Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ. Всем учителям и ученикам средней школы «Сокорро» в Эль-Пасо, Техас, и всем профессорам и студентам Техасского технического университета





 

Всем учителям и ученикам средней школы «Сокорро» в Эль-Пасо, Техас, и всем профессорам и студентам Техасского технического университета.

Никого из вас нет в этой книге, но черт побери, если ты не испытываешь признательности к своим альма-матер!..

Вы дали мне инструментарий и страстную увлеченность. Спасибо вам.

 

 

День, когда Клер стала обитательницей Стеклянного дома, начался с того, что у нее украли белье.

Открыв дрянную, видавшую виды стиральную машину, она не обнаружила внутри ничего, кроме скользких, влажных боков барабана и — в порядке дурной шутки — самой изношенной пары своего нижнего белья плюс один носок. Она спешила, конечно,— на верхнем этаже Говард-холла, самого дешевого и самого жалкого студенческого общежития с самыми дешевыми и жалкими комнатами, имелись всего две стиральные машины. Две машины, две сушилки, и еще очень повезет, если в данный конкретный день хоть одна из них работает, а не просто глотает твои четвертаки. Забудьте о долларовой щели. За шесть недель, проведенных в университете, Клер ни разу не видела, чтобы она была исправна.

— Нет,— сказала она, заглядывая в темное, отмеченное следами ржавчины нутро стиральной машины.

Оттуда пахло плесенью и дешевым стиральным порошком.

Одна паршивая пара белья, заношенного по самое некуда. Один носок.

Каково теперь будет ей без одежды, которую она носила последние две недели. Без каждого предмета одежды, которая ей по-настоящему нравилась.

— Нет! — крикнула она в нутро стиральной машины, и та отозвалась эхом.

Тогда, отступив на шаг, Клер с силой пнула железяку ногой, в точности угодив по вмятине, оставленной ударами множества разочарованных студенток вроде нее.

У Клер даже перехватило дыхание. Конечно, кое-что из одежды у нее оставалось, но это были вещи «на худой конец», те, о которых говорят: «О господи, только бы они на мне не развалились». Слишком короткие брюки, делающие ее похожей на провинциалку, дурацкие чересчур большие рубашки, выглядевшие так, будто их выбирала для нее мамочка. Так, собственно говоря, и обстояло дело.

У Клер имелось около трехсот долларов, на которые ей нужно было прожить несколько предстоящих месяцев. Все, что у нее осталось после очередного заказа пиццы на дом и покупки еще одной книги профессора Тупицы Эйлисса, который, казалось, пока не очень представлял себе тот предмет, который преподавал.

Она рассчитывала, что сможет прикупить кое-какую одежду, если хорошенько поищет, причем такую, которая не подорвет ее бюджет основательно. В конце концов, Морганвилль, штат Техас, был мировой столицей экономного шопинга. Разумеется, если удастся найти хоть что-нибудь сносное.

«Мама говорила, что может случиться всякое,— подумала она. — Просто нужно пошевелить мозгами. И сохранять спокойствие».

Клер рухнула в оранжевое пластиковое кресло, уронила рюкзак на поцарапанный линолеум и обхватила голову руками. Лицо горело, ее трясло, она знала, знала наверняка, что вот-вот расплачется. Точно малютка, кем все ее считали,— слишком юной, чтобы находиться здесь и жить самостоятельно, не цепляясь за руку мамочки.

Быть умной — как это отвратительно, потому что в результате тебя в такие места и заносит.

Она всхлипнула и глубоко вздохнула, жалея, что не может позволить себе заорать во всю глотку, иначе они услышат. И заодно раздумывая, можно ли позвонить маме и папе с просьбой прислать еще денег и соответствуют ли данные обстоятельства определению «чрезвычайные», на случай чего ей выдана особая кредитная карточка.

Тут-то она и увидела записку — или скорее граффити,— начертанную на крашеной шлакобетонной стене над машинами и, без сомнения, адресованную ей.

«Дорогая простофиля,— было написано там,— мы нашли в стиральной машине мусор и выбросили его в мусоропровод. Если он тебе нужен, ныряй туда».

— Дерьмо,— пробормотала она и снова сморгнула слезы, на этот раз подступившие к глазам совсем по другой причине.

По причине дурацкой, слепой ярости. Это все Моника. Моника и ее моникетки.

Почему это вульгарным, распущенным девушкам всегда свойственно сбиваться в стаю, словно гиенам? И почему они, эти обладательницы блестящих волос, длинных загорелых ног и папочкиных немереных денег, именно на ней сосредоточили свое внимание?

Допустим, она знала ответ.

Потому что она выставила Монику дурой перед ее друзьями и несколькими сексапильными старшекурсниками. И для этого даже не потребовалось прикладывать особых усилий. Она просто проходила мимо и услышала, как Моника говорит, что Вторую мировую войну затеяли «эти придурки китайцы».

И чисто рефлекторно она сказала:

— Неправда.

Все сидящие на кушетках в вестибюле общежития посмотрели на нее тогда с тупым удивлением, как если бы заговорил автомат с кока-колой. Моника, ее подружки и три крутых старшекурсника.

— Вторая мировая война...— не могла остановиться Клер, паникуя и не представляя, как будет выпутываться из того, во что себя втягивала. — В смысле, это не корейская война. Та была позже. Во Второй мировой войне воевали с немцами и японцами. Пирл-Харбор, ну, знаете?

Парни посмотрели на Монику и рассмеялись, а Моника вспыхнула — не сильно, но достаточно, чтобы совершенство ее обалденного макияжа оказалось под угрозой.

— Надо запомнить, что не стоит покупать у тебя работы по истории,— сказал самый крутой из парней.— Какой придурок не знает этого? — Хотя Клер была уверена, что никто из них не знал.— Китайцы. На-а-адо же.

Клер успела разглядеть, как в глазах Моники промелькнула злость. А в следующую секунду та уже опять смеялась и заигрывала с парнями — Клер снова для них больше не существовала.

Для девушек она была новенькая — и в гробу они ее видели. С этим она сталкивалась всю жизнь. Самая обыкновенная на вид, маленького роста, к тому же умная — нет, не так выглядят выигравшие в лотерее жизни. Приходится сражаться буквально за все. Кто-нибудь всегда насмехается, или колотит, или игнорирует тебя, или первое и второе вместе. Ребенком она думала, что подвергаться насмешкам — худшее, что может случиться, а потом — спустя пару драк на школьном дворе — первое место заняло получение оплеух. Однако короткий двухлетний опыт пребывания в средней школе показал ей, что хуже всего — это когда тебя игнорируют. Она поступила туда, будучи на год младше остальных, и закончила тоже на год раньше обычного. Никому это не нравилось.

Само собой, кроме учителей.

Проблема состояла в том, что Клер действительно любила учиться. На полном серьезе. Любила читать книги и узнавать новое. Может быть, математики это не касалось, но всего остального — точно. Например, ее увлекала физика. Какая нормальная девочка может любить физику? Никакая, разве что чокнутая. А чокнутых никто не любит.

Если подумать — что означает пользоваться успехом? Успешные люди — это соль жизни. Пример с Моникой это только подтвердил — на несколько секунд мир покачнулся на оси, когда Клер сумела привлечь к себе внимание, но тут же снова выправился и продолжил вращаться вокруг хорошеньких девиц. Где же тут справедливость?

В средней школе она с головой погрузилась в занятия и работала не покладая рук. Окончила школу, получив прекрасные четыре балла и показав достаточно высокие показатели при тестировании, чтобы быть принятой в замечательные высшие школы, легендарные школы, в которых быть мозговитой уродкой вовсе не означает, что ты хуже всех. За исключением того случая, если в этих школах обнаружатся такие же мозговитые, но зато высокие и длинноногие девицы с блестящими волосами и богатыми родителями.

Впрочем, это уже неважно. Маме с папой достаточно было взгляда на груду не просто положительных, а полных искреннего восторга ответов из университетов типа МТИ[1], Калтеха[2], Йельского, чтобы решительно отвергнуть все эти блестящие возможности. Это немыслимо, чтобы их шестнадцатилетняя дочь (сама-то она утверждала, что ей семнадцать почти) отправилась учиться куда-то за три тысячи миль. Как минимум в первые годы. Клер изо всех сил пыталась внушить им мысль, что если она начнет академическую карьеру в Техасском техническом университете, в просторечии, именуемом Болотом, то просто-напросто все загубит с самого начала. Однако все ее усилия остались тщетными.

Вот так она и оказалась здесь, на жалком верхнем этаже жалкого студенческого общежития жалкого университета, где после первых двух лет обучения восемьдесят процентов студентов переводились куда-нибудь (а то и вовсе бросали учебу) и где моникетки украли ее вещи из стиральной машины и выкинули их в мусоропровод. И все потому, что Моника не потрудилась хоть что-нибудь узнать о мировой войне, достаточно серьезной, чтобы удостоиться иметь порядковый номер в истории.

«Но так не должно было случиться! — возмущался ее внутренний голос. — У меня же был план! Он должен был сработать!»

Моника любила поспать, и Клер специально встала пораньше, чтобы постирать свои вещи, пока все подпевалы Моники пребывают в коматозном состоянии после очередной вечеринки, а остальные студенты разбрелись на занятия. Она рассудила, что может отойти от машины на пару минут, чтобы принять душ — та еще процедура, между прочим,— и ей даже в голову не приходило, что кто-то способен на такую невероятную низость.

Проглотив рыдания, она заметила — уже в который раз — как тут тихо, буквально до мурашек по коже. Половина девушек крепко спали, остальные разошлись по делам. Впрочем, в этом общежитии мурашки бежали по коже даже тогда, когда тут было полно народа и все гудело от голосов. Здание старое, обветшалое, полное теней, закоулков и местечек, где разные вредины могут отлично спрятаться. Фактически это относилось ко всему городу. Морганвилль был маленький, старый, пыльный городишка, полный маленьких странностей, от которых порой бросало в дрожь. Например, уличные фонари горели только половину положенного времени и были расставлены слишком далеко друг от друга. Или люди в магазинах местного кампуса выглядели уж слишком счастливыми, прямо-таки отчаянно счастливыми — это же ненормально. Или то, что во всем городе, несмотря на пыль, было исключительно чисто — никакого мусора на тротуарах, никаких граффити на стенах, никаких нищих в проулках.

Согласитесь, это странно.

Она почти слышала, как мать говорит: «Дорогая, это просто пока тебе кажется, что город странный. Дальше будет легче, нужно только хорошенько постараться».

Мама всегда высказывалась в таком духе, а Клер изо всех сил старалась скрыть, как трудно следовать ее советам.

Ну, ничего не остается, как только попытаться вернуть свои вещи.

Клер еще пару раз всхлипнула, вытерла слезы, подхватила с пола тяжелый рюкзак и закинула его на плечо. Несколько мгновений она смотрела на пару белья и носок, которые все еще сжимала в руке, потом торопливо расстегнула молнию на переднем кармане рюкзака и запихнула их туда. Господи, последним остаткам ее репутации, и так уже никакой, придет конец, если она станет расхаживать с этими вещами у всех на виду.

— Ну,— с удовлетворением произнес негромкий голос из двери напротив лестницы,— гляньте-ка, кто тут. Ныряльщица по мусоропроводам.

Клер замерла, вцепившись одной рукой в ржавые железные перила. Что-то подсказывало ей — надо спасаться бегством, но такого рода борьба всегда происходит внутри: беги или дерись; она читала об этом в учебниках. И она устала убегать. Она медленно повернулась, как раз когда Моника Морелли вышла из спальни — не своей, значит, она снова взломала замок Эрики. Следом появились ее нынешние приятельницы, Дженнифер и Джина, и заняли позицию по сторонам от нее: солдаты в сандалиях, низко сидящих джинсах и с французским маникюром.

Моника встала в позу; это у нее здорово получалось, вынуждена была признать Клер. Моника имела почти шесть футов роста, а еще струящиеся блестящие черные волосы и большие голубые глаза, умело подведенные, с подкрашенными ресницами. Прекрасная кожа, а лицо как у модели — высокие скулы и пухлые губы. И если тело тоже как у модели, то это была модель «Секрет победы» — одни плавные изгибы, никаких углов.

Она была богата, она была красива, но, насколько могла судить Клер, все это не делало ее счастливой. Единственное, что могло доставить ей истинную радость и заставить ее большие голубые глаза гореть,— это возможность еще чуть-чуть помучить Клер.

— Разве ты не должна быть сейчас на первом уроке в младшей средней школе? — спросила Моника.— Или, по крайней мере, шагать на первый урок?

— Может, она ищет вещи, которые разбросала,— встряла в разговор Джина и засмеялась.— Неряха!

Дженнифер тоже засмеялась. Клер ненавидела их глаза, их красивые глаза, блестящие, словно драгоценные камни, в которых светилась радость от процесса смешивания ее с грязью.

— Вещи? — Моника сложила руки и сделала вид, что задумалась.— Ты имеешь в виду те обноски, которые мы выбросили? Те, которыми она набила стиральную машину?

— Ага, они самые.

— Я не надела бы их даже под пытками.

— Я не надела бы их, даже чтобы мыть мужской туалет,— выпалила Дженнифер.

Моника повернулась и раздраженно толкнула ее.

— Да, тебе все известно о мужском туалете. Разве не там ты в девятом классе делала «это самое» Стиву Гиллеспи? — Она издала сосущий звук, и все три снова рассмеялись, хотя Дженнифер явно стало не по себе.— Черт побери, Джен, Стив Гиллеспи! Держи рот на замке, если не можешь не думать о том, что поставит тебя в неловкое положение.

Клер почувствовала, как вспыхнули щеки, хотя этот выпад — в виде исключения — не был направлен против нее. А Дженнифер, естественно, обратила свою злость на более безопасную мишень, то есть на Клер. Ринувшись вперед, она толкнула Клер в сторону лестницы.

— Иди уже, забери свои дурацкие одежки. Просто тошно смотреть на тебя — ты бледная, как моль!

— Ты вообще когда-нибудь слышала о солнечном свете?

Джина закатила глаза.

— Хватит вам! — рявкнула Моника, и это было странно, поскольку все три обладали наилучшим загаром, какой только можно купить за деньги.

Клер постаралась сохранить равновесие, но тяжелый рюкзак мешал этому, и она вцепилась в перила. Джен снова ринулась вперед и ладонью больно ударила Клер в ключицу.

— Отстань! — крикнула Клер и с силой оттолкнула руку Джен.

Наступила гулкая тишина, а потом Моника сказала, очень спокойно:

— Неужели ты только что ударила мою подругу, маленькая тупая сучка? Что, по-твоему, с тобой будет после такого?

Она шагнула вперед и ударила Клер по лицу, достаточно сильно, чтобы проступила кровь, достаточно больно, чтобы в глазах Клер вспыхнули звезды и кометы, а все вокруг стало красным и обжигающе горячим.

Клер отцепилась от перил и, в свою очередь, ударила Монику, прямо в ее пухлый рот, и на одно-единственное, жаркое мгновение возникло чувство, что это здорово. Однако потом Моника зашипела, словно кот, на которого плеснули кипятком, и Клер успела подумать: «Ох, дерьмо! Не нужно было этого делать».

Удар был настолько молниеносным, что она не успела его заметить, даже по-настоящему не почувствовала, просто ощутила себя как бы сбитой с толку и пошатнулась под весом рюкзака на плече, съехавшего в одну сторону.

Ей почти удалось устоять на ногах, но потом Джина, злобно усмехаясь, с силой столкнула ее с лестницы, и за спиной Клер не оказалось ничего, кроме пустоты.

Она пересчитала все ступеньки, до самого основания лестницы. Рюкзак открылся, из него высыпались книги, а наверху Моника и моникетки хохотали, и улюлюкали, и хлопали друг друга по ладоням, но Клер видела лишь не связанные между собой обрывки движения, как бы стоп-кадры.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она остановилась внизу, с отвратительным чмокающим звуком ударившись головой о стену, и все затянула тьма.

Позже она смогла припомнить всего лишь одну подробность, уже во мраке: голос Моники, еле слышный, злобный шепот:

— Сегодня ночью. Ты получишь, что заслуживаешь, уродка, уж я постараюсь.

Беспамятство, казалось, длилось всего несколько секунд, но, когда Клер снова пришла в себя, кто-то стоял рядом с ней на коленях, и это была не Моника и не ее мафиози с лакированными ногтями. Это была Эрика, чья комната тоже находилась на верхнем этаже, четвертая дверь от Клер. Эрика выглядела бледной, напряженной и испуганной, и Клер попыталась улыбнуться — как всегда, когда видела кого-нибудь испуганным. Боль пришла, лишь когда она попыталась двинуться. В голове возникла болезненная пульсация, и в особенности ныло одно место на макушке — прикоснувшись к нему, она обнаружила твердую, выпуклую шишку. Крови, однако, не было. Стоило надавить на шишку, становилось больнее, но не было похоже, что в черепе трещина. По крайней мере, она на это надеялась.

— Ты в порядке? — спросила Эрика, беспомощно всплеснув руками.

Клер с трудом села, прислонившись к стене, и с опаской пробежала глазами вдоль лестничного пролета. Моники в поле зрения не наблюдалось.

Больше никто не вышел взглянуть, что произошло,— большинство боялись вляпаться в неприятности, а остальным было наплевать.

— Да,— ответила Клер и улыбнулась дрожащими губами. — Наверно, я оступилась.

— Может, тебе стоит показаться нашим знахарям? — Так в колледже называли врачей. — Или, господи, вызвать «скорую помощь»?

— Нет-нет, я в порядке. Скорее всего, она принимала желаемое за действительное, но хотя все тело чертовски болело, похоже, обошлось без переломов. Клер поднялась, вздрогнув от боли в щиколотке, и подобрала рюкзак. Тетради вывалились, Эрика сгребла их, запихнула внутрь, взбежала на несколько ступенек и начала собирать рассыпавшиеся учебники.

— Черт, Клер, на фиг ты таскаешь с собой все это дерьмо? Сколько у тебя занятий в день?

— Шесть.

— Ты с ума сошла. — Эрика, сделав доброе дело, вернулась на прежнюю нейтральную позицию, которую занимали в общежитии все девушки, не отличающиеся крутизной. — Лучше сходи к знахарям, серьезно. Выглядишь ты ужасно.

Клер наклеила на лицо улыбку и старалась ее удерживать, пока Эрика шла по лестнице вверх, жалуясь по поводу сломанного замка на своей двери.

«Сегодня ночью,— прошептала Моника, наклонившись к Клер. — Ты получишь, что заслуживаешь, уродка».

Она никого не позвала, не потрудилась даже выяснить, не сломала ли Клер шею. Ей плевать, осталась Клер жива или нет.

Нет, не так. Проблема как раз в том, что ей совсем не плевать.

Во рту ощущался привкус крови — губа треснула и кровоточила. Клер стерла кровь сначала тыльной стороной ладони, потом краем тенниски и только тогда осознала, что ей буквально нечего больше надеть. Нужно было спуститься в подвал и достать одежду из мусорного бака. Идея пойти туда — пойти куда угодно по этому спальному корпусу, одной,— внезапно ужаснула Клер. Моника подкарауливает ее. И другие девушки не станут вмешиваться. Даже Эрика, самая симпатичная здесь, побоится открыто встать на сторону Клер. Черт, Эрику тоже донимают, но, скорее всего, она рада, что самое худшее достается не ей. Здесь не просто так же плохо, как в средней школе, где к ней относились с презрением и бессистемной жестокостью,— здесь хуже, гораздо хуже. И у нее здесь нет друзей, кроме Эрики, но и ту больше волнует сломанный замок, чем разбитая голова Клер.

Она совершенно одна. Страх охватил ее, проникая до глубины души. То, что она увидела сегодня в глазах бандиток Моники, не было обычной ленивой озлобленностью девиц, свихнувшихся от собственной крутизны; это было нечто худшее. Ее и прежде толкали и колотили, ставили подножки, подло насмехались, но сейчас возникло такое чувство, будто львы окружают ее со всех сторон, чтобы убить.

«Да, они собираются убить меня»,— вдруг осознала Клер.

На дрожащих ногах она начала спускаться по лестнице, с каждым шагом вздрагивая от боли и вспоминая, как она ударила Монику по лицу, отчего наверняка у той останется след.

«Да. Они собираются убить меня».

Однозначно — если безупречное лицо Моники испортит синяк.

 

 

Совет Эрики зайти к знахарям оказался мудрым: щиколотку Клер перебинтовали, приложили лед и нахмурились при виде наливающихся синяков. Ничего не было сломано, но на протяжении нескольких дней ей предстояло проходить в черно-голубой раскраске. Доктор ради проформы задавал вопросы о бойфренде и прочем, но, поскольку она совершенно искренне сказала, что нет, бойфренд ее не бил, он просто пожал плечами и посоветовал смотреть под ноги.

Он также дал ей справку с освобождением от занятий, болеутоляющие таблетки и велел отправляться домой.

Вот только в спальный корпус она не собиралась идти. Собственно говоря, в ее комнате мало что осталось — несколько книг, фотографии из дома, кое-какие плакаты... Она даже не имела возможности позвонить оттуда домой и никогда не чувствовала себя там в безопасности. Эту комнату она всегда воспринимала как ночлежку, в которой, так или иначе, надолго не задерживаются.

Она похромала во внутренний двор — большое пустое пространство с несколькими шаткими старыми скамейками и столами для пикника, окруженное со всех сторон низкими, непривлекательными зданиями, похожими на коробки с окнами. Скорее всего, проект студентов архитектурного факультета. Ходили слухи, что несколько лет назад один из этих студентов свалился с верхнего этажа, но болтали и о вахтере, которому в химической лаборатории якобы оторвало голову и чей призрак теперь обитает в здании, и о зомби, скитающихся вокруг домов после наступления темноты, поэтому она не слишком всему этому верила.

Была уже середина дня, и во дворе околачивалось совсем немного студентов, поскольку тени практически не было — замечательное дизайнерское решение, учитывая, что в сентябре температура все еще доходила до девяноста[3] с лишним. Клер взяла со стойки университетскую газету, осторожно уселась на скамью и нашла раздел «Жилье». Комнаты в спальных корпусах рассматривать не имело смысла; Говард-холл и Ландздейл-холл были единственными, куда селили девушек младше двадцати. Она еще была слишком юной для корпусов, где проживали студенты обоего пола.

«Эти тупые правила, наверно, были написаны, когда девушки еще носили кринолины»,— подумала она и, пропустив перечень спальных корпусов, дошла до раздела «Вне кампуса». Не то чтобы ей реально разрешили бы жить вне кампуса; папа и мама были бы вне себя, это уж точно. Но... если вопрос стоял так — или Моника, или треволнения родителей, она предпочитала второе. В конце концов, важнее всего найти место, где она будет чувствовать себя в безопасности и где сможет спокойно заниматься.

Правильно?

Она полезла в рюкзак, достала сотовый телефон и проверила наличие сети. С этим в Морган-вилле были проблемы, как будто город находился не в центре Техаса, а в космическом вакууме, или как будто она пыталась звонить в Монголию, что-то наподобие этого. Высветились две палочки. Не много, но достаточно.

Клер начала набирать номера. По первому ей ответили, что уже нашли человека, и повесили трубку, не дав ей даже сказать «извините». Судя по голосу второго, это был какой-то чудной старик. Третьей оказалась не менее чудная старуха. Четвертый... четвертый звучал чуднее второго и первого вместе взятых.

Пятое объявление сообщало:

 

«ТРОЕ, СНИМАЮЩИХ

В СКЛАДЧИНУ ЖИЛЬЕ,

ИЩУТ ЧЕТВЕРТОГО.

Большой старый дом, уединение обеспечено,

разумная арендная плата

и коммунальные услуги».

Ладно, она не была уверена, что может позволить себе «разумную» арендную плату — ей скорее подошло бы что-нибудь из разряда «совсем дешевое»,— но это выглядело менее странно, чем все остальное. Трое, снимающие жилье в складчину,— это означало наличие еще трех человек, которые, возможно, встанут на ее защиту, если Моника с компанией начнут отираться там и вынюхивать... ну, по крайней мере, встанут на защиту своего дома. Хм...

Она позвонила и услышала автоответчик. Говорил веселый, очень молодой мужской голос:

— Привет, вы позвонили в Стеклянный дом. Если вам нужен Майкл, он целыми днями спит. Если вы ищете Шейна, удачи вам в этом, поскольку мы тоже не знаем, где его черти...— Отдаленный смех по крайней мере двух человек. — А если вы ищете Еву, то, скорее всего, найдете по сотовому телефону или в ее кафе. Но, эй! Оставьте сообщение. И если вы интересуетесь комнатой, приходите. Это Вест-Лот стрит, семьсот шестнадцать. — Заговорил совершенно другой голос, женский, в котором, словно пузырьки в газированной воде, искрился смех: — Да, просто приходите взглянуть на дом. — И потом третий голос, снова мужской: — Это смесь «Унесенных ветром» и «Мюнстеров»[4].

Снова смех, и сигнал отбоя.

Клер удивилась, откашлялась и в конце концов сказала:

— Мм... Привет. Меня зовут Клер. Клер Данверс. И я... мм... звоню насчет... мм... комнаты. Прошу прощения.

Она в панике отключилась. Эти три голоса звучали так... нормально. Но одновременно казалось, что говорят очень близкие между собой люди. А насколько ей подсказывал опыт, подобные компании не стремятся зазывать к себе посторонних, в особенности совсем молодых и чокнутых вроде нее. Они не казались грубыми, нет; они просто производили впечатление... уверенных в себе. Что к ней самой ни в какой мере не относилось.

Она проглядела объявления до конца, и сердце у нее упало.

«Господи, я покойница».

Не может же она спать здесь, на скамейке, словно какая-нибудь бездомная, но и вернуться в спальный корпус тоже не может. Нужно что-то предпринять.

«Прекрасно»,— подумала она, захлопнула крышку сотового, но тут же снова открыла ее и вызвала такси.

Семь шестнадцать, Лот-стрит. Смесь «Унесенных ветром» и «Мюнстеров». Отлично.

Может, они, по крайней мере, пожалеют ее и пустят к себе хотя бы на одну вшивую ночь.

 

Таксист — вероятно, единственный на весь Морганвилль, где, если не считать университетского кампуса на окраине, проживали около десяти тысяч человек,— появился через час. Она уже шесть недель не сидела в машине, с тех пор как родители привезли ее сюда. И редко выходила за пределы кампуса — разве что купить подержанные книги для занятий.

— Встречаешься с кем-то? — спросил таксист.

Она смотрела в окно на витрины магазинов: подержанных платьев, подержанных книг, компьютерных магазинов и магазинов, где продавались деревянные греческие буквы для любителей украшать фасады.

— Нет,— ответила она. — Почему вы так подумали?

Таксист пожал плечами.

— Обычно вы, ребятки, встречаетесь с друзьями. Если хочешь хорошо провести время...

Клер вздрогнула.

— Нет. Я... Да, я встречаюсь кое с кем. Вы не могли бы ехать побыстрее, пожалуйста?

Он что-то буркнул, свернул направо, и как-то незаметно Колледж-таун сменился на Крипи-таун. Она не смогла определить, когда точно это произошло — вроде бы дома были такие же, но выглядели унылыми и старыми, а немногочисленные прохожие на улицах шли быстро, опустив головы. Даже если люди шли вдвоем или втроем, они не переговаривались. Когда такси проезжало мимо, прохожие бросали на него взгляд, но тут же отводили глаза, словно машина их ничуть не интересовала.

Маленькая девочка шла за руку с матерью, и, когда такси остановилось перед светофором, девочка помахала ручкой, совсем чуть-чуть. Клер помахала в ответ.

Мать девочки, заметив это, насторожилась и погнала дочку в черный зев магазина, где продавали подержанную электронику.

«Здорово! — подумала Клер. — Неужели у меня такой ужасный вид?»

Может быть. А возможно, в Морганвилле так сильно беспокоятся за детей.

Забавно. Вслед за этой мыслью пришла другая — о том, что в этом городе кое-чего не хватает. Например, объявлений. Она всю жизнь видела их, наклеенные на столбы,— о пропавших животных, разыскиваемых детях или взрослых.

Здесь ничего такого нет. Ничего.

— Лот-стрит,— объявил таксист и остановил автомобиль, взвизгнувший шинами. — Десять пятьдесят.

«За пятиминутную поездку?» — изумленно подумала Клер, но безропотно расплатилась. Мелькнула мысль «выстрелить» в него из пальца, когда он тронется, но он выглядел довольно опасным, и, кроме того, это было не в ее стиле. Обычно. Правда, сегодня выдался на редкость скверный день.

Она подхватила рюкзак, задев синяк на плече, и от боли чуть не выронила поклажу. Слезы обожгли глаза. Внезапно она снова почувствовала себя усталой, слабой, до смерти напуганной... По крайней мере, в кампусе она находилась на относительно знакомой территории, но в городе чувствовала себя совсем чужой.

Морганвилль выглядел бурым, обожженным солнцем, изъеденным ветрами и непогодой. Жаркое лето начало уступать дорогу жаркой осени, и листья на деревьях — там, где росли деревья,— стали серыми по краям, сухими и шуршали на ветру, словно бумага. Вест-Лот-стрит считалась в городе почти центральной, скорее всего, из-за соседства со старыми жилыми районами. Ничего особенного в домах она не увидела... типичные коттеджи, на большинстве краска облезла и выцвела.

Высматривая номера домов, она добралась до 716 и удивленно открыла рот — парень, говоривший по телефону, дал чертовски точное описание дома. Семь-шестнадцать выглядел точно как в кино, прямо из времен Гражданской войны. Большие серые колонны. Широкое крыльцо. Два этажа, все в окнах.

Огромный дом. Ну, не так чтобы по-настоящему огромный, но больше, чем представляла Клер. Достаточно большой, чтобы служить студенческим общежитием, и, скорее всего, прекрасно подходящий для этой цели. Она уже почти видела греческие буквы над его дверью.

Дом казался пустым, но, по правде говоря, все дома в этом квартале выглядели пустыми. Вторая половина дня, никто еще не вернулся с работы. Под жарким солнцем посверкивало несколько автомобилей, слой пыли смягчал блеск. Перед номером 716, однако, машин не было.

«Такая дурацкая идея»,— подумала она и снова почувствовала, как к глазам подступают слезы, а в душе поднимается паника.

Что ей делать? Подойти к двери и умолять, чтобы ее взяли к себе? Как неубедительно это будет выглядеть! В лучшем случае ее сочтут жалкой, а и худшем — больной на голову. Нет, до чего же тупая идея; а еще и деньги на такси потрачены.

Было жарко, она устала, все тело болело, к тому же и домашние задания нужно делать, и негде голову приклонить, и все это сразу... нет, просто слишком много всего навалилось.

Клер уронила рюкзак, уткнулась украшенным синяками лицом в ладони и зарыдала, точно младенец. «Чокнутая плакса»,— сказала бы Моника, но от этой мысли Клер еще пуще залилась слезами. И внезапно идея вернуться домой, к папе и маме, в свою комнату, которая ждала ее, показалась лучше чего угодно в этом безумном, пугающем мире...

— Эй! — произнес девичий голос, и кто-то тронул ее за локоть. — Эй, с тобой все в порядке?

Клер вскрикнула, подскочила, побеспокоила свою потянутую щиколотку и чуть не упала. Напугавшая ее девушка поддержала Клер. У нее самой вид был испуганный.

— Прости! Господи, я такая неуклюжая. Послушай, ты правда в порядке?

Это была не Моника, и не Джен, и не Джина, и вообще Клер никогда не видела ее в кампусе. Судя по виду, девушка принадлежала к тем, кого называют готами. Не самый тяжелый случай — она не имела того мрачного вида, словно говорящего: «Я не такая крутая, я еще круче», как большинство готов, которых Клер знала по школе,— но у нее были выкрашенные в черный и неровно подстриженные волосы, искусственно бледное лицо, сильно подведенные глаза и густо наложенная на ресницы тушь, а также обтягивающие колготки в красно-черную полоску, тяжелые черные ботинки и черная гофрированная мини-юбка. Все это определенно делало ее представителем темной стороны.

— Меня зовут Ева,— с улыбкой сказала девушка. Улыбка была милая, жизнерадостная и такая... как будто девушка приглашала Клер разделить ее веселье. — Да, родители так меня назвали, как в воду глядели. Будто знали, кем я стану. — Она вгляделась в лицо Клер, и ее улыбка увяла. — Черт побери, вот это синячище! Кто тебя ударил?

— Никто,— мгновенно, без раздумий, ответила Клер, хотя всеми фибрами души ощущала, что готическая девушка Ева никак не может быть лучшей подругой Моники. — Несчастный случай.

— Ага,— согласилась Ева. — У меня тоже часто бывают такие несчастные случаи — то на чей-то кулак наткнусь, то еще что-нибудь. Говорю же, я неуклюжая. Но ты в порядке? Может, тебе к доктору надо? Могу отвезти, если хочешь.

Она сделала жест в сторону улицы, и до Клер дошло, что, пока она рыдала в ладони, на обочине припарковался потрепанный черный «кадиллак», еще с «плавниками»[5]. С зеркала заднего обзора свисал жизнерадостно скалившийся череп, и Клер не сомневалась, что задний бампер обклеен афишами эмо-групп, о которых никто никогда не слышал.

Ей уже нравилась Ева.

— Нет,— сказала она и сердито вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Я... уф... послушай, я извиняюсь. У меня был просто ужасный день. Я пришла насчет комнаты, но...

— Правильно, комната! — Ева щелкнула пальцами, как будто вдруг вспомнила нечто очень важное, и два-три раза возбужденно подпрыгнула. — Замечательно! Я как раз приехала домой на перерыв. Я работаю во «Встрече», знаешь это кафе? А Майкла пока нет, но ты можешь пройти внутрь и посмотреть, если хочешь. Не уверена, здесь ли Шейн, но...

— Не знаю, стоит ли...

— Стоит, стоит! — Ева округлила глаза. — Ты не поверишь, какие типы рвались в нашу дверь. Серьезно. Уроды. Ты — первый нормальный человек, которого я вижу. Майкл надерет мне задницу, если я просто отпущу тебя, даже не попытавшись удержать.

Клер удивленно смотрела на Еву. Ей-то казалось, что это она будет умолять их рассмотреть свою кандидатуру... И «нормальная»? Ева считает ее нормальной?

— Конечно,— услышала она собственный голос. — Да. Мне хотелось бы посмотреть.

Ева подхватила ее рюкзак и повесила себе на плечо, поверх своей черной, усеянной серебристыми заклепками сумочки в форме гробика.

— Иди за мной.

И она запрыгала по дорожке, ведущей к изящному готическому крыльцу, поднялась на него и отперла дверь.

Вблизи дом выглядел старым, но не ветхим, как могло показаться с первого взгляда. Кое-где проглядывали давнишние следы краски, и чугунные скамьи у дорожки нуждались в новом покрытии. Входная дверь была вдвое выше обычной, с большим витражом в верхней части.

— Эй! — закричала Ева и скинула рюкзак Клер на стол в коридоре вместе со своей сумкой. Ключи она бросила в пепельницу, по виду антикварную, с литой обезьяной на ручке. — Соседи! К нам пришел живой человек!

Дверь с грохотом захлопнулась за Клер, и у нее мелькнула мысль, что последние слова можно интерпретировать по-разному. Например, в духе «Техасской резни бензопилой»[6], что, естественно, не есть хорошо. Она замерла, оглядываясь по сторонам.

По крайней мере, ничего откровенно нагоняющего ужас внутри дома не обнаружилось. Много дерева, все чисто и просто. Кое-где в углах краска облупилась — видно, ее давно не подновляли. Пахло лимонной мастикой и... чили?[7]

— Эй! — снова завопила Ева, затопала по коридору и открыла дверь в большую комнату.

Со своего места Клер увидела там кожаные диваны и книжные полки, прямо как в настоящем жилом доме. Наверное, именно так выглядит жилье за пределами кампуса. Если да, это большой шаг вперед по сравнению с обитанием в спальном корпусе.

— Шейн, я чувствую запах чили. Я знаю, ты здесь! Сними свои наушники!

Да, как-то не получилось представить себе «Техасскую резню бензопилой» в подобной комнате. Это плюс. Или то, что живущие вместе серийные убийцы занимаются такими домашними делами, как приготовление чили. Хорошего чили, судя по запаху. С... чесноком?

Клер сделала несколько неуверенных шагов по коридору. Судя по звукам, Ева перешла сейчас в другую комнату или на кухню. В доме было очень тихо. Никто не выпрыгнул, чтобы напугать Клер, поэтому она двинулась дальше, делая один осторожный шаг за другим, и в конце концов добралась до большой центральной комнаты.

Развалившийся на диване парень — только парни могут так разваливаться — зевнул и сел, потирая голову. Клер открыла рот — то ли чтобы поздороваться, то ли чтобы позвать на помощь, она не знала,— но парень с улыбкой призвал ее к молчанию, приложив палец к губам.

— Привет,— прошептал он. — Я Шейн. Что происходит? — Он пару раз моргнул и, не меняя выражения лица, добавил: — Подруга, ну у тебя и синяк! Больно?

Она кивнула. Шейн разглядывал ее, спустив ноги с кушетки, локтями упираясь в колени и свободно свесив руки. Волосы у него были темные, выстрижены неровными прядями, однако панком он не выглядел. Он был старше Клер. Лет восемнадцать? Крупный парень и, соответственно, высокий. Во всяком случае, она чувствовала себя коротышкой по сравнению с ним. Ей показалось, что глаза у него карие, но она не осмеливалась встретиться с ним взглядом.

— Надо думать, другая цыпочка теперь выглядит еще хуже? — спросил Шейн.

Она покачала головой, вздрогнув от боли, причиненной этим движением.

— Нет. Я... мм... Как ты догадался, что это была...

— Цыпочка? Легко. Такую мелкую, как ты, парень просто уложил бы на больничную койку. Так что же произошло? Ты не похожа на тех, кто ищет неприятностей на свою голову.

Возможно, ей следовало обидеться, но, честно говоря, все происходящее начало походить на странный сон. Может, она еще не проснулась. Может, она лежит в коме на больничной койке, а Шейн — просто не слишком убедительный эквивалент Чеширского кота.

— Я Клер. — Она неловко помахала рукой. — Привет.

Он кивнул на кожаное кресло, усевшись в которое она практически утонула, но внезапно на нее нахлынуло странное чувство облегчения. В этом месте она чувствовала себя как дома, хотя, конечно, это не ее дом и никогда им не будет. Она не вписывается сюда. А кто вписывается? Этого она никак не могла себе представить.

— Хочешь чего-нибудь? — неожиданно спросил Шейн. — Кока-колы? Чили? Автобусный билет домой?

— Кока-колы,— ответила она и добавила, к собственному удивлению: — И чили.

— Прекрасный выбор. Я сам его готовил.

Он слез с кушетки, двигаясь удивительно мягко для своих габаритов, и прямо босиком потопал на кухню, куда раньше ушла Ева. Вслушиваясь в доносившееся оттуда журчание голосов, Клер наконец расслабилась в мягких объятиях кресла. Только сейчас она заметила, что в доме прохладно, а над головой лениво крутится потолочный вентилятор, обдувая ее горящее, ноющее от боли лицо. Это было приятно.

Услышав шаги, она открыла глаза. Вошла Ева, неся поднос с красно-белой банкой, тарелкой, ложкой и упаковкой льда. Поставив поднос на кофейный столик, она коленом подвинула его в сторону Клер.

— Сначала лед,— сказала Ева. — Ты в жизни не догадаешься, что Шейн кладет в чили. Страшись!

Вернулся Шейн и плюхнулся на диван, потягивая из банки газировку. Ева бросила на него сердитый взгляд.

— Ага, спасибо, что и для меня одну прихватил. — Она закатила глаза, опушенные мохнатыми от туши ресницами. — Мужлан.

— Не знал, захочешь ли ты пить это газированное дерьмо зомби. Я даже не знаю, ела ли ты что-нибудь на этой неделе.

— И еще раз мужлан! Давай, Клер, поешь... а я пока себе принесу.

Клер взяла ложку и попробовала кусочек чили, густого, с большим количеством мяса, острого, с сильным привкусом чеснока. Восхитительного на самом деле. Она привыкла питаться в кафетерии, а это было просто... здорово. Вскинув брови, Шейн наблюдал, как она ест.

— Вкусно,— пробормотала она.

Он лениво отсалютовал ей. Когда Клер наполовину опустошила тарелку, вернулась Ева с подносом и поставила его на вторую половину кофейного столика. Села на пол, скрестила ноги и принялась есть.

— Неплохо,— в конце концов заявила она. — По крайней мере, на этот раз ты отказался от своего соуса «Ох, мой бог!».

— Заставил себя ограничиться этим,— сказал Шейн. — К нему нужно приклеить этикетку «биологическая опасность», так что не жалуйся, если воспламенишься. Где ты подцепила эту заблудшую душу?

— Около дома. Она пришла смотреть комнату.

— И сначала ты поколотила ее, чтобы проверить на прочность?

— Отвали, мистер Чили.

— Не возражай Еве,— сказал он Клер. — Она ненавидит рабочие дни. Боится, что обгорит на солнце.

— Ага, а Шейн ненавидит работать... Так как тебя зовут?

Клер хотела ответить, но Шейн уже открыл рот, явно довольный тем, что на шаг опережает свою соседку.

— Ее зовут Клер. Что, ты даже не спросила ее имени? Ее избила какая-то цыпочка. Наверно, какая-нибудь страхолюдина из общежития. Ты же знаешь, что там творится.

Они обменялись долгим взглядом. Потом Ева посмотрела на Клер.

— Это правда? Тебя избили в общежитии? Клер кивнула и тут же затолкала в рот новую порцию еды, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего.

— Ну, это чистая мерзость. Неудивительно, что ты ищешь комнату.

Клер снова кивнула.

— У тебя с собой не много вещей.

— У меня их вообще не много. Только книги, и еще несколько вещичек остались в комнате. Но... я не хочу возвращаться туда за ними. Во всяком случае, сегодня вечером.

— Почему? — Шейн поднял с пола затасканный бейсбольный мяч, бросил его в потолок, чуть-чуть ни задев вращающиеся лопасти вентилятора, и легко поймал. — Тебя снова могут избить?

— Да. — Клер опустила взгляд в свою тарелку с остатками чили. — Думаю, да. И она не одна... у нее есть подружки... И... Я не пойду. У меня там просто... мурашки по коже бегут.

— Я была там,— сказала Ева. — Ох, постой, я все еще там.

Шейн сделал вид, что кидает в нее мяч; она изобразила, что увертывается от него.

— Когда Майкл встанет?

Шейн снова притворился, будто кидает в нее мяч.

— Черт, Ева, понятия не имею. Я люблю этого парня, но... Постучи в его дверь и спроси. Лично мне нужно подготовиться.

— Подготовиться к чему? — спросила Ева. — Ты что, серьезно собираешься снова выйти?

— Серьезно, да. Боулинг. Ее зовут Лаура. Если интересуешься остальными подробностями, загрузи видео, как все прочие. — Шейн сполз с дивана и направился к широкой лестнице на второй этаж. — Увидимся, Клер.

Ева испустила вздох разочарования.

— Постой! Какого ты мнения? Она подходит или что?

Шейн помахал рукой:

— Как угодно. Что до меня, то она в порядке.

Он бросил на Клер быстрый взгляд, наградил кривоватой, странной, но удивительно милой улыбкой и начал подниматься по лестнице, двигаясь точно атлет, но без всякой развязности. От него исходило ощущение настоящей, не показной крутизны.

— Ох уж эти парни,— вздохнула Ева. — Черт, как хорошо было бы иметь тут еще одну девушку. Они все такие. «Как угодно», а когда доходит до уборки или мытья посуды, превращаются в призраков. Это не значит, что ты вынуждена быть служанкой или кем-то в этом роде... просто приходится орать на них, чтобы они сделали свою часть работы, а иначе они просто садятся тебе на шею.

Клер улыбнулась, или, точнее, попыталась, но рассеченной губе стало больно, запекшаяся корка снова лопнула. Кровь закапала на подбородок. Она схватила салфетку, которую Ева положила на поднос, и прижала к губе. Ева с хмурым видом в молчании наблюдала за ней, а потом встала с пола, взяла упаковку льда и осторожно приложила к шишке на голове Клер.

— Как ты сейчас? — спросила она.

— Лучше. — Так оно и было. Ото льда больное место почти сразу начало неметь, а еда приятно согревала желудок. — Мм... я хочу выяснить... насчет комнаты...

— Ну, тебе нужно встретиться с Майклом, и он должен сказать «да», но Майкл милый на самом деле. Дело в том, что этот дом принадлежит ему. Точнее, его семье, но они уехали года два назад и оставили ему дом. Он на полгода старше меня. Нам всем около восемнадцати, но Майкл вроде как самый старший.

— Он спит днем?

— Да. В смысле, я тоже люблю поспать днем, но он просто зациклился на этом. Как-то я даже обозвала его вампиром, потому что в дневное время он никуда не выходит. Типа, никогда. Ему это неинтересно.

— Ты уверена, что он не вампир? — спросила Клер. — Я видела кино. Они хитрые.

Это была шутка, но Ева не улыбнулась.

— О, совершенно уверена. По одной причине — он ест чили Шейна, в котором, бог не даст солгать, достаточно чеснока, чтобы уничтожить дюжину высококачественных Дракул. И однажды я заставила его дотронуться до креста.

Ева отпила большой глоток кока-колы.

— Ты... что? Заставила его?

— Ну да. В смысле, излишняя предосторожность девушке не помешает, в особенности здесь. — Видимо, у Клер сделался совершенно ошарашенный вид, потому что Ева снова закатила глаза. Несомненно, ей очень нравилось это делать. — В Морганвилле. Ты что, не знаешь?

— О чем?

— Ты правда, что ли, не знаешь? Как это возможно? — Ева поставила банку колы и встала на колени, облокотившись на кофейный столик. Под густым макияжем проглядывало очень серьезное выражение лица; глаза у нее оказались темно-карие, по краям светлее, почти золотистые. — В Морганвилле полно вампиров.

Клер рассмеялась.

Но Ева, даже не улыбнувшись, продолжала пристально смотреть на нее.

— Мм... Шутишь?

— Сколько ребят оканчивают Техасский технический университет каждый год?

— Не знаю... Это паршивый университет, многие переводятся...

— Не многие, а все уходят. Или, по крайней мере, больше не появляются. Просто не верится, что ты не знаешь этого. Неужели ты ничего не слышала, прежде чем поступить сюда? Послушай, вампы правят этим городом. И ты либо с ними, либо нет. Если ты работаешь на них, если делаешь вид, будто их тут нет, и они вообще не существуют, и отворачиваешься, когда случается... всякое, тогда ты и твои родные получаете, как говорится, право свободного прохода. Так называемую защиту. В противном случае...

Ева провела пальцем поперек горла и выпучила глаза.

«Все ясно,— подумала Клер и положила ложку. — Неудивительно, что никто не хочет снимать комнату в доме, где живут эти люди. Они психи».

До чего же скверно! Они ей правда понравились, если не считать этого явного безумия.

— Ты думаешь, я сумасшедшая. — Ева вздохнула. — Да, так ты считаешь. Наверное, так оно и было бы, вот только я выросла в доме, имеющем защиту. Мой папа работает на водопроводную компанию. Мама учительница. Но мы все носим вот такие штуки. — Она вытянула руку и продемонстрировала черный браслет на запястье, украшенный красным символом, ни о чем Клер не говорящим, разве что вызывающим смутные ассоциации с чем-то китайским. — Видишь, мой уже совсем красный? Выдохшийся. Это что-то вроде медицинской страховки. Браслеты защищают детей только до восемнадцати лет, а мне уже на полгода больше. — Она грустно посмотрела на браслет, расстегнула его и уронила на поднос. — Можно и вовсе не носить, им никого не обманешь.

Клер в растерянности смотрела на нее, спрашивая себя — может, ее разыграли и Ева вот-вот расхохочется, назовет ее идиоткой за то, что она так легко купилась, а Шейн сменит свою мило-ленивую манеру на жесткую и вытолкает ее за дверь, да еще со злыми насмешками? Потому что такого в мире просто не может быть. Тебе не нравятся люди, и постепенно ты начинаешь от этого сходить с ума.

Альтернативный вариант — что Ева вовсе не сошла с ума — Клер не хотелось даже рассматривать. Она вспомнила людей на улицах, идущих быстрым шагом, опустив головы. Как мать резко потащила девочку с улицы только потому, что та дружелюбно помахала кому-то рукой.

— Прекрасно. Давай, считай меня чокнутой,— сказала Ева, садясь на пятки. — В смысле, почему нет? И я не пытаюсь убедить тебя. Просто не выходи одна после наступления темноты. Пусть с тобой будет кто-нибудь защищенный, если сумеешь найти его. Ищи такой браслет. — Она ткнула пальцем в свой. — Пока он действует, символ белый.

— Но я...— Клер откашлялась, не зная, что сказать. «Ну же, постарайся быть милой».— Ладно. Спасибо. Мм, а Шейн?..

— Шейн? Защищен? — Ева фыркнула. — Вот еще! Но даже если бы и был, в чем я сомневаюсь, он никогда в этом не признается. И не носит браслета. Майкл... ну, Майкл тоже нет, однако существует, так сказать, стандартная защита некоторых домов. Мы здесь что-то вроде отбракованных.

Это был очень странный разговор двух девушек, склонившихся над чили и кока-колой, причем одна из них держала на макушке упаковку льда. Клер почему-то зевнула, и Ева рассмеялась.

— Считай этой детской сказкой,— сказала она. — Послушай, давай я покажу тебе комнату. Ты можешь просто полежать, пока действует лед, а потом уйти. А может, ты захочешь поговорить с Майклом, когда проснешься. Выбирай сама.

Клер снова пробрал холод, и она вздрогнула. Скорее всего, это из-за льда на голове, решила она, ну и, конечно, от усталости. Она достала из кармана упаковку прописанных доктором таблеток и проглотила одну, запив последним глотком колы. Потом помогла Еве отнести подносы на кухню, огромную, с каменными раковинами, древними полированными стойками и вполне современными плитой и холодильником, рассованными по углам. Чили все еще булькал в глиняном горшке на медленном огне.

Когда тарелки были вымыты, подносы сложены, мусор из корзины выброшен, Ева подхватила с пола рюкзак Клер и повела ее через гостиную, а потом вверх по лестнице. На третьем лестничном пролете Ева обернулась в тревоге и спросила:

— А тебе не тяжело подниматься? Потому что, ну ты понимаешь...

— Я в порядке,— ответила Клер, хотя это была неправда.

Щиколотка чертовски болела, но ей так хотелось посмотреть комнату. И если позже ее выкинут вон, она хотела, по крайней мере, еще раз поспать в постели, пусть даже старой и с комковатым матрасом. До верха надо было преодолеть тринадцать ступенек. И она справилась, хотя и оставила отпечатки потных пальцев на перилах, к которым Шейн, поднимаясь, даже не прикасался.

Их шаги заглушал роскошный, старинный с виду ковер, весь в разноцветных завитушках, который тянулся по центру полированного деревянного пола. Наверху обнаружилось шесть дверей. Когда они проходили мимо, Ева называла имена обитателей дома.

— Это Шейна. — Первая дверь. — Майкла. — Вторая дверь. — И это тоже его — у него две комнаты соединены вместе. — Третья дверь. — Главная ванная комната. — Четвертая. — Вторая ванная внизу — на всякий пожарный случай, если Шейн застрянет здесь на час, укладывая гелем волосы...

— Язва! — заорал Шейн из-за закрытой двери. Ева стукнула в нее кулаком и повела Клер к двум последним дверям.

— Вот эта моя. Твоя последняя.

Когда Ева открыла дверь, Клер, подготовившая себя к разочарованию, удивленно открыла рот. Во-первых, комната оказалась огромной — втрое больше той, которая была у нее в общежитии. Во-вторых, она была угловой, с тремя — тремя! — окнами, в данный момент прикрытыми жалюзи и занавесками. Постель тоже не напоминала ту, что была у нее в кампусе,— с полноразмерным матрацем и четырьмя массивными, прочными столбиками из черного дерева по углам. Вдоль одной стены тянулся комод с зеркалом, в котором поместилось бы одежды... ну, вчетверо или впятеро больше того, что Клер когда-либо имела. Плюс шкаф. Плюс...

— Это что, телевизор? — спросила она еле слышно.

— Да. Спутниковая связь. Подключаться, однако, можно только в самой комнате. Ох, и Интернет тоже. Широкополосный. Должна, правда, предупредить тебя, что здесь отслеживают интернетовский трафик. Поэтому нужно следить за тем, что пишешь в сообщениях. — Ева поместила рюкзак на комод. — Необязательно решать прямо сейчас. Сначала отдохни. Вот, возьми свой лед. — Она подвела Клер к постели, помогла убрать покрывало, и, когда Клер сняла туфли и улеглась, заправила одеяло, словно заботливая мать, и положила ей на голову упаковку льда. — Когда встанешь, Майкл, скорее всего, уже проснется. Мне пора на работу, но все будет в порядке, уверена.

Клер слабо улыбнулась ей; болеутоляющее уже начало действовать. И снова ее обдало холодом.

— Спасибо, Ева,— сказала она. — Это... классно.

— Да ну, по твоему виду особо не скажешь, что у тебя все классно. — Ева наградила ее сногсшибательной улыбкой. — Спи спокойно. И не волнуйся, вампиры сюда не придут. Этот дом имеет защиту, чего не скажешь о нас.

Ева вышла и закрыла за собой дверь. Клер несколько секунд обдумывала ее последние слова, а потом сознание ускользнуло, и блаженство охватило ее, будто облако,— какая мягкая подушка, и какие хрустящие простыни, и как приятно здесь лежать...

Ей приснилось нечто совсем уж странное: тихая комната, где кто-то бледный сидит на обтянутой бархатом софе, переворачивает страницы книги и плачет. Это не напугало ее, но время от времени она ощущала холод, то накатывающий, то снова отступающий. И дом... дом, казалось, был полон шепотков и шорохов.

В конце концов она провалилась в глубокий сон без сновидений.

Ей не снилась даже Моника.

Ей не снились даже вампиры.

 

 

Клер проснулась в темноте, почувствовав беспричинный страх. Она вздрогнула, отчего упаковка со льдом, которая за это время превратилась в хлюпающий мешочек с водой, свалилась сначала на подушку, а потом на пол. В доме стояла тишина, раздавалось лишь пугающее потрескивание, которое старые здания часто издают по ночам. Снаружи ветер шуршал сухими листьями, из-за двери спальни доносилась музыка.

Клер сползла с постели, поискала на ощупь лампу, обнаружила ее рядом с постелью — стеклянную, в стиле Тиффани, очень симпатичную,— и яркий свет прогнал все накатившие страхи. Музыка была медленная, мягкая и задумчивая, что-то вроде гитарного перебора. Клер надела туфли, бросила взгляд на зеркало комода и была неприятно поражена. Лицо все еще болело, оно и понятно — правый глаз заплыл, кожа вокруг него стала багрово-фиолетовой. Треснувшая губа блестела и тоже вздулась. Лицо, и до этого-то не блещущее здоровым румянцем, сейчас было бледнее обычного. Коротко остриженные, под эльфа, черные волосы сбились после сна, но она расправила их пальцами, приведя в некое подобие порядка. Она редко прибегала к макияжу, даже когда в детстве таскала косметику у мамы, чтобы попробовать, но сегодня, может, немного тонального крема не помешало бы... Она выглядела измученной, разбитой и бездомной.

Ну, так оно и было, в конце концов.

Клер сделала глубокий вдох и открыла дверь. В коридоре горели лампы, разливая вокруг теплый золотистый свет; музыка доносилась снизу, из гостиной. Она взглянула на висящие на стене часы; уже перевалило за полночь, а значит, она проспала больше двенадцати часов.

И пропустила все занятия. Не то чтобы ей хотелось показываться в университете в таком виде, даже если не учитывать параноидальный страх перед преследующей ее по пятам Моникой... но позже непременно нужно будет посидеть над учебниками.

Синяки болели гораздо меньше, а голова и вовсе чуть-чуть. Хуже всего, по-прежнему, дело обстояло с щиколоткой; каждый шаг со ступеньки на ступеньку отдавался резкой болью в ноге.

«Ох, музыка...»

Сначала Клер подумала, что это запись, но нет, это была настоящая музыка, живая, какой она никогда прежде не слышала. И тот, кто ее играл, оказался... классный. Просто потрясающий.

Она замерла, глядя на него; совершенно очевидно, он пока даже не догадывался о ее присутствии. Существовали только он, гитара и музыка; и если бы Клер требовалось как-то определить выражение его лица, это было бы что-нибудь поэтическое, например «жаждущее». Блондин, волосы пострижены так же небрежно, как у Шейна,— что-то вроде швабры. Не такой крупный, как Шейн, и не такой сильный, но, кажется, почти такой же высокий. На нем тоже была тенниска, черная, с логотипом пива. Голубые джинсы. И никакой обуви.

Склонив голову, он перестал играть, потянулся за открытой бутылкой с пивом, стоявшей на столе перед ним, и провозгласил тост, обращаясь к пустоте:

— Счастливого дня рождения тебе, парень. — Он отпил три глотка, вздохнул и поставил бутылку. — Сидишь тут под домашним арестом. Какого черта? Подчини это себе или подчинись.

Клер кашлянула. Он повернулся, будто испугавшись, но спустя пару мгновений его лицо прояснилось.

— Ах! Ты та, которая, как сказала Ева, хотела поговорить о комнате. Привет. Входи, садись.

Она постаралась войти в комнату не хромая; но оказавшись на полном свету, заметила, как его быстрый, умный взгляд оценивает ее синяки.

Однако он не упомянул о них ни словом.

— Я Майкл. А тебе еще нет восемнадцати, поэтому разговор у нас будет короткий.

Она села, чувствуя, как быстро колотится сердце.

— Я учусь в университете,— сказала она. — На первом курсе. Меня зовут...

— Не вешай мне лапшу на уши, и как тебя зовут, меня не волнует. Тебе еще нет восемнадцати. Готов поспорить, что даже семнадцати нет. В этом доме мы не допускаем ничего противозаконного. — Голос у него был низкий, теплый, но — по крайней мере, сейчас — жесткий. — Я не утверждаю, что ты занимаешься проституцией, ничего подобного, но, извини, нам с Шейном приходится заботиться о таких вещах. Представь себе — ты живешь здесь, и кто-нибудь хотя бы намекнет, что у нас происходит что-то не то...

— Постой,— перебила его Клер. — Я ничего такого не сделаю. И никому слова не скажу. Я совсем не хочу доставлять вам неприятности. Мне просто нужна...

— Нет. — Он убрал гитару в футляр и застегнул его. — Извини, но ты не можешь оставаться здесь. Таковы правила этого дома.

Она, конечно, знала, что так и будет, и все же позволила себе надеяться — Ева была милая, и Шейн не противный, и комната приятная,— но выражение глаз Майкла положило этому конец. Это был полный и безоговорочный отказ.

Она почувствовала, как задрожали губы, и возненавидела себя за это. Почему она не может вести себя как хамоватая, холодная сука? Почему даже в случае крайней необходимости не может постоять за себя, не разражаясь слезами, словно младенец? Вот Моника не стала бы плакать. Моника бросила бы язвительное замечание, заявила бы, что ее вещи уже в комнате. Моника выложила бы на стол деньги и заставила его передумать.

Клер достала из кармана кошелек.

— Сколько? — спросила она и начала отсчитывать банкноты. У нее были двадцатки, так что с виду денег казалось много. — Триста достаточно? Могу и больше, если нужно.

Майкл, явно удивленный, откинулся назад и слегка нахмурился. Потянулся за своим пивом, С задумчивым видом сделал глоток.

— Как? — спросил он.

— Что?

— Как ты можешь достать больше?

— Найду работу. Продам кое-что. — Продавать-то особенно было нечего, но, в крайнем случае, всегда можно позвонить маме и навешать ей лапши на уши. — Я хочу остаться здесь, Майкл. Правда хочу. — Убежденность в собственном голосе удивила ее саму. — Да, мне еще нет восемнадцати, но, клянусь, со мной не будет никаких неприятностей. Я не стану путаться у вас под ногами. Я хожу в университет и учусь, вот и все, что я делаю. Я не любительница вечеринок, я не лодырь. Я могу быть полезна. Я... Я буду убирать и готовить.

Он задумался, пристально глядя на нее. Он относился к тому типу людей, у которых отражалось на лице все, о чем они думают. Это выглядело немного устрашающе, хотя, скорее всего, он не стремился к такому эффекту. Просто в нем ощущалось что-то... ну... взрослое. Уверенность в себе.

— Нет,— сказал он. — Прости, девочка. Но это слишком рискованно.

— Ева совсем ненамного старше меня!

— Еве восемнадцать. А тебе сколько — шестнадцать?

— Почти семнадцать! — Если глубоко не вдаваться в это «почти». — И я действительно учусь в университете. На первом курсе... послушай, у меня же есть студенческий...

Но он будто не услышал.

— Возвращайся через год, тогда и поговорим. Мне правда жаль. А почему ты не хочешь жить в общежитии?

— Они убьют меня, если я останусь там. — Клер опустила взгляд на свои сцепленные руки. — Они уже пытались сегодня убить меня.

— Что?

— Другие девушки. Они ударили меня и столкнули с лестницы.

За этим последовало молчание — по-настоящему долгое. Она услышала скрип кожи, а потом Майкл опустился на колени рядом с ее креслом. Прежде чем она успела остановить его, он ощупал шишку на голове и наклонил ее назад, чтобы как следует разглядеть синяки и ссадины.

— Что еще?

— В смысле?

— Кроме того, что я уже вижу? Ты не упадешь тут мертвой?

Надо же, какой чувствительный.

— Все в порядке. Я сходила к доктору. Это просто... синяки. И щиколотку потянула. Но они столкнули меня с лестницы, нарочно, и сказали...— Внезапно в памяти всплыли слова Евы о вампирах, заставив ее запнуться. — Девушка... она у них главная... сказала, что сегодня ночью я получу то, что мне причитается. Я не могу вернуться в общежитие, Майкл. Если ты выставишь меня за дверь, я погибну, потому что у меня нет друзей и мне некуда больше пойти!

На несколько мгновений он замер, глядя ей прямо в глаза, а потом вернулся на кушетку. Расстегнул футляр гитары, взял ее в руки. Клер подумала, что это его зона спокойствия — вот так, с гитарой в руках.

— Эти девицы. Они выходят из общежития днем?

Клер удивленно посмотрела на него.

— Конечно. Они же посещают занятия. Ну, иногда.

— Они носят браслеты?

— Ты имеешь в виду...— Клер взяла кожаную повязку с красным символом, оставленную Евой на столе. — Вроде этого? Я никогда не обращала внимания. Они много чего носят. — Она задумалась, пытаясь припомнить. Да, браслеты есть, но не такие, как этот, а золотые. У Моники и моникеток ими все запястья увешаны. — Может быть.

— Браслеты с белым символом? — небрежным тоном спросил Майкл, наклонив голову и настраивая гитару, хотя вряд ли она нуждалась в этом. Каждая нота звучала безупречно. — Не помнишь?

— Нет. — Она почувствовала прилив... нет, не страха, просто волнения. — Это означало бы, что они имеют защиту?

Он заколебался на мгновение, и она поняла, что он удивлен.

— Ты имеешь в виду презервативы? Разве не все ими пользуются?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Щеки Клер вспыхнули; оставалось лишь надеяться, что это не слишком бросается в глаза.

— Не уверен.

— Ева сказала...

Он в упор взглянул на нее, в голубых глазах внезапно вспыхнула ярость.

— Еве нужно держать рот на замке. Она и так подвергает себя опасности, разгуливая в этой своей готической сбруе. Они думают, что таким образом она издевается над ними. Если они узнают, о чем она болтает...

— Они — это кто? — спросила Клер.

Теперь он отвел взгляд.

— Люди,— ровным тоном ответил он. — Послушай, я не хочу твоей крови на своих руках. Можешь остаться на пару дней, но только пока не подыщешь что-нибудь, идет? И сделай это быстро — мой дом не приют для пострадавших девушек. Мне и так приходится заботиться о том, чтобы уберечь от неприятностей Еву и Шейна.

Он говорил с оттенком горечи, и это пугало, совсем не подходило парню, способному так чудесно играть. Клер положила деньги на стол перед Майклом. Он посмотрел на них, играя желваками на скулах.

— Арендная плата — сотня в месяц. И еще раз в месяц ты покупаешь продукты. За первый месяц платишь авансом. Но на столько ты здесь не задержишься, так что убери остальные.

Она сглотнула и взяла две сотни из трех.

— Спасибо.

— Не благодари меня,— ответил он. — Просто не втягивай нас в неприятности. Я серьезно.

Она встала, пошла на кухню, положила чили в две тарелки, поставила их на поднос, взяла ложки и колу, вернулась и водрузила поднос на кофейный столик. Майкл посмотрел сначала на принесенное, потом на нее. Она села на пол, хоть это и было больно, и принялась за еду. После недолгой паузы Майкл взял свою тарелку и попробовал чили.

— Это Шейн приготовил,— сказала Клер. — Вкусно.

— Да. Чили и спагетти — вот все, на что способен Шейн. Ты умеешь готовить что-нибудь?

— Конечно.

— Например?

— Лазанью. И... мм... что-то типа мелко нарубленного мяса с лапшой. И тако[8].

Майкл задумался.

— Можешь завтра приготовить та

Date: 2015-12-12; view: 213; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.008 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию