Прогулка по супермаркету. День рождения Эмили для меня знаменует начало лета

День рождения Эмили для меня знаменует начало лета. Когда шесть лет назад начались схватки и я на такси поехала в роддом, открытые кафе были полны, толпы народа прогуливались по улицам, словно весь город решил отпраздновать появление моего ребенка на свет.

За день до торжества я отправляюсь с Беном на деловую прогулку по супермаркету. За покупками. Казалось бы, что может быть проще? Вообразить было нельзя, что невинное, повседневное действо выльется в сущий кошмар.

Первым делом я еще снаружи пытаюсь отцепить магазинную тележку, слившуюся в любовном экстазе с товаркой. Одной рукой дергаю, дергаю и дергаю чертову штуковину, а второй держу намылившегося в самоволку малыша. Вольер на колесах непомерной ширины, тележка по маневренности сродни острову Уайт. Пытаюсь усадить Бена на сиденье. Он категорически против. Предпочитает посадочное место прямо в корзине, где проще избавляться от любой неприглянувшейся покупки. От отчаяния сую ему «чупа-чупс» в каждую руку, быстренько пристраиваю на положенное место и щелкаю замками. (Эх, Кейт, никудышная ты мать, без подкупа ни шагу.) Что ж, ладно. Осталась самая малость: пройтись по всем тридцати семи пунктам моего списка. Сегодня утром, после того как я запустила в Ричарда радиоприемником, он заметил, что вся эта суматоха с пикником «немножко действует мне на нервы».

— Может, ты передохнешь, а за покупками я сам схожу?

— Абсурд. Ты накупишь не того, что мне надо.

— Но я же по списку, — вопиюще резонно удивился Рич.

Любая женщина знает то, что ни одному мужчине никогда не понять, — даже если он будет четко следовать списку покупок, все равно притащит не то. Почему? Да потому что только женщина способна сделать верный выбор и купить самого пухленького цыпленка из самого куриного района Франции, самый аппетитный йогурт и тот самый, единственный сорт салата, о котором она мечтала всю жизнь и название которого узнала из рекламы на овощном прилавке. Мужчинам списки нужны для порядка, женщины их используют в качестве координат на пути к свободе. (Поймите меня правильно: я не ратую ни за то, ни за другое. Мы тоже не всегда объективны. Если женщина берет что-нибудь никуда не годное сверх списка, покупка проходит под девизом эксперимента; мужчину в такой же ситуации обвиняют в швырянии денег на ветер.)

15.31

Занимаю очередь в кассу. Уверена, что упустила что-то жизненно важное. ЧТО?

15.39

Здорово. Бен устроил большой сюрприз. Пока я гадаю, долго ли смогу игнорировать гримасы принюхивающихся покупателей, Бен сует липкую от «чупа-чупса» руку в штанишки и выуживает пригоршню детской неожиданности. Зареветь бы от жалости к себе, да некогда. На вытянутых руках, как бомбу, несу Бена в детскую комнату.

16.01

Возвращаюсь в очередь. За те шестнадцать минут, что я двигаюсь к кассе, Бен поглощает по меньшей мере одну двенадцатую часть угощения для пикника. Пока он жует сосредоточенно, я пытаюсь нормализовать давление гороскопом из журнала с соседней стойки.

Юпитер переходит в девятый дом, что скажется на вас самым благоприятным образом. Настроение у вас приподнятое, ваши шансы растут. Вы пронизаны любовью к окружающим — даже к детям, чьи капризы в последнее время с трудом выносили. Наиболее позитивный результат нынешнего расположения планет — снятие агрессии. Постарайтесь сохранить чувство безмятежности и в будущем, когда пик эйфории пройдет.

— Прошу прощения. Мадам?

Поднимаю голову в полной уверенности, что настала наконец моя очередь выкладывать покупки на ленту. Как бы не так. Кассирша сообщает, что я выбрала проход, слишком узкий для своего транспорта.

— Извините, мадам, вам придется перейти к одной из специальных касс, оборудованных для широких тележек.

Извините? И это все, на что они способны?!

Я держусь целых пять секунд, после чего втыкаю кулак в пирамиду из хула-хупов. На металлический грохот рухнувших обручей прискакивает охранник. Бен и все дети в поле зрения хором ревут. Я пронизана любовью к окружающим.

16.39

Кассирша двигается с расторопностью подводника. Вдобавок она дружелюбна и разговорчива, что уж вовсе ни к чему.

— Вы знаете, что если купите еще одну упаковку, то третью получите в подарок?

— Что?

— Хотите бесплатную упаковку?

— Не хочу.

— Продукты на праздник?

Нет, я беру восемь десятков мини-сарделек, двадцать четыре круассана с шоколадом и ящик леденцов исключительно для собственного употребления. У меня от неуемного аппетита крыша поехала.

— Да, для пикника. Дочери завтра шесть лет.

— Замечательно! Поздравляю. Хотите получить «Призовую карточку покупателя»?

— Нет, я…

— Столько всего набрали, дорогая. С карточкой сэкономите.

— У меня очень мало време…

— Может, скидку?

— Нет, благода…

— Какая куколка. Просто прелесть!

— Что?

— Девчурка ваша. Она прелесть!

— Он. Это мальчик.

— Ой, а кудряшки-то совсем как у девочки. Скажи маме, чтоб подрезала, молодой человек.

Почему бы в супермаркетах не устроить специальные кассы для работающих матерей, с безмолвными и суперпрофессиональными роботами вместо кассирш? Можно поставить за кассу французов. Точно, французы сойдут.

21.43

Все под контролем. Дети уже в постелях. Подготовка детских подарков заняла час сорок пять минут. Дебра предупредила, что теперь, уходя, каждый ребенок получает пакет сластей с подарком внутри, чтоб никому не обидно было. Дети должны поверить в справедливость жизни. С какой стати, спрашивается? В жизни нет справедливости. Жизнь — это много слоев оберточной бумаги со сломанной игрушкой-пищалкой внутри.

Ричард перед телевизором методично заполняет пакеты. (Теоретически я против неуемных размеров подношений, которые гости рассчитывают унести домой. Практически же просто-напросто трушу ограничиться шариком и куском торта. Мамафия скинется на киллера для меня.)

Заранее заказанный торт с розовой глазурью заменить на торт с желтой глазурью мне не смогли: слишком поздно я заметила, что любимый розовый у Эмили сменился любимым желтым. Когда я делала заказ, в фаворе еще был розовый, но в ту ночь, которую я провела в Германии, взошла звезда желтого. Не страшно. Я купила кондитерский шприц, чтобы лично украсить торт не слишком умелой, зато любящей материнской рукой. Домашний штрих — это так мило. Черт! А где глазурь?!

23.12

Нужная коробка обнаруживается в глубине посудной полки, в луже соевого соуса из треснувшей бутылки. Давным-давно просроченный полуфабрикат глазури не сыплется, а вываливается из коробки одним слипшимся куском, вызывая в памяти «настоящие лунные камни», которые мой папуля варганил тридцать лет назад. На пятидесятифунтовую порцию кокаина тоже здорово смахивает. Хорошо, что только смахивает, иначе я в одиночку умяла бы весь кусок и растянулась посреди кухни в ожидании быстрой и приятной кончины.

Ладно, для украшения сойдет. За восемь минут мне удается раздолбить сахарный булыжник в пыль. Осторожно добавляю воду, затем полкапельки желтого пищевого красителя. Выходит нечто бледно-лимонное. Скромненькое, вроде платьица мамаши лучшего ученика в день раздачи табелей начальной школы. День рождения требует чего-то поярче. Сочной желтизны. Желтизны яичного желтка. Желтизны Ван Гога. Набравшись храбрости, добавляю две капли и получаю цвет перестоявшего анализа мочи. Еще одну каплю… и размешать, размешать как следует.

Пока я в ужасе разглядываю содержимое кастрюльки, на кухню заходит Ричард с рассказом о только что увиденном документальном фильме про детей.

— Слушай, Кейт, а ты знаешь, что младенцы начинают осознавать свой пол уже с трехмесячного возраста? Теперь понятно, почему Бен часами просиживает на горшке и «читает» газеты. С папы пример… Господи, что это?!

Мое произведение приобрело цвет, который из деликатности можно было бы назвать «желтым сафари». Лично мне он до боли напоминает самый неприглядный подгузник Бена.

Ричард хохочет. Заливается безобразно, непростительно радостным смехом счастливчика, в этот раз избежавшего позора, потому что опозорился кто-то другой.

— Не переживай, родная, — говорит он. — Безвыходных ситуаций не бывает. Если глазурь вышла цвета коровьих лепешек, обратимся к деревенским мотивам. Корову нарисовать сможешь?

Воскресенье, 19.19

День рождения, я бы сказала, удался, если забыть о том, что Джошуа Мэйхью вырвало в тот момент, когда я внесла торт и запела «С днем рожденья, Эмили, с днем рожденья!».

— Мам! — захныкала моя дочь. — Не хочу коричневый торт!

— Он не коричневый, дорогая. Он желтый, видишь?

— А я и желтый не хочу. Хочу розовый!

Отправив восемнадцать гостей по домам, я занялась сбором мусора. Скомканные пачки из-под сока, картонные тарелки, тридцать шесть нетронутых сэндвичей с яйцом (ни один уважающий себя ребенок в отсутствие мамочки не позарится на полезную еду).

Сегодня утром я послала Джеку Эбелхаммеру письмо с предложением перепоручить его фонд коллеге. Учитывая обстоятельства, считаю такое решение наиболее целесообразным. Проще говоря — нет моих сил больше, Джек! Легкая влюбленность в клиента — еще куда ни шло, но когда фондовый менеджер буквально сходит по клиенту с ума, она забывает о деле. Я постаралась выдержать письмо в дружеском, но твердом тоне и следующие несколько часов грелась в лучах своего ответственного, благоразумного поступка. К вечеру свет заметно попритух. Либо лампочка перегорела, либо я споткнулась о провод и вырвала вилку из розетки. Я уже пять раз проверила «входящие». Ответа нет. Утихомирься, Кейт. В твоем-то возрасте вести себя как влюбленная школьница. Несолидно.

Приступ самопожертвования отбил аппетит: за день я проглотила два круассана, пригоршню хлопьев и полбутылки джина с лимонадом. Лимонад куплен все в том же супермаркете, но переделан в домашний, то есть перелит в пузатый розовый кувшин.

Вечер сегодня жаркий, душный, жаждущий дождя. От вентилятора, который я вытащила из-под лестницы, толку ноль, только зной гонит. Около четырех, к концу «водной части» праздника, вдалеке как будто громыхнуло, но небеса хватило лишь на обещание грозы. Боже, какая жара. И вонь.

Я оттираю в саду коврик, на который вырвало Джошуа. Заметив, что малыш побледнел во время игры, я вывела его из гостиной, но не успела открыть входную дверь, как все угощение оказалось на коврике в прихожей. Мать Джошуа, едва зайдя в дом, завопила: «Что случилось с моим бедным мальчиком?»

Слава богу, я вовремя проглотила очевидный ответ: «Случилось то, что бедный мальчик изуродовал узбекский ковер ценой в пятьсот фунтов». Если бы мой ребенок такое натворил, я бы вмиг рухнула на колени, умоляя принять чек. Имоджин Мэйхью подобное в голову не пришло. Ярая поборница здорового образа жизни — подозреваю, что вся ее диета состоит из ромашкового настоя, — эта дама немедленно пожелала узнать, «не превысил ли Джошуа положенную норму сладкого».

С улыбкой любезной хозяйки я заметила, что детский праздник без сладкого — не праздник. Ответный взгляд (без улыбки) мамаши обещал скорый судебный иск за перебор с кексами. Но это еще не все. Стоило Имоджин удалиться, как на меня насела Анжела Брант.

— Уже устроила Эмили в школу? — спросила она, на корточках оттирая клубничный джем с вельветового пиджачка Дейвины.

— Д-нет.

— А Дейвине уже обещано место в Холбрук-Хаус, но в четверг мы пойдем на второе интервью в Пайпер-Плейс. Там и будем учиться, потому что эта школа открывает такие широкие возможности, не так ли?

— Угу, не так ли.

По возможности отчистив ковер, я мою руки и иду в гостиную, где на диване в позе смертельно уставшего человека, с воскресной газетой на лице, развалился Ричард. Каждый его выдох колышет грудь Мадонны — ее фото помещено на первой странице под статьей, озаглавленной «Девственница? Нет, счастливая мать». Звякнуть, что ли, Мадонне, спросить по-свойски совета, как спасти провонявший рвотой ковер? Хотя откуда ей знать. Небось у нее на детских праздниках последствия слабых желудков убирает специальный ковбой. До чего же я ненавижу этих упакованных звезд, которые выставляют себя идеальными мамашами, а сами в окружении полчища слуг палец о палец не ударят.

— Рич!

— М-м-м-м? — Газета съезжает с носа.

— Надо устроить Эмили в Пайпер-Плейс.

— Почему?

— Потому что эта школа открывает широкие возможности.

— А-а-а. Опять общалась с Анжелой Брант.

— Н-да.

— Кэти, она же давит своего ребенка. Вот увидишь, ее дочь сбежит из дома и станет наркоманкой.

— Дейвина играет на гобое!

— Значит, она станет наркоманкой с гобоем. А твоя дочь знает наизусть всю «Мэри Поппинс», так что оставь ее в покое.

Большую часть праздника на воде Ричард протрепался с Матильдой, матерью Лорана, одноклассника Эм. Я развлекалась на мелководье с десятью визжащими шестилетками — катала их на зеленой надувной змее. По пути из бассейна домой мой муж заметил:

— Не зря француженок называют шикарными женщинами. Они умеют держать себя в форме, верно?

Яблочко от яблоньки… Вещает точно как Барбара.

— Матильда, между прочим, не работает! — возмущаюсь я.

— А это тут при чем?

— После тридцати уход за женским телом — полноценная работа. А у меня, если ты еще не забыл, одна уже есть.

Ричард на миг роняет голову на руль.

— Господи, Кейт… Я же не в укор тебе! Ты умудряешься во всем видеть критику.

Кухня убрана, сахарную пудру в коридоре я собрала тряпкой, ползая на четвереньках (дети проснутся, если включить пылесос). На пять минут присаживаюсь перед телевизором. Час спустя меня будит телефонный звонок свекрови.

— Это, конечно, не мое дело, Катарина, но должна сказать, что Ричард сегодня был крайне раздражен. Надеюсь, ты не сочтешь бестактностью с моей стороны, если я напомню, что мужчины очень остро реагируют на невнимание в… определенной сфере.

— Я знаю, Барбара, но сегодня у Эмили день рождения, и я…

— Я, собственно, по другому поводу. У нас с Доналдом билеты на субботнее представление в Королевской академии.

Пауза. Полагаю, от меня ждут ответа.

— Это замечательно! И где вы решили остановиться?

— Только никаких особых хлопот, Катарина. Ты нас знаешь, нам с Доналдом много не нужно — горячая вода, чистая постель, и мы будем чувствовать себя как дома.

21.40

Эмили все еще не спит, праздник и из нее выжал все силы. Покрывало и рубашка на полу, влажное тельце матово поблескивает в полумраке комнаты. За прошедший год — боже, неужели целый год прошел с ее пятилетия? — младенческий животик пропал, а талия и попка начали обретать формы будущей женщины. Я так люблю ее, так хочу защитить. Глядя на свою дочь, я мысленно клянусь стать хорошей мамой.

— Мам?

— Что, Эм?

— Через год мне будет семь, потом восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, четырнадцать, двадцать!

— Верно, дорогая, только не расти очень быстро.

— А я хочу быстро! — Она привычно надувает губы. — Взрослых пускают в Морантику.

— В Морантику? Это что такое?

Моя умудренная жизнью шестилетняя дочь закатывает глаза от безнадежной маминой глупости.

— Ну-у Морантика же! Страна такая, куда только взрослых пускают.

— Ах, страна! Страна Романтика? Эмили кивает, довольная:

— Да, Морантика!

— А откуда ты знаешь об этой Морантике?

— Ханна рассказала. Там надо дружить с мальчишками. Только они балуются.

Сколько их еще будет у нас, таких бесед, когда она подрастет… О многом она мне расскажет, кое-что утаит, потому что даже от мамы должны быть секреты.

— Морантика — удивительная страна, — говорю я, наклоняясь, чтобы поцеловать дочь на ночь.

— Я возьму тебя с собой, мамочка! — утешает меня Эмили, должно быть уловив грусть на моем лице. И берет мою руку в свою маленькую ладошку. — Это не очень далеко.

— Нет, дорогая. Для Морантики мамочка уже стара. — И я гашу свет.

От кого: Джек Эбелхаммер

Кому: Кейт Редди

Дорогая Катарина,

Я прекрасно понимаю твое нежелание встречаться со мной в этой жизни и ценю предложение передать мой бизнес на попечение Брайана Дальше-не-помню-как. Только не хочу я без тебя, Кейт, вот в чем загвоздка. Ничего без тебя не хочу.

Есть, однако, и хорошие новости. В параллельном мире открылся роскошный ресторан. Никакой телятины, угловой столик к нашим услугам. Сверься с графиком — когда заказать?

С любовью,

Джек.

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Эбелхаммер

Двенадцатого числа никакого месяца мне подходит. Можно я сяду у окна?

ц.ц.ц.

Кейт.

Могу поклясться, что слышу зов Джека в темной, душной ночи. В молодости я запросто бросала мужчин; просто оставляла их, как сваленную на полу груду одежды. Мне казалось, так лучше для всех. Образно говоря, я всегда сидела на чемоданах. Мой психотерапевт, если бы он у меня был, наверняка нашел бы причину в постоянных изменах отца. Кроме того, идущий из детства комплекс неполноценности подсказывал не завязывать серьезных отношений с человеком, у которого хватило дури влюбиться в меня. Только Ричарду удалось показать мне, что любовь — это не рулетка, способная разорить твою душу, а капитал, от которого со временем можно ждать все большей отдачи.

Раньше, когда у меня не было Ричарда и детей, расставания давались легко. Теперь расставание разбило бы мне сердце. Для детей мы с Ричардом одно, «папа-мама» как единое любящее и любимое существо. Разрубить это существо пополам, заставить любить каждую половинку отдельно? Не могу я так поступить со своими детьми. Не имею права.

Если бы я решила быть с Джеком, мне пришлось бы бросить родину, по сути отправиться в ссылку. Пойти на такое можно только от отчаяния, только если оставаться еще страшнее, чем бежать. А я пока не отчаялась.

НЕ ЗАБЫТЬ!!!

Свой долг детям. Свой долг самой себе. Попытаться их согласовать. Необходим протокол совещания (Лоррейн больна. Лоррейн всегда больна, когда запарка). Автозагар: француженки все загорелые. Покаянные письма клиентам по результатам майской катастрофы (минус девять процентов в сравнении с общерыночными шестью). Май уничтожил достижения предыдущих четырех месяцев. Пообещать клиентам, что падение временное и я исправлю ситуацию. Найти способ исправить ситуацию. Убрать надувной замок, высказать Роду все, что я думаю о его обращении с Момо (дискриминация по всем возможным признакам). Дорожка на лестницу??? Записаться на антистрессовый массаж, сделать протеиновую маску, рекомендованную в «Вог». Годовщина свадьбы. Когда у нас годовщина свадьбы?

Date: 2015-12-13; view: 359; Нарушение авторских прав