Бабушка скачет.

Ближе к вечеру наш поезд остановился на нужной нам станции. Она была маленькая и какая‑то одинокая. Вокруг нее почти ничего не было. Только густая зеленая степь и дальний зеленый лесок. И узкая дорога, по которой лихо скакал маленький всадник на вороном коне. Или на борзом, я в них не очень разбираюсь. Это Алешка у нас специалист по лошадям и собакам.

Кстати, название станции я вам не скажу. В свое время вы поймете – почему. Намекну только: не пытайтесь повторить.

И здесь, на этой станции, было очень безлюдно. Когда поезд на минутку остановился, на платформу спрыгнули только мы с мамой. И наши вещи. И больше никого кругом не было. Только возле здания вокзала зачем‑то глодала зеленую скамейку драная лохматая коза. С бородой и рогами. Мы вертели своими головами во все стороны – где же наша бабушка, лошадиный зоотехник? Она же обещала нас встретить.

– Мамочка! – вдруг радостно закричала наша мама и даже подпрыгнула на месте.

Мы опять огляделись по сторонам – никаких мамочек. Только лохматая коза подняла голову и заблеяла, очень похоже передразнив нашу маму. Алешка удивленно уставился на козу и тихонько проворчал:

– Что‑то не похожа она на нашу бабушку.

Я хихикнул и спросил:

– А ты ее видел, нашу бабушку?

Я ведь тоже ее толком не видел. Мамина мамочка, то есть наша бабушка, появилась в нашем доме всего два раза – когда я родился и когда родился Алешка. А в остальное время она звонила по телефону и присылала нам гостинцы. В основном это были старые лошадиные подковы, на счастье. Все равно их девать некуда, объясняла бабушка. В нашей квартире эти подковы прибиты над каждой дверью, на счастье. А потом мы даже стали отдавать их тете Зине – выбросить жалко, а девать некуда, все двери уже заняты.

В общем, бабушку мы знали только по лошадиным подковам и по ее старой фотографии, на которой она была снята в молодости – в шляпке и под ручку с дедушкой. Дело в том, что мамина мама, наша бабушка, очень занятой человек. Она не просто зоотехник – она профессор по лошадям. И заслуженный деятель науки. И у нее есть за ее заслуги ордена и медали. Потому что наша бабушка все последние годы отдавала все свои последние силы восстановлению былой славы российского коневодства. Непонятно только – куда девалась эта былая слава? И зачем было ее терять? Чтобы потом восстанавливать?

– Мамочка! – опять закричала наша мама и замахала кому‑то обеими руками. Но точно – не козе.

Мы с Алешкой переглянулись, пожали плечами – никакой бабушки и никакой мамочки ни вблизи, ни вдали не было. Только из‑за вокзального здания вылетел на борзом вороном коне худенький пацан в жокейском наряде. Наверное, еще один какой‑то неизвестный нам бабушкин внук.

Но тут этот самый внук ловко соскочил с лошади еще на скаку, забросил повод на ветку дерева и... оказался все‑таки не внуком, а нашей бабушкой. Это была такая из себя, как шепнул мне Алешка, молодая старушка. Худенькая, легкая, с короткой седой стрижкой. У нее были озорные молодые глаза и много белых зубов. Постукивая себя по сапогу стеком (тросточка такая, с петелькой на конце), сдвинув на затылок цветную жокейскую шапочку с козырьком, она шла нам навстречу по платформе и весело улыбалась.

– Приехали? – спросила бабушка, расцеловываясь со своей дочкой. И кивнула на нас: – А они здорово выросли, настоящие жеребята. Особенно этот, – она ткнула в мою сторону стеком, – старший. Я ведь его помню вот таким. – Бабушка не широко развела руки в перчатках, показывая мой давний размер. Примерно с небольшую селедку. – А меньшой, тот вообще пешком под стол ходил.

– Мамуля, – засмеялась счастливая встречей мама, – Алешка тогда вообще еще не ходил.

– И правильно! – бабушка рубанула воздух стеком, как саблей. – Молодец! Наша порода! Больно надо нам под стол ходить. Да еще пешком.

– Конечно, – согласился Алешка, – под стол лучше на лошади.

Бабушка рассмеялась. У нее были такие же голубые глаза, как у Алешки.

– Он всегда такой ехидный? – спросила она маму и, не дожидаясь ответа, спросила Алешку: – А ты лошадь‑то видел, вживую? Или только на картинках?

– Я и на картинках‑то лошадей не видел, – лукаво усмехнулся Алешка.

– Пойдем, посмотришь. – Бабушка подхватила мамин чемодан, и мы пошли к вокзалу.

Алешка, конечно, немного вредничал. Лошадей он видел не только на картинках. Возле нашей школы одно время была небольшая конюшня. Там держали верховых лошадей для конных прогулок в парке. Алешка быстренько подружился со всеми конюхами и со всеми лошадьми и «обаял», как она сама говорила, тренера Люсю.

Алешка помогал ухаживать за лошадьми, чистил, засыпал корм, поил. А ездил верхом почище самой Люси. Я думаю, лошадям очень нравилось катать его на своей спине – он невесомый и добрый. Он ни одной лошади никогда не сказал грубости. И они отвечали ему тем же. Они его носили на себе бережно и с удовольствием. Но бабушка‑то этого не знала. Она думала, что Алешка – дитя городского асфальта и может ездить только на метро и на велосипеде в крайнем случае.

– Вот моя Принцесса Галльская, – гордо сказала бабушка, снимая с ветки повод. – Красавица?

– Ничего себе, – согласился Алешка. А Принцесса покосилась на него и ничего не сказала. – Я и не знал, что лошади такие большие! А это у нее копыта, да? А эта прическа не шее – грива? Ну, это хвост, я знаю. Я бы на ней прокатился.

– Давно не падал с высоты? – усмехнулась бабушка.

– Ни разу, – признался Алешка, продолжая валять дурака, – только вот эти штуки, – он указал на стремена, – эти железяки нужно повыше сделать.

И не успела бабушка открыть рот, как Алешка укоротил стремена под свой рост, я подставил ему руку, и он взлетел в седло. Бабушка ахнула. Принцесса затопталась на месте, грациозно переставляя тонкие изящные ноги, звонко стуча подковами по асфальту.

– Убьешься! – ахнула бабушка.

– Не дождетесь! – крикнул Алешка и, почти улегшись на лошадиную шею грудью, поднял Принцессу на дыбы. Это было жутко красиво. Жутко и красиво.

Принцесса его прекрасно поняла, сделала длинный скачок и, звеня копытами, помчалась вдоль вокзальной площади, перемахнула зеленую скамейку – коза шарахнулась и ошалело уставилась ей вслед. И мы тоже.

– Он всегда такой вредный? – выдохнула бабушка.

– Нет, – успокоила ее мама, – только до обеда.

– Тогда поехали скорей обедать. А то я от него уже устала. Я даже стала его побаиваться.

– Мы все его боимся, – вздохнула мама.

Алешка осадил лошадь прямо возле нас – мы едва не разбежались в стороны. Принцесса стала кивать своей красивой растрепанной головой и бить правой ногой в асфальт – аж искры из‑под подковы летели. Ей, видно, здорово понравилось скакать с Алешкой на спине. Ведь наверняка бабушка не давала ей гонять по платформе. Кто знает: может, каждая лошадь об этом мечтает. Только не говорит.

– Бабушка, – Алешка спрыгнул на землю и отдал бабушке повод, – научи меня ездить верхом, ладно?

– Лучше ты меня научи, – проворчала бабушка и сказала маме: – Сейчас за вами машина придет. Отвезет по местожительству. Вы где хотите жить: на моей городской квартире или на конюшне?

– На твоей городской квартире, – поспешила заявить мама.

– На конюшне! – взвизгнул Алешка. – С лошадьми!

Но бабушка послушалась маму. И правильно сделала. Иначе мы никогда бы не разыскали неспящую красавицу и ее сокровища.

* * *

Квартира у бабушки была очень большая. И очень просторная. Такая просторная, что в ней почти ничего не было, почти никакой мебели.

На кухне – только столик, шкафчик, две табуретки и холодильник.

– Пустой! – Алешка захлопнул дверцу и с вопросительной укоризной взглянул на бабушку.

– А ты что хотел? Я была уверена, что вы, как нормальные люди, выберете конюшню.

– Ну да... Там овес, сено.

В большой комнате тоже ничего особенного из мебели не было, только паркет на полу и ковер в виде лошади на стене. А вместо обоев все стены были заклеены фотографиями лошадей. Всякой разной масти. И только одна фотография, между окон, была человеческая: какой‑то молодой человек довоенного облика, в соломенной шляпе, с пятнышком усиков под носом, на фоне нарисованного озера и нарисованной лодочки, где сидела тоже нарисованная дамочка с лилией в руках, которую она нюхала, закатив в восторге глазки.

– Это мой отец, – объяснила бабушка. – Ваш прадед.

– А тетка с подсолнухом? – спросил Алешка. – Это ты?

– Это посторонняя тетка. Случайно попала в кадр.

Еще в этой комнате стоял громадный сундук, весь из темного дерева, обитый черным железом, и под здоровенным висячим замком. Я думаю, такими замками в старое время запирали города. Четыре суровых стражника. Потому что трем стражникам такой замок не поднять.

– Сундук не взламывать! – сразу предупредила бабушка Алешку. – Там все мои сокровища.

– Щаз! – фыркнул Алешка. – Такой замок сломаешь, как же. Да еще на ногу упадет, мне это надо?

В другой комнате, такой же пустой и такой же «лошадиной», стояли у стены три сложенные раскладушки.

– Это я для вас купила, – объяснила бабушка. – Я ведь здесь практически не живу.

– Конечно, – согласился Алешка. – На конюшне уютнее.

– Он всегда такой вредный?

– Только когда голодный, – сказала мама.

Они с бабушкой спохватились и пошли в магазин за продуктами. А мы с Алешкой по новой обошли всю квартиру и ничего нового в ней не нашли. Ничего в ней больше не было.

Но вода в кранах была, и газ на кухне работал.

– Бабушка одинокая, – пожалел ее Алешка. – Никого‑то у нее нет, кроме табуна лошадей. – Он опять потрогал замок на сундуке. – И всяких запертых сокровищ. Там, наверное, Дим, целый сундук подков, правда? Вот бы нам столько!

– Зачем? – удивился я. – Тебе наших подков мало?

– Счастья много не бывает, – важно и задумчиво заметил Алешка.

Ишь ты, философ. Со взломом.

Алешка разыскал на кухне вилку и стал ковыряться в замке. Но тут вернулись бабушка с мамой, и Алешка быстренько сунул вилку под сундук.

Они что‑то быстренько сготовили на кухне и позвали нас обедать.

Мама расставляла на столике разовые пластмассовые тарелки (посуды в бабушкиной квартире тоже почти не было), стала накладывать котлеты и вермишель, бабушка резала помидоры и огурцы.

– Эх, доча, – вдруг вспомнила она, – вилки‑то мы не купили. Ну, ладно, обойдемся – у меня одна вилка есть – серебряная, фамильная.

– Это как? – спросил Алешка. – У нас в Москве ни у одной вилки фамилии нет.

– Прикидывается? – спросила бабушка маму, роясь в ящичке. – И эта куда‑то делась. Мыши ее, что ли, утащили? Да у меня и мышей‑то нет.

– С голода подохли, – посочувствовал Алешка.

– Кончай выступать, – прервала его бабушка. – Лучше сходите в магазин и купите разовые столовые приборы. Магазин найдете? – Бабушка лукаво взглянула на Алешку и сказала, оценив его умственные способности: – Сомневаюсь. Слушайте меня: из подъезда – направо, через городской сквер, напротив памятника увидите супермаркет в виде «Копейки», хозяйственный отдел. Ясно? Или повторить?

– Городской подъезд, – повторил Алешка, – памятник в виде «Копейки», хозяйственный сквер.

Бабушка усмехнулась, взглянула на маму и с сочувствием покачала головой.

Магазин мы нашли легко. Вот только у памятника немного задержались. Он был в виде усатого мужика в старинном камзоле и со шпагой на боку. Алешке непременно надо было узнать, кто он такой и за что его здесь поставили – напротив «Копейки». И он стал приставать с вопросом к прохожим. Отвечали ему примерно одинаково:

– Отстань!

– А я знаю?

– Тебе‑то что?

И только один дядька, похожий на школьного учителя, терпеливо и даже с удовольствием объяснил, что этот памятник поставили в начале прошлого века (гораздо раньше «Копейки», что Алешку очень удивило) в честь то ли губернатора, то ли основателя этого славного древнего легендарного городка...

Как называется этот городок и имя его губернатора‑основателя, я вам не скажу. Скоро поймете – почему. И не пытайтесь повторить... наши приключения. Это опасно и вредно!

В хозяйственном отделе Алешка начал требовать фамильные ложки и вилки. Продавщица смотрела на него и хлопала глазами. А потом что‑то сообразила и отправила нас в сувенирный отдел. Хорошо еще – не в психушку.

Она не ошиблась. Среди всего этого барахла нашлись чашки с именами (полный набор – от Аси до Ядвиги; от Алеши до Яши), но ложек и вилок с именами не было. Алешка развоевался, тогда продавец отдела – молодой хитроватый паренек – сразу поправил дело.

– Минуточку, господа, сейчас все уладим. Какие вам нужны имена на ложках?

– Бабушка, мама и два брата! – выпалил Алешка.

Продавец выбрал четыре ложки, покрупнее, и исчез. Ровно на пять минут.

– Пожалуйста! Заходите еще, мы всегда рады покупателям, которые точно знают, что им нужно. – И он выложил на прилавок «фамильные» ложки. Все четыре. На двух из них красовались красные буквы: «Бабочка» и «Мама». На двух других надписи были одинаковые: «Два брата». Хорошо – не «Два козлика». Что‑то вроде переводных картинок.

Алешка остался доволен. Он точно знал, что ему нужно:

– Мы этого достойны!

– Не сомневаюсь, – улыбнулся продавец. – Приятного аппетита.

Тут опять пришлось задержаться. Потому что Алешка стал втолковывать ему, что аппетит не бывает приятным и неприятным. Он или есть, или его нет. А если он есть, то он и так приятный. А если его нет, то ничего в этом нет приятного. А если... И так далее... Самое интересное, что продавец терпеливо выслушал его и вежливо поблагодарил за разъяснения:

– Ведь я этого достоин.

– Утром, днем и вечером, – кивнул Алешка. – Помогает печени.

* * *

Пока мы ходили, мама к котлетам успела сварить и суп – раз уж мы обещали принести ложки.

Бабушка суп есть отказалась.

– Мне надо держать жокейский вес, – объяснила она. – Не обижайся, доча.

Мы, однако, суп тоже не стали есть, хотя и не собирались держать жокейский вес. Мама безжалостно опорожнила наши тарелки в унитаз. Потому что, когда мы окунули ложки в суп, наши «фамильные» наклейки по‑подлому отклеились и всплыли. Мама ахнула. Бабушка усмехнулась. Алешка строго пообещал:

– Он за это ответит. «Мечты сбываются. Газпром».

– Пусть сбываются, – сказала бабушка, – а мне к моим питомцам пора. Вы отдыхайте.

– Мы лучше по городу походим. Достопримечательности посмотрим.

– Разумно, – согласилась бабушка. – К Гремячей башне обязательно сходите.

– А чем она гремит? – спросил Алешка. – Пушками, что ли?

– Ничем она не гремит. – Бабушка уже была в прихожей. – Памятник седой старины. Легенда города. Раньше она здорово гремела нечистой силой. Что ты рот распахнул? Легенда такая. Будто в этой башне всякие черти и вампиры поселились. Отстань, Лешка, некогда мне. – И бабушка упорхнула.

Мама помыла разовые тарелки, стала разбирать вещи и расставлять раскладушки. А мы пошли в город.

Он был симпатичный, старинный, с узкими улочками, с низкими домами, с высокими деревьями. Недалеко от памятника, на булыжной площади, стояла старинная церквушка, и было видно через окна, как внутри светятся перед иконами лампадки.

Алешка покружил вокруг памятника, остановился, разглядывая шпагу на боку монумента.

– Нравится? – послышалось у нас за спиной.

Мы обернулись – это был тот самый дядька, похожий на учителя, который нам про этот памятник уже рассказывал.

– Нравится? – повторил он.

– Дядька ничего себе, – ответил Алешка, – а шпага лучше.

– То‑то и оно‑то, – засмеялся похожий на учителя. – Она всем нравится. Это уже пятая по счету.

– А где остальные четыре?

– А их украли. Все время крадут. Коллекционеры. И каждый раз наш скульптор делает новую шпагу.

– Не смешно, – сказал Алешка.

– Грустно, – согласился дядька. – Давайте знакомиться. Меня зовут Мефодий Кирилыч. Можете называть меня дядя Мифа.

– Алексей. Можете называть меня Алексом. А это Дмитрий. Можно называть его Димой. Он очень интересуется Гремячей башней. Всякой ерундой вроде нечистой силы.

– И никакая это не ерунда! – вспыхнул дядя Мифа. – Гремячая башня потому так и названа, что там, в глубоком подземелье, гремит и бушует нечистая сила. Уже много веков.

– Живучая какая! – похвалил Алешка нечистую силу. – А где эта Гремучая башня?

– Пойдемте, друзья. – Дядя Мифа был очень доволен, что приехавшие из Москвы сорванцы интересуются нечистой силой его родного города.