Зал игровых автоматов: лабиринт. – Надо было оставить велики поближе, – прошептал Терри, когда они все втроем засели под прикрытием полуопавших кустов

– Надо было оставить велики поближе, – прошептал Терри, когда они все втроем засели под прикрытием полуопавших кустов.

– Заткнись, – сказал Пи‑Джей. – И не забудь, кстати. Ты должен мне доллар.

– Да я бы тебе вообще ничего не давал. Мы договаривались насчет прошлой недели, а ты не пришел. Я тебя ждал до полуночи.

– Меня наказали и не выпускали из дома. Так что тот раз не считается.

– Считается.

– Заткнитесь, – сказал Дэвид у них за спиной. Они оставили велосипеды ярдах в 250 от этих кустов, на развилке, где правая дорожка уходила наверх, к Дому с привидениями. Ворот давно не было. Осталась только кирпичная арка и несколько прутьев, погребенных в высокой траве. Отсюда был хорошо виден дом. Мрачное готическое сооружение с высокими башенками и горгульями. Очень даже впечатляюще. Весь фасад зарос густым плющом, который подрагивал под ночным ветром. Плющ еще не пожелтел, и в лунном свете темно‑зеленые листья казались посеребренными. Кое‑где проглядывали пятна красноватого золота наподобие бронзы с зеленоватым налетом.

– Вон там были гробы. – Пи‑Джей указал на подъездную дорожку, где теперь стоял лимузин и два фургончика‑микроавтобуса. – Их сгрузили с машины, а потом, наверное, унесли в дом.

– Ага, – сморщил нос Терри.

– Я не вру, правда. – Пи‑Джей убрал прядь волос, упавшую на глаза. – Смотрите. Кто‑то выходит из дома.

Сквозь просвет между фургончиками была видна часть переднего крыльца. Дверь со скрипом открылась. Где‑то вдали завыл волк. Терри аж подскочил от неожиданности.

– Трусишка, – сказал Пи‑Джей.

– Просто не ожидал.

Из дома вышла старуха в черном. Блестки на платье сверкали в свете луны. Терри показалось, что ей лет сто, не меньше. Ее лицо было покрыто толстым слоем белой пудры, как у актрис в старых немых фильмах, которые иногда показывают по телику. Она протиснулась между фургончиками и вышла на лужайку. Теперь там были надгробие и мраморная статуя, которых не было в прошлый раз, когда Терри ходил «шпионить» за Домом с привидениями. Старуха медленно подошла к статуе и принялась обнимать ее и целовать.

– Срань господня, – прошептал Пи‑Джей. Старуха резко замерла. Она как будто прислушивалась. Снова раздался вой. Теперь уже – ближе.

– Заткнись, мать твою. Она тебя услышала.

– Нет, не услышала.

Но больше никто не произнес ни слова – они наблюдали молча. Старуха продолжала ласкать мраморную статую, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Похоже, она наконец услышала то, что ждала и хотела услышать, и принялась медленно снимать с себя одежду и, тихонечко напевая себе под нос, разбрасывать ее вокруг статуи. Она разделась догола. Терри разглядел две маленькие сморщенные груди и такую же сморщенную, лысеющую… ну, ту самую штуку, что есть у женщин.

– Ни хрена себе, – выдохнул он. Друзья погрозили ему кулаками. Заткнись.

А потом из леса, что за поляной, вышел волк – черный, с серебристыми ушами и рубиновыми глазами.

– Я, пожалуй, пойду отсюда, – заявил Давид.

– Заткнись, ты, дубина, – скривился Терри. – Ничего с нами не будет. Они нас не видят.

– Не нравится мне все это, – сказал Дэвид. Старая женщина продолжала петь. Это была странная мелодия – гола погребальный плач, то ли колыбельная. Не поймешь. Волк подошел к ней. Наверное, он был ручным. Терри чуть не стошнило, когда волк стал сосать грудь старухи, а та наклонилась над ним и принялась гладить по голове. Из ее сморщенного соска сочилась кровь, грязно‑черная в лунном свете…

– Какая гадость, – прошептал Терри. И хотя ему было противно на это смотреть, он весь дрожал от возбуждения. Возбуждения от острого ощущения опасности – и действительно, это было рискованно, посреди ночи шпионить за Домом с привидениями, – и еще от того, что новые обитатели Дома оказались такими кошмарными извращенцами. – Гадость, гадость, гадость.

Дэвид закричал.

– Заткнись, мать твою! – в один голос шикнули Терри и Пи‑Джей. Господи, подумал Терри, ну почему у него такой идиот братец?!

Но было уже поздно. Старая ведьма подхватила с земли черную юбку в блёстках, чтобы прикрыть срам, и принялась браниться с утрированным акцентом Бела Лугоши:

– Ах вы ужасные дети, я вас ловить, убивать, проводить эксперименты на маленьких детях, бегите домой, маленькие вонючки. Бегите, нока не поздно!

Это было настолько нелепо, что даже смешно. Терри буквально согнуло от смеха. Какой‑то абсурд. А потом волк набросился на Давида, схватил зубами за шею, поволок к дому. Дэвид слабо отбивался. Терри сначала не понял, что происходит. Было так трудно сразу перестроиться со смеха на что‑то другое…

– Вернись, идиот. Ты куда? Я так и знал. Не надо было брать тебя с собой, – закричал он, а потом: – Дэвид, о Господи, Дэвид…

– Он кусается, – заорал. Пи‑Джей. – Помоги мне, давай. Терри рванулся вперед, схватил брата за руку и рванул со всей силы. Вместе с Пи‑Джеем они вырвали Дэвида у волка и побежали прочь, поддерживая раненого мальчишку с двух сторон… В голове у Терри все перемешалось. Он слепо несся вперед, но ему почему‑то казалось, что он бежит на месте. Он был в какой‑то прострации. И Дэвид был совсем вялым, он едва передвигал ногами. Его шея, и грудь, и разодранная куртка – все было в крови… так много крови… а за спиной у них раздавался вой, кровожадный, свирепый, и старуха ругалась своим жутким скрипучим голосом…

Они бежали, спотыкаясь буквально на каждом шагу. Терри увидел, как Дэвид шевелит губами, как будто пытаясь что‑то сказать, но только булькал, и кашлял, и плевался кровью. Терри крикнул Пи‑Джею.

– Езжай вперед, скажи маме. А Пи‑Джей крикнул в ответ:

– И что, интересно, я должен сказать вашей маме. Я вообще сейчас вроде как и не с вами. Я типа сплю дома…

– Мне плевать, что ты скажешь. Скажи что‑нибудь. Ты что, не видишь, он ранен?!

Он прижал брата теснее к себе. Господи, он вообще дышит?! Да. Вроде бы дышит, но слабо. Зачем я взял его с собой, зачем он вообще родился, этот маленький идиот, я его старше на две минуты… так думал Терри, пытаясь одной рукой вести оба велосипеда и прижимая брата к левому боку. Но вести оба велосипеда одной рукой было никак не возможно, один из них постоянно падал, и Терри понял, что надо их бросить. Потому что им надо спастись. Сейчас он должен быть сильным. И спасти брата. Хотя бы; ради мамы. Которой сейчас тяжело. Отца почти никогда не бывает дома…

Велосипеды упали в грязь. Теперь он держал Дэвида обеими руками.

– Давай, братишка. Продержись пару минут. Скоро мы будем дома, уже совсем скоро… – Он поскользнулся и упал плашмя, проехавшись пузом по влажной грязи. В рот попала земля. Где этот волк? Вернулся обратно в дом? Они там что, специально держат в доме волка, чтобы он кусал детишек?! Это, наверное, противозаконно. На них должна быть управа. Черт побери, мой родной брат‑близнец! Он поднялся на ноги, помог встать Дэвиду и потащил его на себе вниз по тропинке. Каждый шаг давался с трудом.

– Давай, Дэйв, держись, – шептал он.

Они добрались до опушки леса. Впереди, сквозь просветы между деревьями, уже виднелись рельсы и супермаркет с париками в витрине. Еще несколько шагов – и резкий визг тормозов. Фургончик матери остановился на той стороне железнодорожных путей, буквально у самых рельсов.

Мама и Пи‑Джей уже бежали к ним навстречу. Они подхватили Дэвида, и все втроем они усадили его на заднее сиденье. Терри сел рядом с братом, Пи‑Джей – впереди. Через пару секунд они мчались по главной улице. Мама притормозила у поворота у знака «Стоп» и свернула к дому…

– Что случилось? Что случилось? – повторяла она как в бреду. Терри прижал руку брата к своей груди.

– Его укусили, мама. Там волки. – Он изо всех сил старался не разреветься. Папа всегда говорил, что мужчине плакать стыдно. Когда они свернули на темную улицу, где был их дом, он заметил, что с Дэвидом что‑то не так. – Мама, мама… по‑моему, это очень серьезно… по‑моему, Дэвид умер, мама. – Странно, он не почувствовав ничего. Лишь обжигающий холод внутри.

– Твою мать, – тихо выругался Пи‑Джей. – Мать твою за ногу.

Это было ужасно. И что самое страшное, мама даже не сделала Пи‑Джею замечание, что ругаться нехорошо. Вот это было страшнее всего.

Терри выронил безжизненную руку Дэвида. Она свесилась с края сиденья. Маленькие лужицы крови собрались в тех местах, где они с братом однажды разрезали виниловую обивку своими швейцарскими перочинными ножами.

Мама как будто была не здесь. Она вообще ничего не замечала. Вообще ничего. Она только твердила, снова и снова:

– Надо позвонить Джеффу в Бойс, а вдруг он наяривает какую‑нибудь городскую суку, а вдруг я уже недостаточно хороша для него?