Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Вступление от героя. Разговор с самим собой – 1 2 page– Зачем это мне? – недоуменно спросил Легат, разглядывая ключ. Нечего там было разглядывать: ключ как ключ, копейка – цена, и брелок дешевый, сделанный из расхожего металла под названием «люминь». – А чаевые! А пригодится! – воскликнул незнакомец. – А придет черед, и откроет этот ключ кладовую с неисчислимыми ценностями, горстями будете их грести, горстями!.. И сигареты не выкидывайте. В смысле – пачку с орлом. Покорнейше прошу… И поклонился, и развернулся на каблуках, как военные умеют, и пошагал прочь – к Пантеону у стены Крепости, где забытый всеми, кроме малочисленных и праздных любознатцев и некрофилов, лежал в открытом саркофаге бывший Отец Революции. Пустой внутри. А Легат только и успел, что крикнуть в спину ушедшему: – Почему у орла крылья в одну сторону? И услыхал еле‑еле: – Так ветер же крепчает… А может, и показалось, может, и ни хрена он не услышал, сам себе объяснение надумал. Бывает. Но поспешать следовало. Предъявил топтуну в башенной проходной пропуск‑вездеход, открывающий любые двери в Государстве, оказался за Стеной Крепости и метров через пятьдесят вошел в подъезд второго по главности Корпуса Службы, где имел кабинет Прямой Начальник‑Командир, а второй, в свою очередь, эскалаторами и подземным переходом был соединен с первым по главности. Короче – с Главным, где имели законное и легитимное место Глава Службы и сам Верховный!.. Но про первый по главности – к слову. Дойдет до него дело – опишем подробнее. Хотя и заранее можно отметить: казенный дом – он везде казенный дом: дороже, пышнее, пафоснее или – наоборот. Главное ж – не здание. Главное ж – люди в нем!.. На совещание Легат явился за пять минут до назначенного срока, в приемной толпились вызванные сюда коллеги по Службе, да, если точнее, не так уж и вызванные – просто обычный состав подчиненных Командиру просто Начальников, отвечавших (практически – головой и жопой) за те сферы жизни Народа, которые они… как бы помягче?.. курировали, так. Или вели, есть такой казенный термин. Говорливая толпа мешала секретарю отвечать на непрерывные телефонные звонки по телефонам связи № 1, связи № 2, по телефонам прямой связи – с Верховным, с Главой Службы и другими Прямыми, а уж городские телефонные звонки и поминать не стоит. Они снимались в лучшем случае через раз. С кем‑то секретарша соединяла Командира, предварительно испросив у него по внутренней линии согласия на разговор, кому‑то очень вежливо отказывала. Работка, конечно, до примитива простая и рутинная. Но кто так подумает, тот – дурак. Потому что знать, кого соединить с шефом, про чей звонок его проинформировать, кому отказать в связи и записать, что звонил – для передачи шефу в личном докладе, а кого вообще на дух не выносить – это, господа хорошие, мастерство высшего класса, требующее великого знания пристрастий и настроений шефа и тонкого умения никого не обидеть даже намеком, даже интонацией в голосе. Плюс – очень утомительное мастерство. Впрочем, других людей в Крепости не держали. А если честно, то никто из звонивших не обижался. Понимал: служба такая. В смысле – Служба. И не западло перезвонить и еще раз, и еще, и еще – а вот ведь и соединит она в какой‑то не предположенный миг звонящего с шефом. А уж что шеф скажет звонящему – не ее дело. Чему‑чему, а изысканной вежливости и практически искренней приязни к собеседнику шефу не занимать стать, с кем бы он ни говорил лично или по телефону. Это – к слову. А к делу – всех позвали в кабинет. Тема, как сказано было, – празднование Дня Невинно Павших, праздника новодельного, ранее не существовавшего, но в один прекрасный или не вполне прекрасный день, не суть, он понадобился. И пришлось вспомнить дела настолько давно минувших дней, что даже ученые‑историки не знали точно, что в те дни случилось, и яростно в своем незнании не сходились. Ну, обычное дело, раз ученые не могут найти общего мнения на древнюю, к примеру, историю Страны, то Руководство Страны им все объяснит, разжует и в рот положит. Придется съесть. Кто не съел, тот осален. Ему водить. Короче, День Невинно Павших праздновался уже не первый год подряд. Но если в первом случае Командир мог, обложив русским обильным матом всегда и во всем виновных подчиненных, допустить какие‑никакие проколы в проведении оного Дня на Площади при большом стечении Высокого Начальства и достойных представителей Народа (первый блин, как говорится…), то в энный раз он, Командир, никаких, даже мелких, проколов не допускал и уж сумел доходчиво объяснить, как он опустит ниже плинтуса всех присутствующих и персонально Легата, если что. В «если что» конкретно не входило ничего, поскольку на все свои вопросы Командир получил точные ответы, но на то он и Прямой Начальник, чтобы лучше других знать непредсказуемость и опасность выпущенной на свободу (пусть и на коротком корде) народной стихии. Никакой конкретности она не поддается. Поэтому все уходили опущенные. В переносном смысле. А Легату было сказано: – Останься. Зачем – не объяснил. Начальник пересел за свой стол, а Легат устроился на таком же месте, на каком давеча сиживала в его кабинете ничуть, по виду, не продутая Северами Оса. Начальник открыл один ящик стола, пошарил там, потом второй, третий… Выматерился неконкретно. – У меня случайно есть, – сказал Легат, легко поняв немотивированную раздражительность Начальника: тот всерьез бросал курить, не держал при себе сигарет, секретарям под угрозой дыбы запретил держать их, но нет‑нет да и сдавался в особо трудную минуту. Легат отлично понимал его, потому что лет пять назад сам бросал курить и знал все кошмарные тяготы этого занятия досконально. Он достал из кармана пачку с орлом и протянул Начальнику. – Возьми одну, остальные я заберу. И выкину. Один раз – не пидарас. – Неужели ты думал, что возьму все? – спросил Начальник, прикуривая. Зажигалку он почему‑то не выбросил, сохранил. Может, потому, что была она эксклюзивная, побывавшая в космосе с одним из туристов‑олигархов и подаренная Командиру, который в то время еще вовсю дымил. Командир закурил и осмотрел пачку. Увидел орла. – Что за херня? – изумился. – Откуда? – Оса сегодня дала, – честно признался Легат. – Зачем? – Понятия не имею. Сказала: маленький презент. Почему‑то он не стал пересказывать Командиру странный разговор с Осой, не сказал и о встрече на Площади с ее засланцем‑Рабом, а уж о ключе тем более не стал, потому что временно забыл о нем. – Странная штука, – задумчиво молвил Командир, покуривая, или, вернее, не куря вовсе, потому что он изо всех сил старался не затягиваться. Легат, помня свой опыт, знал, что игра в попыхивание – дело полезное. Полезное в том смысле, что никотин хоть и попадает куда не надо, но в малых объемах, и этот самообман рано или поздно может привести к желаемому результату. Следующий этап, помнил он, – держать во рту незажженную сигарету. – Странная штука, – повторил Командир, поставив сигаретную пачку на попа и внимательно разглядывая косокрылого и косорылого орла. – Во‑первых, не понимаю смысла. Ну, и морда, и крылья – в одну сторону… Гляди: и ноги тоже… А в чем смысл‑то? Ты сечешь? – Не‑а, – честно сказал Легат, потому что не сек. – Может, ветер? – Все равно смысла не вижу. Типа прочен при любых ветрах, что слева, что справа? Так он же полевел при первом ветре. Выходит, не так и прочен. А наш‑то точно прочнее: при любом теоретическом ветре стойко сохраняет геральдическую форму. – Это да, – сказал Легат, чтобы что‑то сказать. Командир, как понимал Легат, знавший того немало лет, находился в вещательном режиме, встревать с собственным мнением опасно для жизни. Да его и не было, собственного. – Я его где‑то видел… – сделал признание Командир. – На сигаретах? – спросил Легат, чтоб спросить. Орел его не сильно тревожил. – В том и штука, что нет. На чем‑то другом, на чем‑то… на чем‑то… – даже пыхать забыл, задумался. – На флаге?.. Нет. На куртке какой‑нибудь?.. Тоже вроде не было. – И вдруг ожил: – А что вообще этот гад имел в виду? – Какой гад? – не понял Легат. – Ну, этот… который орла придумал. Намек? Предупреждение? – Какое предупреждение, шеф, окстись. Ну, карикатура, ну, шутка дурацкая… Чего ты во всем крамолу ищешь? – Это работа моя – крамолу искать. А твоя работа сегодня – завтрашний ДНП. Что‑то мне не понравилось твое спокойствие. Тебе что, все равно, что завтра будет? – Он, как берсеркер, накручивал себя, разжигал ярость, и она разгоралась практически мгновенно, казалось, сейчас убьет малахитовым пресс‑папье. Но Легат достаточно хорошо знал Начальника и знал, что не убьет. На худой конец – легко ранит. А пар выпускать полезно, хотя сам Легат не умел этого делать. – А завтра все будет о’кей, – спокойно заявил он и встал. – Я пойду. Дел‑то – до ночи. Я никого из своих не отпускаю. В семь вечера – последняя репетиция на Площади, жалко, что у тебя окна на другую сторону выходят. Посмотрел бы малек… Да, сигареты я у тебя забираю, попыхтел – и хватит. И пошел к двери, забрав пачку с орлом. А Начальник сказал вслед: – Будет что не так – уволю нах. На такую мелочь, слышимую, кстати, многократно, Легат внимания не обратил. Переходил площадь, смотрел, как у здания музея Истории Страны собирались войсковые подразделения, бэтээры там всякие, солдатики, одетые по‑летнему. Часы на Главной Башне пробили половину четвертого. В семь – репетиция. Генерал из Генштаба будет у него в шесть пятнадцать. Времени, в общем, кот наплакал… Он пешком вернулся в свой кабинет, велел никого не пускать и ни с кем не соединять, сел за стол, достал из портфеля сигаретную пачку, поставил перед собой, как давеча Начальник, и стал смотреть. Знал: если долго, а то и очень долго смотреть на вещь, в которой ты подспудно чуешь невидимое глазу содержание или неведомый мозгу смысл, то рано или поздно что‑то в тебе проклюнется. Ну, намек какой‑то явит себя. Ну, мысль – из ряда нетривиальных – осенит. Ну, вспомнишь чего‑то такое, что не вспоминалось, а вот выперло наружу и сразу – ясность в башке. Он посмотрел на часы, отметил время, уложил руки на стол, а подбородок на руки и уставился на орла. Когда раздался звонок спецтелефона № 1, Легат почти уже нашел мало‑мальски приемлемое объяснение феномену, назовем это так, сигаретной пачки. Но – звонок. Легат мгновенно снял трубку: этому аппарату звонить лишнее не полезно. – Легат, – сказал Легат. – Я вспомнил, – сказал на том конце правительственного закрытого провода Командир. – Этого гребаного орла я видел на двери в тоннеле метро. Там он был очень грязный, но изначально красный, тогда он мне тоже не понравился. – В каком тоннеле? Какого метро? – обалдел от такого объяснения Легат. – Не понимаешь ты меня, – с грустью сказал Командир, – а надо бы и мог бы. Правительственное метро, знаешь? Еще при Диктаторе построили. После войны. – Какое, на хрен, метро, – забыв про субординацию, заорал Легат. – Оно давно засыпано, обрушено, электричества там никакого нет, все сдохло. Если оно вообще было… Чего ты там делал? – Да‑а‑а, – все с той же не проходящей грустью протянул Командир, – нет рядом толковых людей, и не будет уже, наверно. Все объяснять приходится. Ну, как дети, прям. Слушай. Есть метро. Да, засыпано, обрушено, света нет. А я не верю, что оно сдохло. Потому что тот, кто меня туда водил, врать не мог. А он сказал, что все есть, и все может работать. Понимаешь: сейчас типа вовсе не работает, но завтра может заработать. Когда надо. – Кому надо? – малость обалдело и от того глупо спросил Легат. – Кому положено, – туманно объяснил Командир. Либо не знал, либо – гостайна, Легату по рангу недоступная. – Это когда было? – настаивал он. – Недавно, в общем. Года три назад?.. – версия гостайны отпадала. – А кто тебя водил? – Человек. Небольшой вроде по чинам‑то, но по знаниям – Гумбольдт. – Какой? Который в «Лолите»? Или который Вильгельм? – Который Вильгельм лучше. Но вообще‑то Гумбольдт – это кличка. А как на самом деле его зовут – я не спрашивал. – И что этот твой Гумбольдт предлагает? – Предлагал. Он то ли умер, то ли куда‑то уехал года три назад. Или два, не помню… А только он один знал про метро, остальные, кого ни спрашивал, ни хрена не знают. – Да врут! Уж кто‑то знать должен. Архитекторы, например. Газовики. Электрические всякие люди. Они же постоянно чего‑то копают. Да и планы подземных коммуникаций наверняка сохранились со времен Диктатора… – Легат решил перестать перечить Командиру и принял версию Правительственного метро как факт. Жалко, что ли… – А вот и нет, не сохранились планы. И ни архитекторы, ни газовики – ни один перец ничего толком не знает. Разве что крысы. Но их не спросишь… А твой орел на коробке говорит о том, что кто‑то что‑то все‑таки знает. И знает больше, чем мы с тобой можем предположить. И этот кто‑то – не наш человек. Или – не наши люди. Думаю, много их… – Сообщить, может, куда положено?.. – Куда? Где положено, я тоже любопытствовал, когда уже в Службе был. Все – в одно: не знаем, не сохранились документы… – И ты поверил, что не сохранились? – Я‑то не поверил. Но больше, извини, не спрашивал. Никого. Если все в один голос твердят «не ведаем», значит, вопроса нет. Закрыт… Ты хочешь, чтоб меня… или там тебя… за идиота приняли и – в деревню, к тетке, в глушь на ответработу, да? – Нет, даже в Саратов не хочу, – медленно произнес Легат. Добавил: – Но ты же вход видел. Где он, помнишь? – Не помню, – закручинился Командир. – Выпили тогда чересчур… – Бывает… – нейтрально согласился Легат. Два формально не связанных друг с другом процесса – разговор с Начальником и параллельно – разглядывание орла суммарно, кажется, давали результат. – Знаешь что, – сказал Легат, – вот проведем завтра ДНП и дай мне день… нет, лучше два… или вообще забудь про меня на чуть‑чуть. А я тебе точный ответ принесу. Про орла. И про метро, кстати. – С ума сошел? – холодно спросил Командир. – А как я могу про тебя забыть? Ты мне нужен. Впрочем, денек я тебе могу дать. Один. Типа отгул за напряженную работу на свежем воздухе Главной Площади. Используй… Ты надыбал, что ли, что‑то? – Как знать, – сказал Легат, – как знать… – Только ты помнишь: если что – ты сам по себе. Один, совсем один. – Естественно, – подтвердил Легат, он знал правила казенной игры и ни разу не нарушал их. Трубку на аппарат тихонько так уложил – как стеклянную. Первый раз первым уложил, а не вслед за Начальником. Пошарил в кармане брюк, вытащил ключ на брелке, выданный ему мужиком на площади: хороший все‑таки ключ, сейфовый, сложный. И брелок симпатичный: кружок металлический, а в нем – кубик на оси вращается. Если, конечно, покрутить. Подарок Раба уже нравился Легату, потому что обещал Нечто впереди. Пусть день, но – по полной. Поднял трубку связи с секретаршей. – Соедините меня с Осой. И побыстрее. Ждал. Через минуту секретарша отозвалась: – Госпожа Оса в больнице. – В ее голосе звенело изумление. – Уже третий день после гастролей. Воспаление легких у нее. – Я слыхал, – сказал Легат и отключился. Пора была и Генералу явиться. Хотя он – человек военный, точный, а до срока – три минуты ровно. И ровно через три минуты секретарша сообщила по трубе: – Господин Генерал в приемной. – Приглашай. И встал, и пошел к дверям, чтоб, значит, встретить нужного и важного в данный период жизни гостя. Понятно, что по прошествии тяжкого для Легата Дня Невинно Павших, гостем его этот генерал вряд ли будет скоро. Ну, не исключено, через год – на следующий ДНП. Если его, генерала, не переведут куда‑нибудь – на Округ там или в загранку. Или на заслуженную пенсию… Но по‑любому связь с ним не оборвется. Легат, если что и собирал в своей жизни, так именно людей. Можно сказать вульгарно: связи он копил. Можно, но это будет неточно. Связи, конечно, штука дельная, мало ли как жизнь обернется, в ней главное, считал Легат, уметь дружить, а уж количество больших и малых дружб несущественно. Куртуазнее к месту вспомнить скрупулезное занятие коллекционера – чего бы он там ни коллекционировал: чем больше коллекция, тем ярче счастье ее владельца, полнее, весомее. Легат коллекционировал людей. Он начал свою коллекцию еще в молодости, когда был журналистом (профессия очень способствовала коллекционированию!), и продолжал, не останавливаясь, по сей день. На сей день возможностей пополнять коллекцию у него стало неизмеримо больше. И Генералу там своя… скажем, ячейка, ящичек, полочка, конвертик, ну что еще?.. найдется, короче, Генералу место. Впрочем, стоп! Что прошло, то в прошлом. Самое главное, что Командир остался, в общем, довольным. Не без порции говна на Легатову голову, но – в меру, пользы для.
А Легат уехал с Площади домой, поспал, сколько себе на сон отпустил, встал часов эдак в восемь, что для него было смерти подобно, но – перемог, поскольку труба звала. Еще вчера, еще до начала Праздника, он звякнул по сотовому своему случайному знакомцу из вымирающего племени диггеров. Действительно случайному: в какой‑то компании в каком‑то общепитовском заведении на каком‑то юбилее лет эдак пять тому Легат его невольно подцепил: рядом сидели, едино пили, а Диггер оказался знатоком и хорошим рассказчиком анекдотов, к тому ж старым читателем легатовских книжек, что льстило. Телефонами обменялись, звонили изредка друг другу – под праздники, и едва ли пару раз (ну такая уж работа‑судьба, сказано ранее!) выходили вместе в свет. С женами даже. Позвонил ему Легат перед началом празднования ДНП, спросил про старое метро. Диггер про него слышал, но сам не видел, не попадал. Да и забросил он диггерство, но кое с кем из бывших приятельство держал, обещал пошуровать в телефонной книжке. Легат сказал: горит, позарез надо там побывать. Типа вчера. Диггер понял, лишних вопросов не задавал и через пару часиков, еще Праздник в разгаре был, отзвонился и назначил встречу на девять ноль‑ноль утра практически в центре, неподалеку от новодельного Старого Храма. Точнее, в ресторане известного столичного Ресторатора. – Так рано ж еще, – не понял Легат. – Ресторан закрыт. – А откроют, – объяснил Диггер, – а надо перед трудной дорогой водовки принять, а то мало ли как там фишка ляжет. – А без водовки никак? – с тоской спросил Легат. – А без водовки никак, – подтвердил Диггер. – Традиция. Ну и примета тоже. Да ты не парься: все символично. Рюмка‑другая герою – в пользу. А ты ж герой. – С чего это? – Куда пойдем – если найдем и дойдем, – пугнул скверной рифмой, – там скорее всего непросто будет. Да и че ловечек мой, который знает, про то упредил. Сдюжишь, писатель? – Жизнь покажет, – осторожно заметил Легат. – Хорошо бы – жизнь, а не… – не договорил фразу, сердито подвел итог: – Кончай ля‑ля. Выспаться постарайся. И оденься по‑походному. Есть во что? – Я ж не диггер… – Знаю. Ну, чего там у тебя есть? Штаны погаже, потеплее. Куртка – тоже теплую лучше. Перчатки какие‑нибудь. Ну, говнодавы еще – это ежу ясно. Есть говнодавы? Говнодавы были. О чем Легат сообщил. Но сомнения остались: – Лето же. – Там не лето. Там хрен его знает что. Если фонарь дома есть, возьми. Батарейки смени. Так что – в девять. Не проспи, – и брякнул трубку. Пугал… Хорошо, что жена уже спала в своей личной горенке и просыпаться не думала. Нет вопросов – не надо ответов. А фонарь у него был и батарейки свежие – тоже. Утром Легат слегка и поспешно позавтракал – чтоб водку на пустой желудок с утра не лить, оделся, посмотрел на себя в зеркало: очень колоритно выглядел. В жаркой куртке. С фонарем в руке. Летом… Но двор дома, в коем обитал Легат, был практически пуст, если не считать дворников‑гастарбайтеров, которым плевать на изыски жильцов известного в Столице дома послевоенного периода эпохи Диктатора. Водитель же, когда Легат уселся в авто, спросил изумленно и не без волнения: – Никак, в леса собрались? – В строительные, – ответил Легат. С утра шутилось скупо. Однако домчали вовремя. Как велено было, Легат машину отпустил, наказав водиле мобильник на всякий случай не выключать и ждать звонка до последнего. Что будет последним – не уточнил. В ресторане за ближним к входу столом – единственным из трех десятков наличествующих, который был накрыт! – сидел Диггер с неведомым Легату товарищем комплекции пауэрлифтера‑тяжа. Оба – в теплом камуфляже, у стола – два средне набитых рюкзака, на столе – уже начатая бутыль «Державной» и, к удивлению Легата, одна‑единственная салатница, хотя и большая, полная так называемого микстсалата. То есть помидоры, огурцы, красный перец, салатные листья, кинза, укроп, петрушка – дары теплиц. – Опаздываешь, Начальник, – сказал Диггер. – Три минуты всего, – почему‑то оправдался Легат, сам себе удивляясь. – Три минуты – два километра без малого. Если падать, – объяснил Диггер. По профессии он был строителем, владел хорошим девелоперским бизнесом, строил многоэтажные здания в Столице и знал, о чем говорил. Помнить величину ускорения свободного падения и уметь множить в уме – это для строителя небесполезно. – Садись, прими посошок. Легат сел, принял посошок, закусил дарами и счел необходимым назваться: – Я – Легат. – А я – Бур, – тоже назвал себя большой человек. – Вот и ладушки, – сказал Диггер. – Ну, по последней. Время безжалостно. Чокнулись, выпили, закусили, встали. – Запиши за мной. Я, как видишь, без денег, – бросил на ходу официанту Диггер. Официант лишь кивнул согласно. Легат понял: его знакомца здесь знают и доверяют ему. У тротуара стоял микроавтобус популярной забугорной фирмы – почему‑то камуфляжной расцветки. Бур отправился за руль, а Диггер сдвинул дверь салона и приказал – именно так: приказал: – Лезь быстро. Легат послушался. Его знакомец нынешним утром резко поменял имидж, который знал Легат. Куда девался анекдотчик, весельчак, обаяшка, наконец, знаток литературы, кино, театра, несмотря на строительное дело, а по слухам – любимец женщин? В общем, понимал Легат, никуда не делся, а затаился по случаю. Случай, похоже, всего вышеназванного не востребовал. – Ехать‑то далеко? – осторожно поинтересовался Легат. – Будешь смеяться – рядом, – ответил Диггер. Но засмеялся Бур. Точнее, как принято писать, хохотнул. Он, похоже, лишних слов и эмоций чурался. Бежал их, говоря высоким штилем. А то и верно: большой и сильный человек чаще всего делает дело, а маленький и слабый разводит не по делу пустые ля‑ля. Большой и сильный Бур завел тачку, резко рванул с места, не обращая внимания на немалое поутру движение на спуске с Храмовой площади к набережной Реки, на нервные гудки тормозящих авто, погнал вниз, повернул налево – к Центру, к Главной Площади, точнее, к Праздничному Спуску с нее. Это Легат инстинктивно сообразил, потому что стекла в автобусе были мощно затонированы – раз, и закрыты непрозрачными черными занавесками из тугого черного шелка. Ехали – молчали. Легат чувствовал себя, как говорят телеведущие и колумнисты, двойственно: не в своей тарелке, с одной стороны, и в напряженном ожидании чего‑то‑такого‑неведомо‑странного – с другой. Он тоже молчал, приняв не навязанные ему, но легко пойманные правила игры, сидел на сиденье в одиночестве и прикидывал – где и куда они едут. Ну, что по набережной – это ясно. Что проскочили Спуск – тоже понятно. Но вот Бур резко свернул налево, а левый поворот с набережной, как помнил Легат, был перед стеной Крепости – раз, а потом – пилить аж до известной высотки опять же памяти Диктатора. А до нее, как прикинул Легат, они еще никак не могли докатиться – даже при такой бешеной гонке. И линия на набережной – сплошная. Выходит, Бур надругался над правилами движения и свернул через сплошную осевую куда‑то – то ли в неведомый Легату проезд между зданиями, то ли в неведомую арку посреди неведомого дома, а какая может быть арка на пути и какой дом? Ну, Крепость. Ну, Спуск. Ну, огромный забор, увешанный рекламой, вокруг места, где когда‑то стояла любимая народом гостиница с окнами на Крепость… Оп‑па!.. А если в заборе есть ворота?.. Не додумал. Вроде приехали. – Приехали, – подтвердил Бур. – Быстро выпрыгиваем. Он первым, несмотря на габариты, оказался вне минивэна, сдвинул дверь и галантно – уж насколько получилось – повел рукой: мол, и вправду выпрыгивайте. Все‑таки жарко было в теплой куртке посреди июня. А приехали они именно на останки гостиницы, Легат не ошибся. Сносили ее, сносили, выдумывали проекты застройки – один другого круче, кто‑то выиграл тендер на застройку, кто‑то его результат оспорил в суде, кого‑то из них Городской Голова полюбил, а потом разлюбил, а кого‑то разлюбил, а потом полюбил, а еще потом кто‑то изгнал себя из страны по экономическим причинам… Дедка за репку, внучка за Жучку, а руины гостиницы как торчали из земли, так и торчат, стыдливо прикрытые огромным – ну, чуть не с ту гостиницу высотой! – рекламным панно. И – ни души кругом. Даже охраны не видно. Нейтральная полоса, блин… Да, кстати! – А почему б тебе самому не взяться за этот актив? – не праздно поинтересовался Легат у Диггера. – Ты бы построил здесь что‑нибудь невредное для страны и народа. – Кто ж мне даст? – ответил вопросом Диггер, вытаскивая рюкзаки из салона. – У Городского Головы – уж очень свои планы. Жена там, коллеги по бизнесу… У ваших ребят из Службы – свои. Межвидовая борьба. А я – ничей. – А если помочь? – Не твоя полянка, Легат. – Не моя. Я и не обещаю ничего. Но попытка‑то – не пытка… – Пытка – толковое слово, как раз многообещающее… Давай‑ка, Легат, сначала мы тебе поможем. А там – будем посмотреть. Легат еще раз оглядел руины. – И где здесь что? – Он знает, – сказал Диггер. А Бур чуть улыбнулся и кивнул: мол, я знаю все, но не могу сказать, top secret. Закинул рюкзачище за одно плечо, пошел к останкам гостиницы, Диггер тоже рюкзак надел, но – на оба плеча, послабее Бура был. А Легат шел следом налегке и смутно ощущал собственную неполноценность. И впрямь не его полянка – в сиюминутном смысле. Ну и вообще. Третьим лишним он себя ощущал, хотя с чего бы? Эти двое хороших парней ради него, никому из них на хрен не нужного третьего, временем жертвуют, какую‑то диггерскую тайну раскрыть готовы, а он в данном мероприятии – не ведущий, а ведомый. Куда скажут, туда и пойдет. Непривычно. Но сам ведь напросился. И вообще: почему он размяк? Обычная ситуация: он сказал – они делают. Чего непривычного?.. И все ж не убедил себя, послевкусие осталось. А Бур встал у какой‑то дыры в бетонной плите перекрытия, вынул из кармана смятый кусок плотной бумаги – то ли огрызок старого ватмана, то ли обоев, развернул его. Легат сбоку заглянул: какой‑то план какого‑то сооружения, но нарисованный от руки карандашом, причем рука эта чертила план явно в очень неудобных условиях: курица – лапой. А Бур курицу понимал, водил по листу толстым указательным пальцем, что‑то неслышно бурчал под нос, долго водил. Диггер считал процесс естественным, прислонился рюкзаком к обломку бетонной стены – или что это прежде было? – насвистывал, как ни странно, мотивчик старой хорошей песни про Столицу, где «утро красит нежным цветом стены Крепости родной», ни о чем пустом не думал, ждал решения. Главным был не он. Главным был Бур. И Легат опять на миг ощутил неполноценность, невольно позавидовав де‑факто близкому сейчас от него Командиру (всего‑то Площадь перейти), который всегда и везде был полноценным и в дурные сомнения не впадал. На то он и Командир. – Туда, – наконец‑то разродился Бур. И показал пальцем направление. Они довольно долго и нелегко преодолевали останки гостиницы: реальность, как думал Легат, не слишком совпадала с ее карандашной копией. Может, так и было, но в итоге минут через десять преодоления полосы препятствий Бур встал башней у очередного ржавого люка в бетоне и объявил: – Здесь. Диггер проворно развязал рюкзак, достал маленький ломик с плоским и, очевидно, острым концом, подцепил край люка, ухватил рукой и откинул люк. Внизу было черно и страшно. – Готовы? – спросил Бур. – Тут прыгать придется. Умеете?.. Ответа не ждал, снял рюкзак, положил у люка и полез вниз. Сначала лег на пузо и спустил ноги в дыру. Потом перенес груз тела на руки, потом повис на кистях, вдруг разжал их и с уханьем исчез. – Ты как там? – Диггер наклонился над дырой. – Живой, – гулко донеслось снизу. – Здесь невысоко прыгать. Метр от силы. Рюкзак сбрось… Диггер скинул рюкзак в дыру. – Спускайся следующим, – сказал Легату Диггер. – Я прикрою. Как в атаку, в разведку, в бой, подумал Легат, но возражать не стал, да и страха не было.
|