Юкитака

У прежнего канцлера Мотофусы служил самурай по имени Тоонари. Тайра к нему тоже относились враждебно. Прошел слух, что стража из Рокухары собирается нагрянуть к нему в усадьбу и схватить. Тогда Тоонари вместе с сыном Иэнари решил бежать куда глаза глядят. И вот, поднявшись на гору Инари, отец с сыном сошли с коней и стали говорить между собой: «Хотелось нам отправиться на восток, в край Идзу и найти там приют у ссыльного Ёритомо. То была заветная наша мечта, но, увы, Ёритомо тоже сейчас в опале и не волен в своих поступках. Во всей Японии не сыщешь земли, неподвластной Тайра! Но стыдно и горько принять позор в местах, где мы родились и жили! Возвратимся же обратно в усадьбу, а когда из Рокухары пришлют за нами стражу, распорем себе живот и умрем! Вот лучшее, что нам теперь осталось!» — И, сказав так, они возвратились в свою усадьбу, на улицу Каварадзака.

Как и ожидалось, вскоре из Рокухары прискакали к их дому триста всадников-самураев во главе с Гэндаю Суэсадой и Морисуэ из Сэтцу, все в боевом снаряжении, в латах и шлемах, и грянул боевой клич.

Тоонари вышел на галерею и крикнул:

— Глядите же хорошенько, витязи, и передайте в Рокухару все, что увидите! — С этими словами отец и сын подожгли дом и, разом распоров себе животы, вместе приняли смерть в огне пожара.

Как же случилось, что в эти дни столь многих людей, благородных и худородных, господ и вассалов, убили или отправили в ссылку?

Говорят, что все началось из-за спора о звании тюнагона между Мотомити, зятем Правителя-инока, и Мороиэ, сыном прежнего канцлера Мотофусы. Но какой бы каре ни подвергся сам канцлер, мыслимое ли дело, чтобы из-за него одного пострадало свыше сорока человек? Всего лишь год назад вернули сан императора умершему в ссылке государю Сануки, опальному Нобуёри посмертно пожаловали новое высокое звание, а спокойствие в мире так и не наступило.

Люди шептались, что демон вселился в душу Правителя-инока, неукротимый гнев пылает у него в сердце, и вся столица — и благородные, и низкорожденные — ждала, трепеща от страха: какие же новые беды сулит завтрашний день?

В ту пору жил в столице некий Юкитака, старший сын покойного тюнагона Акитоки. При государе Нидзё служил он в одном из дворцовых ведомств, и жизнь ему улыбалась. Но вот уже более десяти лет, как у него отняли должность, так что ныне влачил он поистине жалкое существование, ни утром, ни вечером не ел досыта и не имел даже лишней одежды, дабы переменить ее с приходом весны. И вдруг Правитель-инок прислал к нему посланца, велев передать: «Извольте явиться для разговора!»

— Но ведь минуло уже десять лет с тех пор, как я удалился от света! — заметавшись в страхе, воскликнул перепуганный Юкитака. Жена и дети его тоже горевали и причитали: «Что-то нас ожидает?» Однако из усадьбы Тайра непрерывно слали гонцов с напоминанием. Делать нечего, одолжив у людей карету, Юкитака отправился в Рокухару.

Вопреки ожиданию, Правитель-инок сразу вышел к нему, не заставив ждать ни минуты.

— С твоим отцом, — сказал он, — я всегда советовался по всем делам, серьезным и малым, оттого и к твоей судьбе не могу отнестись безучастно! Меня весьма огорчало, что тебе пришлось долгие годы терпеть нужду и лишения, но я был бессилен помочь тебе, ибо власть находилась в руках государя Го-Сиракавы, вершившего все дела. Ну, а ныне снова ступай на службу! Я замолвлю словечко, чтобы тебе дали должность! Теперь же возвращайся домой! — И, сказав так, он удалился.

Юкитака вернулся домой, а там женщины так обрадовались его возвращению, будто он воскрес из мертвых. Все домочадцы окружили его, заливаясь слезами радости.

Вскоре Правитель-инок прислал к нему Гэндаю Суэсаду со множеством грамот, в которых назначал Юкитаку управителем различных поместий. А на первое время, — поскольку, мол, Юкитака терпит, наверное, большую нужду, — он прислал ему в дар сто рё золота и сто хики шелка да изрядное количество риса; для выезда же на службу — слуг, карету, погонщиков и вола. От радости Юкитака едва не рехнулся. «Что это, сон? Уж не сплю ли я?» — дивился он. В ту же луну, семнадцатого числа, ему был пожалован пятый придворный ранг, и он снова занял прежнюю должность. Нынче ему пошел уже пятьдесят первый год, но он как будто снова помолодел. «Да только недолго продлится этот расцвет!» — так оно казалось со стороны.