Лингвистические замечания

Эта книга писалась на английском и французском языках одновременно. За неимением эквивалента определенные английские слова не переводились. Слово «primat», означающее первый во времени и первый по важности, не имеет соответствующего перевода во французском языке. Я также не смог найти французское слово, выражавшее со всеми оттенками и тонкостями термины «безнадежность» и «беспомощность».

Таким же образом я использовал определенные французские слова и выражения в английском издании, не пытаясь переводить их. Первое такое слово «terrain». Первоначально его значение - почва, но в своем тексте я вкладывал в него значение основного состояния, темперамента, способности совладать с болезнью (или «основа биологического существования» - прим. перев.).

Я также не способен перевести точное значение выражения (), это выражение относится к возвышению сознания. Оно означает нечто вроде «внезапного нового понимания», хотя это выражение не отражает в точности неожиданность вспышки осознания.

На протяжении всей книги я старался возможно упрощать медицинскую терминологию, тем не менее в целях помощи неискушенному читателю я напечатал словарик в конце книги, чтобы более подробно объяснить самые важные медицинские выражения, которые надо усвоить, прежде чем концепция первичного здоровья может быть полностью понята.

Посвящение

Эта книга посвящается Антуану Бешампу.

Почему Антуану Бешампу?

Не потому, что он понимал механизм ферментации раньше Пастера,

Не потому, что он знал о микробах раньше Пастера.

Не потому, что он продемонстрировал роль микроорганизмов в определенных заболеваниях.

Но потому, что среди эйфории пастеровой славы он осмелился сказать:

«Вместо стараний определить, из каких ненормальных условии составляется болезнь, давайте сперва узнаем нормальные условия, делающие нас здоровыми».

Глава I Что такое здоровье?

Мы находимся в детском отделении большого родильного дома в Восточной Европе, где несколько дюжин новорожденных детей уложены бок о бок, все завернуты в пеленки. регулярно, в точное время, сестра в маске, добросовестно следуя заведенному порядку, приходит забрать один из сверточков - наступило время кормления.

Этот опыт оставил у меня ощущение, что что-то неправильно. Я чувствовал, что эти дети в опасности. Я знал, что эти новорожденные младенцы уже начинают терять тот импульс, который заставляет нас бороться, бороться за жизнь. Это знание пришло ко мне не от чтения книг, не от какого-то процесса размышления. Оно пришло более прямым путем, через эмоции. А переживание эмоции - путь узнавания.

После возвращения из своей поездки в конце 70-х годов я не мог перестать думать о детях в том питомнике. Я спрашивал себя, какие убеждения, какие теории, какие принципы могли бы дать возможность объяснить, почему те дети были отделены от своих матерей, познавая таким образом, что бесполезно кричать, бесполезно чего-либо просить, бесполезно вообще как-либо выражать свои нужды? На первый взгляд это делалось во имя науки. Те дети были доверены медицине, которая считает себя научной. Наука учила нас, что микробы опасны, и высчитывала питательные потребности детей. Поэтому, во имя науки, тех детей защищали от семейных микробов и в то же время гарантировали идеальное количество пищи. Поскольку медицина претендует на то, чтобы управляться наукой, и поскольку в эти дни дети принадлежат медицине, давайте тогда воспользуемся наукой, чтобы увидеть, что многие дети в опасности.

В то время, как я думал об этих новорожденных младенцах, для меня неожиданно прояснилось истинное значение некоторых очень хорошо известных экспериментов. Эти эксперименты с собаками и крысами показывали, как животные могут учиться быть беспомощными. В 1960-е годы Мартин Селиджмен и его сотрудники проводили ряд экспериментов по проверке теории обучения. Они делили собак на две группы. Первую группу подвергали электрическим ударам, от которых они абсолютно не могли спастись. Собак второй группы помещали в такие же клетки, но совсем не подвергали ударам.

Эти две группы собак затем проверяли в специальном ящике с двумя отсеками, разделенными перегородкой. В одном отсеке собаки получали электрический удар, но перепрыгнув через перегородку, они могли избежать ударов. Собаки второй группы, никогда раньше не испытывавшие электрических ударов, очень быстро открывали путь к спасению и перепрыгивали перегородку. Но поразительно было то, что собаки первой группы - те, кого предварительно подвергали ударам, - не делали никаких попыток спастись. Они лишь беспомощно пригибались в отсеках с электрическими ударами. Даже когда собак поднимали над перегородкой на безопасную сторону, это все равно не вносило разницы. Они научились из своего первого опыта, что ничего, что бы они ни делали, не может изменить их положения, и они не имели возможности управлять событиями Селиджмен назвал это поведение «выученной беспомощностью».

Позже другие исследователи хотели выяснить, какие психологические изменения происходят у крыс, когда тем предоставляют различные степени контроля над электрическими ударами. они нашли, что когда крысы не имели никакого контроля над ударами, они страдали от язвы желудка и потери веса. У этих крыс также был более низкий уровень адреналина, гормона, который дает внезапную энергию, чтобы быть способным бороться или убегать. Крысы заболевали не от электрических ударов, а от состояния покорности, в котором находились во время ударов.

Во Франции Анри Лабори был другим ученым, изучавшим действие непредотвратимых электрических ударов. Он нашел, что если пару крыс помещали вместе в клетку, подвергая их электрическим ударам, они предохранялись от подъема кровяного давления, борясь друг с другом. Но крысы, которые не могли ни бороться, ни убегать - все страдали от подъема кровяного давления. Лабори создал выражение «подавление действия». Это вместе поведенческий и гормональный ответ; в особенности он затрагивает секрецию гормонов, которые угнетают иммунную систему. Это система, позволяющая телу распознавать чужеродные вещества и бороться против таких захватчиков, как бактерии, вирусы, паразиты, раковые клетки и так далее.

Смысл всех этих экспериментов имеет первостепенную важность. они помогают нам понять, насколько понижаются все способности человека, когда он не может влиять на то, что с ним происходит, а может только пассивно покоряться. Они также помогают нам понять, что ответы нервной системы, гормональной и иммунной системы никогда не следует разъединять. они образуют целое.

Так получилось, что мои первые мысли о жизни новорожденного ребенка в питомнике привели меня к тому, что говорят ученые о «подчинительном поведении». На самом деле те же мысли могли таким же образом привести меня к тому, что они говорят о процессе связывания матери и дитя, или важности сенсорной стимуляции в младенчестве. Это все равно, так как это просто разные подходы к той же истине. современная наука сейчас движется вперед так быстро, что даже может объяснить множеством способом, что новорожденному ребенку нужна его мать!

Выбранный мною пример о том, как я чувствовал себя после посещения того роддома, только один среди бесчисленных других. каждый день обогащает жизнь доктора и внезапными подарками сознания (см. лингвистическое замечание, стр. 2). Занимаясь хирургией военной и гражданской, вы всегда сталкиваетесь с борьбой за выживание или восстановление отдельной функции. вы иногда сталкиваетесь со смертью.

В моем собственном опыте, однако, родовые сцены оставляют самые сильные отпечатки. Присутствие на родах у тысяч женщин, на рождениях их детей превращает вас в другого человека - пока роды не слишком нарушаются медицинским заведением, священная атмосфера родильной палаты захватывает, а участие в этой священной атмосфере дает вам более глобальное видение. Она помогает вам отделить существенное от предметов второстепенной важности. Когда вы в родильной палате, вы учитесь отстранять аналитические функции мозга. В том периоде моей жизни, когда я был больше всего вовлечен в роды, я замечал, что у меня увеличивалась способность перешагивать через определенные установившиеся представления. Мало-помалу я начал смотреть на вещи очень личным образом. Хорошим примером этого служит мое понимание слова «здоровье».

Среди докторов слово «здоровье» обычно означает отсутствие болезни. Еще в XVI веке французский автор Монтень говорил, что доктора руководствуются болезнью. ментальный образ, связанный со словом «заболевание» все еще не слишком отличается от традиционного образа демона, вторгающегося в тело, человека; демона нужно выгнать прежде, чем страдающий человек может быть исцелен. Заболевание - это нечто, от чего можно избавиться, а не неотъемлемая часть целого человека. Понятие здоровья как отсутствия болезни основано на старом мифе, гласящем, что у каждой болезни своя собственная причина и, следовательно, свое собственное лечение. Например, открытие вируса как причины отдельного заболевания служит совершенным примером такого взгляда на вещи.

В то время как этот умственный образ пока преобладает в медицинском мире, другие образы здоровья покоряют широкую публику. Стоит упомянуть слово «здоровье», люди сразу думают о хорошем питании, упражнениях, релаксации и образе жизни в целом. Но эта часто слышимая ассоциация понятий по сути не более полезна в определении действительной природы доброго здоровья. Несомненно, правильное питание, упражнения и положительные эмоции служат хорошим советом всякому, кто хочет поддерживать и развивать то, что уже имеет. Но невозможно произвести какие-либо коренные исправления в программах наших биологических компьютеров, которые закладывались в них в первичный период жизни.

Здоровье нельзя по-настоящему понять вне контекста борьбы за жизнь. Нет жизни без борьбы. Нельзя объяснить жизнь одними законами физики, сама жизнь является постоянной борьбой против одного из фундаментальных законов физики: тенденции энергии становиться с течением времени менее пригодной к совершению работы - что обычно называют «энтропией». Думая о любой стороне жизни, невозможно оторвать ее от концепции борьбы. Возьмем, например, эволюцию видов, и немедленно мы обнаруживаем понятия отбора и состязания, другими словами, концепцию борьбы.

Существует непрерывная борьба между различными видами, прежде чем может быть достигнута и поддерживается экологическая гармония. Даже внутри отдельного вида сексуальное соперничество предоставляет отдельным членам способ бороться за выживание через их собственный помет, передачей своих собственных генов. Любовь, привязанность, товарищество внутри одного вида или даже между видами можно рассматривать как часть обшей стратегии усиления способности бороться. Даже если мы берем наиболее сложные аспекты жизни - человеческие общества - мы видим, что ранние теоретики социальной перемены вскоре открыли важность классовой борьбы.

Какое же место занимает здоровье среди различных сторон борьбы за жизнь?

Здоровье - система, позволяющая нам вести ежеминутную борьбу и постоянно приспосабливаться к окружению. У этой системы есть дирижер. Не знать его имени и роли подобно тому, как обсуждать политику в США, не зная о Белом Доме. Он принадлежит к самым древним первобытным структурам мозга; к той части мозга, которая восходит к древней истории жизни. Он управляет здоровьем у всех млекопитающих и, в особенности, у людей. Его называют гипоталамус.

Роль гипоталамуса как регулятора голода, жажды и сексуальных ритмов была хорошо известна десятилетиями, но только в последнее время была понята его первостепенная важность. Гипоталамус находится в тесных взаимоотношениях с другими структурами мозга и с автономной нервной системой. По этой причине я пользуюсь менее точным понятием «первичного мозга», охватывающим гипоталамус и прилегающие структуры (см. Словарик, стр.).

Первичный мозг управляет гормональной секрецией различных эндокринных желез. По сути, сам мозг можно рассматривать как железу, поскольку гипоталамус вырабатывает гормоны и поскольку нервные клетки сообщаются между собой химическими передатчиками, несильно отличающимися от гормонов. Поэтому всякие различия между первичным мозгом и гормональной системой теперь устраняются. Таким же образом теперь устраняются все традиционные разделения между первичным мозгом и иммунной системой. Разделений не существует. Слово «здоровье» означает тот путь, которым наша «первичная приспособительная система» работает как целое (см. Словарик, стр.).