Разрывы в рыночном континууме

– На что это, по-твоему, похоже, Маршалл? — спросил Фонтейн своего адвоката, Маршалла Матитсе из фирмы "Матитсе, Рапелего и Ньембо", чья собственность состояла из трех ноутбуков и антикварного китайского велосипеда.

Маршалл на другом конце линии поцокал языком, и Фонтейн догадался, что адвокат как раз смотрит на списки, которые где-то нарыл мальчишка.

– Кажется, это описи содержимого депозитных сейфов, согласно требованиям государственного закона во всех штатах. Антитеррористическое законодательство. Не дает кому попало скапливать сырье для производства наркотиков, ядерные боеголовки и все в таком духе. Еще предполагалось, что оно поможет борьбе с отмыванием денег, но это было давно, когда деньги еще были большими пачками зеленой бумаги. Но на твоем месте, Фонтейн, я задал бы своему адвокату другой вопрос. Например: не нарушаю ли я закон, храня у себя подобные документы?

– А я нарушаю? — спросил Фонтейн. Маршалл несколько секунд хранил в телефоне молчание.

– Да, — наконец сказал он, — нарушаешь. Но это зависит от того, каким образом ты их получил. И я только что выяснил, что действительных владельцев собственности, указанной в каждой описи, уже нет в живых.

– Нет в живых?

– Абсолютно. Эти документы прилагались к завещаниям. Они все еще охраняются законом, но я вижу, что некоторые предметы являются собственностью, которая автоматически пошла с молотка, когда завещания вступили в силу.

Фонтейн оглянулся через плечо и увидел мальчика, по-прежнему сидящего на полу и сосущего через соломинку третий по счету стакан гуавы со льдом.

– Как ты это добыл? — спросил Маршалл.

– Не уверен, что знаю, — ответил Фонтейн.

– По умолчанию предполагается, что эти файлы нельзя взломать, — сказал Маршалл, — если ты, конечно, не федерал, Фонтейн. Если взлом произведен не тобой, то ты всего лишь нарушаешь закон о частной информации, не более того. Но если это сделал ты или если ты являешься сообщником взломщика, то ты виновен во владении запрещенной технологией, за каковое преступление ты можешь сесть в одну из тех на редкость эффективных тюрем, которые так заботливо обустроены.

– Не виновен, — сказал Фонтейн.

– Пусть будет по-твоему, — сказал Маршалл, — но если ты все-таки виновен, ты можешь, разумно все спланировав и обеспечив должную секретность, использовать такую технологию для выявления особых, крайне выгодных разрывов в рыночном континууме. Ты понимаешь, о чем я, Фонтейн?

– Нет, — ответил Фонтейн.

– Скажем так: если ты нашел способ завладеть документами, которые больше никому не по зубам, ты можешь поговорить об этом с человеком, знающим, какие именно документы нужно раздобыть, чтобы рассчитывать на максимальную отдачу.

– Слушай, Маршалл! Я вовсе не интересуюсь…

– Фонтейн, успокойся. Я понимаю, что торговать подержанными ножами и старыми, обглоданными крысами игрушками — твое любимое дело. Твое призвание. Ты занимаешься этим не ради денег, я знаю. Однако же если у тебя появился "черный ход" для доступа сам знаешь куда, я советую тебе тайно проконсультироваться со своим адвокатом, то есть со мной, и чем раньше — тем лучше. Слышишь?

– Маршалл, я вовсе…

– Кларисса наводит справки у одного из моих партнеров по фирме, Фонтейн. Я говорю тебе об этом строго конфиденциально.

Фонтейн не обрадовался.

– Она говорит о разводе, мой друг.

– Мне пора, Маршалл. Покупатели…

Фонтейн дал отбой. Новости Маршалла о Клариссе были не так уж новы для него, но до сих пор он старался избегать даже мыслей об этом.

Он понял, что слышит тихое, ритмичное щелканье, и, обернувшись, увидел, что мальчишка опять надел на себя шлем.