Коттедж

И вот он был перед нами. И при первом осмотре оказался действительно очаровательным.

Я подогнал машину по траве к самому разваливающемуся забору, и мы вдвоем сидели и смотрели на Грэмери, «кругляк» Флоры Калдиан; Мидж словно в благоговении, а я — ну, с приятным удивлением, скажем так. Не могу сказать, чего именно я ожидал, но это было именно то.

Здание действительно оказалось круглым, хотя главная часть, выходящая к нам, была традиционно прямой, только один край изгибался, уходя вдаль (нам еще предстояло понять эту конструкцию). Дом имел три этажа, если считать и мансарду, так что слово «коттедж», может быть, не совсем соответствовало истине. И все же здание выглядело как коттедж, потому что стояло на заросшем травой насыпном холме, отчего казалось как‑то меньше. Холм простирался по обе стороны, слева к палисаднику спускались углубленные в склон замшелые каменные ступени. Рядом с домом росли деревья, и ветви царапали белые кирпичные стены, а позади начинался лес (ну разумеется!). Выходящие к нам окна были маленькими, и рамы делили их на мелкие квадратики, что придавало общему виду дополнительное очарование, а черепица на крыше совсем выцвела.

Что ж, таков был первый взгляд, и полное впечатление оказалось более чем благоприятным.

— Майк, это просто чудесно, — сказала, а точнее выдохнула, Мидж, ее взгляд блуждал по неиствовавшим в саду диким краскам, по привыкшим к самостоятельности цветам.

— Мило, — пришлось признать мне. — Но давай посмотрим поближе...

Мидж уже вылезала из машины. Она перебежала на мою сторону и встала перед коттеджем, ее глаза разгорелись еще ярче. Никакого разочарования, никакого крушения иллюзий. Она нервно прикусила нижнюю губу, но не смогла подавить улыбку. Я присоединился к ней, обвил рукой ее талию и сначала полюбовался выражением ее лица, а потом заулыбался сам и лишь после повернулся, чтобы получше обозреть Грэмери.

Я ощутил легкий толчок узнавания, но чувство было мимолетным, слишком смутным, чтобы разобраться в нем. Не был ли я здесь раньше? Нет, в последние тысячу лет не был. Я не мог припомнить, чтобы когда‑либо бывал в этих местах. И все же было что‑то знакомое... Я стряхнул это чувство, решив, что это своего рода дежа вю, возможно, своеобразная, но легкая реакция на предвкушение чего‑то приятного.

Спрашивать Мидж о ее впечатлении не было нужды: все читалось в ее сияющих глазах. Оставив меня стоять, она медленно подошла к калитке, и мне пришлось окликнуть ее, чтобы напомнить о себе. Мидж обернулась, и у меня прямо‑таки захватило дух.

Тот вид поныне со мной и останется навсегда, ясный и четкий, почти мистический: Мидж, маленькая и стройная, ее черные прямые волосы прилегают к шее, губы чуть раздвинулись, а в милых серо‑голубых глазах со слегка опущенными уголками светятся любопытство и радость — выражение, тревожащее меня и в то же время наполняющее счастьем за нее. На ней были джинсы и заправленная в них свободная блузка с короткими рукавами, на маленьких ножках сандалии, а позади маячил — нет‑нет, не маячил, потому что вся сцена с Мидж на первом плане была так хорошо скомпонована, так закончена, — стоял Грэмери; теперь отчетливо виднелись его поврежденные и облупившиеся белые стены, безжизненные и тем не менее словно наблюдающие окна, ослепительно сверкающая на солнце трава, а сзади и по сторонам — окружающий все это лес. Можно сказать, это была сказочная сцена, и, конечно, она не могла не запечатлеться в памяти.

Потом Мидж снова отвернулась, разрушив чары, и нагнулась к крючку на калитке. Та со скрипом отворилась, Мидж шагнула за ограду, и я двинулся за ней. Я хотел взять ее за руку, но она ушла вперед, как нетерпеливый ребенок, устремившись по заросшей дорожке к двери дома.

Более ленивой походкой я двинулся следом, заметив, что при ближайшем рассмотрении майские цветы не так ярки, как казалось издали. По сути дела, они напоминали цветы конца лета, когда растения уже пережили свое лучшее время и постепенно увядают, лепестки засыхают и сморщиваются. Особенно не расписывая, можно сказать, что цветы выглядели довольно чахлыми. Зато повсюду пышно разрослись сорняки. Дорожка была вымощена плоскими неровными камнями, и сквозь щели пробивалась трава, местами почти скрывая твердую поверхность.

Я догнал Мидж, когда она, приставив козырьком руку между лбом и стеклом, заглядывала в окно без занавесок. Стекло оказалось по‑старомодному толстым и грубоватым — я заметил гладкие волны у основания, где стекло оплыло, прежде чем затвердеть. К сожалению, рамы прогнили и потрескались.

— Не совсем утопающий в зелени дом, а? — Я рискнул вместе с Мидж заглянуть внутрь.

— Там пусто, — сказала она.

— А ты чего ожидала?

— Я думала, там осталась мебель.

— Ее, вероятно, продали с молотка, когда было оформлено завещание. Но так даже лучше видно, как все выглядит без старушкиного хлама.

Мидж выпрямилась и с упреком посмотрела на меня.

— Давай, прежде чем зайти внутрь, осмотрим все кругом.

— Угу. — Я продолжал глядеть в окно, протирая стекло рукой, чтобы лучше видеть. Мне удалось различить лишь большую черную дровяную плиту. — Здесь будет отлично готовить.

— На дровяной плите? Забавно. — Такая перспектива ничуть не снизила ее энтузиазма.

— Это больше похоже на кузнечный горн, — заметил я. — Наверное, у нас будет и то и другое — электрическая плитка и это чудо. Однако нехватки дров здесь не ожидается.

Мидж потянула меня за руку.

— Может оказаться очень по‑авангардистски в смысле «возвращения к корням». Давай обойдем дом сзади.

Я оторвался от окна, она клюнула меня губами в лицо и снова отстранилась. Я обошел дом, по пути проверив деревянную входную дверь. Дверь казалась довольно крепкой, хотя имела две тонкие трещины в нижних досках. Над ней по обе стороны было два узеньких окошка не более чем четыре дюйма глубиной, а рядом на кирпичной стене висел колокольчик. Перед входом находилось открытое крылечко, которое мне показалось совершенно бесполезным. С другой стороны от колокольчика висел фонарь, внутри весь заросший паутиной. Проходя мимо, я дернул колокольчик, и он отозвался глухим, надтреснутым звоном Но Мидж обернулась на звук. Я сгорбился и изобразил из себя Квазимодо — сделал безумные глаза и языком оттопырил одну щеку.

— Смотри, доиграешься, — крикнула она, взбираясь по ступенькам, огибающим угол дома.

Я полез за ней и догнал на четвертой замшелой ступени. Взявшись за руки, мы прошли вдоль изогнутой стены и смогли лучше оценить архитектуру здания. Основная часть определенно была круглой, а кухня (где располагалась плита) и помещения над ней ответвлялись как продолжение дома. Сами понимаете, не очень далеко. Форма определенно придавала Грэмери своеобразие и несомненно добавляла странного очарования. К сожалению, дом был не в лучшем состоянии, как и чахлые цветы в саду.

Кладка, некогда побеленная, а теперь посеревшая и покрывшаяся пятнами, местами потрескалась, и кое‑где швы фактически выкрошились. Под ногами валялась черепица, и я предположил, что в крыше должны быть дыры. Ступени привели нас к еще одной двери, когда‑то выкрашенной в жуткий оливково‑зеленый цвет; теперь краска потрескалась и облупилась, открыв прогнившие доски. Эта дверь выходила на юг, к лесу, до которого было ярдов сто, и все это пространство заросло высокой травой и кустарником, а там и сям возвышались отдельные деревья, как члены передового разведывательного отряда. На десять‑двенадцать ярдов от дома простиралась лужайка, очевидно вытоптанная за годы, и на ней неподалеку от дома росли деревья поменьше — мне показалось, слива и дикая яблоня, хотя в то время я не очень в этом разбирался. Эти деревья стояли бесполезно (и мне показалось, удрученно). С этой стороны, так как Грэмери был вырыт в холме (или насыпи), коттедж был двухэтажным и казался круглым, как сушилка для хмеля. Окна «первого» этажа имели закругленный верх; Мидж уже прижалась носом к стеклу.

— Майк, иди взгляни! — позвала она. — Там, внутри, просто баснословно!

Я подошел к ней; впечатление действительно оказалось ярким — хотя «баснословно» было, наверное, слишком цветистым словом. Удлиненные окна так вписались в изогнутые стены, что, по‑видимому, весь день ловили солнце. Напротив окна за открытой дверью я различил прихожую с лестницами наверх и вниз; еще одна дверь предположительно выходила из прихожей в квадратную часть здания. Солнце сверкало, отражаясь от стен, и не было ни одного темного угла, даже грязные окна не ослабляли света снаружи. Несмотря на запустение, внутри казалось тепло и весело. И — да, комната производила впечатление радушия.

— Давай присядем на минутку. — Я заметил потрепанную непогодами скамейку, приткнувшуюся в углу, где прямая стена переходила в круг; деревянная скамейка выглядела так, словно пустила корни или сама выросла из земли.

— Я хочу внутрь, — в нетерпении сказала Мидж.

— Конечно, через минуту. Просто давай подведем итог тому, что мы пока что узнали.

Хотя и неохотно, она двинулась вместе со мной к скамейке, мы уселись лицом к видневшемуся рядом лесу. Он казался густым и непроходимым, но в то же время ни капельки не зловещим.

— Дом чудесный, — вздохнула Мидж. — Гораздо лучше, чем я ожидала.

— Правда? Между нами говоря, я думал, ты ожидала невесть чего.

Она нахмурилась, но это ничуть не испортило ее милого личика.

— Я... Просто я инстинктивно знала, что все будет как надо.

Я поднял руку:

— Погоди. Мы еще не заходили внутрь.

— И заходить не надо.

— Нет, надо. Давай не будем увлекаться. В объявлении говорилось, что дому требуется ремонт, правда? Этого может оказаться достаточно, чтобы цена нас не устроила. Даже судя по внешнему виду, предстоит куча работы, и Бог знает, что мы еще найдем внутри.

— Мы можем все это учесть, назначая нашу цену.

— Думаю, агент ее уже назначил. Он говорил тебе по телефону ориентировочную сумму, на которую они рассчитывают, но, если мы не добьемся скидки, нам будет не наскрести денег, чтобы сделать дом пригодным для жилья.

Я перечислил Мидж много ложных опасностей, но мне было нужно, чтобы она трезво оценила ситуацию. Она рассматривала землю под ногами, словно там мог лежать ответ, а когда подняла глаза, я заметил в них упрямство — нет, не совсем упрямство, Мидж не относилась к этой породе людей; назовем это решимостью. Вообще‑то, она была довольно мягкой, даже весьма уступчивой (и это часто раздражало меня, когда ее уговаривали взять работу, которая ее не устраивала ни по срокам, ни по сути), но под этим таилась решительность, всплывавшая, лишь когда Мидж была в чем‑то абсолютно уверена или нуждалась в этой черте, чтобы пережить трудное время. Подозреваю, ее тихая решимость родилась из невзгод, случавшихся в ее жизни, а, поверьте мне, они случались.

Я обнял ее рукой за плечи и прижал к себе.

— Я просто не хочу, чтобы ты строила слишком грандиозные планы, Ведьмочка, — ласково сказал я, назвав ее кличкой, которая приберегалась для моментов нежности. — А пока что мне и самому нравится этот домик, хотя его местоположение немного пугает.

— Тебе будет здесь хорошо работать, Майк, — ответила Мидж, и в ее искреннем голосе слышалась просьба. — Это то, что тебе нужно, здесь ничто не отвлекает, нет этих вечных...

Она запнулась, и я договорил за нее:

— Друзей.

— Так называемых «друзей». И мне Грэмери тоже отлично подойдет. Я точно знаю, что смогу здесь работать.

— А ты понимаешь, что мы здесь окажемся в полном одиночестве?

Она выразительно покачала головой:

— Невозможно. Мы будем вдвоем, Майк, ты сам знаешь. И разве ты уже забыл все наши разговоры, что хорошо бы смыться куда‑нибудь от всех, куда‑нибудь в глушь, где нет ни агентов, ни музыкантов, врывающихся среди ночи и ставящих все вверх дном? Остаться одним — это будет блаженство. И к тому же, держу пари, тут поблизости найдется милое общество. И мы скоро заведем новых друзей, не таких, как старые, и которых сможем держать на безопасной дистанции.

— Они могут слишком отличаться от людей нашего круга.

— Мы в Гемпшире, а не в монгольских степях. Два часа езды до города. Здесь говорят на том же языке.

— Может быть, не совсем на том же.

Мидж закатила глаза.

— У твоих городских прощелыг этого полно. И ты скоро сам научишься.

— Хорошо, но не забывай, что это сегодня небо голубое, солнышко блестит...

— И ласточка с весною в сени к нам летит, — закончила она.

— Но когда пойдет дождь, когда придет зима, ударят морозы, когда мы окажемся отрезанными от внешнего мира снежными заносами...

— М‑м‑м, — промурлыкала она, уютно поеживаясь, — это будет прелестно. Наверное, мы несколько недель не сможем выбраться из нашего коттеджа, и нам придется греться у открытого огня или весь день не вылезать из‑под одеяла. Только представь, что мы придумаем там от скуки.

Мидж привыкла бить ниже пояса, в мою самую уязвимую точку.

— Не теряй голову, — пожаловался я.

— Я и не теряю. Я создам такой уют, что ты станешь домоседом‑отшельником.

— Этого‑то я и боюсь.

— И мне придется выгонять тебя на ветер и холод, чтобы ты добывал хлеб насущный.

— Ты безжалостна.

Она снова посерьезнела, но потом опять улыбнулась и сказала:

— Почувствуй это место, Майк. Закрой глаза и просто почувствуй. В Грэмери так хорошо, и он так подходит нам!

Я не закрыл глаза, но внутри меня в самом деле возникло какое‑то особое ощущение, как будто меня проник мягкий, но заполнивший все яд. Нет, не тот, что появляется от хорошей затяжки марихуаной, а что‑то иное, что‑то более реальное, более постоянное. Это было вроде солнечного тепла, это было словно само очарование того дня и всего, что меня окружало. Даже скажем так: в меня перетекла сила убежденности Мидж — довольно естественное чувство для по‑настоящему влюбленных. Одно время я думал, что все дело в этом. Но теперь так не считаю. О нет, теперь я многое узнал.

— Давай заглянем внутрь, — сказал я, чтобы избежать окончательной капитуляции, и Мидж просто с пониманием улыбнулась. Она достала из кармана джинсов три промаркированных ключа и послушно протянула мне, словно говоря: «На, теперь судьба в твоих собственных руках и внутри дома».

Я взял связку и двинулся к задней двери, а Мидж шла за мной по пятам. Остановившись перед облупившейся и ветхой с виду дверью, я посмотрел на длинные ключи и задумался, какой выбрать. Два были совершенно одинаковые, и я решил, что они, наверное, от передней двери. Я вставил третий, и он отлично вошел в скважину. Но не поворачивался.

Не подошел и следующий. И последний тоже.

— Похоже, Бикклшифт дал нам не ту связку! — простонал я.

— Попытаемся открыть переднюю, — предложила Мидж.

— Попытаемся, но если это та связка, хотя бы один ключ должен открывать эту дверь.

Мы осторожно спустились по изогнутой лестнице, опасаясь поскользнуться на мху, и скоро оказались у крыльца Я взял первый ключ и вставил в замок. Ключ не поворачивался. Все больше теряя надежду, я попробовал второй и третий, но безуспешно. Дверь не шелохнулась, даже когда я повернул ручку и налег плечом. Она затрещала, но не поддалась ни на йоту.

— Дай мне, — сказала Мидж, протиснувшись между мной и дверью.

— Что толку! Или замок совсем заржавел, или Бикклшифт перепутал ключи.

Я осмотрел бирку — там было четко написано: «ГРЭМЕРИ».

Мидж молча взяла у меня ключи, поднесла к лицу один из «близнецов» и решительно вставила его в скважину. Ее кисть изогнулась, и я увидел, как Мидж разинула рот: ключ повернулся словно сам собой. Наверное, мне показалось.

Дверь легко и гладко открылась без всякого намека на жуткий скрип, как это бывает в фильмах ужасов. Сырой и затхлый воздух внутри словно обрадовался, что его выпускают на свободу.