Обнаружение рукописи 3 page

Кроме того, нельзя забывать и традицию морского фольклора о привидениях. Наверное, из всех кораблей-призраков наиболее известен Летучий Голландец. Этим именем стали называть легендарный парусник, существующий в морской мифологии с конца XVII в. Согласно легенде, его капитан Ван Страатен — или Ван дер Декен — навлек на свое судно проклятие и, ставши бессмертным и неуязвимым, не мог сойти на берег и был обречен скитаться по морям до второго пришествия.

В первые годы XX в. Ходжсон написал рассказ «Голос в ночи», который в определенной степени можно считать вступлением как к роману «Пираты-призраки», так и к «Путешествие шлюпок с „Глен Карриг“». Это история о том, как матросы, попавшие в Тихом океане в мертвый штиль, услышали ночью голос некоего подплывшего к кораблю на лодке неизвестного, который тщательно скрывал свое лицо. Собственно, рассказ представляет собой повествование о судьбе этого человека и его жены. После кораблекрушения они спаслись на лодке и добрались до необитаемого острова. У входа в лагуну возле острова они увидели полузатонувший корабль. Когда они забрались на него, то обнаружили, что палуба, мачты, канаты — словом, все на корабле было покрыто какой-то серой плесенью. Эта плесень, как они обнаружили несколько дней спустя, перешла на их тела. Отныне их конец был предрешен…

Ужас, таящийся где-то скрытым, неожиданно возникающий и поражающий человека, — эта идея рассказа звучит и в романе «Пираты-призраки». Только в романе она раскрывается на материале судьбы корабля «Мортзестус», плывущего из Сан-Франциско.

Дурные предчувствия мучили рассказчика (события излагаются от первого лица — обычный прием Ходжсона) с самого начала плавания. Это же чувствовали и все матросы, причем, как узнал рассказчик, вся команда была набрана новая — как только судно пришло в Сан-Франциско, прежняя команда списалась на берег, за исключением только одного матроса. Первые две недели стояла хорошая погода, и разговоры о том, что корабль «сглазили» и на нем лежит какое проклятие, прекратились. «Странности», как их называет рассказчик, начались однажды ночью, когда он увидел, как через борт корабля на палубу шагнула какая-то фигура. Поначалу он решил, что это ему почудилось, но фигура, при всей призрачности и расплывчатости очертаний, казалась вполне реальной. Когда же он попытался подойти к ней, фигура подбежала к борту и исчезла в море.

Спустя неделю похожую призрачную фигуру увидел уже вахтенный, за ним — второй помощник капитана, заметивший кого-то на мачте. А затем распустился парус, который не мог распуститься в штиль. Для того чтобы закрепить парус, на мачту был послан матрос; когда он долез до половины, то парус, до сих пор висевший неподвижно, хлестнул его по лицу и сбросил на палубу. Спустя несколько дней в схожей ситуации парус ударил другого матроса, который упал на палубу и разбился до смерти.

После того как похоронили первую жертву, воздух вокруг корабля словно сгустился, и вскоре судно было окружено неким «дрожащим, стеклянистым маревом, сквозь которое едва виднелся горизонт». Не об этой ли погодной аномалии, порождающей ужас, писал Колридж в «Сказании о Старом Мореходе»:

Горячий медный небосклон

Струит тяжелый зной.

Над мачтой Солнце все в крови,

С Луну величиной,

И не плеснет равнина вод,

Небес не дрогнет лик.

Иль нарисован океан

И нарисован бриг?[51]

В поэме эта апокалиптическая картина становится все трагичнее и фантастичнее:

Кругом вода, но как трещит от сухости доска,

Кругом вода, но не испить

Ни капли, ни глотка.

И мнится, море стало гнить, —

О боже, быть беде!

Ползли, росли, сплетясь к клубки,

Слипались в комья слизняки

На слизистой воде.

Виясь, крутясь, кругом зажглась

Огнями смерти мгла.

Вода — бела, желта, красна,

Как масло в лампе колдуна,

Пылала и цвела.[52]

Хотя спустя некоторое время туман прояснился, драматизм событий на корабле продолжал нарастать. И уже не так легко было объяснить происходящее галлюцинациями — тем более когда число смертей, наступивших после падения матросов с мачт, увеличилось до четырех. К тому же участились случаи, когда словно кто-то нападал на матросов, поднимавшихся на ванты, как будто кто-то набрасывался на них, хватал за куртки и ботинки, пытался столкнуть, сбрасывал с головы шапки.

Рассказчик выдвигает свою теорию, объясняющую происходящие пугающие события. Земля населена двумя видами живых существ, носителей высшего разума: людьми и теми, кто лишь внешне похож на них. Обитают эти виды в разных измерениях, и обычно их миры не соприкасаются, между ними находится некая преграда, не дающая обитателям одного мира проникать в другой. Однако существуют места, где эта преграда достаточно тонка, чтобы произошло проникновение одного мира в другой. Иногда по какой-то причине преграда истончается или может даже прорваться. Так и произошло в случае с «Мортзестусом». Возможно, когда-то на его борту было совершено страшное преступление, и корабль оказался беззащитен перед вторжением пришельцев, которые появляются из морских глубин, точнее, из какого-то иного мира. Кто эти существа — не столь важно, важно то, что они жестоки (как свинообразные в романе «Дом на краю») и стремятся захватить человеческие суда; человеку они кажутся чем-то наподобие привидений, хотя сами для себя они вполне материальны, как люди для людей.

И далее, с ужасом повествует рассказчик, в полном соответствии с этой теорией появляются призрачные пиратские суда. Они возникли сначала похожими на тень «Мортзестуса», находясь под водой и следуя за ним. Потом возникает грязно-серый туман, заволакивающий горизонт, из этого тумана появляется исполинский корабль, надвигающийся на судно рассказчика, и на его палубу обрушивается толпа каких-то полупрозрачных существ, которые бросаются на людей. То, что случилось потом, мы видим и глазами рассказчика, и со стороны — глазами экипажа корабля, подобравшего единственного спасшегося с «Мортзестуса»: бушприт корабля стремительно стал наклоняться, волны захлестывали палубу, смывая матросов, и наконец корабль ушел под воду. Герои безуспешно пытались противостоять «дикой и темной стихии», но, несмотря на их усилия, она поглощает их, как то «глубокое и темное озеро», что «безмолвно сомкнулось над развалинами дома Ашеров».[53]

И еще одно произведение Э. А. По следует здесь вспомнить — рассказ «Рукопись, найденная в бутылке». В рассказе появляется гигантский корабль-призрак «цвета сажи», несущийся по волнам Южного океана навстречу предначертанной гибели.

«Пираты-призраки» — пожалуй, первая книга в истории английской литературы, в которой морская тематика была бы так тесно связана с тематикой потустороннего, а происходящее на море было результатом столь тесного соприкосновения двух миров: реального и ирреального, призрачного, «тонкого». Эти миры не только соприкасаются, но и проникают друг в друга — и при этом мир призрачный побеждает, завоевывает мир реальный, словно беря его на абордаж. Постепенно мир призрачный становится все более реальным, обретая физическую силу, побеждая его; потому-то нужно было автору оставить в живых одного героя — рассказчика, который смог донести до читателей правду о случившемся, рассказать обо всем «из первых рук».

Роман насыщен морской терминологией. Если вначале она воспринимается как дань морской традиции, то постепенно понимаешь: она необходима для создания ощущения реальности, вещественности мира, в котором начинается действие, — и чтобы подчеркнуть призрачность, ирреальность того, что происходило на корабле с начала плавания. И ощущение того, что с кораблем «что-то неладно», начинает получать подтверждение чуть ли не каждый день, «по нарастающей». Масштаб пугающей непонятности растет, и в происходящий ужас вовлекаются все новые и новые матросы.

Казалось бы, почему призраки, такие всемогущие, не захватывают корабль с самого начала, что было полностью в их власти? Наверное, прежде всего потому, что призрачный ужас, разлитый в море и сгущающийся по мере развития событий, придерживается определенного ритуала, определенного порядка, развивается по определенному сценарию, для того чтобы все соответствовало эстетике смерти. Призраки захватывают корабль, уничтожая поначалу по одному матросу, а потом потопив судно с экипажем. Для сил зла важен не конечный захват судна как материального объекта (в этом они не сомневались), а победа над душами людей, воцарение в их сердцах полного, всеобъемлющего ужаса. И победа для них важна не столько фактическая, сколько моральная, моральное уничтожение людей.

Корабль, на котором разворачиваются события повести, есть не что иное, как модификация готического замка, возникающая в результате изменения, как говорилось выше, готического пространства. При этом новый «замок» окружен со всех сторон водой, из него невозможно убежать. Люди оказались во власти сил зла, они обречены находиться здесь. Ощущение оторванности от берега, затерянности в водной пустыне усугубляет чувство обреченности. В какой-то степени эта идея замкнутого пространства близка детективной идее «убийства в закрытой комнате»,[54]которая не всегда бывает комнатой в прямом смысле слова. Примером тому может служить роман А. Кристи «Десять негритят», в котором герои оказываются на острове, откуда выбраться невозможно, и гибнут один за другим, в точном соответствии с рефреном детской песенки.

Корабль становится порогом иной реальности. И сквозь морские пейзажи проступает, если воспользоваться словами известного исследователя детективного жанра Д. Клугера, «мерцание инфернального мира, мира смерти, находящегося в двух шагах от нашего».[55]

Герой романа пытался бороться с захлестывающим корабль кошмаром, изо всех сил сохранять присутствие духа. Но все было напрасно. Мы чувствуем приближение трагической развязки, подобно той, что запечатлена в «Откровении Иоанна Богослова»: «…и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним…» (Откр. 6: 8).

«Ночная страна»[56]— роман Ходжсона, существенно отличающийся от трилогии. Во-первых, действие его разворачивается полностью в будущем, а не в условном вневременном континиуме, как в первых трех книгах писателя. Во-вторых, это роман-катастрофа, рассказывающий о судьбе Земли через миллионы лет, когда погасло Солнце.

В первой главе романа мы оказываемся в XVII в. (судя по отдельным деталям), в графстве Кент, где живет герой, от чьего лица ведется рассказ, и его возлюбленная, прекрасная леди Мердет. Перед нами проходит история молодых людей, от первой встречи до свадьбы и ухода из жизни леди Мердет. Трагический мотив любви и смерти, невозможности земного счастья сближает «Ночную страну» с «Домом на краю».

Далее возникают картины, не поддающиеся однозначной трактовке. Уже знакомый нам по первой главе человек то ли видит сон, то ли перед ним предстает некое удивительное видение, то ли он принимает телепатему от юноши из далекого будущего — некоторые исследователи называют юношу реинкарнацией героя. Этот юноша живет в гигантской, семимильной высоты, пирамиде, в которой находятся остатки человечества. Последний Редут — так называется эта пирамида из несокрушимого металла — возвышается над Темзой. «Ночная страна» — это остывающая Земля, погрузившаяся в вечный мрак. Но продолжается еще вулканическая деятельность планеты, которая приводит в движение механизмы, обеспечивающие обитателей пирамиды светом и теплом, а также питает силовое поле, окружающее пирамиду. Силовое поле позволяет не подпускать к пирамиде кошмарных существ, осадивших пирамиду. За прошедшие тысячелетия на свет появилось множество жутких форм жизни. Эти чудовища лежат на земле вокруг пирамиды, взяв ее в кольцо осады.

О жизни обитателей пирамиды сказано немного, но ясно, что люди, запертые в Редуте в течение столетий, понимают, что они — и все человечество — обречены, и ценят, как никогда, отношения друг с другом. И здесь, как никогда еще в истории Земли, люди чувствуют, что каждый, живущий в пирамиде, часть всего целого и смерть любого их них — точно так, как о том писал Джон Донн, — есть умаление всего человечества.

Семнадцатилетний юноша, от лица которого ведется рассказ, из всех обитателей пирамиды обладает самым сильным телепатическим даром. Потому только он смог уловить сообщение, из которого стало ясно, что на северо-западе от их пирамиды расположена еще одна, меньшего размера, обитатели которой находятся на краю гибели, т. к. силовое поле нарушено и чудовища, осаждавшие ее, начали штурм. Но главное, что там находится женская реинкарнация его возлюбленной из далекого прошлого, леди Мердет, которую сейчас зовут Наани. В ответ на просьбу Малого Редута о помощи к нему отправился отряд из пятисот молодых храбрецов. Когда же их попытка прорваться к осажденным закончилась неудачей (погибли все), герой решает отправиться туда один, чтобы спасти свою возлюбленную.

Роман — эпическое произведение, в котором герой совершает квест для спасения своей возлюбленной. Хотя путь героя лежит в жутком мире вечной ночи, у него есть прибор, позволяющий видеть в темноте; есть и оружие — два диска серого металла, укрепленные на стержне, оружие поражало противника электрическим разрядом. Драматичен был путь героя по ночному миру: он шел, стараясь избежать Дороги, по которой проходят Молчаливые (The Silent Ones), и кошмарного Места, где убивают Молчаливые; Долина Ночных Собак, Горы Великого Огня, Долина Красного Огня, Равнина Бледного Огня — везде его ждали опасности. Множество чудовищ населяли оставленный людьми мир: одни из них были антропоморфны (жуткий Серый Человек, Горбатые Люди, Люди Тумана), другие нет: воплощение зла, загадочные Молчаливые, Не-Человеки (Ab-Humans), четверо гигантских Наблюдающих (Watchers), неподвижно возвышающиеся на севере, юге, западе и востоке — хотя они не шевельнулись в течение столетий, но ученые Редута определили, что они представляют собой особую — и крайне опасную — форму жизни.

Окружающий мир для героев романа есть средоточие зла в прямом смысле — метафора трилогии в «Ночной стране» материализована. Зло вещественно, оно находится вокруг пирамиды, присутствует там постоянно, его можно увидеть физически. Потому-то в какой-то степени героям романа проще, чем героям предыдущих книг писателя — они видят врага «в лицо».

Герой добирается до Малого Редута, но обнаруживает, что тот пал. Среди уцелевших — его возлюбленная, Наани. Влюбленные отправляются обратно. Они успешно преодолели все опасности, но, когда уже были видны стены Последнего Редута, Наани убивает какое-то жуткое существо. Герой прорывается с ее неподвижным телом в Редут, где становится ясно, что она умерла. Тело Наани относят на низший подземный уровень пирамиды, где кладут на самодвижущуюся Последнюю Дорогу, которая уносит ее тело в глубь Земли, где люди находят свой последний приют. Но когда дорога двинулась, Наани приходит в себя — электромагнитное излучение Земли оживило ее. Собственно, на том роман и заканчивается — влюбленные наконец воссоединились; последняя глава, самая короткая в романе, носит примечательное название «Дни любви».

Роман Ходжсона — один из наиболее ранних образцов в истории фантастической литературы соединения фэнтези и научной фантастики — получил высокую оценку у наиболее авторитетных специалистов в области фантастической литературы. Вот, например, что писал К. С. Льюис: «Если хорошие истории представляют собой комментарии к жизни, то хорошие истории фэнтези — важное добавление к жизни; они вызывают, подобно некоторым редко приходящим снам, ощущения, которые мы никогда не испытывали раньше, и расширяют наше представление о границах возможного опыта. Образцы такого рода встречаются не так часто: „Властелин колец“ Толкиена, „Путешествие к Арктуру“ Дэвида Линдсея, „Тит Гроун“ Мервина Пика — и сюда же относится „Ночная страна“ Уильяма Хоупа Ходжсона…»[57]

Однако подобные оценки этой книги редко встречаются в англоязычном литературоведении. В основном о последнем романе Ходжсона пишут либо достаточно сдержанно, ограничиваясь изложением сюжета,[58]либо не очень комплиментарно, как Б. Олдисс, утверждающий, что повествование в «Ночной стране» «блестяще начинается и умирает в конце, становясь неудобочитаемым».[59]По мнению Олдисса, «Книга чересчур длинна, и читатель может быть прощен, если он так и не доберется до конца даже сокращенного издания 1921 г.».[60]И тем не менее все писавшие о Ходжсоне сходятся на том, что его высшим творческим достижением следует считать романы «Дом на краю» и «Ночная страна».

По словам Лавкрафта, высоко ценившего творчество своего английского коллеги, Ходжсон «уступает лишь Элджернону Блэквуду в описании потустороннего. Немногие могут соперничать с ним в искусстве как бы ничего не значащих деталей или случайных намеков на безымянные и чудовищные силы, обитающие неподалеку, а также в передаче ощущений, возникающих от близости потустороннего и сверхъестественного».[61]

Ходжсон, как и Радклифф, не прибегал к нагромождениям ужасов, жуткого, сверхъестественного. Отличительная черта его творческой манеры: создание эффекта напряженности, ожидания, предчувствия ужасного. При этом у Ходжсона нет ощущения ирреальности происходящего — мы видим вместе c героями ужас, который возникает как материалистический, как фактически существующий.

Мы видим у Ходжсона поэтизацию таинственного и ужасного. Нам не показано нечто конкретное, мы лишь ощущаем то, что пугает нас, чувствуем, что изображенный в книге мир насыщен предчувствием ужаса. Зло у Ходжсона не сон, не наваждение, от которого можно проснуться со счастливым осознанием, что то была фата-моргана, а сейчас все жуткое и кошмарное закончилось. Зло есть реальность жизни, оно растворено в повседневности. Оно подстерегает человека везде и всегда, когда же нападет — неизвестно. Ходжсон говорит не просто о влиянии темных злых сил на человека, но о бессилии его перед ужасом, приходящим неизвестно откуда, ужасом, разлитым в мире.

У Ходжсона нет осмысления зла: оно слишком быстро, слишком неожиданно вторгается в человеческую жизнь, и у героя нет ни времени, ни сил (духовных ли, физических ли) осмыслить это, дай бог выдержать натиск и остаться в живых. И герой Ходжсона, как герой готического романа, обречен: «…смерть, притаившись, ожидает его посреди жизни: и ничто человеческое — ни силы рассудка, ни упорство добродетели — не может защитить его от неведомой и коварной судьбы».[62]

Примечательно, что герои Ходжсона не молятся, не взывают к высшим силам с просьбой о защите (лишь несколько раз обращаются к Господу в «Путешествие шлюпок с „Глен Карриг“» и однажды — в «Доме на краю»). Это выглядит еще более поразительно в сравнении с тем, как ведет себя в драматических обстоятельствах герой Дефо. У этих людей нет веры? она не нужна им? они изверились? Ответов нет — есть реальность. Сталкиваясь с ужасом, герои рассчитывают только на себя самих — или же обреченно ждут конца.

Читать Ходжсона непросто, а для впечатлительных людей на ночь вообще небезопасно. Но это чтение интереснейшее, увлекательнейшее, обладает сильным эмоциональным воздействием на читателя.

Ведь, по сути дела, зло, изображаемое Ходжсоном, есть отражение душевных противоречий человека, его терзаний и метаний, тех бездн, что таит человеческая душа. Одно из главных заслуг Ходжсона в том, что он говорит нам о сущности человеческой психики, о раздвоенности сознания, о невозможности свести все в жизни к линейной оппозиции добра и зла, о неоднозначности и самого человека, и всего, что с ним происходит. Все это помогает нам не просто лучше понять себя, свою душу, но подготовиться к тем драматическим изменениям, которые могут случиться — бог весть когда: завтра? через год? — и с нами.

Потому — повторим слова Вальтера Скотта, обращенные к основоположнику готического романа, Хорэсу Уолполу: «Мы не можем не принести дани нашей признательности тому, кто умеет вызвать в нас столь сильные чувства, как страх и сострадание».[63]

В. Гопман

«Дом на краю»

Роман

Перевод осуществлен по изданию: William Hope Hodgson. The House on the Borderland. Panther Book, London, 1969.

Рукопись, обнаруженная в 1877 году господами Тоннисоном и Беррегногом в развалинах к югу от деревни Крейтен, в западной части Ирландии, с комментариями.

Моему отцу, блуждающему в затерянной вечности

Двери открой

И услышь!

Ветра приглушенный вой

и луна сквозь мерцание слез.

И вот — словно бы среди грез —

отзвук шагов, исчезающий отблеск.

Мертвые в ночи!

Тише! Внемли

печальному плачу

ветра во тьме.

Тише, внемли, не дыша, не шепча,

поступи вечности — звуку,

что и тебя зовет умереть.

Тише, внемли!

Внемли поступи мертвых.[64]

Предисловие

Я долго раздумывал над изложенной ниже историей. Снова и снова я как издатель испытывал искушение ее «олитературить» (если позволить себе воспользоваться таким несуразным словом). В то же время я верил, что интуиция не подвела меня, побуждая оставить это непритязательное сообщение в том виде, в каком его получил.

А сама рукопись — вообразите, с каким любопытством я просматривал ее, листал ее страницы, когда она была оставлена на мое попечение. Это небольшая, но толстая книжечка, вся, за исключением нескольких последних страниц, заполненная затейливым, но вполне читаемым мелким почерком. Сейчас, когда я пишу, мне снова чудится едва уловимый запах плесени, а пальцы вспоминают мягкие на ощупь, словно чуть липкие страницы, долго пробывшие в сырости.

С некоторым усилием я восстанавливаю свое впечатление от содержания книги — впечатление фантастичности, возникшее уже при беглом просмотре.

В тот же вечер, представьте себе, я, удобно устроившись в кресле, провел наедине с маленькой объемистой книжкой несколько часов. Как переменились мои суждения! Я поверил в написанное. Вознаграждая мое беспристрастное внимание, в сочинении, представлявшемся на первый взгляд фантастическим, обнаружилась убедительная, последовательная система идей, заинтересовавших меня гораздо сильнее, чем сюжетная основа сообщения, или истории — впрочем, должен признаться, я, скорее, склонен считать рукопись сообщением. Я открыл большую историю в меньшей — и в этом нет парадокса.

Во время чтения я проникал сквозь завесу невозможного, застилающую разум, и всматривался в неизведанное, безошибочно проникая в смысл корявых коротких предложений. Эта оборванная на полуслове история, которую жаждал рассказать старый отшельник из рухнувшего дома, оказалась доходчивее моих собственных витиеватых оборотов и сложных фраз.

Мало что можно сказать о простом, не очень складном сообщении, в котором излагаются странные таинственные события. Оно перед вами. Но сокровенную историю каждый читатель должен открыть для себя самостоятельно, в соответствии со своими возможностями и желанием. И даже если кто-то не разглядит — как я вижу сейчас — едва намеченных фрагментов того, что принято именовать раем и адом, все равно могу поручиться, что и при простом, буквальном, прочтении этой истории он, бесспорно, испытает захватывающие ощущения.

Напоследок не могу не сказать еще об одном впечатлении. Я вижу в сюжете о небесных телах поразительную иллюстрацию (я едва не написал «доказательство») реальности наших мыслей и эмоций. Не создавая картины полного уничтожения последней сущности материи как основы и структуры механизма вечности, этот непритязательный рассказ проливает свет на идею существования миров мысли и эмоции, взаимодействующих с системой материального мироздания и вполне подвластных ей.

Уильям Хоуп Ходжсон

«Гланейфион»,

Борт, Кардиганшир.

Декабрь 17,1907

Печаль [65]

Обнаружение рукописи

На самом западе Ирландии лежит крохотная деревушка Крейтен. Она расположена у основания невысокого холма. Далеко вокруг простирается унылая, невозделанная и совершенно неприветливая земля; кое-где на большом расстоянии можно обнаружить развалины какого-нибудь давно покинутого дома — нетронутые и застывшие. Земля кругом голая и безлюдная, слой почвы едва прикрывает лежащую ниже скальную породу. Единственно, чем богаты здешние края, это воздымающимися волнистыми грядами гор.

Но, несмотря на запустение здешних мест, мой друг Тоннисон и я выбрали именно ее, чтобы провести отпуск. Тоннисон случайно забрел сюда во время длительного пешего похода и обнаружил, какие возможности для рыболова кроются в маленькой безымянной речке, протекающей неподалеку от деревни.

Я сказал, что река безымянная; могу добавить, что ни на одной карте, какую бы я с тех пор ни смотрел, не обнаружилось ни этой деревни, ни речки. Такое впечатление, что они ускользнули от какого бы то ни было наблюдения: судя по обычному путеводителю, их могло бы не существовать вовсе. Возможно, это в какой-то мере связано с тем, что ближайшая железнодорожная станция Ардрахан находится в сорока милях отсюда.

Мы с другом прибыли в Крейтен теплым ранним вечером. До Ардрахана мы добрались накануне ночью, переночевали в снятых на деревенской почте комнатах и уехали на следующее утро в одном из типичных прогулочных автомобилей.

Весь день мы тряслись по одной из самых неровных дорог, какие только можно себе представить, в результате чего устали и были в плохом настроении. Однако необходимо было поставить палатку и убрать в нее наши вещи, а уж потом думать о еде или отдыхе. Мы принялись за работу с помощью шофера, и вскоре палатка уже стояла за маленькой деревушкой на небольшом клочке земли поблизости от реки.

Затем, перенеся в нее свои вещи, мы отпустили шофера, так как ему нужно было вернуться как можно скорее, предварительно уговорившись с ним, что он приедет за нами через две недели. Мы взяли с собой достаточно провизии, чтобы продержаться столько времени, а воду можно было брать из речки. В топливе мы не нуждались, поскольку взяли с собой небольшой примус, а погода стояла ясная и теплая.

Это Тоннисону пришла в голову мысль стать лагерем, а не селиться в одном из домов. Как он объяснил, небольшое удовольствие — спать в одном помещении с многочисленным ирландским семейством в одном углу и хлевом в другом, в то время как еще более многочисленная колония забравшихся повыше кур одаряет вас знаками своего расположения, а весь дом настолько пропах торфом, что начинаешь чихать, как только сунешь голову в дверь.

Тоннисон уже зажег примус и теперь тонкими ломтиками нарезал бекон на сковороду, поэтому я взял чайник и пошел к реке за водой. По пути я прошел довольно близко от небольшой группы жителей деревни, которые глядели на меня с любопытством, но без враждебности, никто из них не произнес ни слова.

Возвращаясь с полным чайником, я снова прошел мимо них и, дружески кивнув, на что они ответили тем же, задал им вопрос относительно рыбной ловли, но вместо того, чтобы ответить, они молча покачали головами, продолжая смотреть на меня во все глаза. Я повторил вопрос, обращаясь к высокому худому парню, но и тут не получил ответа. Затем этот человек повернулся к приятелю, стоявшему рядом, и быстро сказал что-то на непонятном для меня языке, и сразу все начали тараторить. Через несколько секунд я понял, что они говорят по-ирландски. Они посматривали на меня, разговаривая между собой, затем человек, к которому я обращался, повернулся ко мне и что-то произнес. По выражению его лица я понял, что теперь он, в свою очередь, задает мне вопрос. Пришла моя очередь отрицательно качать головой и объяснять знаками, что мне непонятна их речь. Так мы и стояли, глядя друг на друга, пока я не услышал голос Тоннисона, призывавшего меня поторопиться с чайником. Тогда, улыбнувшись и покивав, я оставил их, и вся небольшая группка заулыбалась и закивала в ответ, хотя лица их по-прежнему оставались недоуменными.

Очевидно, размышлял я, направляясь к палатке, обитатели домишек в этой дикой местности не понимают ни слова по-английски. Когда я сообщил об этом Тоннисону, он заметил, что знал об этом, более того, не видел в этом ничего странного, ведь в этой части страны люди зачастую живут и умирают в своих отдаленных деревушках, так ни разу и не соприкоснувшись с внешним миром.

Date: 2015-12-12; view: 437; Нарушение авторских прав