О море и дендрарии

I

Я стояла на берегу моря в Сочи и декламировала стихи о море:

А вот оно море, горит бирюзой,

Жемчужною пеной сверкает.

На белую отмель волна за волной

Тревожно и тяжко взбегает.

Смотри, он живет, этот зыбкий хрусталь,

Он стонет, грозит, негодует.

А даль-то какая! О как эта даль

Усталые очи чарует…

(С. Надсон)

Моя спутница Таня слушала стихи, смотрела на море и говорила, что сейчас оно у берега темно-голубое с зеленым оттенком а вдали темно-синее, сливающееся с горизонтом. Далеко-далеко плыл пароход. Но я ощущала только запах моря да легкие порывы освежающего бриза, а под ногами песок и гравий. Таня часто восклицала:

— Какое море прекрасное и безбрежное!..

Я не могла представить себе величину моря, но волны — этот живущий какой-то своей жизнью «зыбкий хрусталь» — представлялись мне неустанно действующей, никогда не иссякающей, а, наоборот, вновь и вновь нарождающейся сердитой силой, которая в то время была ощутимой, осязаемой.

Волны накатывались на берег, мощно ударялись о камни; это я ощущала и именно потому могла представить себе, что вокруг меня громадный простор, что волны катятся издалека и где-то там, далеко сливаются с горизонтом. И о горизонте у меня не было зрительного представления, но если бы мне кто-нибудь начал объяснять, сравнивая горизонт, например, с опрокинутой над землей гигантской чашей, края которой соприкасаются с землей или водой, то, очень может быть, у меня возникло бы своеобразное представление о горизонте. В стихах я читала:

И видно оттуда, как даль горизонта

Сливается с зыбью морской…

(С. Надсон. «На могиле Герцена»)

Вот почему я и говорю, что сравнение горизонта с опрокинутой чашей помогло бы мне приблизительно представить горизонт. Но это только так кажется мне; того же, что есть в действительности, я не знаю.

Величина моря крайне занимала меня. Очень хотелось так или иначе представить его. Когда я впервые отдыхала у моря, я каждый день ходила купаться или просто сидела на берегу у самой воды и ногами ощущала, как волны набегали на берег, а потом, отхлынув, куда-то исчезали. Я старалась купаться во всякую погоду, чтобы иметь возможность представлять море спокойным, убаюкивающим или бурным. Я взбиралась на скалы, которые вдавались в море; в бурную погоду волны с титанической силой разбивались об эти скалы, обдавая меня брызгами. И я думала о том, какое громадное пространство должна занимать масса воды, которая бушует с такой стихийной силой.

Вспомнились мифологические легенды, и чудилось мне, что это огромные руки властителя морей, силача и повелителя Посейдона большими ведрами черпают воду из недр земли, а потом с размаху выливают ее на сушу, чтобы затопить весь земной шар. Сам Посейдон представлялся мне великаном, широкоплечим, длинноруким, с пушистыми длинными кудрями из морской тины и такой же пышной бородой. Когда Посейдон сердился, он сильно раскачивал своей головой; развевающиеся кудри и борода нарушали спокойствие воздуха, и тогда начиналась буря… Так я фантазировала, сидя на скале…

В Сочи мы с Таней в течение дня по нескольку раз спускались к морю (я отдыхала в санатории «Кавказская Ривьера»). Из сада санатория по хорошей лестнице легко было попасть прямо на пляж. К сожалению, я отдыхала в такое время года, когда купаться в море еще рано — в марте и первой половине апреля; поэтому мы ходили на берег просто погулять. Таня неизменно восхищалась красотой и простором моря. Иногда она говорила: «Сегодня море не совсем спокойное. Волны заливают ту отмель, где мы вчера вечером гуляли. Хочешь, я подведу тебя ближе к воде, ты посмотришь волны».

Один раз мы подошли к морю в тот момент, когда волна отхлынула назад. Я наклонилась и потрогала руками песок: он был мокрый; я понимала, что нужно поскорее уходить от следующей волны, да и Таня тащила меня назад, но упрямое желание поймать на лету волну, чтобы ощутить и представить силу ее удара, удерживало меня на месте… Набежавшая волна почти до пояса залила нас, обдала лицо и голову брызгами и, как бы любуясь совершенным ею делом, неторопливо откатилась в море.

— Ну как, представляешь теперь волны? — смеялась Таня. Я тоже смеялась, несмотря на то что туфли, чулки и нижняя часть одежды основательно вымокли; я ощущала даже, как в моих туфлях «квакали лягушки». Мы ушли в санаторий, чтобы переодеться.

Я впервые на опыте убедилась, что этот «зыбкий хрусталь» хорош только тогда, когда зрячие любуются им издали, но в туфлях и в одежде он доставляет меньше удовольствия, тем более что у меня не было второй пары обуви и другого пальто и я весь день так и проходила мокрая.

Размеры моря не давали мне покоя, я допытывалась у отдыхающих: сколько километров от Сочи до Севастополя или Одессы? Таня отвлекла мое внимание от этого вопроса предложением пойти в дендрарий.

II

В солнечный, яркий и теплый апрельский день сразу после завтрака мы отправились в дендрарий. Уже раннее теплое утро обещало хорошую погоду, и, действительно, день был великолепен: мне так и чудилось, что в такой день все живое в природе должно радоваться и ликовать, а неживое —-оживать и тоже радоваться тому, что оно обрело жизнь. У одних существ — больших, сильных и крепких, каковы крупные животные и деревья, — жизнь будет длительной; у других — маленьких насекомых, травинок — жизнь коротка, она продлится ровно столько, сколько будет сверкать, ликовать и петь этот день, согретый и озаренный ярким южным солнцем.

Дендрарий представлялся мне в виде большого сада или, лучше сказать, парка, расположенного на ровной поверхности земли, с одинаково прямыми, широкими и ровными аллеями, усыпанными песком и мелким гравием. В действительности дендрарий оказался не таким. Уже у входа в этот чудесный уголок, когда Таня покупала билеты, я ощутила приятные смешанные запахи различных растений. Пройдя некоторое расстояние по первой аллее, я уже вообразила, что погружаюсь в воздушно-ароматное море, — так хорошо пахло со всех сторон. Чтобы попасть на следующую аллею, надо было взойти на ступеньку. Такими ступеньками начиналась каждая следующая аллея. В обычных садах и парках подобных ступенек я не встречала, поэтому все аллеи дендрария представились мне громадными террасами, последовательно возвышающихся одна над другой, где росли вечнозеленые лавры, кипарисы, громадные веерные пальмы, магнолии, мамонтовые деревья и т.д. Таня подводила меня к кустам, деревьям, к невысоким декоративным растениям с очень мелкими листочками (не знаю их названия), которые были посажены кругами. В середине таких кругов величественно возвышались веерные пальмы или лавры. Такими же декоративными растениями были оплетены бассейны. И чем дальше мы углублялись в дендрарий, тем больше я восхищалась, ибо настоящий дендрарий превзошел все мои ожидания и все мои представления о нем.

Я всегда очень любила растения, охотно изучала ботанику, сама сажала всякое семечко, всякую фруктовую косточку, и, несмотря на то что много читала о растениях, я не имела ясного представления о таких громадных пальмах, кипарисах, лаврах, могучих кедрах. Дендрарий напоминал мне волшебные сказки из «Тысячи и одной ночи». У одной пальмы я почему-то вспомнила стихотворение Лермонтова «На севере диком…», но в этом царстве растений, где было так много пальм, огромных сосен и кедров, трудно было вообразить себе одинокую, засыпанную снегом сосну, стоящую на голой вершине, а сон этой сосны, грезящей о прекрасной, но грустной и одинокой пальме «на утесе горючем», показался здесь нелепым.

В дендрарии растения не росли одиноко, не грустили; они непривычно и оживленно как бы переговаривались между собой. Мои пальцы подслушивали их торопливый шепот, хотя я не понимала своеобразного языка листьев. Когда рука, осторожно прикасаясь, скользила по веткам и листьям, а легкий ветерок раскачивал их, мне именно чудилось, что растения шевелят своими гордыми кронами, спешат сообщить мне что-то таинственное, очень важное, что им одним поведали земля, море и жаркое южное солнце…

В дендрарии было много таких растений, о которых я знала только понаслышке, но представляла их более красивыми или совсем невзрачными. Так, я никогда не видела цветов камелии, хотя и знаю запах духов «Камелия». Цветок этот представлялся мне очень красивым, по форме похожим на большую белую розу с нежнейшими лепестками. В дендрарии я увидела куст камелии, но цветов еще не было. На ветках были довольно толстые, грубоватые листья; трудно было подумать, что между ними росли представлявшиеся мне цветы. Даже вслух я разочарованно сказала:

— Неужели это камелия? Быть может, это ошибка? Я думала, что листья камелии тонкие, по краям вырезанные и бархатистые…

Незаметно от сторожа я срывала листочек или цветочек с каждого растения и прятала в карман жакета. Мне хотелось все эти сокровища засушить и повезти с собой домой. С одной молоденькой, но уже расцветшей магнолии мне удалось сорвать цветок.

Еще до поездки в Сочи мне как-то привезли из Туапсе несколько веток магнолии с нераскрывшимися бутонами. Поэтому я раньше не знала настоящего запаха цветущих магнолий. Я думала, что самый чудесный, приятный аромат источают только розы. Но в дендрарии я убедилась, что цветы магнолии пахнут еще ароматнее, еще сильнее роз. И, вдыхая все запахи дендрария, я думала: «Никогда я не видела и, вероятно, не увижу лотосов. Но полагаю, что только в дендрарии или в лотосных зарослях можно ощущать такие запахи».

Лотосы представлялись мне в виде больших лилий, с огромными бокалами и неописуемо приятным запахом. Весь лотос — стебель, листья и цветы — казался мне таким прекрасным, что в письмах к друзьям я писала: «Сравниваю этот запах только с запахом божественного лотоса»… Значительно позднее я прочитала в одной статье следующее описание лотоса: «Цветок лотоса имеет большое сходство с розой, но только во много раз крупнее ее. Жизнь цветка коротка — три дня. Интересна окраска цветка лотоса: в первый день — ярко-розовая, на второй день она становится значительно светлее, а на третий превращается в светло-кремовый с розоватыми кончиками лепестков…»

Как видите, мое представление о лотосе было совершенно иным. И кроме того, мне казалось, что, произрастая в теплом климате, где не бывает зимы, лотосы цветут почти круглый год, а в действительности оказалось, что жизнь цветка коротка. Не знаю, какие листья красивее: те ли, которые цвели и благоухали в моем воображении, или же те, что есть в действительности? Но несомненно одно: «мои» лотосы относительно «вечные» цветы…

К большому моему огорчению, мы за одну экскурсию не успели обойти весь дендрарий; быть может, мы нашли бы там и лотосы. Но и независимо от этого карманы моего жакета туго были набиты различными листьями и маленькими веточками. Пришлось таким же «научным материалом» наполнить и Танин портфель. От всего, что я сумела осмотреть и воспринять, я была в величайшем восторге и, кажется, подобно листьям растений без умолку болтала с Таней, которая не знала, к какому растению раньше подводить меня.

— Мы здесь как в сказке, — говорила она.

— Да, мне все это напоминает сказки Шехерезады, но только здесь красивее, ибо это не фантазия, а сама жизнь. Вот ты говоришь мне о море, о красоте гор, о городе, который тебе хорошо виден с нашего балкона. Но для меня это лишь словесные образы — бескрасочные и неясные, потому что я не могу к ним прикоснуться; а дендрарий я так четко восприняла. Я ощущала запах, осматривала растения, проходила с тобой по аллеям и приблизительно представляю их расположение, и поэтому дендрарий я «вижу» гораздо отчетливее, чем морскую даль, вершины отдаленных гор или вечерние огни города. Здесь я гуляю с тобой, осматриваю все, что только можно осмотреть, и наслаждаюсь, наслаждаюсь глубоко, растроганно и восхищенно…

В самом деле, разве можно было не наслаждаться? Жаркие лучи солнца приятной, успокаивающей теплотой весны согревали все уголки земли, в какие только могли проникнуть. Солнце мне представлялось огромным огненным кругом, от которого в ясные дни непрерывно отлетают искры. Отлетев на некоторое расстояние от центра, эти искры меняют свою форму; путем соединения друг с другом они превращаются в длинные стрелы, пронзающие воздух, освещают и согревают все на своем пути. От моря струился лёгкий бриз, и едва уловимыми волнами чуть ощутимой прохлады он умалял жару.

Итак, впечатление от дендрария было значительно ярче и сильнее, чем от моря; море я любила крепкой и немного поэтической любовью, но представить его таким, какое оно есть в действительности, не могла; дендрарий же был для меня более доступен, а значит, и представление о нем как о большом парке складывалось гораздо проще.

Возвратясь с курорта, я много рассказывала своим друзьям об экскурсии в дендрарий. С тех пор прошло восемь лет, и сейчас, когда я пишу этот очерк, мне представляется дендрарий таким, каким я его «видела» весной 1941 г. Возможно, в очерке найдется много неточностей: я ведь сейчас не пользуюсь никакими предварительными записями, я просто, представляя себе дендрарий пишу о нем.

Date: 2016-02-19; view: 347; Нарушение авторских прав