Поиск выхода

Когда 26 июня в Эфес прибыл Иоанн Антиохийский с восточными епископами, создалась еще более странная ситуация. Кандидиан сообщил ему обо всем, что происходило на соборе, сказав, что он пытался сделать все возможное, чтобы собравшиеся не спешили выносить окончательное решение. Иоанн пришел в ужас от случившегося и винил во всем происшедшем Кирилла. В качестве ответной меры он собрал другой собор из сорока трех епископов, на котором были низложены Кирилл и Мемнон. Иоанн совершил это не столько ради верности Несторию или его идеям, сколько из-за того, что прошедшие заседания собора показались ему насмешкой над тем, что должно быть. Сирийцы также – не без оснований – заявили, что на ход собора повлияло золото Кирилла. Однако они обсуждали не только его поведение, но и его богословие. Сирийцы потребовали от собора отречься от двенадцати анафематизмов Кирилла, которые с такой силой подчеркивали единство Христа с Богом. Как, вопрошали они, Кирилл может утверждать, что «Слово Бога» было распято во плоти? Феодорит Кирский заявил, что анафематизмы Кирилла сами содержат ересь – осужденные мнения Аполлинария и Ария. Ива Эдесский также пришел к выводу, что двенадцать анафематизмов «исполнены всякого нечестия… и противоречат истинной вере». Этот альтернативный собор не нравился жителям Эфеса, хранившим верность Мемнону: однажды, когда сирийские епископы шли в церковь, толпа забросала их камнями. Напряженность ситуации достигла наивысшей точки. Епископ Ива с горечью описывал эти дни такими словами: «Никто не осмеливался путешествовать из города в город или из одного края в другой, но каждый сражался со своим ближним, как если бы тот был врагом»[232].

Теперь уже обе партии обращались с прошениями к императору, который понял, что вместо достойного обсуждения проблем собор стал потенциальным источником ужасного раскола. «В горьком сожалении» Несторий заявил: «Пусть Мария зовется Theotokos, если вы так хотите, только давайте закончим эти споры!» Но он опоздал с этим заявлением на один год.

Император настаивал на примирении, и потому 11 июля собор был созван снова. Жара в это время стала еще невыносимее, а епископы все больше сердились и отчаянно мечтали уехать из Эфеса. Собор докладывал папе, что «многие, как епископы, так и клирики, страдали и от болезней, и от непосильных расходов, а некоторые из них даже скончались». Епископы сетовали: «Нас убивает горячий тяжелый воздух, и кого-то из нас хоронят почти каждый день; все слуги отосланы домой, а все епископы остаются в том же положении»[233].

Только приезд свежих папских легатов давал надежду на выход из тупика. Их приняли с удивительным восторгом, так что, когда были зачитаны их верительные грамоты от папы Целестина, епископы приветствовали их восклицаниями, которые на вкус современной аудитории отдают чем-то вроде девизов сталинской эпохи: «Вот справедливый суд! Слава Целестину – новому Павлу! Новому Павлу – Кириллу – слава! Да здравствует Целестин – хранитель веры! Слава Целестину, единодушному с Собором! Собор благодарит Кирилла! Целестин и Кирилл едины!» Именно свое чувство облегчения епископы выразили в таких напыщенных восклицаниях, прославлявших Рим; позднее сторонники папства цитировали эти слова в спорах о первенстве папы. За Кириллом стоял святой Петр, его посланники подтвердили справедливость приговора, вынесенного Несторию[234].

Когда были зачитаны их верительные грамоты от папы Целестина, епископы приветствовали их восклицаниями, которые на вкус современной аудитории отдают чем&то вроде девизов сталинской эпохи

Тем не менее на соборе оставался нерешенным вопрос об обвинениях в адрес Кирилла со стороны сирийцев. В свою очередь, Кирилл с Мемноном убедили большинство участников собора выступить за низложение Иоанна и тридцати трех его сторонников. Так церкви Востока вступили в открытую войну.