Глава 2

– Красивые часы, – сказала Катка, когда пауза слишком затянулась.

– Старинные часы, – с гордостью ответила Татьяна. – Я их завела, они ходят и даже бьют. Причем бьют довольно‑таки громко.

– Тань, ты не обижайся. – Катарина пыталась подобрать нужные слова, но те, как назло, никак не шли на язык. – В общем… Этот особняк… он, конечно, большой, и участок не меньше гектара, но…

– Куда ты клонишь? – заподозрила неладное Пучкова.

– А клонит она в мою сторону, – с видом победителя выдал Димка. – Катке дом не понравился, посмотри на ее лицо, там все написано.

– Кат, это правда?

– Танюш, не то чтобы он мне не понравился, просто… Гм… Димка прав, мне здесь не нравится: как‑то неуютно, серо и страшно.

– Вы сговорились! – психанула Таня. – Серо, неуютно, страшно – что за детский сад? Покрасим, побелим, выкорчуем кусты, подстрижем газон, и особнячок засияет. Дим, Кат, я здесь так счастлива, я верю, что в этом доме мы проживем всю оставшуюся жизнь! Димка, ради меня согласись, давай его купим. Ну, пожалуйста!

Пучков поднял руки вверх:

– Я давно уже сдался.

Таня схватила Катарину за руку и начала поспешно подниматься по широкой лестнице.

– На втором этаже спальни, пара кабинетов, две или три гостиных и чайная комната. Сейчас покажу тебе одну спаленку – закачаешься! Не спальня, а мини‑аэродром.

Экскурсия заняла больше часа, и, надо заметить, она выжала из Копейкиной последние силы. Навалилась апатия, сонливость. Этот дом ее отталкивал, пугал, она затылком ощущала притаившийся в темных уголках страх.

Спокойно вздохнула она только в машине Пучковых.

– Можно было остаться в особняке с ночевкой, – пробурчала Таня.

– Издеваешься?! – Димка скорчил смешную гримасу. – Если меня не жалеешь, то пожалей хотя бы Катку.

– Язви‑язви, тебя потом из особняка калачом не выманишь. Кстати, Кат, на ближайшие два дня у нас с тобой все расписано, я буду твоим личным гидом. Покажу каждый закоулочек в городе, а в субботу…

– Что в субботу? – почему‑то испугалась Копейкина.

– В субботу мы устроим пикник в нашем имении. Дим, не хмурься, мы купим мяса, сделаем шашлычков и, – Таня заговорщически подмигнула, – останемся в особняке с ночевкой! Прикольно будет! Когда стемнеет, мы устроимся в гостиной, зажжем камин и начнем травить страшилки. Уверена, в особняке они будут звучать совсем иначе, намного ужаснее и кровожаднее. У‑у‑у!..

– Не заигрывайся, и вообще, пора уже кончать со страшилками. – Дима закурил. – Ты слишком увлеклась ужастиками и прочей чертовщиной, а я не хочу, чтобы мать моих будущих детей стала неврастеничкой.

– Мои нервишки в полном порядке.

– Да? – засмеялся Пучков. – А кто ночью боится в туалет идти, а?

– Так было всего пару раз.

– А кто спит с ночником?

– Уже неделю его не включаю, – лепетала Танюшка.

– Смотрит на ночь фильмы ужасов, – сказал Димка Катарине, – а потом начинает меня терзать. То ей привидится гном под кроватью, то монстр в окне, а недавно у нас под ванной обнаружилось некое мохнатое существо, оказавшееся в итоге обыкновенной щеткой!

– Ты можешь говорить что угодно, но в субботу у нас по плану шашлык и ночевка в нашем будущем особняке.

Дмитрий промолчал.

Перед тем как отправиться на боковую, Катарина решила переговорить с подругой.

– Тань, ты только не обижайся, но я опять относительно покупки дома… Не подумай, что я хочу тебя отговорить, просто мне интересно узнать: почему особняк продается так дешево? Кто тебя познакомил с этим графом? Ты уверена, что он действительно хозяин дома, что он вообще за человек?

– Кат, не тарахти, граф – он и в Африке граф. Нормальный мужик, ему можно доверять. А дом продает за бесценок, потому что умирать собрался.

– Что?!

– Что слышала. Я Димке ничего не говорила, Франклин просил об этом не распространяться, но на самом деле его дни сочтены. Вроде серьезные проблемы с сердцем, да и возраст у графа почтенный – восемьдесят три года! В Цюрихе он живет один в шикарной квартире, родственников – ни души, денег хоть отбавляй. Ну вот куда их ему девать, скажи, куда? С собой их на тот свет не возьмешь, а тут такая возможность подвернулась – сделать других людей чуточку счастливее. Для него это пустяк, а нам с Димкой о таком домине до недавних пор и не мечталось. Я сразу решила, особняк будет нашим, тем более что граф меня заверил: когда он умрет, в особняк из Цюриха приедет его кухарка с дочерью. У нас станут работать, а жалованье Франклин выплатит им за несколько лет вперед. Прикинь, Кат, у меня будет личная кухарка!

– А тебе так необходима кухарка? – серьезно спросила Катарина.

– Не начинай! Ну что ты, в самом деле, не в кухарке же дело. Я хочу пожить для себя, в свое удовольствие. Двенадцать лет в Норвегии живем, приехали сюда голые и босые, как на ноги вставали – это отдельная история. А теперь вроде и материальное наше положение улучшилось, денежки появились, тачку крутую Димка купил, почему же я не могу жить в том доме, который мне нравится?

– Можешь, но мне кажется, что это не твой дом. Он чужой, у него нет хозяев, – выпалила Ката.

– То есть?

– Понимаешь, когда мы вошли в холл, я сразу решила, что этот дом – сам себе хозяин. И других хозяев он не потерпит.

Танюшка намотала на палец прядь волос и коротко хохотнула:

– Дом – сам себе хозяин? Ты сама‑то поняла, что сказанула? Ой, Кат, не сбивай меня с толку, я все решила, заднего хода не дам. И давай поставим точку, все, ни слова о доме!

* * *

Пока били часы, Катарина, не опасаясь, что ее шаги кто‑то услышит, быстро подошла к лестнице.

Бой часов стих, и вновь в доме воцарилась тишина. Но это была совсем другая тишина, она таила в себе множество опасностей. Отчетливо слышался стук ее сердца, оно колотилось быстро, бешено быстро. Иногда Катке даже мерещилось, что сердце ее на мгновение резко замирало, от этого ее охватывала настолько сильная паника, что из горла помимо ее воли вырывался слабый хрип.

Спускаться по лестнице было небезопасно, ведь не знаешь же наперед, что ждет тебя там, на площадке второго этажа. Но спускаться надо. Медленно… Не спеша… Шажок за шажком…

Катарина про себя считала до десяти, останавливалась, прислушивалась и, если ее уши не улавливали посторонних звуков, продолжала спускаться. Уже когда ей оставалось миновать всего четыре ступеньки, Ката ощутила легкое прикосновение холодка к своим лодыжкам. Где‑то открыто окно, промелькнуло в ее голове. Это сквозняк.

Обернувшись и не увидев ничего, кроме темноты, Катарина в два счета миновала остаток лестничного пути и засеменила по коридору.

Коридор второго этажа освещался еще хуже, чем коридор третьего. Здесь были включены всего два бра, и их свет был настолько слабым, что на стенах не замечалось ни единой тени.

Спустя несколько секунд – хотя, возможно, Катка просто потеряла счет времени и на самом деле прошла минута или две – на лестнице послышались чьи‑то шаги. Определенно, кто‑то спускался вниз, причем тем же путем, что и Ката. Ей повезло, она не столкнулась нос к носу со Страхом, бог ее уберег! Спуститься на первый этаж и выскочить из особняка она уже не успеет, эх, жаль упущенного зря времени! Знать бы раньше, что Страх тоже находился на третьем этаже, тогда бы Катка пулей слетела с лестницы и бросилась на улицу. А теперь придется ей юркнуть в одну из многочисленных комнат второго этажа.

«А меня случайно не заметили?» – ожил ее внутренний голос, когда Катка, прошмыгнув в спальню, плотно прикрыла за собой дверь и села на корточки. Нет, вряд ли. «А вдруг?» – не унимался голосок. Но если ее заметили, почему позволили уйти? Страх решил с ней поиграть в кошки‑мышки? Ему доставляет удовольствие видеть в Катке обреченную жертву, чей конец давным‑давно предрешен?

Стоп! С какой стати она причислила себя к жертвам, а тем более к жертвам, чей конец предрешен? Нет, нет и нет! Ерунда! Да, сейчас она в ловушке, но ведь пройдет время, не важно сколько – час, два, пять или трое суток, – и она обязательно, а иначе и быть не может, окажется на свободе. Катарина Копейкина не может умереть в этом ужасном особняке. Не имеет права! Она молода, ей предстоит прожить долгую и счастливую жизнь, и свою кончину она встретит не в мрачном доме Страха, а на собственном смертном одре, в преклонном возрасте, в окружении родных и близких. Да, именно так все и будет. Просто надо успокоиться и набраться терпения.

Терпение!.. Оно давно лопнуло, иссякло, его попросту нет. Зато в душе у нее очень много страха и тревоги. Временами ей хочется закричать во все горло. Закричать до хрипоты. Хочется топать ногами, махать руками, проклиная тот момент, когда она согласилась приехать в особняк графа!

Сколько еще ждать, а главное, чего ждать? Катка встала, на цыпочках подошла к окну и поморщилась. Вид из окна больше всего походил на картинку из фильмов ужаса. В небе светила полная луна: огромный желтовато‑оранжевый шар освещал заросший причудливыми кустарниками участок, отчего тот казался непроходимой чащей, где водятся самые ужасающие твари.

Попытавшись открыть окно, Катарина потерпела первое поражение – ручка двигалась, но рама стояла насмерть. Господи, неужели оно заколочено гвоздями, ну, давай же, давай, открывайся! Нет, окно не поддавалось. Тогда Катка подошла ко второму окну, но и здесь ее ждало горькое разочарование. Разозлившись, Копейкина с силой саданула кулаком по широкому пыльному подоконнику и сразу же пожалела о содеянном. Мелкие частицы пыли забили нос, и Катарине нестерпимо захотелось чихнуть. Зажимая рот ладонью, она подбежала к кровати, схватила подушку и прижала ее к лицу. Чих получился тихим, уже хорошо. Но стучать по подоконнику все же не стоило. Стук мог услышать он, Страх, а встречаться с ним Катарине Копейкиной ох как не хотелось!

От подушки нещадно несло сыростью и плесенью. Такой запах обычно обитает в старых деревенских или дачных домиках, когда весной хозяева впервые наведываются на свои приусадебные хозяйства. Если не вывесить постель на просушку, запах сырости сам по себе не испарится. Особняк графа мало походил на старый деревенский домик с осевшим фундаментом, но сырости здесь было предостаточно. Катарина сама видела, как в холле на одной стене внизу рос зеленоватый мох. Дом нуждался в ремонте, причем ремонте капитальном.

Прохаживаясь по спальне, Катарина на что‑то наступила. На что‑то мягкое. Не успев толком испугаться, она вздрогнула от раздавшегося в сумраке тонкого и до жути мерзкого, дребезжащего голоса:

– Пожалей меня! Приласкай меня. Люби меня, а я буду любить тебя!

Шарахнувшись в сторону, Катарина споткнулась, больно ударившись плечом об угол прикроватной тумбочки.

Что это было?! Кто сейчас с ней разговаривал? Этот ужасный голос – то ли детский, то ли старческий – погрузил Кату в оцепенение. Таращась в темноте, она, боясь пошевелиться, мысленно читала молитву. Они просила у бога помощи, просила, чтобы он поскорее избавил ее от царившего вокруг кошмара.

На что она могла наступить? Голос раздался почти сразу, как только ступня Катарины соприкоснулась с чем‑то мягким.

– Пожалей меня! Приласкай меня! Люби меня, а я буду любить тебя, – повторил все тот же противный голосок.

На полу лежало нечто непонятное: светлое, расплывчатое.

Катка опустилась на колени и поползла к странному существу, как вдруг в коридоре послышались шаги. По всем законам подлости, затихли они возле двери той самой спальни, где пряталась Катарина.

Кто‑то коснулся дверной ручки. Ката стряхнула с себя оцепенение, юркнула под массивную кровать и затаила дыхание. Дверь медленно приоткрылась: сначала образовалась узкая щель, из которой в спальню пробился тусклый свет – одно из двух горевших бра висело аккуратно напротив этой комнаты, – потом дверь открылась шире, и Катка смогла разглядеть то, на что она наступила минутой ранее. Вернее, ту – это ей принадлежал противный голос. Это была Ингрид.

* * *

– Сегодня устроим себе обжираловку! – заявила Танюшка, когда иномарка Пучковых свернула с главного шоссе и покатила по узкой дорожке в сторону леса. – Ради такого случая можно на денек забыть о диетах. Дим, ты шампуры взял?

– Сто раз спрашивала, – отозвался муж.

– Так взял или нет?

– Он их взял, – засмеялась Катка. – И шампуры, и пластиковую посуду, и бутылку вина…

– Маленькая поправка: я взял две бутылки вина и водку.

– Откуда у нас водка? – вытянулось лицо у Тани.

– Катка в подарок привезла, я лично просил ее прихватить из Москвы сорокаградусную.

– Ой, можно подумать, здесь водки нет!

– Такой, конечно, нет. Ностальгия по родимой водочке замучила, вкус‑то не забудешь.

– Ко вкусу этой гадости можно и не привыкать, я понять не могу, как люди пьют водку? Она же невкусная, горькая, фу… гадость!

– А другие не понимают, как можно пить вино, – парировал Димка.

– Сравнил вино с водкой. От водки вред, а вино…

– Смотря сколько выпьешь.

– Слушайте, – вмешалась в их разговор Ката, – о чем вы спорите? По большому счету, вредно пить и вино, и водку, пользы от них никакой.

– Даже врачи рекомендуют выпивать по бокалу вина за обедом, – не унималась Танюшка, привыкшая, чтобы все и всегда было «по ее». – Недавно я передачу смотрела, во Франции одна бабулька сто пятый день рождения справила, и что вы думаете?

– Неужели бухает по‑черному? – прыснул Димка.

– Дурак ты! Она выпивает по бокалу красного вина в день и чувствует себя превосходно.

– Тань, не горячись. – Ката решила занять сторону Дмитрия. – Не думаешь же ты, что старушка дожила до преклонных лет благодаря красному вину? Скорее всего дело в хорошей наследственности, в генетике, а вино… Очень сомневаюсь, что ежедневные возлияния способны продлить человеку жизнь.

– Согласен с тобой, Катка.

Таня надулась.

– Двое на одного, да? Хорошо, я вам это припомню!

До самых ворот Татьяна не проронила ни слова, а Катка чувствовала себя виноватой. Наверное, ей следовало занять сторону Танюшки, рассуждала Катка, пока Дмитрий открывал ворота, как‑никак она Танина подруга, а он всего‑навсего муж подруги. Да и о женской солидарности не стоит забывать. «Хотя, с другой стороны, с мнением Танюшки я в корне не согласна. Н‑да, задачка, мне надо было вообще молчать в тряпочку и смотреть в окно».

Когда машина остановилась возле крыльца, Таня возвестила:

– Значит, так: Димка занимается разведением огня и шашлыками, а мы с Каткой поднимемся в спальню.

– Подожди, а овощи кто порежет?

– Сам нарежешь, не маленький. Подай сумку с постельным бельем. Кат, а ты возьми клетчатую, там плед и подушка. Дим, включи в коридоре свет.

– А самой не судьба?

– Я не знаю, где здесь выключатели. Франклин же говорил, что свет в коридорах включается возле каких‑то щитков. Скоро стемнеет, по темным коридорам передвигаться не очень‑то хочется.

– А кто собирался в темноте травить страшилки?

– Включи свет! – приказала мужу Пучкова.

– На третьем этаже тоже?

– Везде!

Взяв сумку, Таня подошла к крыльцу, но спохватилась и, вернувшись к машине, вытащила из салона красивую куклу в бежево‑розовом одеянии.

– Зачем тебе кукла? – спросила Катарина, когда они с Таней вошли в спальню.

– Она – мой талисман! Хочу, чтобы первую ночь в особняке она спала в нашей спальне. Кстати, познакомьтесь: ее зовут Ингрид.

Катарина взяла куклу в руки и пропела:

– Привет, Ингрид! Я Катарина, давай с тобой дружить.

Таня села на край кровати.

– Проветрить бы спаленку не мешало, запашок еще тот. Кстати, твоя спальня по соседству, отнеси туда вещи: белье и плед.

– Позже отнесу. – Ката подошла к окну. – Видон, конечно, не ахти.

– Приедешь к нам через годик – у тебя челюсть отвиснет. Только представь, у нас будет английская лужайка, отштукатуренный особняк, пруд, клумбы с цветами, кусты, подстриженные в форме животных!

– Не слишком ли многого ты захотела за один годик?

– А что, как говорится, все в наших руках.

– У тебя не сто рук, и ты не Рокфеллер.

– Да ладно тебе, прям и помечтать нельзя. – Таня чмокнула Ингрид в макушку и тоном строгой учительницы произнесла: – Ингрид, скажи тете Катарине, что занудствовать вредно!

– Тань, оставь куклу, пойдем Димке поможем.

– Пусть сам готовкой занимается. Я целый год на него пашу, неужели он с шашлыком не справится? Кат, а хочешь, Ингрид с тобой поговорит?

– Как это, поговорит?

– Возьми ее и надави на правую… – закончить фразу Татьяна не успела.

– А‑а‑ай! Черт! Танька… – послышался голос Дмитрия.

Ингрид выпала из рук Пучковой, приземлившись возле кровати. Таня выбежала в коридор. Ката неслась следом.

В холле первого этажа стоял Димка, его левая ладонь была вся в крови. В правой руке Дмитрий держал длинный шампур.

– Принеси из машины йод и бинт, – попросил Пучков, – я ладонь шампуром уколол.

– Уколол или проткнул?

– Какая разница, неси йод!

– Как тебя угораздило? – спросила Ката, как только Танюшка выбежала из дома.

– Сам не пойму, я взял шампур, захотел проверить, острый он или нет, приложил кончик к ладони, а потом… Кат, меня будто кто‑то толкнул сзади, и шампур вошел в ладонь, как в масло.

– Дим, ты же не ребенок, что значит – захотел проверить?

– Ну, стыдно мне, стыдно! Таньке не говори, а то она опять разорется, ей только повод дай…

Обработав рану йодом и туго перевязав Димкину ладонь, Танюшка уперла руки в бока:

– Я так понимаю, шашлык ложится на наши с Каткой плечи? В кои‑то веки не хотелось мне заниматься готовкой, но – благодаря твоим стараниям – моей мечте не суждено сбыться.

– Я не специально руку поранил.

– Еще не хватало, чтобы ты сделал это специально! Пошли, Кат, займемся чисто мужским делом – огнем, железом и мясом.

Димка поплелся в кухню, бурча под нос какие‑то нечленораздельные фразы.

Насадив на шампур несколько кусков мяса, Танюшка спохватилась:

– «Сотик» в спальне оставила! Блин, у меня руки уже в мясе. Кат, поднимись, принеси телефон.

– Зачем тебе здесь телефон?

– Вдруг кто‑то позвонит, я же не на необитаемом острове, не хочу отвыкать от цивилизации.

– С тобой все ясно, – улыбнулась Копейкина. – Ни минуты без мобилы, ноутбука и прочих наворотов.

– Уж какая есть, – ответила Танюшка, вооружившись новым шампуром.

Сотовый телефон подруги Катарина нашла не сразу. В сумочке его не оказалось, и ей пришлось просмотреть содержимое всей поклажи дважды, а потом она заметила мобильник на подоконнике, он лежал в пыли. Взяв телефон, Катарина вышла из спальни и спустилась во двор. Удивительно, но настроение у нее потихоньку поднималось, особняк уже не казался ей таким мрачным, а ко всему прочему очень Катке захотелось отведать шашлычка! Глотая слюну, Ката вышла на крыльцо и уже хотела крикнуть Танюшке, что ее желудок просит праздника, как вдруг язык ее буквально прирос к небу. Катку затрясло, сотовый выпал из ее рук, соприкоснулся с каменным полом и разлетелся на две части.

Таня лежала на земле с перерезанным горлом. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять – Пучкова мертва!

Не будучи в силах произнести хоть одно слово, Катка с вытаращенными от ужаса глазами бросилась в холл, а оттуда – прямиком в кухню.

В дверях огромного тридцатиметрового помещения она остановилась и взвизгнула. Дмитрий лежал на полу. На его шее зияла рана, из которой ручьем хлестала кровь. Пучков тоже был мертв!

Задыхаясь, Катка выскочила обратно в холл. Она хотела найти свой мобильник, но стук входной двери заставил ее изменить свои планы. Она в доме не одна! Здесь есть еще кто‑то. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы угадать, кто именно. В особняке – убийца!

Слезы хлынули из ее глаз, покатились по щекам, попадая на губы. Чувствуя во рту их соленый привкус, Катка поднялась по лестнице на третий этаж и рванула на себя первую попавшуюся дверь. Она оказалась в библиотеке, вернее, в комнате, служившей ранее библиотекой.

Запрятавшись в самый дальний угол, она села на корточки, обхватила руками трясущиеся колени и, тихо завывая, до крови закусила губы.