Одно из описаний языка

Чарлз Хоккет опубликовал свои соображения относительно ключевых свойств языка в книге «Курс современной лингвистики»; с тех пор он несколько пересмотрел составленный им список свойств. Однако Футс выбрал для анализа исходный перечень, руководствуясь при этом тремя причинами: исходный перечень широко известен, он предполагает присутствие существа, поведение которого может быть исследовано, и задуман с тем, чтобы противопоставить общение людей общению животных — то есть показать, какие особенности, характерные для общения между людьми, отсутствуют в общении животных. Хоккет хотел показать, какие свойства человеческой речи присущи общению животных, а какие нет. Нужно сказать, что сам Хоккет считал, что все семь выделенных им определяющих свойств языка проявляются лишь в общении между людьми.

Основная мысль Хоккета — рассмотреть язык, используя перечень характерных особенностей поведения вступающих в общение индивидов,— родилась из намерения исследовать филогению языка («хотелось бы узнать, как из чего-то, что еще не было языком, возник язык») и влияние, оказанное языком на тот биологический вид, у которого он возник в результате эволюции. Расчленение языка на ряд отдельных характеристик, таких, например, как «перемещаемость», позволяет сравнивать эти характерные свойства языка и судить об их происхождении.

Хоккет обсуждает выделенные им семь свойств применительно как к общению людей, так и к конкретным способам общения у четырех различных существ: пчелы, колюшки, серебристой чайки и гиббона. Он выбрал именно этих животных, поскольку они демонстрируют разнообразие способов общения в животном царстве. Когда пчела обнаруживает источник пыльцы, она возвращается в улей и танцем сообщает остальным пчелам о местоположении источника корма и его количестве (Карл фон Фриш был удостоен Нобелевской премии отчасти за объяснение таких танцев пчел). Самцы и самки колюшки сообщают о готовности приступить к размножению путем изменения своей окраски и формы тела. Птенцы серебристой чайки побуждают родителей кормить их, делая клюющие движения в направлении родительского клюва. В сообществе гиббонов существует система криков, оповещающих о различных опасностях и общих потребностях. Хоккет полагает, что в каждом из этих способов общения присутствует по меньшей мере одно из выделенных им ключевых свойств; в скромном танце пчел можно усмотреть фактически шесть таких свойств.

Этими семью ключевыми свойствами являются: двойственность (или дуальность), продуктивность, произвольность, взаимозаменяемость, специализация, перемещаемость и культурная преемственность. Сравнивая пять различных систем общения, Хоккет приписал им свойства, перечисленные в таблице 4.

Памятуя об изложенной выше дискуссии относительно языка, нетрудно заметить, что в этом перечне не упоминаются такие существенные свойства, как реконституция или семантичность. Лингвисты и психолингвисты мало в чем согласны между собой в отношении терминов, в которых следует правильно описывать язык. У каждого существуют свои собственные предпочтения. В действительности свойства «двойственность» и «продуктивность», по терминологии Хоккета, с несколько иной точки зрения описывают те же свойства, что и термины «реконституция» и «семантичность». Например, понятие «реконституция» описывает процесс познания, в то время как понятие «продуктивность» трактует лингвистический результат этого процесса — способность понимать и составлять предложения, никогда прежде не высказывавшиеся.

Рассмотрим поподробнее эти семь ключевых свойств языка.

ДВОЙСТВЕННОСТЬ, или структурная двойственность. Этот термин означает, что человеческий язык обладает одновременно и фонологической (звуковой), и грамматической (смысловой) организацией, или, выражаясь более научным языком, кенематической и плерематической структурами. Кенема — это, в частности, единичная фонема, представляющая собой попросту элементарный «строительный блок». Плерема — это смысловая единица, передаваемая с помощью кенем. Плерематическая структура придает сообщениям смысл в соответствии с семантической договоренностью. Если кенематическая подсистема позволяет образовывать слова, то плерематическая подсистема — предложения. Вместо того чтобы для каждого сообщения использовать отдельный сигнал, человеческая речь строится из конечного числа звуков, или фонем, которые, складываясь огромным числом различных способов, образуют кенематическую структуру. Это обстоятельство обусловливает важнейшее свойство языка, называемое продуктивностью. Хотя существование плерематической структуры еще не означает, что слова будут складываться в предложения, однако оно дает возможность составлять различные сообщения, следуя единой логике их построения. Крик гиббона, например, не структурирован плерематически.
Предложение, которое содержит более одной плеремы, плерематически сложное, а если в системе обнаружена плерематическая сложность, то в ней может быть обнаружено и свойство продуктивности. Таким образом, двойственность языка возможна, по Хоккету, и без продуктивности; таков, например, язык, состоящий из большого числа однословных предложений, каждое из которых построено из нескольких сигнальных единиц.
Хоккет не исключает вероятности того, что общению некоторых видов животных может быть свойственна двойственность, хотя и отмечает, что сам он с такими случаями не сталкивался. Двойственность языка возвращает нас к уже обсуждавшемуся понятию «семантичность». Воспользуемся этим моментом, чтобы расширить предмет обсуждения, и вспомним характер употребления слов самкой шимпанзе Люси.
Если семантичность означает присвоение определенного значения некоторому абстрактному символу, то двойственность. позволяет строить конструкции из таких символов. Если у животных отсутствует способность воспринимать двойственность, то каждое сообщение, которым они обмениваются, должно заранее возникнуть в процессе филогенетического развития. С другой стороны, двойственность может освободить животных от необходимости оперировать только заранее полностью сформулированными сообщениями, чтобы позволить им использовать строительные блоки для создания новых, собственных сообщений. В отсутствие кенематической и грамматической подсистем животные могут обмениваться лишь ограниченным числом сообщений, данных им от природы, но, обладая упомянутыми подсистемами, они могли бы сказать гораздо больше.
Так Хоккет объясняет двойственность языка; однако он не говорит окончательно ни о числе сообщений, которое может существовать в недвойственной системе — такой, например, как крики гиббонов,— ни о том, должна ли концепция двойственности в противовес недвойственности приниматься без доказательств.

ПРОДУКТИВНОСТЬ. Как двойственность в общении животных возможна без продуктивности, так и продуктивность, утверждает Хоккет, может быть без двойственности. Продуктивность означает, что живое существо способно создавать и понимать бесконечное число сообщений, составленных из конечного числа имеющих смысл единиц, то есть «владеющий языком может сказать нечто, чего он никогда не говорил и не слышал ранее, и быть полностью понятым слушателем, причем ни говорящий, ни слушающий ни в малейшей степени не будут подозревать о новизне сказанного». Хоккет утверждает, что именно этот механизм делает возможной аналогию. Аналогия, первая составная часть реконституции, означает способность устанавливать сходство в высказываниях, которое затем «реконституируется» (закрепляется) в новых высказываниях, и, таким образом, конечное число структурных взаимосвязей используется для усвоения огромных массивов разнородной информации. Именно посредством аналогии дети усваивают грамматику взрослых.
В отсутствие плерематической сложности система общения может обладать продуктивностью, если новые однословные сообщения создаются посредством специального типа аналогии, так называемого «смешения». Этим термином обозначается построение все новых и новых сигналов из частей старых. Такая система может обладать продуктивностью и в отсутствие двойственности, как, например, у пчел, сообщающих своим собратьям о местонахождении новых источников пыльцы. Танец пчел обнаруживает свойство продуктивности, утверждает Хоккет, и в то же время в нем отсутствует двойственность, поскольку наименьшие осмысленные компоненты «данного танца не составлены из лишенных смысла, но четко различающихся единиц, подобных кенемам». Семантическая соотнесенность, приписывающая определенный смысл отдельным компонентам танца пчел, заложена в генах насекомых, и это приводит нас к третьему ключевому свойству языка.

ПРОИЗВОЛЬНОСТЬ. Если между самой плеремой и ее смыслом нет явного и очевидного сходства, то значение плеремы произвольно. Если же плерема является чистым изображением заключенного в ней смысла, то она называется иконической. Хоккет использует аналогию с картой, по определению представляющей собой иконический знак, и территорией, которую эта карта изображает; но толщина линий, изображающих на карте дороги и реки, в большинстве случаев не выдержана в должном масштабе, что вносит элемент произвольности. Карта дорог имеет много общего с танцем пчел в том отношении, что танец пчел произволен, поскольку не изображает наглядно направление на источник нектара и расстояние до него, но иконичен в рамках этих понятий: сообщение передает расположение источника нектара, изображая его координаты на оси расстояний и на оси направлений, а не просто посредством узаконенного сочетания чисто произвольных символов. Для того чтобы система обладала двойственностью, сообщения должны слагаться из произвольных единиц, а не из «картинок», иллюстрирующих их смысл.
Произвольная система сигналов с двойственной структурой допускает гораздо более широкое применение, чем иконическая, в которой каждому новому смыслу должно соответствовать новое слово. «Люди могут разговаривать о чем угодно, пчелы — только о нектаре»,— пишет Хоккет.
Мы видим в двойственности и произвольности два основных свойства языка, необходимых для его овеществления. Произвольность дает возможность для построения конструкций, которые Хоккет называет «дискретными», что в свою очередь позволяет создавать абстрактные описания (овеществления) окружающего мира. Мы также видим, по крайней мере в сфере общения между людьми, что эти ключевые свойства языка тесным образом взаимосвязаны. Никакая система не может обладать двойственностью, не обладая произвольностью.

ВЗАИМОЗАМЕНЯЕМОСТЬ. Этот термин попросту означает, что любой организм, способный посылать сообщения, должен быть способен и принимать их. Коммуникативное поведение определяется Хоккетом как действия одного организма, вызывающие ответные действия другого. Например, когда самка колюшки раздувает брюшко, она вызывает этим у самца проявление брачного ритуального поведения; но роли в этом случае поменяться не могут, и таким образом в общении колюшки взаимозаменяемость отсутствует. Напротив, пчелы, гиббоны и люди способны и посылать, и принимать сообщения, принадлежащие к числу рассматриваемых Хоккетом (взаимозаменяемость характерна также для тревожных криков серебристой чайки, однако, рассматривая общение у этих птиц, автор касается лишь отношений между птенцами и родителями).

СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ. Коммуникативное поведение специализированно, если ответное поведение не связано непосредственно с физическими следствиями полученного сообщения. То есть общение специализированно в тех случаях, когда животное лишь сообщает что-то, но не действует непосредственно. Например, удар в челюсть не является актом специализированного поведения, потому что ответное действие (пострадавший может быть сбит с ног, убежать или дать сдачи) непосредственно связано с физическим результатом исходного. С другой стороны, поведение, вызываемое произнесенной вслух угрозой, имеет мало общего с физическим процессом выдоха, потребовавшегося для ее высказывания. Ясно, что в этом случае общение было совершено с помощью специализированной системы коммуникации, предназначенной непосредственно для передачи сообщений. Хоккет отмечает, что самцы колюшки реагируют непосредственно на физические аспекты сообщения, получаемого от самки,— раздувание брюшка и метание икры,— тогда как самка реагирует на изменение окраски самца, не являющееся для нее непосредственным физическим следствием, связанным с сообщением. Таким образом, сообщение самца более специализированно, чем сообщение самки. Специализированность, утверждает Хоккет, может проявляться в различной степени и нет другого биологического вида, система коммуникации которого была бы столь специализированна, как у человека. Правда, в то время, когда Хоккет писал это, исследований по общению дельфинов и китов — животных, система коммуникаций которых, как мы сейчас можем предполагать, в высшей степени специализированна,— было проведено еще мало.

ПЕРЕМЕЩАЕМОСТЬ. Предлагаемое Хоккетом определение перемещаемости ничем не отличается от определений других исследователей: сообщение является перемещенным в той степени, в которой «предмет сообщения и его результаты удалены во времени и пространстве от источника сообщения». К изложенному выше мало что можно добавить, разве что подчеркнуть взаимосвязь между острой потребностью в перемещаемости в сфере познавательных и коммуникативных функций и требованием овеществления окружающего мира в нашей двойственно организованной и произвольной системе сигналов. Хоккет отмечает, что язык пчел, как и язык человека, также обнаруживает свойство перемещаемости, поскольку и предмет сообщения, и результаты танца удалены от источника сообщения. Однако, чтобы язык пчел обладал истинной перемещаемостью, пчела, по Хоккету, должна обладать способностью «сосредоточиться и припомнить» расположение ранее обнаруженных ею запасов нектара.

И наконец, КУЛЬТУРНАЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ. Вероятно, необходимо включить культурную преемственность в число основных свойств языка, поскольку именно язык, как ранее предположил Роджер Браун, делает возможной эволюцию культуры. Опыт, накопленный отдельным индивидом, может повлиять на всю культуру на протяжении жизни одного поколения, тогда как природе, чтобы отделить приспособленных от неприспособленных, требуются тысячелетия. Мы теперь также знаем, что необычный тип приспособляемости в культурной эволюции влечет за собой долгосрочные неблагоприятные последствия и для человека, и для Земли,— последствия, к которым не приводит более жесткий, но и более надежный механизм генетической эволюции. Однако, оставляя в стороне всевозможные суждения о благоприятных и неблагоприятных последствиях культурной эволюции, Хоккет несомненно прав, рассматривая культурную преемственность как основное свойство общения людей; язык, каковы бы ни были его конкретные особенности, достается молодежи как часть культурного наследия, хотя лишь генетическая предрасположенность делает возможной такую форму обучения.
Хоккет разделяет культурную преемственность на две основные подсистемы, а именно — обучение и имитацию. Он описывает имитацию как «такой тип взаимного стимулирования, при котором «образцовое» поведение, усвоенное одним индивидом, стимулирует идентичное поведение другого». Хоккет считает, что Homo sapiens — это животное, наиболее преуспевшее в имитировании, хотя к подражанию хорошо приспособлены и человекообразные обезьяны. Хоккет не делает никакого различия между осмысленным и бессмысленным подражаниями.
Он утверждает, что язык является единственной коммуникативной системой, в которой договоренность о смысле сигналов передается в череде поколений посредством культурной, а не генетической преемственности; в этом он ошибается. Множество певчих птиц обучается пению от старших, и, как мы увидим в части 2, этот пример позволяет представить себе возможные истоки возникновения человеческой речи.

Именно к этому и переходит Хоккет, выделив семь ключевых свойств языка. И в самом деле, Хоккет начал с перечисления ключевых понятий, пообещав построить в дальнейшем сценарий возникновения языка из того, что языком еще не являлось. Он отмечает тесную взаимообусловленность перечисленных им свойств и полагает, что эта их взаимосвязь свидетельствует о том, что некоторые из них возникли раньше других; предшественником всех этих свойств, по его утверждению, была специализация. Прежде чем в одном из направлений, ведущих к возникновению языка, начнет развиваться коммуникация, должно возникнуть некоторое различие между повседневным поведением животного и коммуникативным.

Хоккет также считает, что еще до того, как человек выделился из группы родственных ему человекообразных обезьян, в общении наших предков (одновременно являвшихся предками гориллы, шимпанзе, орангутана и гиббона) уже развились свойства взаимозаменяемости, перемещаемости и в некоторой степени культурной преемственности. Хоккет наделяет человекообразных обезьян по меньшей мере зачатками ключевых свойств, поскольку обезьяны известны как весьма искусные подражатели, а подражание некоторому ранее освоенному поведению требует определенной степени перемещаемости.

Продуктивность, произвольность и двойственность развились в коммуникации людей на протяжении последних четырнадцати миллионов лет, после того как разошлись пути генетической эволюции человека и человекообразных обезьян. За тот же промежуток времени эти свойства, по Хоккету, не сформировались ни у одной человекообразной обезьяны. Он считает, что продуктивность возникла, вероятно, одновременно с возникновением произвольности. Замечу, что кроме всего прочего произвольность позволяет эффективно пользоваться небольшими группами символов. Хоккет, однако, испытывает затруднения при попытке установить последовательность возникновения двойственности и продуктивности. Каждое из этих свойств могло предшествовать другому, но они могли возникнуть и одновременно. Согласно сценарию Хоккета, продуктивность, двойственность и произвольность возникли путем «смешения» голосовых сигналов, которыми пользовались наши человекообразные предки и которые были иконическими и не обладали свойствами продуктивности и двойственности. Хоккет сформулировал эту линию развития еще до того, как вошла в моду «жестикуляторная гипотеза» Хьюза, представляющая собой разработку концепции, сформулированной много ранее Эдуардом Торндайком и известной как «теория лепета». В соответствии с ней человек некогда начал вычленять звуки, связанные с определенными характеристиками предметов внешнего мира, и таким образом заложил основу своего словаря. С другой стороны, Хоккет утверждает, что в какой-то момент древний человек смог создать новый возглас из слияния частей искони существовавших возгласов. «Мы можем представить себе,— пишет Хоккет,— что такие новшества обычно были, как правило, непонятны для слушателей, однако с течением времени, чем дальше, тем чаще, они закреплялись в обиходе, так что подобный способ создания новых восклицаний приобретал все большее распространение». Слияние составных частей этих возгласов постепенно лишало их связи с иконическими корнями, делая их смысл все более произвольным, и вело к возникновению кенем (из подразделенных звуков) и плерем (из их различных сочетаний). Хоккет ничего не говорит о том, почему первые прегоминиды начали попарно сливать возгласы, образуя новые «гибридные» звуки. Он обосновывает свой список ключевых свойств языка ссылкой на давление отбора, вызвавшее появление человеческого языка. Думается, что и сам список свойств языка, и гипотеза Хоккета об их возникновении были бы более убедительными, если бы он высказал соображения о том, с чего все началось. Недостатком рассуждения Хоккета является то самое качество, которое он включил в число сильных сторон языка,— оно произвольно. Если не говорить о давлении отбора, единственный критерий, с помощью которого можно оценить перечень Хоккета,— это его внутренняя логичность. Действительно, несмотря на то что многие из выделенных Хоккетом ключевых свойств языка являются взаимозависимыми, рассмотренный перечень внутренне непротиворечив. Мы можем понять, как не обладающая продуктивностью система возгласов могла посредством их смешения постепенно развиваться в направлении от иконичности к произвольности. Мы можем также понять, как такая система возгласов могла в результате объединения слов превращаться из замкнутой в продуктивную; более того, мы можем представить себе развитие двойственной системы из фонем и синтаксиса, управляющего их комбинированием: возгласы приобретают звуковую форму в соответствии с логикой, определяющей комбинаторику составляющих их звуков, а не под влиянием внешних факторов, сформировавших исходный словарь.

Нельзя сказать, что сценарий Хоккета несовместим с тем, который был предложен ранее Гордоном Хьюзом, но он лаконичнее. Если бы Хоккет знал о существовании голосовой преемственности у других видов, он мог бы использовать это обстоятельство в своих рассуждениях о давлении отбора, способствующем развитию языка в соответствии с предложенным им планом.

Хотя Хоккет не может ответить на вопрос, почему возник язык, он чувствует себя на достаточно твердой почве, когда рассуждает о влиянии языка на наших предков уже после того, как началось его развитие. Адаптивная полезность договорной системы коммуникации и мышления, утверждает Хоккет, давала генетическим линиям с более развитым языком преимущество в конкуренции с их близкими сородичами. В результате такого конкурентного преимущества малоэффективные эволюционные приспособления быстро сходили со сцены под необыкновенно сильным давлением отбора, направленного на формирование языка. Появление языка было ответом природы на те крайне тяжелые условия, в которых жил человек. И мы можем представить себе, что сам по себе язык постепенно совершенствовался как наиболее эффективное (на относительно небольших временах) из множества новшеств, возникших в ответ на такие условия. В этом, пишет Хоккет, и кроется причина того, что мы не наблюдаем среди различных человеческих рас значительной изменчивости в отношении языковых способностей, а также и того, что не удается обнаружить промежуточных эволюционных звеньев между человеком и шимпанзе.

Сказанное возвращает нас к упоминавшейся ранее гипотезе Либермена и Крелина, согласно которой поздние неандертальцы вымерли из-за того, чти оказались не в состоянии конкурировать с современными им кроманьонцами, лучше их владевшими даром речи. Эти ученые считают, что гортань у неандертальцев не была развита в такой степени, чтобы они могли произносить полный набор звуков, доступных современному человеку;

они же полагают, что есть основание думать, будто кроманьонцы в этом отношении пошли много дальше. Их гипотеза предполагает, что неандертальцы представляли собой некоторую промежуточную стадию развития и не были полностью подготовлены к возникновению языка. В результате они проиграли состязание со своими близкими сородичами, заплатив той ценой, которую иногда приходится платить при конкуренции за пищу в одной экологической нише,— ценой вымирания. Хоккет предвосхитил эти рассуждения еще в 1958 году. Зоогеографы утверждают, писал он, что «два близкородственных вида не могут жить бок о бок в одной экологической нище. По-видимому, если ряд близкородственных видов или линий конкурирует в одной экологической нише, то тот из них, который вовремя приобретает самые совершенные приспособления, вытеснит наиболее сходные и генетически близкие ему формы, тогда как виды или линии, находящиеся не в столь близком родстве, могут выжить, поскольку они менее остро и непосредственно конкурируют друг с другом. В этом состязании победитель уничтожает пришедшего вторым или же поглощает его в результате гибридизации. Вот один из механизмов, посредством которых разновидности превращаются в самостоятельные виды: они уничтожают промежуточные формы и остаются генетически изолированными».

Интересно заметить, что наш ближайший сохранившийся сородич — шимпанзе — не слишком отличается от животного, которого мы рассматриваем как своего наиболее отдаленного предка. По-видимому, каковы бы ни были чрезвычайные обстоятельства, отделившие человека от человекообразных обезьян, последним удалось выжить и без приобретения тех «спасительные» свойств, которые отличают человека от животных.

Приняв культурную преемственность в качестве предшественника плерематически сложной коммуникации, Хоккет понял, что одна из сторон влияния языка на наших предков состояла в том, что овладение языком благоприятствует расширению сферы, в которой поведение передается не генетически, а как результат культурной преемственности. Он снова повторяет трюизм, на который мы обратили внимание ранее: «Обучение с помощью уже усвоенных символов может устранить значительные опасности, с которыми связано обучение, основанное на непосредственном участии». Однако здесь ничего не сказано ни о взаимосвязи между этими двумя типами обучения, ни о явном давлении в пользу прогрессивного развития перемещаемости.

Короче говоря, Хоккет считает, что система коммуникации, возникнув и закрепившись, начинает определять образ жизни овладевших ею существ. Обучение, будучи фактором культурным, а не биологическим, все в большей степени вытесняет биологические детерминанты нашего поведения и жизненного стиля и создает новый мощнейший побудительный мотив поведения, отличный от голода и секса,— потребность в общении. Мы вынуждены использовать нашу специализированную систему коммуникации даже в тех случаях, когда она не является необходимой для адекватной реализации таких потребностей, как брачные отношения, родительская забота, защита и нападение. Отсутствие общения, пишет Хоккет, лишает человека его самых характерных свойств; в отношении животных, утверждает он, дело обстоит иначе. Хоккет прав в том, что лишенные общения люди становятся нервнобольными, однако, утверждая, что животным это не свойственно, он грубейшим образом ошибается.

Дельфины, по-видимому, подобно людям, общаются друг с другом исключительно ради самого общения. Шимпанзе постоянно находятся в общении друг с другом. И эта потребность в общении, во взаимной поддержке является более мощным побудительным мотивом поведения, чем многие основные биологические потребности. Можно ожидать, что то же справедливо и Для других живущих в сообществах человекообразных обезьян, а также для столь социально высокоорганизованных животных, как слоны и волки.

Хоккет дает еще одну формулировку своего утверждения: большая часть актов коммуникации между людьми посвящена самой коммуникации. Это, несомненно, справедливо, если речь идет о лингвистах, а также о тех людях, которым случалось пользоваться услугами консультантов по брачным отношениям, психиатров и других современных шаманов, стремящихся восстановить нарушения нормальной коммуникации. Но мы ничего не знаем о том, сколь много времени отдает обычный человек в свой самый обычный день коммуникации по поводу коммуникации — по сравнению, скажем, с «коммуникацией о коммуникации» у среднего кита в течение его обычного дня. Насколько значительная доля молчаливого общения эскимосов посвящена самому общению? Разумеется, справедливо то, что по сравнению с любыми другими животными мы более поглощены своим общением, однако такая углубленность в эту сферу может рассматриваться и как недостаток системы коммуникации, а не только как качественно новое ее свойство.

Мы рассмотрели описание языка, принадлежащее перу одного лишь исследователя, который воспринимает язык как некую часть спектра, составляющего систему общения в целом. Далеко не все согласны, что это наилучшее описание такого рода; например, Ноам Хомский считает, что введение таких новых принципов, как «аналогия», составляет недостаток концепции Хоккета. (Но специалисты находят многочисленные изъяны и в системе Хомского.) Как бы то ни было, перечень Хоккета обладает одним большим достоинством: он позволяет последовательно, свойство за свойством, сравнивать системы коммуникации у животных и у человека. И вот Футс со списком Хоккета в руках принимается, наконец, за работу.

Date: 2015-12-13; view: 411; Нарушение авторских прав