Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Медная чаша





 

Мандарин Юн Ли откинулся на спинку стула, сделанного из розового дерева.

— Известно, — мягким голосом проговорил он, — что хороший слуга — подарок богов, тогда как плохой слуга…

Высокий, атлетически сложенный человек, почтительно застывший перед разодетой фигурой властелина, трижды поклонился — излишне поспешно, излишне покорно.

Страх промелькнул в его глазах, хотя он был вооружен и слыл смелым солдатом. Он мог без труда поставить этого гладколицего мандарина на колени, и все же…

— Десять тысяч извинений, милостивый повелитель, — сказал он. — Я сделал все в соответствии с вашим достопочтенным приказанием — мы взяли в плен того человека и при этом не причинили ему серьезных увечий. Я сделал все, что было в моих силах. Но…

— Но он продолжает молчать, — медленно проговорил мандарин. — И ты пришел ко мне, чтобы рассказать о своей неудаче? А я не люблю слушать про неудачи, капитан Ван.

Мандарин поигрывал маленьким ножом для разрезания бумаги. Лежавшим на низком столике рядом с ним. Ван вздрогнул.

— Впрочем, не будем об этом сейчас, — сказал мандарин после небольшой паузы. Ван с искренним облегчением перевел дух, тень улыбки скользнула по лицу мандарина. — И все же мы должны достичь поставленной цели, — продолжал он. — Мы взяли человека, он располагает необходимой для нас информацией; уверен, что существует способ добиться от него ответа. Слуга потерпел неудачу, теперь в самый раз хозяину предпринять попытку. Приведите его ко мне.

Ван поклонился и с завидной поспешностью вышел.

Мандарин молча сидел и смотрел в дальний угол просторной, залитой солнцем комнаты, где у окна в плетеной, подвешенной к потолку клетке пели, заливаясь, две птички. И словно найдя ответ на какой–то очень важный для него вопрос, он кивнул — коротко и удовлетворенно. Потом быстро протянул руку и позвонил в маленький серебряный колокольчик, стоявший на изящно инкрустированном столике.

Тотчас же в комнату бесшумно вошел одетый в белое слуга и в безмолвном почтении склонил голову перед хозяином.

Юн Ли отдал ему несколько четких, кратких приказаний.

Едва слуга скрылся из виду, как в изысканно обставленной комнате вновь появился капитан Ван.

— Пленник, милостивый повелитель! — объявил он.

Мандарин мягко взмахнул своей узкой рукой; Ван что–то прокричал, и в комнату вошли двое крепко сложенных, обнаженных по пояс стражников, державших за руки невысокого, коренастого босого мужчину, одетого в изодранную рубашку и брюки цвета хаки. Его голубые глаза бесстрашно смотрели из–под спутанных прядей белокурых волос прямо на Юн Ли.

Белый человек!

— А! Великолепный лейтенант Фурне! — в свойственной ему спокойной манере проговорил на безупречном французском Юн Ли. — Значит, все еще упорствуете?

Фурне грубо выругался в адрес своего захватчика, причем сделал это как по–французски, так и на трех китайских диалектах.

— Ты заплатишь за все. Юн Ли! — воскликнул француз. — Не думал, что твои мерзкие ублюдки могут безнаказанно глумиться и пытать офицера французской армии!

Юн Ли с улыбкой продолжал поигрывать маленьким ножом.

— Вы угрожаете мне, лейтенант Фурне, — мягко проговорил он, — хотя все ваши угрозы — это лишь нежные розовые лепестки, которые уносит дуновение утреннего ветерка. Разве что вам удастся вернуться к себе в полок и доложить обо всем начальству…

— Будьте вы прокляты! — прокричал в ответ пленник. — У вас ничего не выйдет, и вы сами знаете это не хуже меня! Мой командир полностью осведомлен обо всех моих передвижениях. Если завтра к утру я не окажусь в части, он через, несколько часов появится здесь с отрядом легионеров!

Юн Ли снова улыбнулся.

— Несомненно. И все же у нас еще остается лучшая часть суток. Так много можно сделать за день и вечер.

Фурне снова обрушил на него поток ругани.

— Можете пытать меня, будьте все вы прокляты. И я, и вы знаем, что вы не можете ни убить меня, ни изувечить настолько, чтобы я был не в состоянии вернуться в себе в Форт–Дешамп. Что же до остального, то давай, действуй, желтомордая тварь!

— Вызов! — воскликнул мандарин. — Но я принимаю его, лейтенант! Все, что мне требуется от вас, это информация о дислокации и вооружении вашего сторожевого отряда на реке Меконг. Так, чтобы…

— Так, чтобы твои Богом проклятые бандиты, за счет убийств и грабежей снабжающие тебя всей этой роскошью, смогли однажды ночью напасть на наш отряд и открыть русло реки для своих лодок, — перебил его Фурне. — Я знаю тебя. Юн Ли, и я знаю твой промысел, мандарин воров! Военный губернатор Тонкина послал сюда батальон Иностранного легиона для того, чтобы он разобрался с тобой и восстановил на границе мир и порядок, а не для того, чтобы мы поддавались твоим детским угрозам! Легион никогда так не поступит, и ты должен знать об этом. Лучшее, что ты можешь сделать, это немедленно сдаться, в противном случае, уверяю тебя, меньше чем через две недели твоя голова будет гнить над Северными воротами Ханоя как предостережение всякому, кто вздумает последовать твоему примеру.


Улыбка не сходила с лица мандарина, хотя он понимал, что все это отнюдь не пустые слова. Несмотря на тонкинских снайперов и силы колониальной пехоты, он мог обеспечить некоторое продвижение, но эти трижды проклятые легионеры были сущими дьяволами из преисподней. Он, Юн Ли, правивший как король в долине Меконга, он, которому покорно платила дань половина китайской провинции и многочисленный район французского Тонкина, чувствовал, что сейчас, трон под ним зашатался. Оставалась лишь одна–единственная надежда: ниже по реке, за пределами французского сторожевого поста стояли лодки с людьми и добычей, награбленной во множестве деревень, — это был едва ли не самый успешный рейд из всех проведенных им операций. Если бы эти лодки смогли пройти, если бы он вернул себе своих людей (а это были отменные бойцы), у него оказались бы развязаны руки и тогда он смог бы что–то сделать. Золото, драгоценности, нефрит — и хотя французские солдаты такие ужасные, в Ханое немало гражданских чиновников, отнюдь не чурающихся всех этих богатств. Но на берегу Меконга Иностранный легион — они словно догадались о его планах! — обосновал свой сторожевой гарнизон, и теперь ему надо было точно знать, где именно тот находился и насколько основательно вооружен. До тех пор, пока этот отряд сторожит реку, лодок ему не видать как своих ушей.

И вот сейчас лейтенант Фурне, штабной офицер гарнизона, оказался в его руках. Всю ночь его мучители пытались урезонить молодого упрямого нормандца и утром не отпускали его ни на минуту от себя. На нем не осталось никаких следов, обошлось без переломанных костей, порезов или синяков, но ведь всегда можно найти и другие пути! Фурне передернуло от одной мысли о том, через что ему пришлось пройти за эти длинные, как вечность, ночь и утро.

Долг всегда был для Фурне превыше всего; для Юн Ли же, заговорит наконец француз или нет, было вопросом жизни и смерти. И он разработал план, который сейчас должен был осуществиться на практике.

Нельзя было пойти в отношении Фурне на крайние меры, ибо до настоящего времени французские власти не располагали сведениями о связи мандарина Юн Ли с бандитами.

Возможно, они и предполагали, однако явных доказательств у них не было, а потому убийство или нанесение увечий французскому офицеру, да еще в его, мандарина, собственном дворце представлялось Юн Ли таким шагом, на который он никак не мог решиться. Было жаркое южное лето, а Юн Ли словно ступал по тонкому льду, и делать это приходилось ему как можно осторожнее.

И все же он предпринял кое–какие меры.

— Моя голова пока довольно прочно сидит на плечах, заявил он Фурне, и я надеюсь, что она не скоро украсит пику городских ворот. Значит, вы отказываетесь говорить?


— Разумеется!

Слова лейтенанта Фурне были так же тверды, как и его подбородок.

— Но вам придется это сделать. Ван!

— Слушаюсь, великодушный повелитель!

— Позови еще четырех охранников — пусть покрепче держат пленника.

Ван хлопнул в ладоши.

В тот же момент еще четыре полуголых стражника ворвались в, комнату; двое из них опустились на колени и крепко обхватили ноги Фурне, третий сжал в своих жилистых объятиях грудь лейтенанта, четвертый, вооруженный дубинкой, просто встал рядом для подстраховки. На случай чего?

Двое охранников, пришедших ранее, продолжали прочно держать его руки.

Оказавшись в объятиях этих мускулистых парней, он не мог даже пошевельнуться, был полностью беззащитен и чувствовал себя живой статуей.

Мандарин Юн Ли снова улыбнулся. Любой не знавший его человек мог бы предположить, что эта улыбка — знак безграничной нежности и сострадания божества.

Его рука дотронулась до лежащего рядом колокольчика. Тотчас распахнулась дальняя дверь, и два новых стражника ввели кого–то, скрытого темной вуалью, — это была женщина.

Юн Ли что–то быстро сказал, покрывало мгновенно слетело, и перед ними предстала окруженная слугами мандарина очаровательная девушка, едва достигшая двадцатилетнего возраста, темноволосая, стройная, с большими, карими, как у газели, глазами, удивленно и широко распахнувшимися, как только она увидела перед собой лейтенанта Фурне.

— Лили! — воскликнул молодой человек, и всем пятерым охранникам пришлось напрячься, чтобы сдержать его отчаянный порыв. — Ты, изверг! прокричал он Юн Ли. — Если с головы этой девушки упадет хотя бы один волос, клянусь Святой Девой, я поджарю тебя живьем на пепелище, в которое превращу твой же дворец! Бог мой, Лили, как…

— Очень просто, мой дорогой лейтенант, — раздался шелковистый голос мандарина. — Мы знали — и это естественно, поскольку любой слуга в домах Северного Тонкина — мой слуга, — так вот, мы знали, что вы увлеклись этой женщиной. Когда же мне сказали, что вопреки всем моим стараниям вы продолжаете сохранять молчание, я распорядился, чтобы ее привезли сюда. Дом ее отца находится далеко от того места, где стоит ваш отряд, в сущности, он расположен на китайской, а не на французской территории, в общем, надо признать, что это было весьма нетрудным делом. А теперь…

— Андре! Андре! — воскликнула девушка, пытаясь вырваться из рук охранников. — Спаси меня… Эти звери…

— Не бойся, Лили, — ответил Фурне. — Они не осмелятся тронуть тебя даже пальцем, точно так же, как не осмеливаются убить меня. Они просто блефуют…

— Хорошо ли вы, лейтенант, обо всем подумали? — мягко спросил мандарин. — Что касается вас, то вы, действительно, французский офицер. Рука французской армии — а это достаточно длинная и не склонная прощать рука — дотянется куда угодно, чтобы покарать ваших убийц. Боги свидетели: я не хочу, чтобы она дотянулась и до меня. Но эта девушка… Она — нечто совсем иное!


— Иное? Как это иное? Она французская гражданка…

— Боюсь, что это не так, мой милый лейтенант Фурне. В ней действительно течет на три четверти французская кровь, но ее отец наполовину китаец и остается китайским подданным. К тому же, она проживает в Китае, и я боюсь, что французское правосудие не станет мстить за ее жизнь с той же решимостью, с которой оно стало бы мстить за вашу. Во всяком случае, на этот риск я могу пойти.

Фурне показалось, что кровь застыла в его жилах. Этот улыбчивый дьявол был прав! Лили — его милая белая лилия, чью связь с китайской нацией выдавал разве что весьма необычный разрез больших глаз, — не пользовалась покровительством трехцветного французского флага.

Боже праведный! Но что же делать? Предать флаг, свой полк, обречь на смерть своих товарищей или увидеть, как Лили замучают в его же присутствии!

— Итак, лейтенант Фурне, мы, кажется, понимаем друг друга, — продолжал Юн Ли после короткой паузы, которую он сделал лишь для того, чтобы пленник осознал весь ужас сложившейся ситуации. — Я думаю, вы все же вспомните, где именно располагается ваш отряд и как он вооружен. Итак?

Фурне хранил горькое молчание, однако смышленая Лили сразу ухватила суть происходящего, поначалу ускользавшую от нее.

— Нет, нет, Андре! — воскликнула она. — Ничего не говори им. Лучше я умру, чем позволю тебе стать предателем! Видишь, я готова.

Фурне откинул голову назад: к нему вновь вернулась прежняя решимость.

— Мне стыдно перед этой девушкой! — с чувством проговорил он. — Убей ее, Юн Ли, убей, если так хочешь, и если Франция откажется отомстить за нее, то это сделаю я! Но предателем я не стану!

— Не думаю, лейтенант, что это ваше последнее слово, промурлыкал мандарин. — Вздумай я задушить ее, что ж, тогда пожалуй. Но прежде она будет молить вас о помощи, и когда вы услышите ее безумные крики, крики той женщины, которую вы любите, тогда, возможно, вы выбросите из головы всю эту благородную риторику и весь свой героизм!

Он снова ударил в ладоши, и в комнату молча вошли еще слуги. В руках одного из них была небольшая жаровня с пылающими углями; другой держал маленькую плетеную клетку, внутри которой дико металось какое–то живое существо; третий нес медную чашу с двумя ручками по богам, с которых свисала блестевшая в лучах солнца гибкая стальная лента.

Фурне почувствовал, как волосы у него встают дыбом. Что за ужас теперь ожидает его? Где–то в глубине души он подозревал: то, что должно сейчас произойти, по своей жестокости превзойдет воображение любого нормального, здравомыслящего человека. Неожиданно в узких глазах мандарина блеснул адский огонь. Да был ли он вообще человеком? Может, это сам дьявол в человеческом образе?

Несколько слов на неведомом Фурне юнаньском диалекте, и слуги распластали девушку, положив ее жалкое беспомощное тело спиной прямо на чудесный ковер с павлиньим узором.

Только одно слово сорвалось с тонких губ мандарина, и мускулистые руки сорвали одежду с верхней части ее тела. Бледная и безмолвная, она лежала на этом чудесном ковре, не сводя глаз с лица Фурне: она молчала, прикусив губу, чтобы, не дай Бог, слова ее не поколебали решимости любимого человека.

Фурне отчаянно рвался из рук стражников, но те были сильными парнями и крепко держали его.

— Запомни, Юн Ли, — задыхаясь прокричал он. — Ты заплатишь за это! Черт бы побрал твою желтую душу! Мандарин не реагировал на его угрозы.

— Продолжайте, — приказал Юн Ли слугам. — Следите внимательно, месье лейтенант, за тем, что они делают. Сначала ее запястья привязывают к ножкам тяжелых предметов мебели — это чтобы она не могла пошевелиться. Вас удивляет, зачем понадобились такие крепкие веревки, к чему все эти узлы и петли, когда речь идет о столь хрупкой девушке? Уверяю вас, все это делается неспроста. Находясь под медной чашей, один довольно хлипкого телосложения человек оторвал себе руку у запястья, лишь бы освободиться.

Мандарин замолчал. Девушка лежала, привязанная так туго, что едва ли могла даже сдвинуться с места.

Юн Ли внимательно следил за приготовлениями.

— Отличная работа, — сказал он. — Но если она все же вырвется хотя бы из одного из узлов, тот, кто завязал его, будет бит бамбуковыми палками в течение часа. А теперь чашу! Дайте–ка мне взглянуть на нее.

Он протянул тонкую руку. Слуга с почтительным видом передал ему чашу, с ручек которой свисала гибкая стальная лента. Фурне, смотревший на все это глазами, полными ужаса заметил, что к ленте подсоединен замок, снабженный регулятором, благодаря которому длина ленты могла быть уменьшена или увеличена. Все это чем–то напоминало пояс или ремень.

— Отличная работа, — повторил мандарин, вертя чашу в рука, словно лаская ее своими изящными пальцами. — Но я допускаю, что лейтенант и молодая леди незнакомы с этим маленьким устройством. Давайте объясним, а точнее — продемонстрируем его. Кан–су, укрепи ее на месте. Нет, нет, пока только чашу.

Другой слуга, который было шагнул вперед, тут же вернулся на место. Тот, кого он назвал Кан–су, взял чашу, встал на колени рядом с девушкой, пропустил стальной пояс у нее под спиной, положил чашу кверху дном на ее плоский живот и туго, так, что края врезались в мягкую плоть, затянул и скрепил замком концы пояса. Прижатая пропущенной через обе ручки гибкой блестящей лентой чаша сильно впилась в тело девушки. Затем слуга встал и молча сложил руки на груди.

Фурне почувствовал, как его тело содрогнулось от ужаса — за все это время Лили не произнесла ни единого слова, хотя было заметно, что острые края чаши больно вонзились в ее живот.

Но вот она наконец разомкнула губы:

— Не сдавайся, Андре, — бодро произнесла она. — Я выдержу. Нет, правда, сов… совсем не больно!

— Боже! — дико вскрикнул Фурне, тщетно пытаясь вырваться из крепких объятий желтых рук.

— Совсем не больно! — как эхо повторил мандарин последние слова Лили. — Пожалуй. И тем не менее мы снимем чашу — надо же быть милосердными людьми.

По его приказу слуга открыл замок и снял пояс. на белой коже девушки остался ярко–красный след от обода чаши.

— И все же, мне почему–то кажется, мадемуазель и месье, что вы не до конца понимаете суть происходящего, — проговорил он. — Что ж, сейчас мы снова установим ее на прежнее место, но перед этим поместим под чашу вот это!

Быстрым движением он выхватил из рук стоявшего в углу слуги плетеную клетку и поднес ее к свету.

Фурне и Лили с ужасом смотрели на клетку. Внутри ее — и теперь они это отчетливо видели — бегала крупная серая крыса: усатая морда, бусинки–глаза, суетящаяся, мерзкая крыса, пытающаяся прогрызть прутья клетки ослепительно белыми резцами.

— Боже праведный! — выдохнул Фурне. Его мозг отказывался постичь всю жестокость той участи, которая ожидала Лили, — он мог лишь молча смотреть на эту неугомонную крысу, смотреть, смотреть, смотреть…

— Ну, а теперь, я уверен, вы все поняли, — раздался спокойный голос мандарина. — Крыса под чашей. Кстати, обратите внимание на ее днище. Видите небольшое углубление? Сюда мы положим раскаленные угли — чаша нагреется, жар станет невыносимым, крыса не сможет дольше терпеть его и у нее не останется другого выхода, как прогрызть себе путь в теле этой леди! А сейчас еще раз спрашиваю, лейтенант, так как насчет сторожевого отряда?

— Нет, нет, нет! — закричала Лили. — Они не сделают этого… они пытаются напугать нас… они же люди. Они не смогут этого сделать, люди неспособны на такое… Молчи, Андре, молчи, что бы ни случилось, не позволяй им победить тебя! Не позволяй им превратить тебя в предателя!

Мандарин махнул рукой, и слуга с чашей снова приблизился к полуобнаженной девушке. Но на сей раз вперед вышел и тот слуга, что стоял с клеткой. Он засунул руку в клетку и, ловко увертываясь от укусов острых крысиных зубов, схватил извивающегося грызуна за загривок.

Чашу установили на прежнее место. Фурне в отчаянии бился: если бы ему удалось высвободить хотя бы одну руку, схватить какое–нибудь оружие!

Лили издала резкий, сдавленный вопль.

Крысу сунули под чашу.

Клик! Замок защелкнулся, и они стали накладывать на медное днище красные угли. Лили не переставая дергалась и извивалась в своих путах, чувствуя, как ужасное создание бегает под медным куполом по ее обнаженному животу.

Один из слуг протянул бесстрастно сидевшему мандарину крошечный предмет.

Юн Ли чуть приподнялся и разжал ладонь.

Это был маленький ключ.

— Этот ключ, лейтенант Фурне, — сказал он, — открывает замок на поясе, удерживающем чашу. Он ваш — в обмен на требуемую информацию. Разве вы не проявите благоразумие? Скоро будет уже поздно.

Фурне взглянул на девушку. Лили уже успокоилась, прекратила сопротивление, глаза ее были открыты. Может, она потеряла сознание, мелькнула у него мысль.

Угли слабо дымили на днище чаши. А под ее резными стенками — и Фурне вдруг ясно увидел эту картину — судорожно мечется серая крыса, совершая круг за кругом, пытаясь убежать от все более нарастающего жара. Наконец она вонзает свои острые зубы в мягкую белую кожу, отчаянно вгрызается, ввинчивается, протискивается в плоть…

Боже!

Его долг — его флаг — его полк — Франция! Молодой младший лейтенант Пьер Дежарден, веселый маленький Пьер, и еще двадцать человек — всех их застигнут врасплох и жестоко изрубят, а кого–то приберегут для пыток. Всех их сметет сокрушительный налет дьявольских бандитов, и все это случится из–за его предательства? Сердцем он чувствовал, что не сможет на это пойти.

Он должен хранить твердость — должен устоять…

Если бы он только мог взять на себя все страдания Лили нежной, любящей, маленькой Лили, мужественной Лили, в жизни своей не обидевшей ни единой живой души…

Комнату заполнил ясный, отчетливый, нечеловеческий крик.

Обратив к девушке свой полный отчаяния взор, Фурне увидел, что тело Лили, чуть не надвое разрезанное впившейся в кожу стальной лентой, изогнулось дугой и приподнялось над ковром. Сейчас он увидел то, чего не заметил раньше: в одном месте край чаши имел небольшую щербину, и теперь оттуда сочилась, медленно стекая по белой коже девушки, тоненькая струйка крови!

Крыса приступила к работе.

В этот момент что–то произошло в мозгу Андре. Он словно сошел с ума.

С силой, которую обретают безумцы, он вырвал правую руку из цепких объятий стражников — вырвал и ударил кулаком по лицу стоявшему рядом охранника. Слуга с дубинкой опрометчиво шагнул вперед, и в следующее мгновение у Андре уже было оружие, которое с неистовой силой било по телам его мучителей. Трое охранников уже лежали на полу, когда Ван обнажил свой меч и решил вступить в схватку.

Ван был решительным и хорошо обученным солдатом.

Последовал обмен ударами — вперед, назад, вбок: сталь сталкивалась с деревом. Наконец Ван, уклонившись от сокрушительного удара, смог пожать плоды своей хитроумной стратегии.

Двое оставшихся слуг, которым он подал сигнал, и несколько других, ворвавшихся в комнату, бросились Фурне на спину и с силой прижали его к полу.

Лили снова дико закричала, и этот крик заглушил шум разгоревшейся бойни.

Фурне слышал ее — даже в этом безумии он различил ее крик. И в этот самый момент рука его нащупала рукоятку висевшего на поясе одного из охранников кинжала. Лейтенант схватил его и, изловчившись, вонзил в того, кто камнем давил на его спину. Тяжесть тут же ослабла, кровь потекла по его шее и плечам. Он нанес еще удар и увидел, как один из стражников рухнул на пол с перерезанным горлом, тогда как другой, приложив обе руки к низу живота, мечется в безумной пляске по ковру.

Разогнув одно колено, Андре Фурне, как пантера, метнулся в сторону Вана, метясь кинжалом в горло.

Мужчины вцепились друг с другом, катаясь по полу и обмениваясь ударами. В воздух взлетал меч Вана, навстречу ему бросался кинжал, зажатый в руке Андре; лилась кровь, слышались сдавленные хрипы…

С победным криком Андре вскочил на ноги — теперь в одной его руке был зажат отвоеванный у стражника кинжал, в другой сверкал меч Вана.

Слуги с отчаянными воплями бросились врассыпную, столь зловещей казалась км фигура лейтенанта.

Оставшись один, Юн Ли молча взирал на это живое воплощение жажды мести.

— Ключ! — хрипло выдавал из себя Фурне. В его возбужденном мозгу билась лишь эта мысль. — Ключ, ты, желтый дьявол!

Юн Ли сделал шаг назад в сторону прорубленного в стене на манер амбразуры окна, сквозь которое в помещение струился сладкий аромат цветов жасмина.

Дворец был построен на самом краю утеса — сразу за окнами шел крутой обрыв, ниже которого метрах в пятнадцати начиналась каменистая отмель верховьев Меконга.

Юн Ли снова улыбнулся. Казалось, его спокойствие было непоколебимо.

— Вы победили, Фурне, — проговорил он, — но и я одержал победу. Желаю вам насладиться моим поражением. Вот он, ключ, — он сжал его в ладони, и едва Андре, как молния, метнулся к нему, сделал еще один шаг к окну и, не произнеся ни слова, исчез навсегда, унеся ключ с собой.

Далеко внизу его тело разбилось об острые камни, и волны бурного Меконга навсегда скрыли и то, что от него осталось, и ключ от медной чаши.

Андре кинулся назад — к Лили. Кровь уже не сочилась из–под чаши; Лили лежала спокойно, тело ее было холодно…

Боже! Она умерла!

Сердце не билось в измученной груди.

Андре тщетно пытался разорвать стальную ленту — он раздирал ее своими окровавленными пальцами, ломая зубы, пытался прокусить твердый металл, но все было напрасно. Сталь не поддавалась.

Лили была мертва.

Но мертва ли? Что это?

Он заметил слабое биение у нее на боку — слабое, но нараставшее с каждой секундой биение…

Неужели еще остается надежда?

Обезумевший Фурне начал растирать ее тело и руки.

Может ли он оживить ее? Ну конечно же, она не умерла — она просто не могла умереть!

Пульс не исчезал, но странно — бился только в одном месте, сбоку, чуть ниже последнего ребра…

Он поцеловал ее холодные, неподвижные губы.

Подняв голову, он заметил, что биение прекратилось. В том самом месте, где оно только что было, появилась кровь, вытекавшая медленно, словно нехотя — темная венозная кровь, жидкий ужасающий пурпур.

А прямо из самой середины этого пурпура, из бока девушки медленно начала появляться серая острая морда, с которой капала густая кровь. Черные бусинки глаз настороженно уставились на лицо безумца — слышалось непонятное бормотание, и странно белая пена покрывала его губы.

Час спустя товарищи нашли Андре Фурне и его возлюбленную Лили — истерзанный безумец стоял на коленях, склонившись над изуродованным телом девушки.

Серой крысы в комнате уже не было.

 







Date: 2015-12-12; view: 310; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.031 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию