев. Говорят, что, перейдя реку Несс, он на десятый день подошел к Балканам. Там, в ущелье, через которое шла дорога на гору, его встретила толпа вооруженных горцев и «независимые» фракийцы. Они захватили вершину Гема и приготовились преградить войску дальнейший путь. Сюда же они затащили множество телег, которые собирались сбросить на македонскую фалангу. Александр, узнав об этом, велел воинам падать на землю при виде телег и, закрывшись щитами, лежать, тесно прижавшись друг к другу. Он был уверен, что телеги перескочут через них, не причинив вреда. Так и случилось. Македонцы приободрились, видя, что телеги, которых они больше всего боялись, не нанесли им вреда, и с криком кинулись на фракийцев. Фаланга без труда отбросила плохо вооруженных варваров, так что они, побросав оружие, кинулись с горы кто куда.

Александр, перевалив Балканы, пошел вперед на трибалов и прибыл к реке Лигину. Сирм, царь трибалов, укрылся на одном из дунайских островов. Большая же часть трибалов сосредоточилась в тылу у македонцев. Когда Александр узнал, куда ушли трибалы, он повернул обратно и застиг их врасплох. Трибалы построились в лесу, росшем у реки. Александр, выставив вперед лучников и пращников, приказал им осыпать варваров стрелами и камнями. Как он и ожидал, оказавшись под дождем стрел, трибалы сделали вылазку. Выманив противника из леса, Александр атаковал его с фланга конницей, а с фронта ударила фаланга. Не выдержав удара, трибалы обратились в бегство.

На третий день после этой битвы Александр подошел к Дунаю и решил переправиться через него, чтобы напасть на гетов. Судов было мало. Поэтому полторы тысячи всадников и около 4000 пехотинцев переправились через реку на набитых сеном мешках. Геты, пораженные стремительностью, с которой совершилась переправа через великую реку, бежали, не дав решительного сражения. Македонцы овладели их городом. Сюда прибыли послы от фракийских и кельтских племен с заверениями дружбы. Пришли послы и от Сирама, царя трибалов. Заключив мир, Александр вернулся за Дунай и тут узнал, что иллирийское племя тавлантиев отпало от него, а во главе восстания стоят царь Главкия и изменивший ему Клит, сын Бардилея. Александр отправился в Македонию к городу Пелий, где находилось войско Клита. Но едва македонцы приступили к осаде, как появились иллирийцы с Главкией во главе. Сражаться на два фронта не было никакой возможности, и Александр начал отступление, которое проходило через теснины, занятые врагом, и было очень трудным. Тем не менее благодаря искусным маневрам македонцам без больших потерь удалось отступить за реку Эригон. Спустя три дня Александр узнал, что войско Клита и Главкия находится в полной беспечности: караулы для охраны не расставлены, перед лагерем нет ни палисада, ни рва, словно все думают, что Александр в страхе бежал. Ночью Александр незаметно переправился через реку и ударил на неприятеля, когда тот меньше всего этого ожидал. Многие были убиты в постели, а другие погибли при беспорядочном и паническом отступлении.

В это время некоторые из фиванских изгнанников вернулись в Фивы: кое‑кто в городе подстрекал их к восстанию. Из кадмейского гарнизона они вызвали Аминту и Тимолая и убили их за стенами Кадмеи, когда те не подозревали ничего худого. Явившись в народное собрание, изгнанники убеждали фиванцев отпасть от Александра, прельщая их свободой и избавлением от македонского ига. Так как они утверждали, что Александр умер в Иллирии, то речи их показались толпе особенно убедительными. Молва о смерти Александра разрасталась и шла с разных сторон; прошло действительно немало времени, как от него не приходило никаких известий. И как это обычно бывает в таких случаях, люди, не разузнав, как обстоит все на самом деле, выдавали желаемое за действительное.

Когда Александр узнал о событиях в Фивах, он отнесся к ним очень серьезно. Александр уже давно держал в подозрении Афины и считал, что дерзкое предприятие фиванцев может увенчаться успехом, если к ним примкнут лакедемоняне, другие пелопоннесцы и этолийцы. Пройдя через Эордею и Элимиотиду, он перевалил через горы Стимфеи и Паравии и на седьмой день прибыл в Пелину в Фессалии. Выступив оттуда, он на шестой день вторгся в Беотию; фиванцы узнали о том, что Александр прошел через Фермопилы, когда он со всем войском был уже в Онхесте. На следующий день они увидели македонское войско под стенами Фив (Арриан: 1; 1– 7).

Сначала Александр не предпринимал никаких действий, давая фиванцам время одуматься и посовещаться; он предполагал также, что один город не осмелится выступить в одиночку против такой армии. И если бы фиванцы, уступая обстоятельствам, отправили к македонцам посольство, прося мира и согласия, то Александр охотно пошел бы на переговоры и удовлетворил бы все их просьбы. Ему хотелось покончить со смутами в Элладе и целиком заняться войной с персами. Теперь же, видя, что фиванцы ни во что его не ставят, он решил сравнять город с землей и таким страшным делом отвратить от попыток к отпадению всех, кто собирался на это отважиться. Выстроив войско в боевом порядке, он приказал объявить: кто из фиванцев пожелает, тот может явиться к нему и стать причастным к миру, установленному для всей Эллады. Фиванцы по своей гордости также ответили объявлением: с какой‑то башни они провозгласили, что каждый, кто желает с помощью персидского царя и фиванцев освободить эллинов и уничтожить тирана Эллады, пусть приходит к ним. Александра это чрезвычайно оскорбило; вне себя от гнева он решил страшно наказать фиванцев Щиодор: 17; 10).

Когда начался бой, фиванцы опрокинули отряд Пердики и лучников, но при этом сами растянули и потеряли строй. Видя это, Александр бросил на них выстроенную фалангу, которая и оттеснила их за ворота. Фиванцы бежали в таком ужасе, что, теснимые в город через ворота, они не успели эти ворота закрыть. Вместе с ними ворвались те македонцы, которые бежали сразу за ними. Навстречу победителям выступил македонский гарнизон из Кадмеи. Какое‑то время отряды фиванцев еще держались у храма Амфиона. Когда же македонцы стали нажимать на них со всех сторон, а Александр появлялся то тут, то там, фиванцы обратились в бегство. И тогда началось беспорядочное истребление уже не защищавшихся фиванцев, причем жестокость проявляли не столько македонцы, сколько фокейцы и беотийцы; одних из фиванцев застигали в домах, некоторые пытались сопротивляться, другие молили о пощаде, припав к жертвенникам, но жалости не было ни к женщинам, ни к детям.

Это бедствие, постигшее Фивы, потрясло остальных эллинов не меньше, чем самих участников этого дела: величие взятого города, стремительность покорения, неожиданное поражение и неожиданная победа – все их потрясало. Но еще более поразила жестокость, с которой Александр расправился с побежденными. Александр поручил распорядиться судьбой Фивсоюзникам, принимавшим участие в этом деле; те решили поставить в Кадмее гарнизон, город же срыть до основания, а землю, кроме священной, разделить между союзниками; детей, женщин и фиванцев, оставшихся в живых, кроме жрецов, жриц, друзей Филиппа и Александра и македонских проксенов, продать в рабство. Рассказывают, что Александр, из уважения к Пиндару, сохранил дом поэта и спас его потомков. Сверх того союзники постановили восстановить Орхомен и Платеи и обнести их стенами (Арриан: 1; 8‑10).

Покончив с делами в Элладе, Александр вернулся в Македонию. Зимние месяцы он посвятил улаживанию своих собственных дел, поскольку предполагал, что отсутствие его продлится долго (в действительности же он вообще больше не вернулся на родину). Все свое наследственное состояние, которым он владел в Македонии и в Европе, Александр разделил между друзьями (Юстин: 11; 5) Когда почти все царские доходы были розданы и расписаны, Пердикка спросил: «Что ты оставишь себе самому, царь?» «Надежды», – ответил Александр (Плутарх: «Александр»; 15).

С наступлением весны 334 г. до Р.Х. Александр отправился к Геллеспонту, поручив управление Македонией и эллинами Антипатру; он вел с собою пеших, легковооруженных и лучников немного больше 30 000 и всадников свыше 5000. На 20‑й день после отправления из дому он прибыл в Сеет, оттуда на 160 триерах войско переправилось в Абидос. Александр первым во всеоружии вступил на азиатскую землю и совершил паломничество в Трою, где принес жертву Афине (Арриан: 1: 11).

От Геллеспонта македонцы начали наступление в глубь Азии. К этому времени военачальники Дария собрали большое войско и выстроили его у переправы через Граник: приходилось сражаться как бы в воротах Азии, чтобы войти в нее и овладеть ею. Большинство испугалось глубокой реки и обрывистого крутого берега, на который надо было выходить, сражаясь. Парменион ввиду позднего часа не советовал рисковать, но Александр ответил, что если он испугается Граника, то ему стыдно будет перед Геллеспонтом, через который он переправился без задержки, и с 13 конными отрядами бросился в поток. Он направился прямо на вражеские стрелы к обрывистым берегам, которые охранялись конными и пешими воинами. Поток уносил и заливал его солдат, и казалось, что их ведет безумец, а не разумный и осмотрительный вождь. Все же упорно продолжая переправу и с великим трудом одолев мокрый и скользкий от грязи подьем, Александр сразу же вынужден был вступить в сражение при полном беспорядке в своем войске; противники схватились один на один, пока Александру удалось кое‑как перестроить своих переправившихся воинов. Враги наседали с криком; конница бросилась на конницу; сражались копьями, и, когда копья сломались, стали рубиться мечами. Многие пробились к Александру (он был приметен своим щитом и шлемом с гребнем, по обе стороны которого торчало по перу изумительной величины и белизны); дротик попал сквозь просвет в панцире, но не поранил Александра. Двое персидских полководцев, Ресак и Скифридат, вместе устремились на него; он увернулся от Скифридата, а на Реса‑ка, закованного в латы, бросился сам. Копье у него сломалось, он выхватил кинжал. Полководцы схватились врукопашную; Скифридат подскакал сбоку и, стремительно приподнявшись, ударил Александра персидским мечом. Шлем едва выдержал удар, гребень с одним пером отлетел, и лезвие меча коснулось волос Александра. Скифридат замахнулся вновь, но его опередил Черный Клит, пронзив копьем насквозь. Под мечом Александра пал и Ресак.

В опасном и трудном положении находилась конница, когда переправилась македонская фаланга и начала стягиваться пехота. Ее удара персы не выдержали. Неприятель сопротивлялся слабо и недолго; все, кроме греческих наемников, обратились в бегство. Последние выстроились возле какого‑то храма и хотели сдаться Александру под честное слово. Но тот, движимый скорее гневом, чем рассудком, первым напал на них. Именно на этом месте оказалось больше всего раненых и убитых, потому что здесь македонцам пришлось схватиться с мужественными воинами, потерявшими всякую надежду. Варвары тем временем успели бежать. Их почти не преследовали (Плутарх: «Александр»; 16).

От Граника Александр двинулся на Сарды. В 70 стадиях от города его встретил Мифрен, фрурарх кремля, и важнейшие люди города: они сдали ему Сарды, а Мифрен вручил кремль и сокровища, там находившиеся. Александр оставался в Сардах столько, сколько требовали лидийские дела, и оттуда отправился в Эфес. Наемники, стоявшие в Эфесе, бежали. Вступив в город, Александр восстановил здесь демократию, а подати, шедшие раньше царю, велел уплачивать Артемиде. Алкимаха, сына Агафокла, Александр послал к тем эолийским городам и тем ионийцам, которые еще находились под властью персов. Он приказал всюду уничтожать олигархию и восстанавливать демократическое правление, разрешать всем жить на их землях й отменить подати, которые платились варварам.

Сам он из Эфеса пошел к Ми‑лету. Внешний город, покинутый гарнизоном, он взял сходу и расположился там лагерем, а к стенам внутреннего города велел подвести машины. Через короткое время часть стен оказалась разрушена, а другая сильно разбита, и Александр повел свое войско на приступ через развалины и проломы. Под натиском македонцев, напиравших со всех сторон, милетя‑не и наемники, которым поручена была оборона крепости, обратились в бегство. Но большинство из них оказалось перебито, так как Милет был блокирован с суши и моря. Оставшимся в живых 300 наемникам‑эллинам Александр предложил вступить в свое войско, а милетянам даровал свободу.

Покончив с этими делами, он пошел в Карию, так как ему сообщили, что в Галикарнассе собралась немалая сила варваров и чужеземцев. Александр велел засыпать ров перед городом, а к стенам придвинуть башни и осадные машины. Все попытки осажденных уничтожить их были отбиты с немалым для них уроном. Родосец Мемнон, руководивший обороной, вскоре понял, что при сложившемся положении вещей не сможет долго выдерживать осаду: часть стены уже обрушилась, часть пошатнулась; много воинов погибло при вылазках. Учтя все это, Мемнон велел поджечь город и, оставив в акрополе самый лучший отряд со всем снаряжением, велел перевезти остальных на Кос. Когда Александр узнал о происшедшем, то велел сравнять город с землей, а засевших в крепости оставить пока без внимания – большого значения это уже не имело. Правительницей Карии он поставил Аду, дочь Гекатомна.

Зимние месяцы Александр потратил на покорение Ликии и Пам‑филии, желая завладеть побережьем и лишить базы вражеский флот. Заняв после двухмесячной осады Килену, он повел войско в Гордий, который считался столицей древней Фригии. Здесь он поднялся в кремль, где находился дворец родоначальника фригийских царей Гордия и его сына Мидаса. Ему очень хотелось осмотреть повозку Гордия и узел на ярме этой повозки. Говорили, что тому, кто развяжет узел на ярме, предсказано владеть Азией. Узел был связан из лыка дикой вишни, и в нем не было видно ни конца ни начала. Александр не мог разгадать загадку узла, оставить же узел не развязанным он не хотел, чтобы это не вызвало волнения и толков в народе. Одни рассказывают, что он разрубил узел мечом. Аристобул же пишет, что он просто вынул загвоздку из дышла, после чего легко снял ярмо, не развязывая узла. Во всяком случае, все присутствовавшие при этом остались в убеждении, что пророчество сбывается на Александре.

На следующий день он выступил в Анкиру, город Галатии. Тут к нему пришло посольство от паф‑лагонцев с заявлением, что народ их сдается Александру, вступает с ним в переговоры, но просит не – входить в их землю с войском. Александр распорядился, чтобы пафла‑гонцы были подчинены Калату, сатрапу Фригии; сам же устремился в Каппадокию и взял всю землю по ту сторону реки Галиса и еще большое пространство за ней. Отсюда он двинулся к Киликийским воротам (Арриан: 2; 3‑4). Он знал, что Киликия защищена непрерывной крутой и обрывистой цепью гор, которая начинается у моря и, как бы описав дугой залив, снова возвращается другим своим концом к морю. Через эту горную цепь в том месте, где море наиболее вдавалось в берега, вели три узких и крутых прохода. Войти в Киликию можно было лишь по одному из них. Арсам, сатрап Киликии, вместо того, чтобы сосредоточить все свои войска в проходах, был занят тем, что опустошал свою страну огнем и мечом. Он хотел оставить македонцам лишь голую и бесплодную землю. Когда Александр с легкими частями вступил в проход, персидская стража бежала, бросив свои посты. Овладев таким образом самым узким местом прохода, которое называлось «воротами», Александр, как говорят, сам удивился своему счастью: он признался, что мог быть завален камнями, если бы нашлось, кому сбрасывать их на идущее внизу войско. Дорога едва давала возможность идти по ней четырем воинам в ряд; гора нависала над дорогой, не только узкой, но и обрывистой, а также часто пересекаемой потоками, текущими с гор (Курций Руф: 3; 4). На следующий день на заре Александр прошел со всем войском через ворота и вторгся в Киликию. Там ему сообщили, что Арсам, думавший раньше сохранить для персов Таре, теперь, узнав о переходе Александра через «ворота», собирается оставить город; тарсяне же боятся, что он прежде его разграбит. Услышав об этом, Александр устремился к Тарсу с конницей и самыми быстрыми отрядами легковооруженных. Арсам, узнав о его стремительном приближении, поспешно бежал из Тарса к Дарию, не успев нанести городу никакого ущерба (Арриан: 2; 4).

Радость македонцев была омрачена болезнью Александра. По словам одних, болезнь эта случилась от усталости, по словам других, от того, что царь выкупался в ледяной воде Кидна. Из врачей никто не отваживался оказать ему помощь, считая, что перед этой болезнью они бессильны, и боясь, в случае неудачи, обвинений со стороны македонцев. Акарнанец Филипп тоже видел опасность положения Александра, но он надеялся на его дружелюбное отношение к себе и считал преступным избегать опасности, если в опасности царь. Филипп решил рискнуть, не останавливаясь в лечении перед самыми крайними средствами. Он приготовил лекарство и убедил Александра стерпеть и выпить его, если он хочет поскорее выздороветь. В это время Парменион прислал из лагеря письмо, в котором настоятельно советовал остерегаться Филиппа, потому что Дарий будто бы подкупил его щедрыми подарками и обещанием выдать за него свою дочь, только бы он погубил Александра. Царь прочитал письмо и, не показав его никому из друзей, положил под подушку. В назначенный час вошел вместе с друзьями Филипп с чашей лекарства в руках. Александр передал ему письмо, а сам взял лекарство. Он пил, а Филипп в это время читал письмо Пармениона. Сразу стало ясно, что Филипп спокоен за свое лекарство. Письмо не испугало его; он только посоветовал Александру слушаться его и в дальнейшем: если он будет слушаться, то выздоровеет. Лекарство сначала подействовало очень сильно: Александр потерял голос; органы чувств почти перестали действовать, наступил обморок. Вскоре, однако, он оправился и почувствовал прилив сил и только тогда вышел показаться македонцам: вид его рассеял их уныние (Плутарх: «Александр»; 19). После этого он послал Пармениона к другим «воротам», которые находились на границе Кили‑кии и Ассирии, велев заранее захватить проход и охранять его. Сам он с основными силами двинулся следом (Арриан: 2; 5). Парменион занял самую узкую часть дороги, а затем захватил Исс, также покинутый варварами. Продвинувшись оттуда, он вытеснил отряды, оборонявшие внутренние горные районы, и овладел дорогой. Александр продвинул армию к Иссу. Здесь надо было решать, идти ли дальше или ждать свежие силы из Македонии. Парменион высказал мнение, что другого более удобного места для сражения не найти: ведь силы обоих царей будут равны, узкий проход не сможет вместить большого количества людей, а македонцам надо избегать равнин и открытых полей, где их могут окружить и перебить в бою на два фронта. Его разумные доводы были приняты, и Александр решил дожидаться врага среди горных равнин.

Date: 2015-12-13; view: 313; Нарушение авторских прав