Шум в ночи

Теперь я перехожу к самому странному из всех странных событий, выпавших на мою долю в этом таинственном доме. Это случилось совсем недавно, меньше месяца назад, и у меня почти нет сомнений, что увиденное мной на самом деле было концом всего. Однако вернемся к рассказу.

Не знаю почему, но до сих пор мне никогда не удавалось по горячим следам записывать случившееся. Словно я должен выждать, пока вновь не обрету равновесие и не восприму то, что слышал или видел. Несомненно, это и к лучшему, потому что, записывая не сразу, я вижу события объективно и излагаю их в более спокойном и более скептическом расположении духа. Это между прочим.

Сейчас конец ноября. В моем рассказе речь пойдет о том, что случилось в первую неделю этого месяца.

Был поздний вечер, часов одиннадцать. Мы с Пеппером составляли друг другу компанию в моем кабинете — большой старинной комнате, где я обычно читал и работал. Как ни странно, я читал Библию. В последние дни я стал испытывать все больший интерес к этой великой древней книге. Вдруг дом задрожал от отдаленных толчков, послышалось отдаленное глухое жужжание, которое скоро перешло в приглушенный резкий скрип. Это напомнило мне — странно, гротескно — звук останавливающихся часов. Казалось, он идет из отдаления и с высоты — раздается где-то высоко в ночной тьме. Толчков больше не было. Я посмотрел на Пеппера, пес мирно спал.

Постепенно жужжание затихло, и надолго наступила тишина.

Вдруг в торцевом окне, которое отстояло так далеко от стены дома, что из него можно было смотреть и на восток, и на запад, стало видно сияние. Я был озадачен и, после минутного колебания, пересек комнату и отодвинул шторы: из-за горизонта всходило солнце. Оно равномерно поднималось по небосклону, и это движение можно было уловить. Наверное, за минуту оно достигло верхушек деревьев, сквозь которые я сначала наблюдал его. Вверх, вверх — и вот уже на дворе белый день. Позади меня слышалось резкое жужжание, наводившее на мысль о москитах. Я оглянулся и увидел, что оно исходит от часов. Пока я смотрел на них, прошел час. Минутная стрелка двигалась по циферблату быстрее, чем обычно секундная, часовая так и прыгала от деления к делению. Я онемел от изумления. Через минуту — или так мне казалось — свечи почти одновременно догорели. Быстро повернувшись к окну, я увидел, что тень оконной рамы движется по полу, словно за окном кто-то проносит сильную лампу.

Солнце было высоко в небе и продолжало заметно двигаться. Оно прошло над домом удивительно быстро, словно паря. Когда окно оказалось в тени, я увидел еще одну необыкновенную вещь: облака, характерные для ясной погоды, не плыли по небу — они неслись, как будто ветер дул со скоростью ста миль в час.

Пролетая мимо, они меняли форму сотню раз за минуту, словно корчась от какой-то странной муки, потом исчезали. На их месте тут же появлялись другие, которые уносились так же быстро.

На западе солнце плавно опускалось с невероятной скоростью. Оно подобралось к горизонту и там, чуть ли не рывком, исчезло. В серых сумерках мгновенно наступившего вечера появилось серебряное сияние луны, перемещающейся с южной части неба к западной. Вечер почти тут же перешел в ночь. Надо мной множество созвездий перемещались в странном, «бесшумном» круговом движении к западу. Луна одолела последние тысячи миль ночи, остался только звездный свет…

К этому времени жужжание в углу прекратилось, я понял, что часы остановились. Серое мрачное утро сменило темноту и скрыло движение звезд. Над головой двигались, постоянно вращаясь, тяжелые серые облака, — покрытое облаками небо должно было бы казаться неподвижным в течение всего земного дня. Солнце было от меня скрыто, но время от времени мир светлел и темнел, светлел и темнел под сменяющими друг друга волнами едва различимого света и тени…

Свет переместился на запад, настала ночь. С ее приходом начался сильный дождь и ветер, шумевший необычайно сильно — словно вой длящегося всю ночь шторма был втиснут в одну минуту.

Шум тут же прекратился, облака разошлись, я снова увидел небо. Звезды летели к западу с удивительной скоростью. Тут я в первый раз осознал, что, хотя ветер прекратился, у меня в ушах не перестает звучать неясный шум. Заметив это, я сразу же понял, что это он раздавался все время. Шум Земли.

Едва я постиг это, на востоке забрезжил свет. Не успел я сделать несколько вдохов, как взошло солнце. Только что я видел его сквозь деревья, и вот оно уже над ними. Оно летело все выше, выше — и мир уже весь освещен.

Солнце быстро вознеслось в зенит и стало опускаться к западу. День ощутимо катился над моей головой. Несколько легких облачков упорхнули на север и там исчезли. Солнце зашло за горизонт резким судорожным броском, и все погрузилось в серые сумерки, по моим расчетам, за несколько секунд.

Луна стремительно опускалась с юга на запад. Ночь уже настала. В одну минуту луна преодолела оставшиеся сажени темного неба. Еще примерно минута — и небо с восточной стороны засияло встающей зарей. Солнце выскочило из-за горизонта с пугающей внезапностью и еще быстрее понеслось к зениту. Затем глазам моим предстало новое зрелище: темная грозовая туча двигалась с юга, казалось, она в одну секунду покрыла весь небосвод. Ее передний край развевался в небе, словно огромное черное полотнище паруса, который то скручивался, то волнообразно распускался. В этих переходах чувствовалась страшная многозначительность. Воздух наполнился дождевыми каплями, а сотни молний ливнем хлынули вниз. В ту же секунду шум Земли утонул в свисте ветра, и я почти оглох от грома.

В разгар ненастья настала ночь, и тут, в течение минуты, буря прекратилась, а в ушах снова слышался только неясный шум мира. Над головой звезды быстро скользили к западу, и что-то, быть может именно их скорость, дала мне возможность осознать, что это вращается мир, — казалось, я вдруг увидел это вращение огромной темной массы относительно звезд.

Восход и сумерки как будто наступали одновременно, так возросла скорость вращения мира. Солнце вставало по длинной ровной прямой, достигало высшей точки, мчалось в западную часть неба и исчезало. Я едва успевал заметить вечер, так быстро он заканчивался. Затем видел летящие созвездия и спешащую на запад Луну. За одну-две секунды — или же мне так представлялось — она быстро соскальзывала вниз по ночной синеве и исчезала. И почти сразу же начиналось утро.

Все удивительно ускорилось. Солнце по дуге стремительно проносилось по небу и исчезало за горизонтом на западе, и ночь наступала и уходила столь же поспешно.

На следующий день, открывшийся и закрывшийся над миром, я ощутил, что земля вдруг стала влажной от снега. Настала ночь и, почти сразу же, день. Потом быстрый «прыжок» солнца — и снег исчез. И снова пришла ночь.

Так обстояли дела, и даже после всех тех невероятных вещей, свидетелем которых я стал, мне становилось все страшнее. Видеть, как солнце встает и заходит в течение времени, измеряемого секундами; наблюдать (почти сразу же), как луна — бледный, все увеличивающийся в размерах шар — выпрыгивает на ночное небо и с удивительной скоростью скользит по огромному синему своду; затем солнце следует за ней, словно из засады, выскакивая на восточную сторону неба, и снова ночь, с быстрым призрачным движением созвездий, — это невероятно. Тем не менее так это и было — день проходил неощутимо от рассвета до сумерек, а ночь быстро сменялась днем, и их чередование все убыстрялось.

При трех последних появлениях Солнца я увидел покрытую снегом землю, которая по ночам, длившимся несколько секунд, в свете быстро всходившей и заходившей луны казалась таинственной. Теперь же небо ненадолго было закрыто завесой покачивающихся свинцово-белых облаков, которые попеременно то светлели, то темнели в зависимости от смены дня и ночи.

Облака исчезали, и снова передо мной выпрыгивало солнце, а ночи мелькали, словно тени.

Мир кружился все быстрее и быстрее. Теперь каждый день и ночь завершались в течение нескольких секунд, и скорость их чередования все росла.

Немного погодя я заметил, что у солнца появилось какое-то подобие огненного хвоста. Очевидно, причиной тому была скорость, с которой оно пересекало небеса. И по мере того как дни шли — каждый новый короче предыдущего, — солнце приобретало вид огромной хвостатой кометы,[70]проносившейся, сверкая, по небу через короткие промежутки времени. Ночью появлялась луна, еще более похожая на комету: бледный, совершенно отчетливой формы, быстро перемещающийся огненный шар, сопровождаемый полосами холодного пламени. Звезды на темном фоне казались тонкими нитями.

Как-то я обернулся посмотреть на Пеппера. В свете только что вспыхнувшего дня я увидел, что он спит, и вернулся к своим наблюдениям.

Солнце теперь взлетало с восточной стороны горизонта подобно огромной ракете, казалось, ему нужно всего одну-две секунды, чтобы промчаться с востока на запад. Я больше не различал бега облаков по небу, которое, казалось, стало темнее. Краткие ночи потеряли присущую им темноту, поэтому тонкие огненные нити летящих звезд были видны слабо. По мере возрастания скорости солнце стало слегка отклоняться от курса, то с севера на юг, то с юга на север.

Шло время. Я пребывал в странной растерянности.

Пеппер спал. Остро ощущая одиночество и смятение, я тихо позвал его, но он словно не слышал. Я позвал еще раз, слегка повысив голос, пес не шелохнулся. Я подошел к нему и коснулся ногой, чтобы разбудить. Прикосновение было едва заметным, но он рассыпался в прах. Он буквально, распался на истлевшие кости и пыль.

Наверное, с минуту я смотрел вниз, на бесформенную кучку праха, некогда бывшую Пеппером. Я был ошеломлен. Что произошло? Я задавал себе этот вопрос, не сразу осознав, что означает этот холмик пыли. Затем я пошевелил холмик ногой и понял, что прошло страшно много времени. Годы и годы…

За стенами дома миром владел мерцающий свет. Внутри стоял я, пытаясь понять, что это значит — что значит этот небольшой холмик праха и сухие кости на ковре. Но я был не в состоянии рассуждать логически.

Оглядев комнату, я в первый раз заметил, какой она стала пыльной и обветшалой: везде грязь и пыль, покрывшие мебель и сбившиеся кучками в углах. Под слоем пыли нельзя было разглядеть ковер. Когда я шел, она облачками поднималась из-под подошв и забивалась мне в ноздри, сухой, горький запах не давал свободно дышать.

Снова взглянув на останки Пеппера, я вдруг замер и в замешательстве вслух спросил: «Неужели эти годы действительно прошли?» Неужели то, что я считал видением, на самом деле, было реальностью? И замолчал, пораженный внезапной мыслью. Быстро, но, как я впервые отметил, нетвердой походкой, прошел через комнату к высокому зеркалу и посмотрел в него. Сквозь слой пыли нельзя было различить отражения. Тогда дрожащими руками я начал стирать пыль и наконец смог разглядеть себя. Мысль моя получила подтверждение: вместо крепкого и сильного человека, которому не дашь и пятидесяти, на меня смотрел согбенный столетний старик с поникшими плечами и морщинистым лицом. Волосы — всего несколько часов назад черные, как смоль, — теперь стали серебристо-белыми. Только глаза блестели. Постепенно я уловил в этом старике слабое сходство с собой.

Я отвернулся от зеркала и заковылял к окну. Итак я стар, и это подтверждала моя неверная походка. Я уныло поглядел на смазанную перспективу переменчивого пейзажа. Даже за это короткое время прошел год, и, нетерпеливо махнув рукой, я отошел от окна. При этом мне бросилось в глаза, что рука старчески дрожит, и с губ моих сорвалось короткое рыдание.

Какое-то время я мерил нетвердыми шагами пространство между окном и столом, с тревогой осматривая комнату. Как же она обветшала! Везде слой пыли — толстый, нагоняющий дремоту, почти черный. Каминная решетка покрылась ржавчиной. Цепи, державшие медные гари часов, давно проржавели, и гири валялись на полу — два конуса с налетом ярь-медянки.

Я видел, как мебель гниет и разрушается прямо на глазах. Это не моя фантазия: книжная полка, висевшая на боковой стене, вдруг рухнула с треском гнилого дерева, рассыпав свое содержимое по полу и наполнив комнату густым облаком пыли.

Как я устал. Каждый шаг отдавался скрипом и ломотой в суставах. Я подумал о сестре. Неужели она тоже умерла, как Пеппер? Все произошло так быстро и неожиданно. Должно быть, и в самом деле близится конец света! Мне захотелось заглянуть к ней, но я был слишком слаб. К тому же она так странно реагировала на события последних дней. Последних дней! Я повторил эти слова и засмеялся слабым, безрадостным смехом, поняв, что говорю о времени, с которого прошло уже полвека. Полвека! А может быть, и целый век!

Я медленно двинулся к окну и еще раз посмотрел на мир. Впрочем, смена дня и ночи теперь, скорее, напоминала какое-то потустороннее мерцание. Ход времени продолжал убыстряться, поэтому ночью я видел луну только как колеблющийся след бледного огня, то яркую линию, то размытую, периодически исчезающую траекторию.

Смена дней и ночей ускорялась: дни стали ощутимо темнее, превратившись в странное подобие сумерек, ночи настолько посветлели, что звезды едва удавалось разглядеть, — видны были только мелькающие время от времени тонкие огненные линии, которые слегка колебались вместе с Луной.

Все быстрее дневное мерцание сменяло ночное, и вдруг мне показалось, что и оно исчезло, а его сменил постоянный свет, разливающийся по всему миру из вечной реки пламени, мощными колебаниями смещающейся вверх и вниз, к северу и югу.

Небо стало гораздо темнее, в его синеве ощущалась тяжкая мрачность, словно сквозь него на мир глядела кромешная чернота. В нем была странная, ужасающая ясность и пустота. Время от времени я видел колеблющийся призрачный след огня, тонкий и слабый по сравнению с солнечными лучами, он то исчезал, то возникал. Это был едва различимый лунный свет.

Бросив взгляд в окно, я снова заметил неясное мерцание, которое то ли исходило от света мощно колебавшегося потока солнечных лучей, то ли было результатом невероятно быстрых изменений земной поверхности. И каждые несколько минут — таково было впечатление — на землю вдруг ложился снег и так же внезапно исчезал, словно невидимый великан набрасывал на землю, а затем сдергивал с нее белую простыню.

Время летело, и моя слабость становилась невыносимой. Я отвернулся от окна и пересек комнату. Толстый слой пыли заглушал звук моих шагов, каждый из которых давался мне со все большим трудом. Неуверенно и бессильно ковыляя, я ощущал невыносимую боль во всех суставах.

Около противоположной стены я сделал небольшую паузу и стал с трудом припоминать, чего же хотел. Поглядев налево, заметил свой старый стул. Несчастный и сбитый с толку старик, я ощутил некоторое утешение при мысли о том, что можно посидеть на этом старом добром стуле. Но я был так слаб и так устал, что едва мог заставить себя сделать что-то, кроме как стоять, и очень жалел, что эти несколько ярдов не преодолены. Я покачнулся. Пол тоже казался вполне подходящим местом для отдыха, но на нем лежал толстый, навевающий дремоту траурный слой пыли. Собрав всю свою волю, я повернулся и направился к стулу. Дойдя до него, я пробормотал слова благодарности и сел…

Все кругом заволоклось туманом. Происшедшее представлялось странным, невероятным. Прошлой ночью я был сильным, хотя и пожилым человеком, а теперь, всего несколько часов спустя!.. Я взглянул на горстку праха, которая когда-то была Пеппером. Несколько часов!.. И я рассмеялся, слабым горьким смехом. Резкий, похожий на кудахтанье звук резанул уши.

Задремал и вдруг открыл глаза: где-то в комнате послышался приглушенный шум. Я смутно увидел клуб пыли, поднимавшейся над кучей щепок. Около двери с шумом рухнул один из шкафов, но я так устал, что почти не обратил на это внимания. Закрыв глаза, сидел не то в полудреме, не то в полубессознательном состоянии. Раз или два — как сквозь густой туман — до меня доносились слабые звуки. Затем, должно быть, я уснул…

Date: 2015-12-12; view: 529; Нарушение авторских прав