Драма Романцева

Пятница, 13‑е. То, что произошло в тот день, конечно, было неизбежно, все к тому шло. Но в том, что резкий поворот судьбы «Спартака» был предрешен именно в пятницу 13-го, видится какой‑то особый знак. Черная метка для красно-белого клуба.

Итак, поздним вечером пятницы, 13 июня 2003 года, за два дня до финала Кубка России между «Спартаком» и «Ростовом», в офисах спортивных редакций трех ведущих российских телекомпаний — «Первого канала», РТР и НТВ — раздались звонки одинакового содержания. Пресс-атташе клуба Алексей Зинин просил телевизионщиков прислать съемочные группы на спартаковскую базу в Тарасовку к 14:00. О чем будет идти речь, руководитель пресс-службы не сообщил, ограничившись фразой: «Романцев хочет сделать важное заявление».

Заявление будет действительно важным — это стало ясно сразу. Хотя бы потому, что Романцев подобных шагов не предпринимал никогда. Человек, годами игнорировавший послематчевые пресс-конференции и вообще редко появлявшийся на публике, вдруг решил прибегнуть к услугам «четвертой власти». Зачем? Что за бомбу он готовит? Репортеры, готовившиеся к поездке в Подмосковье, места себе не находили от нетерпения.

Пишущую прессу, правда, в Тарасовку не пригласили. Но не из‑за романцевской к ней неприязни, а по сугубо технической причине: газеты в связи с праздниками не выходили, а Романцев, уже общаясь с репортерами, несколько раз подчеркнул, что видит смысл в своем заявлении исключительно до финала Кубка России. Он попросил тележурналистов показать отснятый в субботу материал непременно до матча с «Ростовом», и вечером того же дня эфир состоялся. Заявление было скоротечным. И сжигало мосты.

Романцев — что характерно, не в официальном зале для пресс-конференций, а своем кабинете на втором этаже — сказал:

«На фоне последних выступлений „Спартака“ все чаще в средствах массовой информации появляются слухи о моем возможном уходе из команды. В данный момент это было бы самым легким для меня решением. Но я чувствую ответственность за судьбу „Спартака“ и прилагаю все силы, чтобы вывести команду из сложной, почти критической ситуации. Выиграв девять чемпионатов России и завоевав несколько раз Кубок страны, „Спартак“ всегда останавливался в полушаге отчего‑то серьезного. Мы были в полуфинале всех трех европейских турниров, но болельщики справедливо хотели от команды большего. Для того чтобы выигрывать что-то серьезное в Европе, „Спартаку“ не хватило самой малости, а может быть, самого главного — хорошего и правильного финансирования. К сожалению, надежды, что с приходом нового руководителя в клуб можно будет создать команду европейского уровня, не оправдались. „Спартак“ потерял почти все свои позиции как в футбольном плане, так и в организационном. Выход я вижу только один: надо вернуться к недавним добрым временам, когда в клубе каждый занимался своим делом и именно за это дело отвечал.

«Спартак» — это команда не Старостина, Нетто, Симоняна и тем более не Романцева. «Спартак» — это народная команда. Судьбу этой команды должен определять народ, а не амбиции нескольких людей. Думаю, все спартаковцы готовы ответить на любые вопросы по поводу ситуации в команде. Времена сейчас тяжелые, но мы помним и другие времена, когда «Спартак» вылетел в первую лигу. Тогда болельщики объединились, искренне поддерживали команду. И «Спартак» начал играть хорошо, вышел в Высшую лигу и стал чемпионом. Все это благодаря тому, что мы летели на крыльях болельщиков. Может быть, сейчас тоже стоит попробовать так же».

Спустя несколько месяцев тогдашнего президента «Спартака» Андрея Червиченко спросят:

— И долго думали, прежде чем принять решение расстаться?

— Недолго. Включил телевизор, послушал — и все.

Революционная ситуация в клубе назревала давно. Удивило всех только одно: почему Романцев сделал свое заявление за день до финала Кубка России — единственного трофея, который «Спартак» мог выиграть в сезоне — 2003 (в чемпионате команда к тому моменту занимала 13‑е место)? К чему была такая спешка — ведь тренер подчеркнул, что видит смысл в обнародовании его слов исключительно до матча? Что это — желание подстраховаться на случай поражения и возможных санкций со стороны Червиченко или что-то другое, менее предсказуемое?

О спонтанном эмоциональном всплеске не могло быть и речи — обзвон телекомпаний, как уже говорилось, пресс-атташе произвел днем ранее. Так что несостоятельна и эксцентричная (как, впрочем, и все, что этот человек говорил и делал) версия Червиченко, высказанная в газетах на следующий день после финала: «А может, просто утро не задалось. Знаете, бывают различные синдромы по утрам. Всякое случается». Намек президент клуба сделал достаточно прозрачный, и во многих других ситуациях к Романцеву, увы, он имел прямое отношение. Но не в этой.

Позже в спартаковских кулуарах всплывет и будет активно муссироваться самая детективная из всех версий романцевского взрыва, которую мне не под диктофон доводилось слышать в достаточно высоких кабинетах. Якобы главный тренер узнал, что к Червиченко, ростовчанину, приходил его земляк, президент «Ростова» Иван Саввиди с чемоданчиком и недвусмысленным предложением — назовем это так — уступить ему Кубок. Естественно, за определенную компенсацию.

В середине 2005‑го Червиченко в интервью «Спорт — экспрессу» эту версию подтвердил: «Романцеву кто—то нашептал, что Кубок я уже продал „Ростову“. Даже цену называли — 1,5 миллиона долларов. Он боялся, что потом я свалю все на него, и решил сработать на опережение. А я Кубок не продавал».

Насколько близко или далеко от истины то, что вы только что прочитали, действительно ли к Червиченко приходил Саввиди с «чемоданчиком», оценивать не берусь. Какие — либо утверждения на подобную тему без документальных доказательств — подсудное дело, а потому ограничусь констатацией, что такая версия имела хождение. Быть может, логику Романцева с его свалившимся как снег на голову заявлением она сможет прояснить несколько лучше.

А финал Кубка «Спартак» выиграл. Единственный гол после навеса новичка из «Ротора» (а в будущем ведущего форварда команды) Романа Павлюченко забил капитан красно-белых Егор Титов. Никто никому игру не продавал.

Это был последний на сегодня триумф «Спартака». А потом ушел Романцев — и ушли победы. Впрочем, очевидно: они ушли бы даже в том случае, если бы тренер остался.

Кое — кто из болельщиков еще надеялся, что победа в Кубке, общая радость помирит-таки Червиченко и Романцева. После прочтения на следующий день в «Спорт — экспрессе» реплик президента надежд не осталось.

— Это все равно что перейти Рубикон, — сказал Червиченко. — Да, можно высказывать друг другу какие‑то претензии, но в клубе создалась совершенно ненормальная ситуация. Главный тренер — маленькое олицетворение бога на земле. Ему нельзя ничего сказать, его нельзя ничем тронуть, он святой… У меня сейчас ощущение дежавю. Что — то подобное было после чемпионата мира. Об этом писал корреспондент «Спорт — экспресса», на которого я тогда здорово обиделся. А оказывается, все соответствовало действительности. Была фраза: «Мы все едем на поезде в дерьме, а на перроне стоит Олег Иванович — в белом костюме». Последнее заявление Романцева мне ту заметку напомнило.

— Трудно представить, что после такого вы будете работать вместе.

— Мне тоже. Как думаете, кто уйдет?

Многое еще сказал президент клуба. Романцев обещал ответить на днях. Но так и не ответил. Просто ушел. Для спартаковских болельщиков не было большего облегчения: если бы газетная перепалка между ним и Червиченко продолжилась и вылилась в войну компроматов, всплыли бы чудовищные вещи. Недаром президент в одном из интервью высказался: «Если бы я рассказал, что творилось в клубе последние три года, у многих волосы не то что дыбом встали бы — выпали».

Романцев, скорее всего, промолчал не потому, что ему нечем было ответить, и не из высоких соображений спасения репутации клуба — а потому, что со «Спартаком» у него был заключен дорогостоящий контракт, и разум, помноженный на соображения финансового порядка, возобладал.

И все равно — даже в кошмарном сне болельщикам «Спартака» не могло привидеться, каким окажется расставание с командой ее тренера — десятикратного чемпиона (помимо девяти российских титулов был еще один советский, в 1989-м). Обилие регалий, казалось, предполагает некую чинность прощания. Но лихорадочно смягченный финал драмы не изменит ее жестокой сути: уход Романцева вышел таким же скандальным, как в 1988‑м у его учителя Константина Бескова, чей союзный рекорд — девять лет подряд с медалями — не помешал быть уволенным из «Спартака» с какой‑то гротескной формулировкой: «В связи с затянувшимся пенсионным возрастом».

Разница в том, кто увольнял. Бескова отправлял в отставку основатель клуба Николай Старостин — название «Спартак», собственно, и придумавший. Всей своей жизнью Старостин заслужил право на любую формулировку. У владельца «Спартака» времен отставки Романцева — Андрея Червиченко — право указать тренеру на дверь тоже было. Но совсем другое. Юридическое право хозяина.

Ставить Романцева и Червиченко на одну доску, рассуждать, кто в деталях июньской драмы 2003 года был прав и виноват, бессмысленно. Слишком разного масштаба эти фигуры, и тот факт, что после увольнения Романцева президент не проработал в «Спартаке» и года, сменив трех тренеров, но не добившись ничего, говорит сам за себя. А вот тренер-царь 1990‑х достоин сравнения только с самим собой.

Красиво прозвучала бы фраза, что этого-то сравнения он в 2003‑м как раз и не выдерживал. Вот только в такой формулировке заключалась бы лишь полуправда. Потому что Романцев, о котором мы привыкли до хрипоты спорить, Романцев, за десять лет проделавший путь от тренера-брата в лютые диктаторы, Романцев, как никто умевший выигрывать в решающий момент, даже Романцев, ненавидящий пресс-конференции, — это лишь видимая, публичная сторона лучшего российского тренера 1990‑х.

Есть и другой Романцев, собственно к футболу отношения не имеющий. Тот самый, что когда-то тихо и незаметно превратился из успешного тренера во владельца контрольного пакета акций закрытого акционерного общества «Спартак», а вовсе не «народной команды». Акции, заметим, достались ему бесплатно — время такое было. Спустя годы Романцев точно так же тихо и выгодно продаст этот пакет Андрею Червиченко.

Чтобы у тех, кто сотворил себе из Романцева кумира, развеялись иллюзии по этому поводу, приведу цитату из его интервью «Спорт — экспрессу» от 15 июля 2002 года.

«Червиченко с Шикуновым в клуб привел я, — сказал Романцев. — Это люди, искренне любящие „Спартак“… Я очень доволен, что наконец-то появились люди, которым я искренне верю и которые освободили меня от массы проблем. Раньше приходилось все время искать деньги».

Судьба «Спартака», впрочем, могла повернуться совсем по‑другому. Работники клуба того времени не скрывают, что за год до Червиченко к Романцеву приходил другой возможный инвестор. Звали его Евгений Гинер. Но ему президент и главный тренер красно-белых дал от ворот поворот, в то время как Червиченко принял с распростертыми объятиями.

Почему? По словам сотрудников «Спартака», Гинер сразу четко обозначил свои намерения: стать президентом клуба, превратив уважаемого Олега Ивановича в наемного главного тренера. Романцева, панически боявшегося потерять в клубе власть, такая перспектива категорически не устроила.

Сам Гинер, правда, подтверждать факт переговоров с Романцевым не хочет. И его можно понять: в глазах болельщиков ЦСКА имидж их президента от такой откровенности явно не вырос бы. Но очень уж от многих спартаковских людей того времени слышал я эту историю, чтобы посчитать ее дымом без огня.

Червиченко, рассказывают, поступил хитрее. Сначала технично внедрил в клуб своего друга детства, а впоследствии — футболиста и начальника «Ростсельмаша» Александра Шикунова, который занял в «Спартаке» пост технического директора и ответственного за селекционную работу — подбор игроков. Шикунов, деятельный и контактный человек, через какое‑то время и внушил Романцеву, что есть, дескать, бизнесмен, который желает оказывать «Спартаку» — за который, конечно же, болеет с детства — бескорыстную финансовую помощь, не претендуя ни на какие посты.

Помощь, по рассказам людей из клуба, была принята. Спустя некоторое время без нее «Спартаку» стало невозможно жить. А потом из тумана выплыл Червиченко…

Евгений Гинер, не договорившись с Романцевым, в 2001 году возглавил ЦСКА — в ту пору середняка чемпионата России. При нем армейцы уже дважды выиграли чемпионат страны, три раза завоевали Кубок России, а главное — в мае 2005‑го стали первым клубом из Российской Федерации в истории футбола, которому удалось добыть европейский трофей — Кубок УЕФА. До тех пор побеждать в еврокубках, конкретно в Кубке обладателей кубков (турнире, в конце 1990‑х приказавшем долго жить), удавалось только киевскому и тбилисскому «Динамо».

Конечно, о футболе, как и об истории, нельзя рассуждать в сослагательном наклонении. Но у Романцева в конце 1990‑х был реальный шанс получить для «Спартака» серьезного, не склонного к шараханьям из стороны в сторону хозяина. У него тогда была отличная команда, которой не хватало мощной клубной подпорки. У ЦСКА, до Гинера находившегося под контролем чеченских бизнесменов, к 2001 году не было ничего.

Кто-то скажет, что Гинер — не ангел, и у спартаковских болельщиков, хотя бы по объективности судейства матчей «Спартак» — ЦСКА, к нему накопился ряд серьезных вопросов. Но разве Червиченко иной? Просто кому-то в силу характера, связей, масштаба бизнеса дано управлять большим футбольным клубом, кому-то — нет. Романцев предпочел Гинеру Червиченко. Интересно, случаются дни, когда титулованный тренер об этом вспоминает? И с какими чувствами?

Осень 1991‑го. Первый матч 1/16 финала Кубка УЕФА «Спартака» с греческим АЕК заканчивается тоскливой нулевой ничьей. Впервые в карьере, нагло спровоцированный игроком соперника, удален с поля спартаковец Федор Черенков. Команда мрачно выходит из лужниковской раздевалки и не реагирует на просьбы об автографах.

Последним появляется 37-летний Олег Романцев. И, не думая ни секунды, подходит к расстроенным болельщикам. С грустной улыбкой извиняется за результат и за поведение игроков, отвечает на все вопросы, расписывается на десятках программок…

Странное ощущение: когда-то я сам стал свидетелем этой сцены, а теперь едва могу поверить в ее реальность — настолько изменился сам тренер и атмосфера вокруг него. Верю, лишь глядя на архивное фото следующего, 1992 года: Романцев увлеченно играет в шахматы с форвардом Дмитрием Радченко, а рядом от души веселятся его партнеры по команде Валерий Карпин, Рамиз Мамедов и тренер дубля Виктор Зернов. Искренность, которая исходит на этом снимке от главного тренера «Спартака», невозможно подделать. Больно думать о том, что пройдут годы и эта искренность будет утеряна. Видимо, безвозвратно.

В грустной повести о том, что произошло со «Спартаком» в начале XXI века, драма личности главного тренера стоит особняком. Творца заменил усталый мэтр, а вместо тренера — друга, пожимавшего руку футболисту даже после удаления с поля (многие тренеры удивлялись такому либерализму Романцева), появился мрачный отчим, который при первой провинности устраивает пасынку порку. Причем, что самое страшное, публичную. Как это было с защитником Евгением Бушмановым, который неудачно провел матч Лиги чемпионов 2000 года с «Лионом» и тут же узнал о себе на пресс-конференции, что «закончил с футболом».

Да, в прежние времена советский спортсмен был приучен бояться тренера — более того, только при такой системе и выигрывал. Но ведь Романцева не боялись, иначе не вернулись бы по его первому зову в 1989‑м сразу десяток бывших спартаковцев, когда-то уволенных Константином Бесковым. И отсутствие страха перед ним не мешало его командам выигрывать. Как тогда, в первом же его сезоне, когда соперником было еще совсем не ослабшее киевское «Динамо» Валерия Лобановского и другие гранды из союзных республик.

В первые свои спартаковские годы Романцев охотно рассуждал о Чехове, воспринимал любого собеседника как личность — такую же, как он сам, имеющую право на собственное, отличное от его мнение. Коллега Романцева Юрий Семин останется таким же по сей день — и потому к нему те же журналисты будут относиться несравнимо теплее. А Романцева жалеть в минуты неудач не захочет никто. Все для этого тренер сделал сам…

Шло время, и с каждым сезоном наркотик побед разъедал душевную чуткость все глубже. Почувствуйте разницу в высказываниях Романцева в различные периоды его тренерской карьеры.

1992-й:

«„Спартак“ испокон веков — команда, где царит особая атмосфера в человеческом плане. Моя заслуга не в том, что я эту атмосферу создал. Это не так. Я просто не помешал этим ребятам объединиться».

1994-й:

«Еще когда я приглашал этих игроков в команду, сразу сказал им: во всех сложных ситуациях в первую очередь будут учитываться их интересы. Люди для меня важнее, чем деньги… На поле ли, в жизни ли — везде надо оставаться людьми».

2000-й:

«Вы любите игроков?» — «А зачем их любить? К ним надо относиться профессионально. Этого достаточно».

2001-й:

«Когда я начинал тренировать, великий Анатолий Тарасов сказал мне:

— Олег, в нашем деле надо уметь «резать мясо»».

Первые две и последние две цитаты — словно крутые берега, между которыми протекла бурная река перемен в личности главного тренера «Спартака». Если в конце 1980‑х своей теплотой и естественностью он за год «разморозил» футболистов после сурового мэтра Бескова, то на рубеже веков многие игроки признавались, что годами не получали возможности пообщаться с ним один на один, а нервная и непредсказуемая тренерская реакция на любую фразу или поступок превратила «Спартак» в этакую «комнату страха». При «раннем» Романцеве в Тарасовку запросто приезжали видные болельщики красно-белых из мира науки и культуры (помню, например, как в 1994‑м возвращался в город на машине с академиком Станиславом Шаталиным), освежали мозги тренерам и игрокам — а через несколько лет спартаковский лагерь превратился в неприступную крепость, живущую по законам военного времени.

Абсолютная власть, которую получил Романцев, и о которой мы поговорим ниже, привела к удивительному результату. Победы продолжали прибывать (мгновенно ничего в этой жизни измениться не может, а тренером Романцев был — именно был — очень большого таланта), и в какой‑то момент стратег посчитал, что они будут приходить к нему с кем угодно. А ведь тарасовское «резать мясо» относилось ко времени и ситуации, когда любой кусок этого самого «мяса» можно было быстро и бесплатно заменить по высочайшей разнарядке на столь же качественный «продукт». В хоккейный ЦСКА призывали едва ли не всякого, кто понравился тренеру.

На спартаковской же кухне конца 1990‑х таких райских условий не было, но Романцев отказывался это понимать. Вместо кропотливой ручной разделки залихватски рубил сплеча. Об этой рубке мы еще тоже потолкуем. И в конце концов он срубил сук, на котором сидел.

Своими высказываниями и поведением Романцев создал себе имидж человека не от мира сего, бесконечно далекого от всего нефутбольного. О нем привыкли рассуждать как о благодарном, хотя и своенравном, иногда невыносимом бессребренике, наследнике хранителя клубного очага — Николая Петровича Старостина. Даже эпатирующие высказывания, что, мол, быть дублером футбольного «Спартака» во много раз почетнее, чем олимпийским чемпионом по плаванию и легкой атлетике (такую мысль он высказал в разговоре с журналистом «Спорт — экспресса» Еленой Вайцеховской, между прочим, олимпийской чемпионкой по прыжкам в воду), Романцеву прощали: да, есть в этих словах какое‑то пугающее высокомерие и ограниченность, зато он — человек, преданный «Спартаку» и кристально честный перед ним.

Полноте!

Романцев, если называть вещи своими именами, просто продал «Спартак». И еще задолго до Червиченко окружил себя людьми с сомнительной репутацией, такими как некогда вице-президент Григорий Есауленко. В книге воспоминаний знаменитого английского тренера Алекса Фергюсона целая глава посвящена тому, как Есауленко, будучи агентом Андрея Канчельскиса, выступавшего в «Манчестер Юнайтед», попытался дать ему взятку в виде чемодана с наличными на сумму 40 тысяч фунтов. Оснований не верить Фергюсону не было никаких.

И это вице-президент «народной команды»? Живое свидетельство того, что надо, как выразился Романцев на пресс-конференции, «вернуться к недавним добрым временам, когда в клубе каждый занимался своим делом и именно за это дело отвечал»? Были ведь в «Спартаке» 1990‑х и другие, куда более страшные события. Так, наемный убийца расстрелял генерального директора клуба Ларису Нечаеву, а по поводу исчезновения денег, полученных «Спартаком» за продажу в «Рому» Дмитрия Аленичева, несколько лет назад Генпрокуратурой было открыто (через какое‑то время, правда, тихо свернуто) уголовное дело. Об очень, очень многом, происходившем в те веселые времена вокруг «Спартака», мы не знаем и никогда не узнаем.

И при этом, как только возникла угроза его теперь уже наемной работе, Романцев не моргнув глазом вытащил из нафталина риторику о «народной команде», судьбу которой «должен определять народ, а не амбиции нескольких людей».

18 января 1996 года газета «Известия» опубликовала открытое письмо председателя Центрального и Российского советов международного общества «Спартак» Николая Озерова. Посвящено оно было Олегу Романцеву и называлось красноречиво: «Футбольный „Спартак“ не должен быть частной лавочкой». Об этом письме мы еще поговорим, а пока приведем цитату из выступления легендарного телекомментатора в тех же «Известиях» за 25 января того же года.

Это был своего рода ответ на ответ — Романцев днем ранее заявил: «Письмо не его и сделано с чьей-то подачи, а Николай Николаевич, не разобравшись, подписал». Отреагировал Озеров гневно: «Насчет чьей-то подачи — полная чушь. С первой и до последней буквы написано мною. К сожалению, руки сводит, не пишу — диктую, такой сейчас у меня стиль… Не разобрался? Николай Николаевич все разобрал — это они, к сожалению, ничего не поняли. Втихаря сделали акционерное общество, стремясь сохранить за собой деньги… Футбольный „Спартак“, я считаю, развален лет на восемь».

Тогда развала не произошло. Но второй по авторитету (после Николая Старостина) спартаковец страны любил свое детище настолько, что сумел заглянуть в более далекое будущее.

Впрочем, за всем этим было бы несправедливо забыть о том, «первом», Романцеве. Сотрудничество с которым побудило, например, Валерия Карпина сказать: «До Романцева я не знал, что такое футбол». Нечто похожее готовы повторить Аленичев, Титов, Бесчастных — далеко не последние в нашем футболе люди. Владимир Бесчастных, лучший бомбардир в истории сборной России, так мне и сказал: «Не было бы Романцева — не было бы и нас. Обратите внимание: никто из спартаковцев 1990‑х, даже те, кто ушел от него с конфликтом, не говорит о нем плохого слова. Потому что понимаем: если бы не он, мы так бы и остались обыкновенными, мало кому известными футболистами. Чем больше сталкиваешься с другими тренерами, тем больше понимаешь, как нам тогда повезло».

Работа Романцева — тренера в лучшие времена по-прежнему остается для них идеалом. При этом спартаковцы рассказывают, что если в начале 1990‑х на каждом разборе игры слово предоставлялось всем без исключения игрокам, на собраниях была веселая, раскованная атмосфера, то десять лет спустя всего этого не было и в помине: Романцев стал нелюдимым и с большинством футболистов почти не общался…

Вскоре после ухода Романцева из «Спартака» у меня состоялся разговор с внуком Николая Старостина. Михаил Ширинян при жизни деда принимал непосредственное участие в спартаковских делах, а сегодня говорит: «Если честно, я был против отставки Романцева. Во — первых, убежден в том, что он — лучший тренер в России и ему было бы под силу вытащить команду из кризиса. А во-вторых, его можно назвать наследником деда, человеком, который связан с его именем. Дед оставил ему команду, и сегодня Романцев — как последний из могикан».

Говорить, словом, надо об «обоих» Романцевых: в истории останутся и «тот», и «другой». А еще — о том, почему «второму» удалось взять верх над «первым». И как вообще такое могло случиться в клубе, который вроде бы у всех на виду. Но для этого нужно вернуться в самое начало карьеры главного тренера «Спартака».

По словам всех людей, близких к Николаю Старостину, патриарх стал покровительствовать Романцеву задолго до того, как предложил 35-летнему тренеру возглавить «Спартак». Основатель клуба души в нем не чаял еще во времена, когда Романцев был капитаном красно-белой команды, выигравшей в 1979 году звание чемпиона СССР. А когда старший тренер той команды Константин Бесков в поезде, который вез футболистов с гостевого матча в Минске, объявил Романцеву об отчислении (не здесь ли, кстати, психологические корни скоропостижных увольнений из «Спартака» капитанов Ильи Цымбаларя и Андрея Тихонова прямо по ходу чемпионатов?) и тот в 29 лет закончил с футболом, Старостин о нем не забыл.

Как рассказали мне люди из «Спартака» 1980—1990‑х, именно он устроил Романцева в дочернюю команду красно-белых — «Красную Пресню», выступавшую во второй лиге чемпионата Союза. Романцев справился: за два года выиграл Кубок РСФСР и вывел бедствовавшую команду в переходные игры за право играть в первой союзной лиге. Позже обрел широкую известность клич, который молодой тренер бросил футболистам «Пресни», наблюдая за их первой тренировкой: «Да поиграйте же вы в футбол!». В футбол лучшие команды Романцева играли действительно завораживающий.

Итак, испытание «Красной Пресней» было пройдено, и — опять же по протекции старшего Старостина — Романцев отправился рангом выше, в команду первой лиги «Спартак» (Орджоникидзе). Теперь уже очевидно — с дальним прицелом.

Первый президент ФК «Спартак» Юрий Шляпин рассказывает:

— Почти весь 1988 год продолжалась непонятная ситуация с Бесковым. Он то подал заявление об уходе, то передумал. Стало ясно: пока команда не осталась без тренера, надо думать о замене. Николай Петрович всегда был сторонником того, чтобы командой руководили люди, долго игравшие в «Спартаке». Но при этом хотел, чтобы на тренерской работе человек себя уже проявил. Обоим требованиям в тот момент Романцев соответствовал.

Третьим требованием Старостина к новому тренеру, по оценке Михаила Шириняна, была молодость — дело в том, что с возрастным Бесковым (к моменту ухода из «Спартака» ему было 68) отношения у патриарха в последние годы не складывались. Говорят, Николаю Петровичу хотелось чувствовать себя в родной команде полноправным хозяином положения. Ему казалось, что с молодым тренером это будет легче.

Дальше было увольнение Бескова, находившегося в тот момент в отпуске в Кисловодске. С великим тренером, поднявшим «Спартак» из руин первой лиги, куда команда вылетела в 1976 году, попрощались, увы, без почестей — напротив, с большим скандалом. Целому поколению болельщиков, выросших на футболе Бескова, это было очень больно — хотя они и признавали право Старостина на такие решения. Миллионы людей охватила тоска и паника: до сих пор все было ясно, Бесков, с большей или меньшей вероятностью, гарантировал качество. Что же будет теперь?

В конце прошлого года, спустя месяц после пышного празднования 85-летия мэтра и за пять месяцев до его смерти, я пообщался для «Спорт-экспресса» с его женой Валерией Николаевной в квартире Бесковых около метро «Маяковская». Сам Константин Иванович, и в прежние-то годы небольшой охотник до интервью, длинных бесед с журналистами в силу возраста и болезней давно избегал и был уже настолько слаб, что даже не вышел из спальни. Зато его вторая половина, одна из главных светских львиц Москвы на протяжении многих десятилетий, в оценках по-прежнему была откровенна и бескомпромиссна.

Вот отрывок из того интервью.

— Правда ли, что отношения с Николаем Старостиным у Бескова были далеки от идеальных?

— Николай Петрович был интриган. Всегда.

— Как же они 12 лет вместе проработали?

— Так получилось, потому что жив был Андрей Петрович Старостин, наш ближайший друг. В 1987‑м его не стало, и сглаживать отношения между ними было уже некому. А Николай Петрович уже видел на посту тренера Романцева.

— Олег Иванович звонит, с праздниками поздравляет?

— Нет. С Романцевым у нас нет никаких отношений. Вообще. У Константина Ивановича множество благодарных учеников, а вот неуважения он не любит.

— Как Бесков оценивает его как тренера?

— Романцев слыл гениальным, когда в стране вообще не было футбола. Сейчас футбол немножко поднимается, и где гений?

Публикация этих отрывков вызвала шквал негативных откликов в интернете от поборников чистоты спартаковской истории. Меня как автора интервью иные болельщики упрекали в том, что не смягчил формулировки о Старостине и Романцеве, что оставил в тексте слово «интриган» — мол, Николай Петрович ответить Бесковой уже не может.

Жива все-таки в нас «совковая» жилка, ох, жива! Все, что не вписывается в рамки стерильной идеологии, — под цензорский нож да в мусорное ведро. Для ортодоксальных спартаковских болельщиков Старостин превратился в божество, критиковать которое даже шепотом — тяжкое преступление.

Николай Петрович Старостин — один из людей, на примере которых я рос. Репутация его осталась незапятнанной — нынешним бы футбольным деятелям такую репутацию! Но разве из этого следует, что исторический документ, которым является интервью жены Бескова, нужно ханжески кастрировать, изымать из него самую суть? Ясно ведь, что жена тренера выражала не только свое отношение, но и мужа. И выражала в силу эмоциональной женской натуры более откровенно, чем сделал бы сам Бесков.

По-моему, гораздо важнее знать правду, чем блюсти лицемерную чистоту истории. Истина не в том, что сказала Валерия Бескова, как и не в том, что говорит любой из нас. Истина в том, что мы должны знать мнения всех участников истории — в настоящем, а не приглаженном виде. Только так, суммировав все эти суждения и проанализировав их, мы рано или поздно дойдем до сути.

Финал драмы «Бесков — Романцев» наступил 12 мая 2006 года, в день похорон Константина Ивановича. В футбольный манеж «Динамо», где проходила церемония прощания, а затем на Ваганьково, где Бесков был похоронен, из видных футбольных людей России пришли почти все. Прилетели даже те, кто живет и работает в других городах и странах: Виктор Прокопенко — из Донецка, Леонид Буряк — из Киева, Сергей Андреев — из Ростова-на-Дону, Сергей Боровский — из Минска, Андрей Чернышов — из Тбилиси.

Никто не видел на похоронах Бескова только одного человека — Олега Романцева.

Если соглашаться с официальной версией, Романцева (вот времена-то были!) выбирали… игроки. Выборы проходили в манеже «Спартака» в Сокольниках. В числе претендентов были еще ассистент Бескова Федор Новиков, капитан красно-белых 1970‑х годов Евгений Ловчев и рекомендованный советскими профсоюзами — куратором тогда еще не самостоятельного футбольного клуба — тренер средней руки Александр Кочетков. Но номенклатурная кандидатура Кочеткова вызвала резкое неприятие Старостина: «Неспартаковский человек». Основатель «Спартака» пошел к председателю ВЦСПС, будущему лидеру путчистов из ГКЧП Геннадию Янаеву. Тот, человек неравнодушный к футболу, с доводами Старостина согласился: мол, Романцев так Романцев. После чего Старостин позвонил Романцеву в Орджоникидзе и сказал: «Олег, одна нога здесь, другая — в Москве!»

В общем, демократия при выборах была относительная. Старостин не скрывал, кого хочет видеть во главе «Спартака», а его слово было законом. Это подтвердил в нашем разговоре и Евгений Ловчев, ныне — президент и главный тренер мини-футбольного «Спартака».

— В список для голосования меня включили для количества. Я просто попался Старостину на глаза. Шел пешком с какого-то матча в манеже ЦСКА и, переходя Ленинградский проспект, увидел впереди Николая Петровича. Догнал, поздоровался. Патриарх спросил: «Чем занимаешься, Женя? Ты мне нужен». И, рассказав, что будут выборы нового тренера, попросил разрешения внести мое имя в список. Я, конечно, согласился. Но на сами выборы не поехал, потому что заранее знал, каков будет их исход. Эту должность мог занять только Романцев. Старостин готовил его к ней долго, поскольку внутренне всегда был против Бескова и загодя думал о его преемнике.

Кстати, о Ловчеве. Упоминание фамилии одного из самых известных спартаковцев много лет выводило Романцева из себя. А все потому, что в 1976‑м, когда защитник из Красноярска Романцев появился в «Спартаке», тогдашний капитан на поле бросил в его адрес обидную реплику. Говорят, назвал его «деревней». Романцев собрал вещи, отправился домой — и вернулся только в следующем сезоне. «Самой реплики я не припоминаю, — говорил Ловчев. — Помню лишь, что Олег действительно обиделся на меня и уехал в Красноярск. А потом мы то ли с Гладилиным, то ли с Кокоревым звонили ему и убеждали: „Зачем обижаться, это же футбол?!“ Но Романцев не вернулся. Приехал лишь год спустя. А ведь тогда я не только его — всех так на поле гонял! Надо знать, кем я тогда был в „Спартаке“ и как переживал за команду…».

Давнишний конфликт аукнулся в 1993‑м, когда выпускник ФШМ Евгений Ловчев-младший приехал на просмотр в Тарасовку по приглашению тренера спартаковского дубля Виктора Зернова — но без всякого просмотра вынужден был уехать. Рассказывали, что Романцев, едва узнав о появлении сына Ловчева, гневно бросил: «Чтобы духу его здесь не было!»

Показательная история для понимания романцевского характера. Тех, кто наносил ему хоть какой‑то, самый ничтожный укол, он запоминал на всю жизнь. И никогда никого не прощал.

Тем не менее, выбор тренера, который в начале 1989 года сделал Старостин, долгие годы казался правильным — и, наверное, был таковым. Не раз приближенные слышали от патриарха формулировку: «Тренер от Бога». А три года спустя он скажет своему помощнику и «оруженосцу» Валентину Покровскому: «Да, мы в Романцеве не ошиблись».

Интересно, произнес бы он эти слова сейчас?

Михаил Ширинян, сын дочери Старостина Елены Николаевны, — состоявшийся человек, финансовый директор московского рекламного агентства. В середине 1980‑х работал у великого деда в «Спартаке», в первой половине 1990‑х занимался организацией зарубежных поездок клуба. И знал, что в нем происходит.

— Какими были отношения между Николаем Петровичем и Романцевым? — спросил я Шириняна.

— Первые годы — очень хорошими. Романцев относился к деду с большим уважением и следовал всем его советам. В середине 1990‑х, когда дед стал сдавать физически, влияние Романцева в клубе значительно возросло. Но по большому счету отношение Николая Петровича к нему осталось прежним. Он не считал, что ошибся с ним.

— Как с тренером или как с человеком?

— Тренера Романцева он всегда ставил очень высоко. Что касается человеческих качеств, то дед понимал, что они не всегда на высоте. Но сильные тренеры — всегда сложные люди.

— В открытом письме Николая Озерова в «Известиях» говорилось о пренебрежительном отношении президента Романцева к спартаковским ветеранам…

— Об этом знали все. Причина — очень самолюбивый и обидчивый характер Романцева. Во всех, кто его критиковал, он видел врагов и недоброжелателей. Дед это замечал, но полагал, что польза от его тренерского мастерства превосходит вред от иных проявлений.

— Как Николай Петрович отнесся к вынужденной отставке Юрия Шляпина после собрания игроков в июне 1993‑го и к вступлению Романцева еще и на президентскую должность?

— Это был как раз один из неприятных моментов. Отставка Шляпина стала для деда неожиданностью. Все сделали без его ведома, и он был против. Абсолютно точно знаю, что игроки собрались и потребовали ухода прежнего президента по инициативе Романцева. Повлиять на ситуацию дед уже не мог. Как и на появление в «Спартаке» Григория Есауленко, которого привел Романцев.

Вот мы и подобрались к моменту, который стал ключевым в истории «Спартака» 1990‑х. К объединению Романцевым в собственном лице постов главного тренера и президента клуба. Позже выяснится, что и главным акционером стал тоже он. Позиция, о которой можно только мечтать: сам себя не уволишь, за место свое дрожать не нужно, ты в клубе — царь. Это — уникальное российское изобретение, подобной практики единоначалия нет ни в одной стране мира. Мы как обычно пошли своим путем. «Спартак», достояние миллионов людей, «Спартак», где благодаря братьям Старостиным царила не характерная для других клубов Советского Союза демократия, превратился в империю одного человека. И из‑за бесконтрольности его власти и клуб, и сам этот человек в какой‑то момент начали деградировать.

Бывшего президента «Спартака», а ныне пенсионера Юрия Шляпина я разыскал в Москве. И уже спустя минуту после начала разговора поражался благородству этого человека.

— Что думаете сейчас о своей отставке в 1993‑м, Юрий Александрович?

— Игроки были правы. Понимаете, я всю жизнь занимался спортом, а не бизнесом. Потому в роли президента «Спартака» золотых гор ребятам обеспечить не мог. Мы только вышли из-под контроля профсоюзов и создали профессиональный клуб, денег было немного. А аппетиты у футболистов после успехов в Кубке кубков (в 1993 году «Спартак» дошел до полуфинала. — Прим. И. Р.) росли, они знали, сколько платят за границей. И правильно поставили вопрос: если, мол, вы не можете обеспечить достойных условий, лучше всего нам расстаться. После того собрания я сам подал в отставку.

— На команду обиделись?

— Было немного. Все-таки мы очень много сделали, чтобы уйти от навязчивой профсоюзной опеки, начать самостоятельную жизнь. То, что футболисты были правы, я понял лишь со временем. Их игровой век короток, и когда кто-то предлагает: мы, мол, сделаем вам лучше — не прислушаться тяжело.

— Почему сам Старостин не пошел в президенты?

— А зачем ему это было нужно? И на посту начальника команды его роль в клубе была ключевой. Без него не решался ни один вопрос.

После отставки Шляпина момент в «Спартаке» настал тревожный. Возглавить клуб рвались люди самых разных мастей. Тогда и состоялся один из немногих, увы (71 год разницы в возрасте!), моих разговоров для печати с Николаем Старостиным. Патриарх, сказав, что считает поведение игроков в отношении Шляпина некорректным, на вопрос о его преемнике ответил: «Одно могу сказать точно: мы тщательно изучим биографии каждого по части их принадлежности „Спартаку“, преданности ему. Мы должны быть стопроцентно уверены, что этот человек не поставит личные интересы выше клубных, что он не развалит „Спартак“». Старостину вторил еще один великий ветеран, капитан команды 1950-1960‑х Игорь Нетто: «Надо проследить, чтобы на этот пост не пролезли разного рода „великие комбинаторы“».

Пост президента тогда неожиданно для всех (кроме Старостина, который, по словам его внука Шириняна, после отставки Шляпина предположил такое развитие событий) достался Романцеву, чья принадлежность к «Спартаку» вопросов не вызывала. Кто знал, что в «рукаве» главного тренера — такие сомнительные фигуры, как Есауленко?

Поначалу новое назначение Романцева было представлено как кратковременная мера — с целью сохранить состав к первой в истории «Спартака» Лиге чемпионов. Но в нашей стране нет ничего более постоянного, чем временное.

Шли годы, старели и уходили Старостин и Нетто, резко ослабла могучая прежде спартаковская общность. Что и позволило тренеру стать в клубе сначала монархом конституционным, а затем — абсолютным. Можно выразиться и так, как Червиченко, — «маленьким олицетворением Бога на земле».

По словам спартаковских работников того времени, в 1995‑м гендиректор клуба Лариса Нечаева пересадила Старостина с клубного красного BMW на «Жигули». Романцев промолчал.

В 1994‑м на совете Профессиональной футбольной лиги, протестуя против совмещения Николаем Толстых постов президента «Динамо» и лиги, Олег Иванович заявил: «„Спартак“ оставляет за собой право выйти из розыгрыша чемпионата России». Эта угроза уже дала понять, кем чувствует себя Романцев в клубе. И какие вопросы считает себя вправе решать.

В последние два-три года жизни Николая Петровича у него не было возможности присутствовать на предматчевых установках, чего прежде и представить было невозможно — это было ритуалом на протяжении многих десятилетий, и к тому же он блистательно умел одной фразой, одной историей настроить команду на игру. Что случилось? Конечно, Старостин состарился. Но не только. Романцев… не запретил, конечно, но, скажем так, не рекомендовал. Он уже не мог выносить, чтобы чье-то влияние на «Спартак» было выше, чем его. Общее возмущение по этому поводу в спартаковских кругах трудно забыть даже более чем десяток лет спустя.

На похоронах Старостина в феврале 1996‑го Романцев, естественно, был. Но остальной «Спартак» днем ранее улетел на предсезонный сбор, и многие ветераны недоумевали: неужели невозможно было поменять билеты, чтобы футболисты могли проститься с великим человеком, который посвятил их команде всю жизнь?

В завершение темы Николая Старостина цитата из его книги «Футбол сквозь годы», изданной в 1989 году.

Вот оно — документальное свидетельство, что именно завещал «Спартаку» его основатель: «Считаю опасным заблуждением, что старшим тренерам позволено единоличное руководство всей жизнью команды… Не в том беда, что внимание тренера рассеивается. Беда в том, что такой метод руководства выливается в оголтелое диктаторство. Команда мастеров — слишком сложный, капризный механизм, чтобы зависеть от воли одного лица. Бесконтрольность — самая благоприятная среда для ошибок, перехлестов, даже злоупотреблений».

Разве все это — не о совмещении Романцевым постов главного тренера и президента клуба?

А вот о чем говорил Николай Озеров в своем открытом письме в «Известиях», опубликованном, кстати, за месяц до смерти Старостина зимой 1996‑го.

«Впечатляющие победы московского „Спартака“ в прошедшем сезоне на международной арене закрыли многим глаза на ту тревожную ситуацию, которая постепенно начала уводить главного тренера со спартаковского курса. Футбольный клуб с каждым днем становился все более чужим для тех, кто создавал его славу. А главный тренер Романцев стал единоличным хозяином, вершителем судеб угодных и неугодных ему людей… В последнее время он стал бестактно и безапелляционно вести себя с журналистами, руководителями нашего футбола, ветеранами и соперниками… Обстановка в клубе ужасающая. Это не мое мнение, об этом говорит вся футбольная Москва. Я не снимаю с себя вины за происходящее, хотя со своей стороны неоднократно делал попытки укрепить контакты между клубом и обществом…

Ветераны, гордость «Спартака», олимпийские чемпионы, никому не нужны, их не знают ни по фамилии, ни в лицо… Правление клуба в течение полутора лет практически не собиралось. Причем члены правления не знают, где, когда и за сколько продаются футболисты, как расходуются заработанные клубом деньги. А проверить это в нынешних условиях практически невозможно».

— Не помните, что стало последней каплей, подвигнувшей Озерова к написанию нашумевшего письма? — спрашиваю нынешнюю главу общества «Спартак» Анну Алешину.

— Если не ошибаюсь, то, что с поста почетного президента футбольного «Спартака» бесцеремонно выбросили академика Станислава Шаталина. По моим сведениям, в начале 1989‑го он был среди тех, с кем советовались по поводу кандидатуры нового тренера «Спартака». Шаталин поддержал Романцева и, будучи ближайшим советником Михаила Горбачева по экономике, оказал неоценимую помощь и футбольной команде, и всему обществу. Ученый с мировым именем, он с огромным удовольствием рассказывал, как оживленно за границей реагируют на его упоминания о почетной должности в «Спартаке». Потом его перестали приглашать на заседания правления клуба, а во время одного из чествований, назвав со сцены всех — вплоть до массажиста и видеооператора, об академике упомянуть забыли. А позже и вовсе вышвырнули. Вообще вокруг футбольного «Спартака» всегда было много интеллигентных людей: ученых, представителей искусства. В какой‑то момент это, увы, сошло на нет.

— После публикации письма Озерова что‑нибудь изменилось?

— Думаю, да. Именно тогда группе знаменитых ветеранов футбольного «Спартака» была назначена пожизненная материальная помощь. Отношения стали мягче, футбольный клуб начал помогать деньгами проведению чествований и юбилеев. Уверена: если бы письма Николая Николаевича не было, клуб и общество отдалялись бы друг от друга с каждым годом. А так на какое‑то время этот процесс был приостановлен.

Что называется, в тему — рассказ прославленного спартаковца Владимира Маслаченко о звонке ему Романцева тогда же, году в 1996‑м. Посвящен он был тому, что бывший голкипер «Спартака» и будущий обладатель премии ТЭФИ, признанный лучшим спортивным телекомментатором, рассуждал об усилении роли общественности в жизни «Спартака». На что Романцев возразил: мол, причем здесь общественность, если я — хозяин?

Людовик XIV когда — то провозгласил: «Государство — это я». Саддам Хусейн недавно пожелал Ираку полного уничтожения, потому что «без меня Ирак — это ничто». Примерно так же в какой‑то момент стал ассоциировать себя со «Спартаком» и Романцев — как бы красиво он ни говорил на знаменитой пресс-конференции в июне 2003-го, что «Спартак» — это не Старостин, Нетто, Симонян и тем более не Романцев.

После отставки Шляпина и ослабления позиций, а затем и смерти Старостина были созданы все условия, чтобы Романцев все-таки поставил личные интересы выше клубных, и никто ему был не в состоянии помешать. Иначе не был бы нарушен один из заветов патриарха — о спартаковском «рентгене» кандидатов в президенты. Что бы ни сподвигло Романцева на продажу клуба Червиченко, сетовать на утрату «народной команды» он права не имеет.

И еще немножко об интеллигенции. В какой‑то момент к Романцеву, прежде уважаемому и даже любимому, культурная элита страны начнет относиться с плохо скрытой иронией. Вот фрагмент из моего разговора в конце 2002 года с народным артистом СССР Олегом Табаковым, блестяще знающим футбол, болеющим за «Спартак» и обладающим даром рассуждать об игре тонко и незашоренно. Спрашиваю Олега Павловича:

— С Олегом Романцевым знакомы?

— Всегда кланяюсь ему, когда вижу. Не думаю, что он меня знает, но сам всегда кланяюсь.

Умножьте эти слова на фирменную, с хитринкой, интонацию кота Матроскина — и представьте, как это звучало.

Характер Романцева начал стремительно портиться, когда в середине 1994‑го вдобавок к тренерству и президентству в клубе он получил пост главного тренера сборной России. Получил, к слову, вполне заслуженно: шел третий подряд его чемпионский сезон, конкурентов внутри страны у «Спартака» и близко не было, на его футболистов был спрос и в Испании, и в Германии. Но на места уехавших Черчесова, Радченко, Карпина, Бесчастных, Ледяхова заступали другие, и получалось не хуже. «Спартак» играл красиво и легко, и нельзя объяснять это одним лишь отсутствием достойных соперников. Постановщиком футбольного спектакля Романцев в ту пору являлся первоклассным, у его команды еще долго было свое лицо.

Но лицо футбольное не может долго сохраняться без лица человеческого. А второе Романцев терял на глазах. Это начало проявляться в поступках — причем нередко в отношении коллег и друзей. Своего ближайшего товарища Георгия Ярцева он за два года, если называть вещи своими именами, подставил дважды.

В 1995 году «Спартак» впервые за четыре года проведения чемпионата России не выиграл его — золотые медали взяла владикавказская «Спартак-Алания». Зато красно-белые потрясающе выступили в Европе, одержав в групповом турнире Лиги чемпионов шесть побед в шести матчах над английским «Блэкберном», норвежским «Русенборгом» и польской «Легией». Предыдущим летом в команду из‑за границы перешли популярные игроки — экс-спартаковцы Шмаров, Кульков и Черчесов, а также бывший киевлянин Юран. Вместе с Онопко, Цымбаларем, молодыми Тихоновым, Кечиновым и Аленичевым они творили на поле чудеса, и казалось, что весной российский клуб может и до полуфинала, и даже до финала лиги добраться. «Главное, Романцев нас не трогал, — рассказывал потом Юран. — В другое время запрещал играть в карты, убирал телевизор на базе, а на те два месяца у него хватило отличного настроения, играл с нами в футбол, смеялся. Все тогда совпало. Никаких распрей и склок, сплоченный коллектив и уверенность в победе».

Все рухнуло в одночасье. Игроки не хотели играть за спасибо, ждали хотя бы более или менее достойных их предложений — и не дождались. В результате к весне в команде не осталось ни Черчесова, ни Юрана, ни Кулькова, ни Онопко.

Кульков, уже закончив карьеру, на встрече с болельщиками «Спартака» рассказывал, что в конце 1995-го, имея предложения от испанской «Сельты» и английского «Миллуолла», пошел к Романцеву. И сказал, что если ему заплатят такие же, совсем не сумасшедшие, деньги, он останется в «Спартаке». Романцев переглянулся с Есауленко и заявил: «Это грабеж, на такое мы пойти не можем». На следующий день Кульков с Юраном стали игроками «Миллуолла». А игроки «Спартака» почти ничего не получили от тех огромных денег, которые заработали для клуба в дни побед в групповом турнире Лиги чемпионов. Юран вспоминал:

— Руководство «Спартака» почему-то было уверено, что никаких переговоров вести не надо, все игроки, кроме Онопко, заранее подписавшего контракт с «Овьедо», останутся. Они не ожидали, что я и Кульков можем уйти. Тогда вице-президентом был Есауленко, человек явно не на своем месте. И, конечно же, трансферные дела не Романцев должен был решать. Он тренер, его задача — готовить команду. А его помощники подкачали.

В общем, от «Спартака» остались одни воспоминания. И тут Романцев сотворил невероятный финт, которого от него не ждал никто. Он заявил, что по состоянию здоровья не может совмещать работу в клубе и сборной и в связи с тем, что национальной команде предстоит чемпионат Европы, временно «сосредоточится на работе в сборной».

На амбразуру в «Спартаке» был брошен его помощник Ярцев. Романцев же технично ушел в сторону: шансов выиграть чемпионат России — 1996 с таким составом не предвиделось никаких — так зачем же портить репутацию тренера-чемпиона? При этом президентом клуба он остаться не забыл. На всякий случай.

Случай представился в конце года. Ярцев, как это ни поразительно, с «детским садом» выиграл чемпионат, победив в дополнительном матче за первое место действующего чемпиона — «Аланию». Президент Романцев поощрил друга своеобразно — вернулся на пост главного тренера, возвратив его на те же вторые роли, что были у Ярцева прежде. Такой была награда тренеру-чемпиону.

Ни одного публичного слова обиды от Ярцева никогда не прозвучало. Но жизнь отплатила Романцеву той же монетой. Его увольнение, произведенное президентом Червиченко после победы в Кубке-2003, по сути, мало чем отличается от решения Романцева задвинуть Ярцева после сезона-1997.

Даже многочисленные победы не мешали болельщикам видеть, во что превращается все более титулованный тренер. И когда он оступился, проиграв в отборочном раунде Лиги чемпионов — 1997/98 скромному словацкому «Кошице», стадион скандировал так, что не услышать было невозможно: «Романцев — вон!»

Это было жестоко и, наверное, несправедливо: все-таки сделал этот человек для «Спартака» очень много. Но болельщику хочется ведь не только результатов — он создан так, что душа его ждет еще и человеческой справедливости, и благородства. А в этом разделе Романцев потерял немало очков еще и после чемпионата Европы, когда обвинил во всех грехах легионеров, выступающих в европейских странах: они, мол, разлагали обстановку в коллективе. Поиск козлов отпущения превратился к тому времени для Олега Ивановича в привычное дело.

В июле 1996 года тогдашний президент РФС Вячеслав Колосков так начал свое выступление на пресс-конференции по итогам заседания исполкома футбольного союза, посвященного неудачному выступлению сборной России на только что закончившемся чемпионате Европы: «Заседание началось с 30-минутного доклада Романцева… Главная ошибка, по его словам, заключалась в том, что он взял в команду футболистов, которые создали в ней нездоровый ажиотаж, пытаясь решить в первую очередь свои личные проблемы… Морально — нравственный климат в сборной оставлял желать много лучшего. Романцев назвал этих игроков: Шалимов, главный зачинщик, и Кирьяков с Хариным».

О «главном зачинщике» Шалимове тот же Романцев тремя с половиной годами ранее, в декабре 1992-го, говорил мне в интервью для газеты «Футбол-экспресс»: «У меня на памяти было всего два уникальных игрока, с которыми легко работать любому тренеру. Это Родионов и Шалимов. В Игоре все скроено так, что не может не нравиться. Его обаятельная улыбка, доброта и открытость характера, чувство юмора способны обезоружить даже самого злого и угрюмого человека».

Что может произойти с игроком за три с половиной года, чтобы его человеческая оценка тренером поменялась с точностью до наоборот? Наверное, что-то может. Но жизнь показала, что изменился в первую очередь не Шалимов, а сам Романцев.

Потом тем не менее еще был ренессанс. Поражение от «Кошице», видимо, отрезвило на некоторое время Романцева, заставило что-то пересмотреть — и в 1998‑м «Спартак» заблистал ярчайшими красками. Красиво дважды обыграв амстердамский «Аякс», красно-белые вышли в полуфинал Кубка УЕФА, где столкнулись с могучим миланским «Интером». Играли здорово, прошли бы и итальянцев — если бы не бразилец Роналдо, тогда лучший форвард мира. Тем не менее москвичи прогремели тогда на всю Европу. Не ударили они в грязь лицом и следующей осенью, когда хоть и не вышли из «группы смерти» Лиги чемпионов с тем же «Интером» и мадридским «Реалом», но сражались с грандами до последнего. А тут еще и очередная победа в чемпионате и второй приход в сборную. Словом, к середине сезона-1999 «оттепель» закончилась, и Романцев стал прежним самодержцем. Тогда-то он и принялся «резать мясо».

Началось с Ильи Цымбаларя, капитана и любимца публики, техничного и озорного одессита. Он был изгнан в один миг после доклада помощника Романцева по национальной команде Сергея Павлова: мол, во время подготовки к товарищескому матчу второй сборной (!) Цымбаларь был обнаружен на базе навеселе.

Плохо на душе стало даже не из‑за самого факта отчисления капитана. Поразило несоответствие тяжести проступка быстроте и жесткости приговора. Четыре месяца назад Цымбаларь гениальным пасом Карпину на парижском «Стад де Франс» сделал тренера Романцева национальным героем (Россия тогда обыграла хозяев поля, действующих чемпионов мира — 3:2), а теперь, не дожидаясь даже конца сезона, тот распорядился не пускать игрока на базу! Умом то решение Романцева можно было объяснить: все посвященные знали о том, что Цымбаларь в вопросах спортивного режима — не ангел. Но сердце противилось тому, как все было обставлено. Тем более что похожее изгнание, только чуть раньше и по другой причине, произошло с вернувшимся в «Спартак» Юраном.

И точно: со следующего сезона пошло-поехало. В массовом порядке.

О самой громкой истории, с харизматическим лидером «Спартака» Андреем Тихоновым, вы прочитаете в отдельной главе. Но сколько было еще отрубленных голов! Провел неубедительный первый сезон после тяжелейшей травмы Кечинов, еще недавно издевательски сажавший на пятую точку вратаря «Аякса» ван дер Сара, — в новом сезоне трижды за круг вышел на замену и был без сожалений списан в «Сатурн». Заработал глупое, спору нет, удаление в Санкт-Петербурге — 2001 Ширко — здравствуй, «Торпедо»! Причем это можно было понять еще по взгляду Романцева, провожавшему форварда с поля. Страшному взгляду.

С каждым годом ножи «мясорубки» крутились все быстрее.

1997 год — 24 игрока. 1998‑й — 22. 1999‑й — опять 24. Столько футболистов выходили на поле в основном составе «Спартака», когда Романцев еще слыл консерватором. То, что началось потом, нельзя объяснять одним лишь приходом нового руководства — состав-то на матч выбирает главный тренер!

Итак, 2000 год — 30 игроков, 2001‑й — 36, 2002‑й — 35. И во всем этом безумном мельтешении — 50 новичков за три года. От Грановского до Аджея, от Василюка до Фло — никто уже и не вспомнит эти имена. Словно один из героев Владимира Войновича в «Иване Чонкине», мечтавший вывести ПУКС («Путь к социализму») — гибрид картофеля и помидора, перебрался на ниву футбола! А ведь главный тренер «Спартака» прежде не раз доказывал свое тонкое чутье на игроков…

Нет, Романцев навсегда останется в истории Романцевым. Обладателем уникального для нашего футбола достижения — выхода в полуфиналы каждого из трех еврокубков. И десять чемпионских титулов Романцева-тренера, один из которых — союзный, невозможно забыть. И, главное, стиль игры, отличный от всех остальных.

Как-то раз, в 2002 году, когда полномасштабный творческий кризис Романцева только начинался (что было заметно не только по «Спартаку», но и по беззубому, аморфному выступлению его сборной на чемпионате мира в Японии и Корее), я решил покопаться в исторической футбольной литературе в поисках некоторых закономерностей. Тем, что мне открылось, я был ошарашен.

Выяснилось, что даже у великих наших тренеров есть некий «ресурс выработки» — определенный возрастной период, когда они способны приводить свои команды к чемпионству. Борис Аркадьев, например, тренировал 34 года, но свои шесть золотых медалей взял на протяжении 11 лет. Столько же раз выигрывал первенства Михаил Якушин — и сделал это за 14 лет (из общих тренерских 29). Четыре «золота» Виктора Маслова были достигнуты за восемь лет из 33, два чемпионства Константина Бескова — за те же восемь, но из 40, три победы Никиты Симоняна — за 12 лет из 26. Выходит, даже тренеры-победители способны выигрывать отнюдь не на протяжении всей карьеры.

Еще один факт: лишь семь тренеров из 28 выигрывали чемпионаты в возрасте за 50. Причем четверо из них до «полтинника» не побеждали ни разу.

Что же получается? От тех тренеров, к которым «золото» приходит быстро, оно и уходит в сравнительно молодом возрасте. Даже от лучших: к Якушину, тренировавшему до 63 лет и впервые победившему в 35, последнее чемпионство пришло в 49. К Симоняну, первый раз «озолотившемуся» в 36 и отошедшему от дел в 59, — в 47.

Романцев, напомню, выиграл чемпионат СССР-1989, когда ему было всего 35 лет. Победного времени осталось, даже по теории получается, не так много. Тем более что многим из предшественников Романцева не были свойственны некоторые привычные для России пристрастия, неизбежно сокращающие творческий потенциал даже самых талантливых людей…

Заметки о приведенной выше возрастной статистике в «Спорт-Экспрессе» я озаглавил так: «Выработал ли Романцев золотой ресурс?». Заканчивался 2002 год. С тех пор Олег Иванович не завоевал не то что золотой — даже бронзовой медали чемпионата России. Тенденция, однако.

Романцев и журналисты — отдельная тема. Занятно было наблюдать, как Олег Иванович, когда в июне 2003‑го это ему вдруг жизненно понадобилось, созвал тех, кого по менее значимым поводам непременно игнорировал. Признаюсь: еще в пору, когда он хотя бы изредка захаживал на послематчевые пресс-конференции, нам на собственном (и зачастую печальном) опыте пришлось разработать целую науку о том, какие вопросы можно и нельзя задавать главному тренеру «Спартака». К примеру, если рискнешь поставить перед Романцевым вопрос-утверждение: «Почему плохо сыграл Ковтун?» — будешь резко оборван. Для того чтобы узнать его мнение о чьей-то игре, формулировать следует так: «Как вы оцениваете игру Ковтуна?» Тогда есть шанс не услышать ледяное: «Следующий вопрос».

У каждого из моих коллег — своя кривая взаимоотношений с Романцевым. Моя, полагаю, достаточно типична. Потому о ней и расскажу — может, кому-то в назидание. Если судьба сложилась так, что вы превратились из болельщика в репортера, — умейте не переходить в отношениях с тренерами и игроками грань, отделяющую взаимное уважение и панибратство. Даже если у вас еще толком нет опыта, а писать нужно о вашей любимой команде, которой вы преданны с детства. Поверьте: если вы подошли к ней слишком близко — вас неизбежно ждут разочарования.

Когда-то, в первой половине 1990‑х, автор этой книги был завсегдатаем Тарасовки, пользовавшимся определенными привилегиями: например, первое эксклюзивное интервью после назначения в 1994‑м главным тренером сборной Романцев дал именно мне. Забавно, что от многочисленных коллег мы тогда спрятались в… туалете здания на Лужнецкой набережной, где находится офис РФС.

Для разрыва отношений оказалось достаточно пары критических фраз. Стоило после поражения в Лиге чемпионов-1994 от киевского «Динамо» задаться вопросом, почему Романцев, зная о дисквалификации Никифорова и Онопко, не опробовал в предыдущей встрече первенства (а отрыв от ближайшего соперника в России составлял 10 очков, так что никакого риска не было) новую связку центральных защитников, как путь в команду мне оказался заказан. «Рабинера за километр к Тарасовке не подпускать!» — передали мне слова Романцева, как водится, через третьи руки.

И так в ту пору поступали с каждым журналистом, неравнодушным к «Спартаку», но желавшим не льстить руководству клуба, а размышлять, как сделать команду лучше. Романцеву были нужны только «ручные» репортеры. Остальных он подпускал к себе только до того момента, пока они не начинали мыслить по-своему.

Пройдет много лет, и в интервью в еженедельнике «Собеседник» Олег Иванович вдруг уделит целый абзац моей скромной персоне. И хотя говорят, что любое упоминание в прессе, кроме некролога, это реклама, мне стало несколько не по себе.

«В „Спорт-Экспрессе“ работает такой парень — Игорь Рабинер, — скажет тренер. — Каких только глупостей он обо мне не пишет! А знаете, с чего все началось? И никто не знает. Был такой случай. Тарасовка накануне Лиги чемпионов. Мы провели пресс-конференцию с 14 до 15 часов. Множество журналистов. Я им говорю: „Ребята, до четырех часов у нас тихий час. А после этого игроки выйдут, и у вас будет 60 минут на общение с ними. Только в спальный корпус, пожалуйста, не заходите“. Нормальное, по-моему, решение. Все всё поняли. Оказывается, не все. Захожу в корпус, смотрю, по третьему этажу Рабинер идет. Я говорю: „Ты что здесь делаешь? “ Он: „Да знаете… да я тут хотел…“ Я ему: „Да мы же только что договорились. Ну неужели нельзя еще 30 минут подождать? “ Он: „Да-да, все понял“. Спускаюсь на кухню, а он уже там! Я в еще большем недоумении: „Ты что делаешь?! Сюда тебя, извини, никто не приглашал“. И что он после этого начал обо мне писать! А в чем я не прав? Всего-навсего выгнал его из столовой».

Я читал — и не верил собственным глазам. Историю эту Олег Иванович выдумал от начала до конца. Да, как-то раз в 1993 году он попросил не беспокоить игроков в тихий час (и имел на это полное право) — все же остальное, о чем «вспоминал» Романцев, было то ли плодом больного воображения, то ли сознательной попыткой оклеветать неудобного репортера. После того не инцидента даже, а крохотного эпизода все в наших отношениях было гладко еще более года — и испортилось лишь после матча в Киеве. База и обеды не имели к тому никакого отношения. И если Олег Иванович полагает, что мотивом моей критики в его адрес стало «изгнание из столовой» (которого никогда не было), то, видимо, он сам руководствуется в своих отношениях с людьми подобными материями вселенского масштаба. И не предполагает, что бывают другие причины. Куда более важные.

Обедать тренер тогда еще приглашал журналистов сам. С учетом того, что работать в Тарасовке нам нередко приходилось подолгу, такой подход выглядел цивилизованным и человеческим. И ни к чему, по нашему разумению, не обязывал. Олег Иванович же, видимо, считал, что спартаковским обедом облагодетельствует репортеров до такой степени, что людям, испытавшим божественный вкус тарасовской кухни, критиковать «Спартак» и лично главного трен

Date: 2016-02-19; view: 389; Нарушение авторских прав