Исцеления и цельбы

«Да не сокрыт будет источник благодатных врачеваний всем требующим...»

(Кондак 7 Акафиста Пресвятой Богородице перед Ея чудотворной иконой «Всех скорбящих Радость»)

Из Кутафьей

Девочка Аллочка была безнадежно больна. Врачи единогласно решили, что она не выздоровеет. Мать девочки Лидия Васильевна была в отчаянии. Для нее больничные посещения дочки были сплошным сердечным мучением. Надо было воодушевлять больную, но на воодушевление не хватало никаких сил. Особенно когда приходилось говорить дочке, что она поправится. Однажды, в таком тягостном состоянии, Лидии Васильевне пришел на память давний разговор у ее знакомых, когда Аллочка была весела и здорова.

Разговор зашел о Московском Кремле. Кто-то из гостей сказал:

— Кремль — это не только наш правительственный центр. Это наша русская православная святыня, несмотря на то, что соборы бездействуют и превращены в музеи. Нам, верующим, когда мы бываем в этих соборах, надо молиться. Просить о том, чтобы Господь вернул нам эти соборы для молитвы, молиться о наших нуждах и печалях. Особенно перед Владимирской иконой Божией Матери. И если наша молитва будет горяча, искренна, от души — Матерь Божия услышит ее и даст нам «вся полезная и благая»: то, что нам действительно нужно.

Тяжело скорбя о дочке, Лидия Васильевна вспомнила этот разговор и решила пойти в Кремль, помолиться об исцелении девочки.

В Кремль Лидию Васильевну не пустили — был санитарный день. Расстроенная неудачей, она с глубокой горечью подумала: «Божия Матерь не допускает меня к Себе — я недостойна».

С чувством этого недостоинства и со слабой надеждой она все-таки остановилась в башне перед мостом, ведущим к Троицким воротам Кремля, и стала мысленно усердно молиться. На другой день, как обычно, она пошла к дочке в больницу. Дочка радостная сидела на постели.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Лидия Васильевна.

— Хорошо, — ответила Аллочка, — я совсем здорова.

— Как здорова?

— А так — совсем здорова. Я, мамочка, сегодня видела сон. Ко мне пришла светлая Тетя и сказала: «Аллочка, будь здорова. И передай маме, что Я ее и из Кутафьей услышала».

Обрадованная Лидия Васильевна стала спрашивать лечащего врача, что произошло с дочкой. Врач, обследовав больную, недоумевала, что с ней случилось. Безнадежно больная девочка была абсолютно здорова. Не доверяя себе, врач позвала для консультации других врачей и заведующего отделением. Они всесторонне осмотрели девочку и были потрясены совершенно непонятной неожиданностью: Аллочка была здорова. Радости Лидии Васильевны не было конца. Она горячо благодарила Божию Матерь за исцеление дочки. Окрыленная, не чувствуя под собою ног, она побежала домой и рассказала обо всем происшедшем мужу и о том, что ей непонятны слова «из Кутафьей услышала».

— Что ж тут непонятного? Кутафья — это название башни перед Троицкими воротами, где ты молилась о помощи Аллочке, — ответил муж.

Аллочку вскоре выписали из больницы. Прошли годы. Аллочка, теперь Алла Львовна, живет благополучно, и у нее уже сын-школьник Юра.

Случай из практики

Медицинская сестра Тамара Григорьевна Шевцова, уехавшая недавно за границу, рассказала нам однажды о необыкновенном случае в. ее практике. Она работала тогда в больнице где-то на Таганке. К моему крайнему сожалению, я не помню сейчас ни номера этой больницы, ни фамилий больной и профессора, о которых пойдет речь.

* * *

Профессор вскрыл живот больной и увидел, что раковые метастазы пошли повсюду. Оперировать больную было бесполезно. Больная безнадежна. Зашили. Выдержали в больнице до заживания раны и выписали. При выписке больная сказала профессору:

— Доктор, я теперь, конечно, здорова.

— Да, немножко подлечитесь дома и выздоровеете, -успокаивающе ответил профессор.

Прошло четыре года. В больницу поступает больная с аппендицитом. Каково же было удивление Шевцовой, когда она узнала ту женщину, которая была выписана из больницы в безнадежном состоянии. Фамилия тоже сошлась. Тамара Григорьевна просто не верила своим глазам.

— Вы оперировались у нас?

— Да, четыре года назад.

— А как вы себя чувствуете?

— Очень хорошо, если бы теперь не аппендикс.

Тамара Григорьевна начала подробно расспрашивать больную, как она чувствовала себя перед той операцией и после нее. Вот что поведала эта женщина.

— Перед операцией я чувствовала себя очень плохо. Постоянные боли в животе, рвота, отсутствие аппетита. Я очень похудела и ослабла. С надеждой молилась я Божией Матери о помощи. Вот, положили меня на операционный стол, сделали укол, и я исчезла. Потом вижу себя издали на операционном столе, профессор и ассистенты хлопочут надо мною. Мне захотелось выйти в коридор. В коридоре вижу идущую навстречу мне Божию Матерь.

— Я услышала твои молитвы. Ты будешь здорова, — сказала мне Божия Матерь. И я опять исчезла.

После операции я почувствовала себя совсем по-другому. Я ожила. С меня свалилась тяжесть болезни.

Тамара Григорьевна доложила об услышанном от больной профессору. Он отнесся к этому с большим недоверием и сказал:

— Вот буду оперировать, посмотрю. Успешно окончив операцию, профессор, бледный, подошел к окну и... перекрестился.

Не умолчим никогда

Непослушание приводит к плохим последствиям. Это прописное правило известно всем детям и взрослым, однако далеко не все его выполняют.

Не выполнял его и мой сын Владимир, шестнадцатилетний мальчик, страстный рыболов. Застав его однажды в пионерском лагере стоящим с удочкой по пояс в холодной Москве-реке, я ему строго сказал, что этого делать не следует, можно сильно простудиться. Но он, как выяснилось позже, пренебрег моим наказом и в результате очень опасно заболел. В тяжелом состоянии он был отправлен в Боткинскую больницу, где его лечили опытные врачи под наблюдением профессора Вотчела.

Лечение не было успешным. По выходе из больницы у него продолжались тяжелые сердечные приступы. Тот же результат получился и после лечения в Институте ревматологии, где его лечили под наблюдением известного ревматолога Нестерова. Врачи сказали, что даже при улучшении состояния ему обеспечен пожизненный порок сердца. Сын был освобожден «по чистой» от службы в армии.

Можно представить, какая это была скорбь для нас, его родителей. Мы долго и неотступно молились перед иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в храме Преображения на Большой Ордынке. И хотя наши молитвы, казалось, были безрезультатны, мы не теряли надежды на помощь Божией Матери и продолжали еще горячее, еще неотступнее молиться. Наша молитва не была посрамлена. Владычица сжалилась над нами.

8 ноября 1961 года сын, как обычно, лежал и жаловался на сердце. Жена вышла ненадолго к соседям, а я собирался идти в храм к обедне к «Скорбящей», так как это был третий день празднования в честь Ее иконы, и хотелось опять пойти помолиться.

Вдруг сын сказал:

— Папа, открой форточку, душно.

Я полез открывать форточку, которая была высоко. Открыв форточку, я оступился, сорвался со стула и упал на пол на руку, почувствовав невыносимую боль в руке, мгновенно распухшей.

Сын в испуге соскочил с дивана.

— Папа, что с тобой?

Боль в руке была ужасная, я не мог встать. Сын помог мне подняться. Я в изнеможении лег на кровать отдохнуть.

— Надо ехать к Склифосовскому, у тебя, наверное, перелом, — сказал сын и стал одеваться. — Я тебя провожу.

— Тебе же нельзя подниматься с постели! Что ты делаешь?! Ложись немедленно! — прокричал я.

Но сын меня не слушал. Оделся, помог мне надеть кое-как пальто и сказал твердым голосом, не терпящим возражения:

— Едем!

В Институте им. Склифосовского перелом подтвердился. Мне наложили гипс. Боль утихла.

— Я провожу тебя домой и сразу поеду к «Скорбящей», — сказал я.

— Поезжай к «Скорбящей», — ответил сын, — а я сам поеду домой. Со мной ничего не случится. Привез же я тебя сюда.

Возражать было бесполезно. Сын настаивал, чтобы я немедленно ехал в храм благодарить Пречистую, так как он чувствовал себя хорошо.

На другой день, 9 ноября, я повез сына в Институт ревматологии, так как перед праздниками на этот день нам дали путевку для повторного лечения сына.

Приезжаем в приемное отделение. Сына осматривает врач, лечивший его ранее. Удивленно пожимает плечами, напевая себе под нос какой-то мотив. Звонит по телефону, просит спуститься в приемное отделение двух других врачей. Те, в свою очередь, осматривают сына, пожимают плечами, переглядываются, расспрашивают наперебой сына о самочувствии. Снимают электрокардиограмму, опять осматривают. Лечащий врач говорит:

— Пусть он побудет пока дома. Сейчас у него вполне нормальное сердце.

Когда мы вышли из института, сын сказал мне:

— Надо немедленно ехать к «Скорбящей», благодарить за исцеление.

— Сейчас два часа дня, — ответил я ему, — храм закрыт. Поедем к святителю Алексию, мы ведь тоже просили его молитв об исцелении.

Мы поехали в Богоявленский собор, приложились к мощам святителя Алексия и благодарили его за оказанную нам помощь. Само собой разумеется, что мы были потом с горячим благодарением у «Скорбящей». Я и жена каждый раз, когда бываем у «Скорбящей», благодарим Пресвятую Богородицу за Ее милости к нам, грешным. Они не ограничились исцелением сына.

В самом конце 1961 года я стал страдать непроходимостью пищевода. Пища застревала где-то в середине пищевода, и хотя проглатывалась мелкими, хорошо разжеванными кусочками, но с большой болью в пищеводе.

Есть хотелось, но есть было почти невозможно. На меня нашла тоска. В таком удрученном настроении я пошел в Рождественский сочельник утром к «Скорбящей», чтобы помолиться о помощи. Становлюсь на левый клирос для пения. Из алтаря выходит иподиакон Геннадий (теперь он протодиакон), идет прямо ко мне и говорит:

— Идемте со мной, сейчас облачитесь в стихарь и будете прислуживать: у нас не вышел один иподиакон.

Я облачился. Мне дали нести архиерейский омофор во время аллилуария. Когда я нес омофор и после, когда стоял с ним в алтаре при чтении Евангелия, я чувствовал себя как на небе, бесплотно.

Возвратясь домой, я с опаской, как всегда в последние дни, приступил к еде. Пища проходила свободно. Никакой боли и стеснения. Как будто со мной ничего до этого не было. Я ликовал и со слезами благодарил нашу Заступницу.

В последующем в разные годы у меня дважды повторялась такая же непроходимость пищевода, и каждый раз я получал исцеление после усердной, горячей молитвы перед иконой «Всех скорбящих Радость» на Ордынке.

У нас сложилась традиция: обязательно посещать Скорбященский храм в дни празднования 5, 6, 7, 8 ноября в честь первого исцеления от иконы Богоматери тяжко болящей Евфимии триста лет назад, и еще, и еще раз благодарить Владычицу за исцеления наших болезней.

Сыну сейчас пятьдесят лет. Лет пять назад он свободно и безболезненно поднимал до девяноста килограммов. Как-то раз его вызвали на медицинское переосвидетельствование. После всестороннего обследования врач-кардиолог сказал:

— Я не верю, что у вас был ревмокардит. Это какая-то ошибка.

Мы-то знаем, что это за «ошибка», и снова, и снова благодарим Пречистую Богоматерь. И никогда не умолчим говорить об этом.

Крещенская вода

В беседах нередко бывает: начнут об одном, а закончат совсем о другом. Потом удивляются, как далеко ушли от начатой темы.

Так получилось и в этот раз: начали о летнем отдыхе, а затем, к слову пришлось, разговорились о человеческой душе. Один из собеседников сказал:

— Чужая душа — потемки. Эта старая истина особенно справедливо заявила о себе в недалеком прошлом, когда человек далеко не все мог сказать, что у него на душе.

— Правильнее будет сказать: потемки извне, — заметил другой собеседник, — а еще правильнее: чужая душа — уравнение с неизвестными, так как «душа» и «потемки» далеко не синонимы. Справедливость своей формулировки поясню примером.

У нас в институте работал кандидат экономических наук Марк Маркович. Это был многогранно образованный, высокоодаренный человек, обладавший к тому же изумительной памятью. Он цитировал наизусть целые страницы из произведений Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, из сочинений классиков художественной литературы, из Священного Писания. Мог подолгу аргументированно и интересно говорить на любую гуманитарную тему.

Однажды, незадолго до какого-то церковного праздника, секретарь парторганизации предложил Марку Марковичу провести атеистическую беседу. Марк Маркович наотрез отказался, ссылаясь на то, что он совершенно несведущ в вопросах религии, что он профан и невежда в этом отношении. Сколько ни старался убедить его секретарь в том, что Марк Маркович успеет для беседы что-нибудь прочесть, что при его эрудиции беседа получится отличной, ничего не помогло — секретарь получил категорический отказ.

Кто знает, быть может, не потемки были на дне души Марка Марковича, а светлое «Святая святых», доступное только первосвященнику. Икс не был найден. Уравнение осталось нерешенным.

Включилась в разговор собеседница, внимательно слушавшая высказывания своих товарищей.

— Можно согласиться, — сказала она, — что чужая душа — уравнение с неизвестными, но надо добавить, что эти неизвестные: иксы, игреки, зеты и т. д. вдруг становятся известными, сияя неизреченным светом. Казалось бы, засохшая неизвестная сторона души исцеляется, оживает и расцветает, как библейский жезл Аарона. Я тоже поясню это фактом, свидетельницей которого мне довелось быть.

В нашей министерской квартире в 50-х годах жил видный работник А.А. Он и его жена Т.М. отличались добротой и какой-то органичной тактичностью по отношению к окружающим. А.А. приходилось очень много работать. Он уезжал на работу около десяти часов утра, а возвращался в четыре, а нередко в пять часов утра. Естественно, что такая нагрузка не могла пройти бесследно для его здоровья. Он слег, опасно заболев бессонницей и сердечной болезнью.

Возможно, что при его состоянии он был нетранспортабелен для помещения в больницу, а может быть, сам не пожелал туда ехать, но только он остался дома. Каждый день к нему являлся врач. Каждый день, к вечеру, их приходящая домашняя работница приносила пять кислородных подушек, которые к утру расходовались.

Однажды Т.М. попросила меня срочно дать ей для А.А. стакан воды, так как она не может отлучиться от больного. Я с ходу налила из графина, стоявшего на столе, стакан Крещенской воды и с мысленной молитвой: «Господи, верю, Ты все можешь, если хочешь. Дай ему исцеление», — подала Т.М.

В те времена говорить о вере в Бога, тем более с руководящими работниками, было неудобно. Поэтому с Т.М. на эту тему я никогда не говорила. Т.М. не знала, что я верующая и, естественно, не знала, какую воду я ей дала. На другой день утром, когда я уходила на работу, мне бросилось в глаза, что кислородные подушки висели в прихожей нетронутыми, и поразило отсутствие обычной в последние дни суеты, все было тихо. На ходу промелькнула мысль: «Не умер ли?»

Когда в обеденный перерыв я пришла домой, Т.М., какая-то порозовевшая, спокойно спросила меня:

— Что вы дали мне вчера в стакане?

— Крещенской воды, — ответила я.

Т.М. вздрогнула, слезы ручьями потекли из ее глаз. Она бросилась мне на шею, обнимала и целовала меня, повторяя:

— Спасибо, спасибо, спасибо... Вечером она мне рассказала:

— А.А. чувствовал себя, как в последние дни, плохо. Вдруг попросил попить воды. Я ему дала из вашего стакана. Случилось необычное для этих дней: он спокойно и крепко заснул и проснулся лишь днем. Первыми его словами были: «Т., что ты мне дала вчера попить? Я попил, и мне вдруг стало так легко и даже радостно, никакой боли и тяжести на сердце, голова какая-то свободная и беззаботная, и я заснул так, как спал только, наверное, в детстве». Врач, очень удивившийся происшедшей положительной перемене в состоянии А.А., казал:

— Дело идет на поправку.

Вскоре А.А. совершенно выздоровел и приступил к работе. Я заметила, что Т.М. стала относиться ко мне особенно тепло, но никогда не говорила о Крещенской оде. Как будто ничего не произошло. Однако я чувствовала, что в ней произошла какая-то светлая перемена.

Как-то раз домработница готовила к стирке белье. Когда стала выворачивать наизнанку наволочку Сереженьки, двухлетнего сынишки Т.М., на стол выпал нательный крестик. Домработница недоуменно пожала плечами и с удивлением, посмотрев на меня, сказала:

— Непонятно, откуда этот крестик?

Я ничего не ответила, но подумала: «Это Т.М.».

Шло время. Однажды к Т.М. и АА. приехала погостить М., сестра Т.М. Это была простая, добродушная женщина. Настоящая русская душа, какие уже в то время встречались все реже и реже. Она быстро покорила меня своей открытостью и бесхитростностью. Мы подружились.

Один раз мы разговорились с ней о вере в Бога.

— Я — верующая с детских лет. Так воспитывали нас родители, — сказала A.M., а вот Т. под влиянием атеистической пропаганды и окружения, в котором она оказалась, отошла от веры. А ведь когда-то пела в церковном хоре. Как я рада, что теперь она, между нами говоря, снова верующая. Видно, Господь ее призвал.

— Как же это случилось? — спросила я.

— А.А. чудесно исцелился от тяжелой болезни. Она раскаялась в своем отступничестве, исповедалась и причастилась. В благодарность за исцеление А.А. дала обещание крестить Сереженьку и это обещание выполнила.

Я не стала из тактичности расспрашивать A.M. о подробностях. Да в этом и не было необходимости: подробности мне были известны. Однако одно уравнение с неизвестными осталось нерешенным. Это — А.А., Осталось неизвестным: узнал ли А.А., что дала ему пить Т.М.? Если узнал, то как к этому отнесся? И вообще, что у этого спокойного, терпеливого, необыкновенно тактичного человека хранилось в тайниках души? Все это осталось неизвестным.

Но какова же святая благодатная сила Крещенской воды! Эта сила исцелила тяжело болящего, возвратила Церкви Божией отошедшую от нее, привела к Святому Крещению младенца!

Собеседница замолчала... Все задумались... Заговорили, кто куда пойдет за Крещенской водой.

«Целительнща»

Сегодня, в день празднования в честь иконы Божией Матери, именуемой «Целительница», хочется сообщить о вспомнившемся случае чудесной помощи Богоматери в наше время.

К одной молящейся на всенощной в храме Воскресения в Сокольниках подошла женщина и спросила:

— Вы не знаете, где здесь икона «Целительница»?

— Знаю, я проведу вас к ней, но сейчас много народа, не стоит толкать и беспокоить людей. Давайте лучше подождем.

Когда народу поубавилось, женщины подошли к малозаметной иконе, перенесенной сюда из храма на Преображенской площади, уничтоженного в 1964 году.

Женщина, спрашивавшая об иконе, встала на колени и усердно молилась перед ней. Когда она кончила молиться и приложилась к иконе, первая женщина спросила ее:

— У вас, наверное, кто-то болен?

— Слава Богу, теперь никто не болен. Была тяжко больна я, но Божия Матерь исцелила меня, — женщина заплакала, вновь встала на колени и опять стала восторженно молиться.

Видно было, что это — молитва благодарения. После молитвы она поведала следующее:

— Я тяжело заболела. Мне предстояла очень сложная операция. Врачи предупредили, что в успешном исходе операции они не уверены, но другого способа лечения нет.

Я стала горячо молиться Божией Матери о помощи. И вот, во сне, я увидела пришедшую ко мне нашу Заступницу. Во мне все сразу как-то перевернулось. Я не могу точно выразить словами, что со мной произошло. Одно совершенно ясно: мне было необыкновенно легко.

— По твоей вере ты получишь исцеление, — сказала Она, — будь здорова и благодари Меня в Сокольниках перед иконой «Целительница».

На этом сон прервался. Я проснулась, полная радости.

Я выздоровела без операции, что крайне удивило врачей.

Вот я и пришла благодарить «Целительницу», и буду Ее всегда благодарить.

Об этом мне рассказала женщина, показавшая исцеленной икону «Целительница». Однако эта женщина была так поражена чудом, что не спросила у исцеленной ни имени, ни фамилии, ни чем она была больна. Но, видно, так и надо. Что дано по вере — основано на вере, требует веры и не нуждается в дополнительных доказательствах.

Счастливы и блаженны имеющие горячую веру. Они получают то, что недоступно маловерам.

Господи, умножь в нас веру!

От Иверской

Было начало второй половины короткого зимнего дня. Протоиерей отец Димитрий, настоятель храма Святого Апостола и евангелиста Иоанна Богослова под Вязом (на Новой площади. Сейчас в этом здании Музей истории и реконструкции города Москвы), только что закончил подготовку проповеди на очередной воскресный день и хотел прилечь отдохнуть, как вдруг у парадной двери позвонили.

— Кто бы это мог быть? — подумал отец Димитрий и на всякий случай надел рясу.

— Батюшка, вас спрашивает какой-то незнакомый господин, — сказала горничная Вера, постучав в дверь кабинета.

Отец Димитрий пошел в переднюю. Там он увидел интеллигентного, молодого, но совершенно лысого человека.

— Батюшка, я пришел к вам исповедаться и причаститься.

— Приходите завтра к обедне.

— Не могу, у меня очень срочное дело.

— Ну, тогда пойдемте в храм.

Отец Димитрий зашел к церковному сторожу за ключами и привел незнакомца в храм.

— Прежде чем начать исповедь, я хочу узнать, что у вас за срочное дело?

— Я сейчас поеду на Ваганьковское кладбище и там застрелюсь. Но перед этим я хочу покаяться в этом своем тяжком грехе и причаститься.

— Если вы действительно раскаиваетесь в вашем поистине очень тяжком намерении, то вот сейчас перед крестом и Евангелием откажитесь от своего намерения -только тогда я смогу быть свидетелем вашего покаяния и разрешить вас от вашего греха.

— Батюшка, я этого сделать не могу, я твердо решил покончить с собой.

— Что заставило вас принять такое решение?

— То, что я — лысый. Эта мысль меня постоянно преследует. Даже ночью мне снятся тяжелые сны, напоминающие мне о том, что я лысый. Я попробовал лечиться перуином — средством, столь рекламируемым в газетах и журналах, пробовал лечиться другими средствами — ничего не помогает. Мне советовали носить парик, но мысль, что, нося парик, я буду обманывать людей, меня еще больше угнетает. Я очень люблю детей, хочу, чтобы у меня была хорошая семья, но за меня не идут замуж из-за того, что я лысый. Даже на службе из-за того, что я лысый, ко мне относятся с каким-то опасением и предубеждением.

— Вот что, мой дорогой, я исповедую и причащу вас тогда, когда вы поистине раскаетесь в этом ужасном грехе и забудете о самоубийстве. А теперь вы обязательно исполните мой совет: пойдите прямо сейчас к Иверской и попросите Божию Матерь с умилением и слезами и с той верой, с которой вы, наверное, молились о своих нуждах в детстве. Помолитесь, чтобы Богоматерь помогла вам избавиться от вашего кошмара и греха.

Отец Димитрий с большим чувством благословил молодого человека:

— Да будет наша Заступница с вами!

Отец Димитрий заметил, что молодой человек ушел несколько успокоенным.

Прошло месяца два. Однажды после обедни, когда отец Димитрий давал крест, ко кресту подошел молодой человек и радостно спросил отца Димитрия:

— Батюшка, узнаете ли вы меня?

Отец Димитрий, хотя и с трудом, узнал приходившего к нему исповедоваться: голова его была украшена порослью густых волос.

— Узнаю и готов вас исповедовать, как только все приложатся ко кресту.

Молодой человек рассказал отцу Димитрию следующее:

— Я вышел тогда от вас несколько успокоенным, но с твердым намерением застрелиться. Револьвер лежал у меня в кармане. К Божией Матери в Иверской часовне я обратился с короткой молитвой. Молился со слезами и просил: «Пресвятая Владычица, прости и спаси меня». Вышел из часовни и — прямо на извозчика: «Вези к Ваганьковскому кладбищу». Больше я ему ничего не сказал, был очень расстроен.

Везет меня извозчик да нет-нет — оглянется на меня, как будто хочет что-то спросить. Было уже совсем темно, когда подъехали к кладбищу. Извозчик опять повернулся ко мне и спрашивает:

— Где остановиться? Может быть, вы к бабушке едете?

— К какой бабушке?

— А вот тут неподалеку живет, все Богу молится, пользует, у кого волосы не растут.

Мне почему-то стало стыдно.

— Да, я к ней, — ответил я, смутившись, — только не знаю точно, где она живет.

Пропускаю подробности встречи с дряхлой старушкой и лечения. Вы, батюшка, видите его результат. Истинно каюсь в моем грехе и благодарю Божию Матерь за явную Ее помощь.

Отец Димитрий совершил исповедь и Причащение Святых Христовых Тайн. После Причащения сияющий причастник со слезами на глазах сказал отцу Димитрию:

— У меня сейчас так светло, легко и радостно на душе, как еще никогда не было. Владычица и для меня -самого грешного — отверзла райские двери.

Отец Димитрий велел причастнику немедленно пойти к Иверской и отслужить благодарственный молебен.