Игры детей и игры взрослых

Иногда — но не всегда, игры детей представляют собой искаженную имитацию игр взрослых. Например, игра мальчиков в мяч — это остатки той игры в мяч, которой в старину увлекались молодые люди и солдаты. Однако шарики, «прыгай, барашек», игра в медведя (сегодня почти исчезнувшая, а в лицейские годы в Ницце она стоила мне множества шишек), догонялки и т. д. — зто специ­фические детские игры. А жмурки, гармонирующие с современ­ными нравами, существовали еще в ХУШ веке как игра для взрослых, что подтверждается множеством гравюр... Трещотки, ко­торые наши мальчишки покупают на ярмарке и трещат ими круг­лый год, происходят по прямой линии от тех трещоток, которые полагалось вращать только во время церковной службы в среду,

» Фрустрапия — состояние, при котором субъекту отказывают или сам он от­казывается от удовлетворения своих влечений.

Четверг и пятницу на Страстной неделе и которые должны были изображать архаичные колокола наших церквей; ведь в первые века христианства на церквах не было колоколов, и верующие собирались к богослужению на звук трещоток, подчас огромных — такой обычай еще сохранился кое-где на Востоке. Точно так же и куклы наших девочек первоначально были изображениями раз­личных божеств; в Марокко до сих пор есть куклы, символизи­рующие Дождь, их торжественно носят по полям во время засухи. В былые времена это были переносные священные статуэтки, ко­торые довольно поздно утратили это свое значение в Европе, всего каких-нибудь три-четыре века тому назад, и превратились в рас­пространенные игрушки для девочек. Впрочем, девочки во все вре­мена делали себе «пупсиков», потому что игра в маму — биоло­гически заложенное детское упражнение, точно так же как тросточка изображает лошадь и служит таким упражнением для мальчиков всего мира.

Самоочевидно, что игры детей и подростков — подготовительные упражнения, то есть тренировка деятельности, практически или физиологически полезной по достижении зрелости, — однако это стало ясно сравнительно недавно; в наши дни появился избыток игр — подчас современные игры и спортивные упражнения пере­утомляют и ослабляют играющих.

АРНОЛЬД ВАН ГЕННЕП Народные обычаи и поверья Франции (Зеленый путь)

Рассмотрим отношения детей к плюшевым игрушкам. Дети подолгу берегут какого-нибудь плюшевого зверька, чтобы сохранить в себе что-то от своего раннего детства, что-то мягкое и ласкающее на ощупь, с чем они находились в тех же отношениях любви и нежности, какие связывали их в свое время с кем-либо из взрослых. Некоторые дети спят с такой игрушкой лет до пятнадцати. До какого возраста дети компьютерной эпохи будут сохранять потребность обнимать плю­шевого мишку? Можно ли компьютер любить, как друга? Не думаю. Компьютер — раб, который может сломаться. Тогда его заменят другим, но зачем его любить? Можно ли питать к нему нежность?

Тот, кто играет с компьютером в шахматы, находится один на один с машиной, будучи лишен малейшего чувства привязанности, заложенного в человеческом соперничестве: «Ты меня победил, а я тебя... Как он долго думает... Что он будет делать?» Я целыми

вечерами играла одну и ту же партию в шахматы с отцом, и в этом был элемент человеческого соперничества.

Как-то отец сказал: «Мне бы хотелось поиграть в шахматы. Кто со мной сыграет?» И мы начали с ним играть, оба то и дело заглядывая в учебник. Сперва мы были более или менее на равных; но потом он стал ходить тренироваться к приятелям по клубу, и в следующие два-три дня он меня побеждал; а потом я опять с ним сравнялась; а потом начала его побеждать, и он вернулся к своим приятелям из Политехнического. Нас обоих очень забавляли эти перемены в соотношении сил. Но поскольку он совершенствовался в шахматах благодаря своим друзьям, которые были серьезными ма­тематиками и ход мысли у них был очень сложный, ему требовалось много времени, и пока он думал над ходом, я читала. Сама я думала минуты две-три. И я без малейшего смущения могла заявить: «В конце концов, я читала и поэтому не могла заметить всех ловушек». Иногда вместо меня с отцом играла в шахматы мама, хотя она предпочитала карты.

Пока отец раздумывал, мама засыпала; ей было ничуть не интересно смотреть, как партнер размышляет (как и мне — потому-то я и читала). Но отец любил, чтобы партнер следил за его размышлениями. И в самом деле, некоторое время довольно занятно смотреть, как другой обдумывает ход, потому что начинаешь думать за него, как будто ты на его стороне; задаешь себе вопрос: «Ну-ка, что тут можно сделать?» Начинает казаться, что ты ухватил, сперва чисто интуитивно, ход мыслей партнера. Этот воображаемый союзник — союзник по Эдипову комплексу, каким, вероятно, был для меня мой отец — может быть и просто приятелем. Мою маму это не могло забавлять, потому что она и так была связана с отцом брачным союзом. Она шла играть в бридж с моими братьями, уступая мне место напротив отца. Думаю, что если бы к моим услугам был всегда безотказный партнер, — в случае электронных игр таким партнером теоретически оказывается машина — я бы не могла про­грессировать в контакте с игроком, который вначале играет пос­редственно, а потом все лучше и лучше, и не изведала бы настоящего удовольствия от игры. Шахматы, эта неповторимая комбинационная игра, делается пустой и бесплодной, если отсутствуют симпатия к партнеру и радость от соперничества с его интеллектом. Отсутствует удовольствие сказать после партии: «Ага! Я тебя победил!» — «Да, но погоди, вот я потренируюсь с моим приятелем, и тебе еще достанется от меня!» Нас с отцом это очень забавляло. Он после

такой тренировки начинал играть намного сильнее. А потом и я начинала играть сильнее, потому что училась у него. Никакая машина не могла бы доставить мне столько радости.

С тех пор как в обиход самых маленьких детей вошли электронные игры, человек привыкает оставаться один на один с машиной, с автоматом, без общения с приятелями.

Опыт в его предельном виде.

"' У некоторых детей отцы работают на игрушечной фабрике и бесплатно получают для своих детей все новинки: игрушки, игры, приборы с дистанционным управлением, миниатюрные модели; у дру­гих отцы часто ездят в командировки и привозят им игрушки со всех концов света. Этим детям и их маленьким гостям нелегко выбрать что-либо из горы игрушек, скопившихся дома. Они могут брать, что хотят. Но что мы видим? Их игровые отношения скудны, а игры кончаются ссорой.

Ни между партнерами, ни между ребенком и игрушкой не ус­танавливаются связи. Им остается только ссориться или ломать иг­рушки, чтобы хоть что-нибудь делать. Это по крайней мере какое-то проявление их личности.

Знакомая всем картина: отец, играющий с электрическим поездом, который принес Дед Мороз, — ребенок, адресат подарка, еще слишком мал, чтобы собирать и заводить игрушку самостоятельно. Сегодня уже вышло из моды покупать такие игрушки, которые бы порадовали родителей. «Не вмешивайтесь, ребенок должен выбирать сам». В некоторых передовых магазинах очаровательные детки уже сами заказывают компьютеру игрушки. Считается, что для ребенка это полезно: он сам делает выбор. На самом деле, существует влияние рекламы, которая заставляет его выбрать именно то, а не иное; а бывает и так: в программу компьютера заложен не такой уж большой выбор, и ребенок может выбирать только то, что есть в программе. Разумеется, это не родительская программа... Но так диктует реклама.

В конечном счете не проигрывает ли ребенок? Да разве малыш в обиде, если мама и папа любят его игрушки? Если они играют с ним вместе, участвуют в его игре, говорят: «Посмотри на эту зверюшку, какая она смешная...» или вместе с ним разглядывают

книжки? Раньше мать читала ребенку книгу и советовала смотреть картинки, а ребенок задавал вопросы. Теперь есть книжки-пластинки, ребенок может пользоваться ими самостоятельно. То, что теперь ребенок может управляться с ними сам, — хорошо: в его игру никто не вмешивается, его оставляют в покое. Но контактов становится куда меньше.

Зато появилось множество новых игр, рассчитанных на шесть, семь, восемь и больше игроков. Это стратегические игры, военные или экономические. И все они направлены на то, чтобы развивать прежде всего интеллект, наращивать коэффициент интеллектуальности.

На самом деле, я думаю, что такие игры рассчитаны на то, чтобы играть в школе. И в конце концов, единственным предметом, который будет преподаваться учителем, останется, наверное, родной язык.

Стратегические игры уже вводят в курс лицеев. В Версале ста­вились такие эксперименты: девочкам и мальчикам за компьютерами предлагалось участвовать в имитации реальных ситуаций, возника­ющих на предприятиях: переоборудование, покупка иностранной фир­мой, публичная продажа акций данного предприятия, конкуренция, экспорт. Но эта стратегическая игра предлагалась уже достаточно взрослым детям. Не следует ли предложить ее и младшим?

Во всех этих играх недостает словаря общения между двумя участниками — двумя личностями. Они не более, чем инструменты. Интеллектуальность у людей повышается, -но сами они не осознают этого и лишены запаса слов, чтобы поддерживать разговор друг с другом.

В игрушках XIX и начала XX века (куклы, маскарадные костюмы) обнаруживается проекция всех готовых идей насчет моделей, которые следует привить детям (девочка, плачущая оттого, что ей сломали куклу, мальчик, мечтающий нарядиться солдатом, и т. д.). Соот­ветствуют ли эти идеи бесспорным прототипам или просто на­вязывают детям какие-то идиотские образцы? Мы до сих пор без­успешно ломаем головы над опытом, который был поставлен в Швеции: набрали две группы — группу мальчиков и группу девочек, и дали им одинаковые наборы конструкторов; и вот девочки про­демонстрировали отчетливое стремление строить города, а маль­чики — те же города — разрушать.

Это совершенно очевидно. Я уже очень давно не была на пляже... А детьми мы всегда, обычно все вместе, ходили на пляж, где был мелкий песок. Было в высшей степени любопытно наблюдать игры, в которые увлеченно играли девочки и мальчики: девочки строили из песка корабли и, с помощью воображения, поселялись на них, словно собирались переплыть океан. А мальчики строили крепости, причем девочки им помогали. Всё это возводили из нанесенного приливом мокрого песка; перед следующим приливом мальчики раз­рушали всё, что строили, а девочки смотрели, как набегающие волны смывают их постройки. И никогда девочки не помогали мальчикам разрушать. Мальчики на несколько часов становились строителями, а затем самой увлекательной игрой на свете для них становилось разрушение построенного, а девочки смотрели на них и говорили: «А все-таки до чего жалко!» Можно было смотреть, как море постепенно подкапывается под замок, но мальчишки ждать не желали — они предпочитали играть в разрушителей. Хотя пока шло строительство, мальчишки возмущались, если кто-нибудь по не­ловкости опускал ногу на башню или на подъездную дорогу.

Среди мальчишек попадаются консерваторы, которые не любят разрушать то, что делают, но и они в конечном счете предпочитают активно разрушать, а не смотреть, как это делает море. Бывает, что и девочка разрушит сделанное соседкой, но никогда — то, что сделала она сама. Агрессивность относительна. Правда, на пляже моего детства заметно было, как повторяется поведение детей перед лицом разрушений, производимых природными силами. Ни одна из девочек не играла в разрушение, а для мальчиков разрушение было игрой: поскольку все равно прилив все смоет, сделаем лучше это сами. Ну, а девочек такая игра ничуть не привлекала.

Когда я была маленькой, меня это поражало. Помню: мы тщательно отделывали в построенном домике кухню и гостиную, зная, что вскоре море выйдет из берегов; мы строили до самой последней минуты, а потом — бах! -- волна смывала дом, и мы наблюдали за природной катастрофой. А мальчики, видя, что море поднимается, сами разрушали свой замок — и море затопляло одни руины. Это очень любопытно.

Что мы замечаем, изучая историю войны и мира? Троянскую войну затеяли мужчины, а не женщины. Посмотрим на Ирландию: женщины из противоположных лагерей, приверженные противопо­ложным идеологиям, объединились, чтобы положить конец войне... Мужчины этого никогда не делали. Женщины могут разжечь войну

ради мщения, но не для удовольствия, в то время как мужчины относятся к разрушению как к игре.

Электронная игрушка до сих пор еще роскошь. В этом смысле жаль, что она пока не прижилась в школах. Помню игру в эн­циклопедию с картинками — «Электровикторину». В нее входили фишки с контактами и таблицы с картинками, снабженные прорезями, которые накладывались на контакты. Это был тест на проверку знаний. Чтобы узнать, верный ли ответ, надо было соединить два контакта, и если ответ подходил, то раздавался звонок.

Вначале мне хотелось играть в эту игру, я думала: «Можно узнать много нового», и была очень довольна. После трех или четырех партий, когда я уже поняла, что звонок раздается всякий раз, когда соединяются два парных контакта, мне стало неинтересно. Ток все время один и тот же, я знала, что вот тому контакту соответствует вот этот — ив четвертый раз мне уже казалось бессмысленным накладывать таблицу на прибор: ответы уже были у меня в голове, ток включен... Думаю, что современные обучающие машины похожи на эту «Электровикторину».

В нашем распоряжении компьютеры с банком данных, хранящим содержимое энциклопедических словарей: скажем, возраст Эдисона к моменту изобретения фонографа, или: число жителей такого-то города. Я думаю, что сейчас люди скорее озабочены тем, чтобы научиться учиться, постичь методы работы и вооружиться инстру­ментами, которые помогут четыре раза кряду получить разное об­разование на одной общей основе, усвоенной вначале. Приходит время ввести телеинформатику в программы государственной школы' изучать все эти компьютеры и программы. А пока мы еще забавляемся игрушками, потому что коммерция манипулирует именно игрушками. Мне хотелось бы, чтобы удалось осуществить великий проект внед­рения компьютеров во все школы. Думаю, что это будет означать конец обучения, основанного только на зубрежке, заучивании, на­коплении знаний, которые беспорядочно нахватывают школьники, не зная, как их потом применять. До самых последних лет молодые люди даже после окончания высшей школы оказывались брошены в активную жизнь, так и не научившись ни работать, ни учиться.

Date: 2016-02-19; view: 324; Нарушение авторских прав