Часть пятая. Гроза бушевала всю ночь, и всю ночь никто из нас не сомкнул глаз

Гроза бушевала всю ночь, и всю ночь никто из нас не сомкнул глаз. Наш лагерь был расположен в полумиле от моста, и рев обрушивающихся на берег волн, приглушенный завываниями ветра, достигал нас как монотонный гул. Но нам, особенно в мгновения затишья, мерещилось, что мы слышим треск и стон дерева, крошащегося в щепу.

К утру ветер утих, и мы наконец-то заснули. Правда, ненадолго — кухня задымила, как обычно, с рассветом, и нас позвали на завтрак. За едой все молчали: темя для разговоров могла быть только одна и ее лучшее было не трогать.

Затем мы отправились к мосту. И не прошли и пятидесяти ярдов, как кто-то показал на кусок дерева, выброшенный волнами на берег. Мрачное и, как выяснилось вскоре, справедливое знамение: от моста не осталось ничего, кроме первых четырех свай, вбитых в относительно твердый грунт у самых дюн.

Я взглянул на Леру на эту смену он был здесь старшим.

— Понадобятся бревна, много бревен, — заявил он. — Меновщик Норрис, возьмите тридцать человек на валку леса.

Меня разбирало любопытство, что-то ответит Норрис: из всех гильдиеров, занятых на строительстве, он был самым нерадивым и поначалу то и дело донимал нас пространными нудными жалобами. Но сегодня он и не думал противиться — видно, детская болезнь бунтарства канула в прошлое. Он просто кивнул Леру, отобрал себе помощников, и они вернулись в лагерь за пилами.

— Значит, начнем все сначала? — обратился я к Леру.

— Конечно.

— А новый мост выдержит?

— Если построить его должным образом, надеюсь, выдержит.

Покинув меня, он занялся организацией работ по расчистке стройплощадки.

Гроза миновала, но огромные и злые волны позади нас все чаще с шумом обрушивались на берег реки.

Мы трудились весь день, не покладая рук. К вечеру площадка была расчищена, а Норрис со своей бригадой приволокли на берег четырнадцать толстых бревен. Теперь мы действительно могли наутро начать все сначала.

Но я не стал дожидаться утра и разыскал Леру. Он сидел в палатке один, перебирая листочки с набросками моста, хотя мысли его, по-моему, витали где-то далеко.

Встречи со мной не доставляли ему удовольствия, однако мы с ним здесь были старшими по рангу, и, помимо того, он понимал, что я не стану докучать ему без причины. Мы достигли примерно одинакового возраста: специфика моей работы на севере привела к тому, что я прожил множество никем не считанных, но субъективно долгих лет. Нам обоим было не слишком приятно сознавать, что он отец моей бывшей жены, и все же мы теперь стали ровесниками. Впрочем, ни один из нас не позволял себе прямо говорить об этом. Сама Виктория с тех давних дней, когда мы были женаты, постарела всего-то миль на двести, и пропасть между нами достигла такой ширины, что воспоминания о близости казались игрой воображения.

— Знаю, знаю, зачем ты пожаловал, — бросил он, едва я переступи порог. — Собираешься заявить мне, что этот мост нам никогда не построить.

— Да, это будет нелегко, — заметил я.

— Ты хотел сказать — невозможно.

— А как по-вашему?

— Я строю мосты, Гельвард. Думать мне не положено.

— Что за чепуха! Да вы и сами знаете, что это чепуха.

— Ладно, пусть чепуха. Но Городу нужен мост, и я его строю. Я не задаю лишних вопросов.

— До сих пор у рек, какие мы пересекали, было два берега.

— Это несущественно. Можно построить понтонный мост.

— А когда мы достигнем середины реки, где нам взять новую древесину? На чем устанавливать канатные опоры? — я без приглашения сел напротив Леру. Между прочим, вы ошиблись. Я пришел к вам не затем, чтобы вас обидеть.

— Тогда зачем же?

— Противоположный берег, — произнес я. — Где он?

— Где-нибудь там.

— Где там?

— Не знаю.

— Откуда в таком случае известно, что он вообще есть?

— А как может быть иначе?

— Если он есть, то почему же мы его не видим? Мы же вышли сюда задолго до оптимума, смотрели под благоприятным углом и все-таки ничего не видели. Между прочим, поверхность планеты…

— …вогнутая, ты хотел сказать? Естественно, я сам размышлял о этом. Теоретически мы должны в любой момент объять взглядом всю планету. А на деле атмосферная дымка не дает нам видеть дальше чем на двадцать-тридцать миль, и то в ясный день.

— Уж не собираетесь ли вы и вправду строить мост длиной в тридцать миль?

— Полагаю, что такой длинный мост нам не понадобится. Полагаю, что вообще все обойдется. Иначе зачем бы я стал упорствовать?

Я покачал головой:

— Понятия не имею.

— Известно ли тебе, продолжал он, что меня выдвигают в навигаторы? — Я опять отрицательно покачал головой. — А это так. Когда я последний раз был в Городе, состоялось заседание Совета. Общее мнение — река, вероятно, не так широка, как кажется. Не забывай, что к северу от оптимума все линейные масштабы искажаются. Сжимаются с запада на восток, растягиваются с севера на юг. Несомненно, перед нами очень полноводная река, но противоположный берег у нее, так или иначе, существует. И Совет склоняется к мысли, что как только движение почвы снесет реку к точке оптимума, мы этот берег увидим. Да, конечно, река и тогда останется слишком широкой, чтобы пересечь ее одним прыжком, но все, что от нас потребуется, — набраться терпения и подождать. Чем южнее мы очутимся, тем Уже и мельче станет река. И тем легче будет построить мост.

— Но это дьявольский риск! Центробежная сила…

— Она учитывается.

— А что, если противоположный берег так и не появится?

— Он должен появиться, Гельвард, иначе не может быть.

— Вы слышали об альтернативном проекте? — осведомился я.

— Слышал, что болтают безответственные люди. Что можно покинут Город и построить корабль. Моего согласия на это не будет.

— Гордое упрямство мостостроителя?

— Нет! — выкрикнул он, побагровев. — Здравый смысл! Мы не сумеем сконструировать корабль, достаточно вместительный и достаточно прочный.

— Но и достаточно прочный мост нам не удается построить.

— Твоя правда — но в мостах мы, по крайней мере, разбираемся. А кто в Городе хоть что-нибудь смыслит в кораблестроении? На ошибках учатся. Будем начинать снова и снова, пока мост не выдержит нагрузки.

— А время бежит…

— Как далеко в данный момент отсюда до оптимума?

— Двенадцать миль, даже немного меньше.

— По городским часам сто двадцать дней, — сказал Леру. — А здесь — сколько у нас есть здесь?

— Субъективно — примерно вдвое больше.

— Ну, этого хватит.

Я встал и двинулся к выходу. Он меня не убедил.

— Кстати, — бросил я через плечо, — примите поздравления титулом навигатора.

— Благодарю. Учти, что в списках тех, кого прочат в члены Совета, твое имя значится рядом с моим.

Спустя несколько дней нас с Леру сменили, и мы отправились в Город. Строительство нового, четвертого по счету моста через реку шло полным ходом, и настроение в лагере и на площадке царило приподнятое. Десять ярдов моста были готовы полностью — хоть сейчас настилай пути.

Всех городских лошадей мобилизовали на заготовку бревен, и пришлось шагать пешком. Как только мы отдалились от берега, ветер утих, и сразу потеплело. У большой воды, оказывается, быстро забываешь, что существует вязкая, изматывающая жара.

Поначалу мы молчали, потом я поинтересовался:

— Как поживает Виктория?

— Спасибо, хорошо.

— В последнее время я ее почти не видел.

— Я тоже.

Я осекся: мне и в голову не приходило, что упоминание о дочери приведет его в замешательство. В течение последних миль слух о реке, преградившей нам путь, стал общим достоянием, и терминаторы не замедлили громогласно напомнить о себе — а Виктория выдвинулась среди них в признанные лидеры. Утверждая, что на их стороне восемьдесят процентов негильдиеров, терминаторы требовали остановить Город без промедления. Вопреки всем былым традициям, Совет развернул новую просветительную компанию в надежде раскрыть гражданам Города глаза на чреватую опасностями природу опрокинутого мира, однако заумные теоретические концепции, естественно, не могли состязаться в доходчивости с простыми и заманчивыми посулами терминаторов.

Психологически терминаторы уже одержали серьезную победу. Почти вся рабочая сила была сосредоточена у будущего моста, на прокладке путей оставалась одна-единственная бригада, и хотя Город перемещался по-прежнему в непрерывном режиме, скорость движения заметно снизилась — он даже вновь отстал от оптимума на полмили. Стражники раскрыли очередной заговор терминаторов, задумавших перерезать канаты, но шума поднимать не решились. Быть может, его бы и подняли, но члены Совета понимали, что истинная угроза не в неумелых диверсиях, а в расшатывании освященных веками устоев городской жизни.

Виктория, как и большинство правоверных терминаторов, продолжала выполнять свои повседневные обязанности на пользу Города, однако влияние наших противников сказывалось, между прочим, и в том, что городские службы работали спустя рукава. У навигаторов всегда наготове было объяснение: люди, мол, переброшены на строительство моста, — но поверить в такое объяснение было трудно.

Впрочем, в кругах гильдиеров сохранилось почти полное единодушие. Да, случались жалобы, подчас и споры, и все же в общем и целом мы сходились на том, что мост надо строить любой ценой. Остановит Город — самоубийство.

— Ну и как, намерены вы принять предложенный пост? — спросил я Леру.

— Наверное, да. Не хочется уходить в отставку, но…

— Кто же говорит об отставке?

— Кресло в Совете фактически означает отставку. Отставку от работы в своей гильдии. Навигаторы почитают это новым шагом в своей политике. Вовлекая в Совет тех, кто играл активную роль в верховных гильдиях, они рассчитывают поднят его авторитет. Между прочим, именно поэтому выдвинули и твою кандидатуру…

— Мое место на севере, — перебил я.

— Мое тоже. Но мы с тобой достигли такого возраста…

— Не смейте и думать об отставке! — воскликнул я. — Вы же лучший специалист по мостам во всем Городе!

— Утверждают, что так. И тактично умалчивают о том, что три моих первых моста рухнули один за другим.

— Это те три, что не выдержали натиска волн на реке?

— Именно. И четвертый разделит их судьбу, как только налетит новая гроза.

— Но вы же сами говорили…

— Гельвард, этот мост мне не по зубам. Тут нужен кто-нибудь помоложе. Способный выдвинуть свежую идею. Быть может, надо действительно отказаться от моста и строить корабль…

Мы с Леру оба понимали без лишних слов, чего стоило ему подобное признание. Мостостроители недаром считались самой гордой гильдией во всем Городе. Ни один мост ни разу не подводил своих создателей. Вплоть до последнего времени.

Дальше мы шли молча.

Едва появившись в Городе, я ощутил острое желание тут же вернуться на север. Очень уж не по душе мне пришлась здешняя атмосфера: столь характерные прежде подавленность, боязнь высказать собственное мнение сменились самовнушенной слепотой, пренебрежением к реальности, да и к заветам гильдиеров старой школы. В глаза бросались призывы, вывешенные терминаторами, в коридорах валялись грубо напечатанные листовки. Мост стал притчей во языцех, о нем говорили с ужасом: те, кто вернулся со стройплощадки, выболтали, что другого берега даже и не видно и что сваи не выдерживают натиска волн. Ходили слухи, наверняка распускаемые терминаторами, о десятках убитых, о новых нападениях туземцев.

В кабинете разведчиков будущего меня встретил Клаузевиц, ныне член Совета навигаторов. Он вручил мне официальное письмо с предложением принять высший в Городе ранг. Письмо называло и имена выдвинувших мою кандидатуру — самого Клаузевица и Макгамона.

— Благодарю за честь, — ответил я. — Но принять ее я не могу.

— Вы нам нужны, Гельвард. Вы один из опытных гильдиеров.

— Не спорю. Но мое место у моста.

— Вы принесете больше пользы здесь.

— Не думаю.

Клаузевиц доверительно отвел меня в сторону:

— Совет создает рабочую группу для переговоров с терминаторами. Мы хотели бы, чтобы вы вошли в нее.

— Какие могут быть с ними переговоры? Подавить их, и все!

— Нет, нет… мы намерены найти разумный компромисс. Они требуют, чтобы мы отказались от перемещения Города и перешли на оседлый образ жизни. Мы склонны прислушаться к ним, но лишь отчасти, и отказаться от моста.

Я смотрел на него с недоумением, наконец решительно сказал:

— Никогда не стану участвовать в подобной сделке.

— Вместо моста мы построим корабль. Естественно, не стол сложный, как Город, — меньших размеров и более простой конструкции. Лишь бы переправится на противоположный берег, а там — возведем Город заново.

Я вернул ему письмо и направился прочь.

— Нет и еще раз нет. Это мое последнее слово.

Я решил покинуть Город без промедления, вернуться на север и провести новую разведку реки. Сообщения моих коллег, ездивших вдоль берега, сходились на том, что он нигде не закругляется и, следовательно, то действительно река, а не озеро. Озера можно обогнуть, реки — хочешь не хочешь — надо пересекать. Однако я все время возвращался мыслями к предположению Леру, единственно обнадеживающему предположению, что противоположный берег удастся различить, как только река приблизится к оптимуму. Я хватался за эту гипотезу как за соломинку — если бы мне удалось засечь тот дальний берег, отпали бы все и всякие возражения против моста…

Я шел по Городу, сознавая, что обязан подкрепить свои слова и намерения конкретными поступками. Я чувствовал, что мост стал для меня делом жизни, что именно ради него я вступил в конфликт с теми, без чьего благословения его было не возвести, — с членами Совета. В определенном смысле я оказался теперь предоставленным самому себе, никем не понят, никому не в радость. Если Совет придет к компромиссу с терминаторами, мне волей-неволей придется с этим примириться, но в данный момент я не видел альтернативы: мост был единственным выходом из тупика, пусть даже неосуществимым.

Мне вспомнилась фраза, брошенная когда-то Блейном. Он заявил, что Город — это скопище фанатиков, и я не понял его тогда. Он пояснил, что фанатик — это человек, который не сдается даже тогда, когда на успех не осталось никаких шансов. Если разобраться, Город борется, не имея шансов на успех, со времен Дистейна, и за спиной у нас уже семь тысяч достоверно пройденных миль, ни одна из которых не досталась нам даром. Выжить в опрокинутом мире, говорил Блейн, человек не может и не должен — и тем не менее Город прожил семь тысяч миль и собирается жить еще.

Вероятно, я унаследовал фанатизм от далеких предков, но мною владело чувство, что именно во мне сохранилось исконное стремление горожан уцелеть любой ценой, и сосредоточилось оно для меня в строительстве моста, какой бы безнадежной ни выглядела эта затея.

В коридоре я столкнулся с Джелменом Джейзом. Ему доводилось выезжать на север лишь изредка, и он субъективно стал на много миль моложе меня.

— Куда направляешься? — окликнул он.

— На север, — ответил я. — Здесь мне делать нечего.

— Ты что, не слышал о митинге?

— Каком еще митинге?

— Терминаторы созывают митинг.

— И ты идешь к ним?..

В моем голосе, надо думать, прозвучало такое неодобрение, что Джейз начал защищаться:

— Да, иду. А почему бы и нет? Он впервые решились выступить публично.

— Ты что, с ним заодно?

— Ничуть не бывало. Но я хочу послушать, что они скажут.

— А если они убедят тебя в своей правоте?

— Вряд ли.

— Тогда зачем идти?

Джейз помолчал и спросил:

— Ты что, Гельвард, окончательно утратил всякое чувство объективности?

Я открыл было рот, намереваясь возразить, но… прикусил язык. В самом деле, может, он и прав.

— Ты считаешь, что единственно возможная и правильная точка зрения только твоя?

— Нет, не считаю. Но тут не может быть никаких споров. Они неправы, и ты знаешь это не хуже меня.

— Из того, что человек неправ, еще не следует, что он дурак.

— Джелмен, — взмолился я, — ты же побывал в прошлом. Тебе известно, что там творится. Тебе известно, что довольно Городу остановиться — и его неизбежно снесет туда движением почвы. Какие же могут быть сомнения в том, что нам делать?

— Да, все это мне известно. Но терминаторов поддерживает значительная часть горожан. Мы обязаны хотя бы выслушать их.

— Они — враги безопасности Города!

— Согласен. Но чтобы одолеть врага, его надо хотя бы знать. Я иду на митинг, поскольку они впервые решились в открытую высказать свои взгляды. Я должен знать, с кем мне предстоит сражаться. Если мы намереваемся преодолеть эту реку, то перевести Город на другой берег будет поручено мне и таким, как я. Либо у терминаторов есть альтернатива, и тогда я хочу ее выслушать. Либо у них ее нет, и тогда я хочу в этом убедиться.

— И все же я отправляюсь на север, — упрямо тверди я.

Мы с Джейзом еще поспорили, но в конце концов пошли на митинг вместе.

Миль пять-десять назад работы по восстановлению яслей, и без того вялые, были приостановлены. Широкая стальная площадка опорной рамы, оголенная после расчистки пожарища, открывала с трех сторон широкий вид на окрестный ландшафт, а с четвертой, северной, примыкала к уцелевшим городским постройкам. Здесь уже успели возвести леса, которые и служили трибуной для ораторов.

Когда мы с Джейзом выбрались из городских теснин на площадку, там уже собралось немало людей. Я даже удивился, откуда их столько взялось: число постоянных обитателей Города заметно сократилось за счет тех, кто посменно работал на строительстве моста; и тем не менее на митинг пожаловали, по моей скромной оценке, три, если не четыре, сотни горожан. А ведь пришли, надо полагать, не все? Не говоря уже о занятых на мосту и у реки, тут не могло быть навигаторов, должны были найтись — не чета мне — и принципиальные гильдиеры…

Митинг уже начался, толпа довольно безучастно внимала оратору. Выступавший был из службы синтеза, он посвятил свою речь главным образом описанию окружающих Город в настоящее время природных условий.

— …почвы тут богатые, и мы еще вполне можем успеть вырастить и собрать собственный хлеб. Воды в достатке, и тут и тем более на севере… — По рядам слушателей прокатился смешок. — Климат приятный. Туземцы не проявляют враждебности, и нам нет нужды их озлоблять…

Через несколько минут он сошел с трибуны под жиденькие аплодисменты. Без всякой паузы слово взял следующий оратор. Это Была Виктория.

— Граждане Города, стараниями Совета навигаторов мы поставлены перед лицом нового кризиса. Тысячи миль подряд мы ползли по этой земле, не брезгуя никакими, самыми бесчеловечными средствами, чтобы остаться в живых. До сих пор нам навязывал единственный способ существования — двигаться, двигаться все дальше на север. За нами, — она широко взмахнула рукой, как бы обведя всю местность за южным краем площадки, — пережитые в силу этого невзгоды. Впереди река. Река, которую, нам твердят, надо пересечь во что бы то ни стало. Что за рекой, нам не говорят. Не говорят просто потому, что и сами не знают…

Виктория выступала долго, но, признаюсь, настроила меня против себя с первых же слов. По мне все это отдавало дешевой риторикой, но толпе примитивные приемчики Виктории пришлись явно по вкусу. Да и я, по-видимому, не сумел сохранить равнодушия в той мере, в какой хотелось бы, потому что, когда она добралась в своей речи до моего дорогого моста и ничтоже сумняшеся обвинила Совет навигаторов в гибели на строительстве многих рабочих, я кинулся вперед, пытаясь протестовать. Джейз схватил меня за руку.

— Гельвард, успокойся!..

— Но она несет совершеннейшую чепуху! — горячился я.

Впрочем, и без меня в толпе раздались голоса, что гибель рабочих — не более чем пустой слух. Виктория ловко замяла вопрос и тут же заявила, что на строительстве наверняка происходит много такого, о чем предпочитают не сообщать; толпа приняла новое обвинение благосклонно. Но особенной неожиданностью для меня явился конец ее речи:

— Я утверждаю, что мост не только не нужен, но и опасен для каждого из нас. И это не голословное утверждение. Многие из вас знают, что мой отец стоит во главе гильдии мостостроителей. Он проектировал этот мост. Послушайте, что он скажет.

— Мой бог, какое было у нее право… — вырвалось у меня.

— Леру не принадлежит к терминаторам, — заметил Джейз.

— Да, не принадлежит. Но он утратил веру.

Леру уже поднялся на трибуну и стал подле дочери, выжидая, когда стихнут аплодисменты. Смотреть на толпу он избегал, понуро уставясь себе под ноги. Выглядел он совершенным стариком, усталым и подавленным.

— Пойдем отсюда, Джейз. Не хочу быть свидетелем его унижения.

Джейз нерешительно топтался на месте. Леру приготовился говорить. Я стал проталкиваться сквозь толпу, мечтая только об одном — скрыться, прежде чем он произнесет хоть слово. Я привык уважать Леру и не хотел даже слышать, как он признается в своем поражении.

Но, сделав всего несколько шагов, я замер как вкопанный. Позади Виктории я заметил еще одну знакомую фигуру. В первое мгновение я не понял, кто это, но затем узнал — Элизабет Хан!

Вот уж кого я никак не ожидал увидеть снова. Сколько воды утекло с тех пор, как она оставила нас! Не менее восемнадцати миль по городским часам, а субъективно еще больше. Я старался вычеркнут ее из своей памяти — и это мне почти удалось…

Леру заговорил. Его голос звучал чуть слышно, смысл речи до меня не доходил. Я не сводил глаз с Элизабет. Я уже понял, зачем она здесь. Когда Леру кончит топтать себя, слово предоставят ей. И я знал заранее, что она скажет.

Я снова рванулся вперед, но Джейз схватил меня за руку.

— Ты что затеял? — громко спросил он.

— Эта женщина! Я ее знаю. Она не из Города. Мы не можем позволить ей говорить!..

Люди вокруг зашикали на нас. Я боролся изо всех сил, пытаясь освободиться от Джейза, но он не выпускал меня. Внезапный взрыв рукоплесканий показал, что Леру кончил. Я обратился к Джейзу:

— Слушай, ты обязан помочь мне. Ты даже не представляешь себе, кто это такая!

Уголком глаза я приметил Блейна, который протискивался к нам через толпу.

— Гельвард, ты только погляди, кто на трибуне!

— Блейн, ради всего святого, помоги мне!..

Я начал рваться с новой силой, и Джейз с трудом удержал меня. Блейн быстро протолкался к нам и взял меня за другую руку. Вдвоем они оттащили меня назад, на самый край площадки.

— Прекрати, Гельвард, — произнес Джейз. — Стой спокойно и слушай!

— Но я знаю наперед, что она скажет!

— Так не мешай остальным.

Виктория снова выступила вперед.

— Граждане Города, я сейчас предоставлю слово еще одному человеку. Большинству из вас она незнакома, и неудивительно — ведь она не горожанка. Но то, что она сообщит вам, имеет огромное значение, и я надеюсь, у вас отпадут последние сомнения в том, что нам делать.

Она подняла руку, и Элизабет взошла на трибуну.

Элизабет не повысила голоса, но слова ее, кажется, были слышны на многие мили вокруг.

— Я для вас незнакомка, мне не привелось, как вам, родиться в стенах Города. Но как бы то ни было, а мы с вами соплеменники: мы люди и мы земляне. Вы прожили в этом Городе без малого двести лет — по вашему счету времени, семь тысяч миль. Вокруг себя вы видели погрязший в хаосе мир. Люди, которых вы встречали на своем пути, были темны и невежественны, раздавлены нищетой. Однако в мире есть и другие люди. Я сама из Англии. Есть и другие страны, по сравнению с которыми моя Англия — карлик. Так что ваше организованное, упорядоченное существование — не единственное в своем роде…

Она замолчала, выжидательно глядя в толпу. На площадке стояла мертвая тишина.

— Я наткнулась на ваш Город совершенно случайно и некоторое время пожила среди вас как переселенка. — Послышался удивленный гул. — Я беседовала с несколькими из вас, стараясь вникнуть в вашу жизнь. Потом я покинула Город и вернулась в Англию. Я провела там почти полгода, пытаясь разобраться в истории Города. Сейчас я знаю о вас много больше, чем в первый свой приезд…

Она сделала новую паузу. Из толпы раздался чей-то выкрик:

— Но ведь Англия на Земле!..

Словно не расслышав этого вопроса, Элизабет сказала:

— Разрешите вопрос. Есть здесь кто-нибудь, кто отвечает за машины, приводящие Город в движение?

После недолгого замешательства Джейз решился ответить:

— Я из гильдии движенцев.

Все головы, как по команде, повернулись в нашу сторону.

— Можете вы сообщить нам, какая сила питает эти машины?

— Ядерный реактор.

— А какое топливо подается в реактор и как часто?

Джейз отпустил мою руку и чуть-чуть отстранился от меня. Я почувствовал, что и Блейн ослабил хватку, и мог бы освободиться. Но меня, как и всех остальных, заворожили странные вопросы Элизабет.

— Понятия не имею, — помолчав, сказал Джейз. — Ни разу в жизни не видел.

— Тогда, прежде чем остановить Город, вам придется это выяснить.

Элизабет отступила назад, шепнула что-то Виктории и спустя мгновение вернулась на трибуну.

— Нет у вас никакого реактора. Сами того не ведая, ваши гильдиеры-движенцы вводят вас в заблуждение. Когда-то, возможно, реактор и был, но он не работает уже на протяжении тысяч миль.

— Что ты на это скажешь? — обратился Блейн к Джейзу.

— Чепуха, да и только!

— Знаешь ли ты, на каком топливе работает реактор, или не знаешь?

— Не знаю, — признался Джейз вполголоса, но его все равно услышали многие из собравшихся вокруг. — Наша гильдия полагала, что он способен работать бесконечно долго без всякого топлива.

— Нет у вас никакого реактора, повторила Элизабет.

— Не слушайте ее! — закричал я. — Есть у нас электричество? Есть. Значит, реактор работает. Откуда бы иначе оно могло взяться?..

— Сейчас объясню, — сказала Элизабет с трибуны.

Элизабет заявила, что расскажет нам о Дистейне. Я слушал, затаив дыхание, как и все остальные.

Фрэнсис Дистейн был физик, специалист по теории элементарных частиц, и жил он в Великобритании, на Планете Земля. Это были времена, когда на Земле стали ощущать нехватку энергии. Элизабет перечислила причины энергетического кризиса — главными из них явился дефицит полезных ископаемых, которые сжигали, превращая в тепло, а тепло в электроэнергию. Когда запасы ископаемых в некоторых странах были исчерпаны, источников энергии там фактически не осталось.

Дистейн, продолжала Элизабет, выступил с утверждением, что открыл процесс, при котором электроэнергия может быть получена в практически неограниченных количествах. Его идея была решительно отвергнута большинством ученых. Пробил час — и запасы энергетических ресурсов подошли к концу, и тогда во многих странах, потреблявших море энергии, наступил период, который для краткости стали называть катастрофой. Развитая технологическая цивилизация в том виде, в каком она расцвела до катастрофы, на части земного шара перестала существовать.

Элизабет рассказала, что в первоначальном свое виде установки Дистейна были недодуманными и опасным для здоровья, теперь их несколько усложнили, зато сделали безвредными и простыми в управлении.

— А какое отношение все это имеет к нашему Городу? — крикнул кто-то из толпы.

— Сейчас узнаете, — сказала Элизабет.

Дистейн изобрел генератор, создающий искусственное энергетическое поле. Достаточно поместить два таких поля вблизи друг друга — и между ними потечет электрический ток. Критики Дистейна не замедлили указать, что открытие не имеет практического значения хотя бы потому, что два генератора потребляют энергии больше, чем производят.

Дистейну отказали как в финансовой, так и в моральной поддержке. И даже когда он обнаружил однотипное естественное поле — он назвал его транслатерационным окном — и таким образом смог получать энергию без второго генератора, ему не поверили. Естественное транслатерационное окно — потенциальный источник энергии, — по словам Дистейна, медленно перемещается по поверхности Земли, как бы описывая исполинский круг.

Мало-помалу Дистейну удалось собрать кое-какие средства за счет частных пожертвований и построить передвижную исследовательскую лабораторию. Он набрал группу помощников и вместе с ними отправился в Юго-Восточную Азию, в район Гонконга, — туда, где в тот момент находилось транслатерационное окно.

— С тех пор, — сказала Элизабет, — Дистейн не подавал о себе вестей.

Элизабет заявила, что мы по-прежнему на Планете Земля, что мы никогда ее и не покидали.

Она заявила, что наш опрокинутый мир — это и есть Земля, только наше восприятие окружающего искажено транслатерационным генератором, который, коль скоро его запустили, действительно почти не нуждается ни в каком топливе, но создает вокруг себя губительное для здоровья поле.

Она заявила, что Дистейн пренебрег побочным эффектами своего открытия, на которые ему в свое время указывали. Его предупреждали, что генератор в своем первоначальном виде неизбежно повлияет на органы чувств, вызовет наследственные недуги и генетические отклонения.

Она заявила, что транслатерационное окно в самом деле существует, и не одно, что на Земле открыли много таких окон.

Заявила, что окно, обнаруженное Дистейном, находится под нами и питает наш генератор.

Что, следуя по кругу, оно за двести лет переместилось из юго-восточной Азии в Европу.

Что сегодня мы достигли самого края Европы, и перед нами океан шириной в несколько тысяч миль.

Она говорила, говорила — а люди слушали…

Когда Элизабет кончила, Джейз медленно двинулся сквозь толпу в ее сторону — и я почти следом за ним, но не к Элизабет, а к двери, ведущей в Город. Мне пришлось пройти в сущности рядом с трибуной, и меня заметили.

— Гельвард! — окликнула Элизабет.

Я не остановился и, раздвинув толпу, покинул площадку. Я спустился по лестницам, миновал темный проход под днищем и вышел вновь на солнечный свет.

Я шел на север — туда, куда вели рельсы и канаты.

Через полчаса я услышал позади цокот копыт и обернулся.

Элизабет нагнала меня и, поравнявшись, спросила:

— Куда путь держите?

— На север, к мосту.

— Не ходите, незачем. Движенцы отключили генератор.

— И солнце теперь снова шар?.. — сердито ткнул я пальцем вверх.

— Вот именно.

Я даже не замедлил шага.

Элизабет повторила мне все, о чем говорила на митинге. Она заклинала меня внять голосу разума, повторяя вновь вновь, что мир опрокинут лишь в моем личном восприятии.

Я молчал.

Что с ней спорить, она не бывала в прошлом. Она просто врет, она никогда не отъезжала от Города ни на север, ни на юг дальше, чем на несколько миль. Ее не было рядом со мной в те часы, когда я наблюдал воочию жуткие истины этого мира.

Разве могло мое восприятие чудовищно изменить физический облик Люсии, Росарио и Катерины? А малыш — что, это его больное восприятие заставляло маяться от материнского молока? Что, это мое воспаленное воображение заставляло городскую одежду расползаться по швам, когда тела женщин просто-напросто перестали умещаться в ней?

— Почему вы не рассказали мне про все это во время нашего предыдущего разговора? — спросил я.

— Потому что я этого и сама тогда не знала. Чтобы узнать, мне пришлось вернуться в Англию. И поразительное дело — никого в Англии мое открытие не взволновало. Я так старалась найти кого-нибудь, кто проявил бы каплю сострадания к вам, к вашему Городу… но нет, ваша судьба никого не трогала. На Земле сегодня происходит множество важных событий, захватывающих перемен. И на судьбу какого-то городишка на колесах всем наплевать…

— Зачем же вы вернулись сюда?

— Потому что я видела Город своими глазами. Потому что понимала, что у вас на уме. Я должна, я обязана была выяснить про Дистейна… и про транслатерацию — это сегодня стандартный, повсеместно принятый технологический процесс, но я-то лично ничего в нем не понимала!

— А что тут понимать, все яснее ясного, — отозвался я.

— То есть? — не поняла Элизабет.

— Если генератор, как вы утверждаете, отключен, тогда не осталось вообще никаких проблем. Мне надо лишь время от времени поднимать глаза на солнце и внушать себе, что это шар, как бы он на самом деле не выглядел.

— Но, Гельвард, это же обман зрения!

— Обман или не обман, а я верю тому, что вижу.

— И напрасно.

Через несколько минут нам навстречу толпой повалили люди, спешащие на юг, домой, в Город. В большинстве своем они возвращались со всеми пожитками, какие взяли, отправляясь на работу к мосту. Никто из них не удостоил нас внимания. Я прибавил шагу, пытаясь оторваться от Элизабет. Но она не отставала, ведя лошадь за собой.

Стройплощадка опустела. По мягкому желтому грунту я прошел на настил покинутого моста. Внизу блестела вода, прозрачная и спокойная: интересно, откуда же берутся волны, что даже сейчас облизывают сваи, выкатываясь на песок?

Обернувшись, я увидел Элизабет, которая стояла с лошадью на берегу. Она смотрела мне вслед — я ответил ей долгим взглядом, потом нагнулся, снял ботинки и босиком пошел дальше, к концу настила.

Солнце спускалось к северо-западному горизонту. Какое же это было прекрасное, своеобразное зрелище! Изящный, загадочный огненный контур, куда более привлекательный, чем безыскусный шар. Жаль, что мне так ни разу и не удалось достойно передать красоту этих линий на бумаге.

Я нырнул с моста головой вниз. Вода обожгла тело холодом, но это было даже приятно. Едва я вынырнул на поверхность, подоспевшая волна швырнула меня обратно на ближайшую сваю. Я оттолкнулся от скользкого бревна и поплыл на север.

Потом мне стало интересно: неужели Элизабет все еще наблюдает за мной? Я перевернулся на спину. Оказывается, пока я плыл, женщина спустилась с берега и теперь неторопливо ехала верхом по неровным доскам настила. Достигнув края, она остановилась и, замерев в седле, пристально смотрела мне вслед.

Я поплыл дальше. Может, она хотя бы помашет мне? Заходящее солнце обливало ее сочной желтизной, и она будто светилась на фоне темной голубизны неба.

Вновь перевернувшись, я устремил взгляд на север. Солнце уже почти зашло, большая часть широкого сплюснутого диска скрылась из виду. Я ждал — и вот на моих глазах за горизонт ушла середина, а затем и верхушка светового копья. Все вокруг поглотила тьма, и тогда я поплыл, взрезая пенистые гребешки волн, обратно — к новому для меня берегу.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора