Целостность переводческого преобразования текста

Целостность всякой системы заключается в зависимости каж­дого элемента, свойства и отношения системы от их места и функ­ций внутри целого. Целостность предполагает принципиальную невозможность свести свойства системы к сумме свойств состав­ляющих элементов, а также вывести из свойств отдельных эле­ментов свойства системы в целом.

Переводческая деятельность, безусловно, обладает свойством целостности. Переводческое преобразование как целостный еди­ный процесс состоит из ряда взаимосвязанных и взаимообусловлен­ных более частных трансформационных операций, обладающих специфическими свойствами. Было бы ошибочным представить переводческое преобразование исходного сообщения в перевод­ное в виде суммы составляющих ее отдельных трансформацион­ных операций. Прежде всего элементарные трансформационные операции затрагивают такие области структуры текста, как поверх­ностные, так и глубинные, которые никак не могут быть пред­ставлены в виде суммы. Передавая смыслы, заключенные в зна­ках одной системы, знаками другой и частично трансформируя их, переводчик осуществляет операции, затрагивающие все типы семиотических отношений: семантические, синтаксические, праг­матические. Семантические перераспределения, антонимические, синонимические и гипо-гиперонимические транспозиции, пере­водческие тропы, синтаксические преобразования, грамматичес­кие транспозиции и многие другие трансформационные операции затрагивают самые различные области взаимодействия знаков как между собой, так и с внешней средой. Свойства переводче­ского преобразования текста исходного сообщения не могут быть выведены в силу тех же причин из свойств какой-либо одной трансформационной операции.

В истории перевода проблема целостности процесса перевод­ческого перевыражения обычно рассматривалась в терминах об­щего и частного, целого и части и т.п. Одним из аргументов в пользу целостности процесса переводческого преобразования мо­жет служить не раз высказывавшееся мнение о том, что «идеаль­ным переводом» был бы тот, который переводчик сделал бы, если бы смог, прочитав текст оригинала, закрыть его и только тогда приступить к его воссозданию на другом языке. Такой идеальный перевод предполагает полное абстрагирование переводчика от частностей, отход от форм оригинала. В сознании переводчика в этом случае остается только представление об оригинале как о целостном речевом произведении. Вторым реальным аргументом в пользу целостности переводческой преобразовательной стратегии служит практика перевода названий художественных произведе­ний, предполагающих разное прочтение. Названия, естественно, относящиеся ко всему тексту в целом, обычно переводятся после того как переводчик воспринял весь текст оригинала в целом. Даже незначительная многозначность отдельных слов, составляю­щих название художественного произведения, вынуждает пере­водчика переводить название после того как прочитан и понят весь текст. Так, в название серии рассказов Мопассана «La maison ТеШер> входит слово maison, которому в русском языке могут со­ответствовать слова дом, здание, учреждение, семья, фирма, место работы. Но переводчик в качестве эквивалента вполне справед­ливо выбирает слово заведение — «Заведение Телье» по аналогии с увеселительным или питейным заведением, так как речь идет о публичном доме. Название другого рассказа этой же серии «La femme de Paul» переведено как «Подружка Поля», хотя француз­ское слово la femme (женщина, жена, супруга) прямо на это значение не указывает. Перевод названия вытекает из содержания текста оригинала в целом. Приведу еще один, более сложный пример, когда переводчик не может перевести название оригинального произведения, не осмыслив содержания оригинала в целом. Один из романов известного французского писателя А. Моруа называ­ется «Climats». Переводчик сразу же оказывается в затруднитель­ном положении, так как французское слово climat соответствует русским климат (climat continental — континентальный климат), обстановка (climatpolitique — политическая обстановка), атмосфе­ра (un climat d'hostilité — враждебная атмосфера), а также может обозначать страну, край, район (dans nos climats — в наших мес­тах). Именно в последнем значении слово climat может употреб­ляться во множественном числе, которое мы видим в названии романа Моруа. Как же называется роман? «Края»? «Сторонки»? «Страны»? Совсем иначе — «Превратности любви». Моруа — автор известной метафорической фразы «Je demande à l'amour un climat

tiède, caressant» (букв.: я прошу у любви мягкого, ласкающего клима­та) — говорит о моральном внутреннем климате человека, его душевном состоянии, вызванном отношением к нему любимого человека. Этот «климат» изменчив. Он меняется в зависимости от того, как меняются отношения между любящими людьми. Пере­водческое решение оказывается совершенно справедливым.

Столь же очевидной в рамках целостного преобразования текста, происходящего в переводе, оказывается и зависимость каждой элементарной операции, обладающей специфическим свойством, от ее места и функций внутри целого. В качестве ил­люстрации этого характера взаимоотношений между целым и частью приведем пример действий переводчика при так называе­мой повторной номинации в переводе, когда переводчику прихо­дится выбирать те или иные формы для обозначения некоего фраг­мента действительности, уже упоминавшегося в тексте. Француз­ский, английский, испанский и многие другие языки отличаются от русского более полной грамматической выраженностью. Это проявляется, например, в том, что в этих языках в письменной речи субъект действия, обозначенный грамматическим подлежа­щим, обязательно называется в ряде следующих друг за другом предложений личными местоимениями. Приведу в качестве при­мера фрагмент французского нехудожественного текста и его воз­можный перевод на русский язык:

Le chef de groupe prépare et conduit l'action de ses équipes avec le souci d'accomplir intégralement, coûte que coûte, la mission reçue.

Il est un guide et un exemple. Doué d'excellentes qualités d'endu­rance physique et morale, il maintient l'agressivité de ses hommes. Il se décide vite, il fait preuve d'initiative.

Il est aussi le premier sur le plan technique: il connaît le fonctionnement de toutes les armes et de tous les maté­riels du groupe. Il sait mettre en oeuvre les moyens mis à sa disposition ou récupérés sur le terrain. Il est capable de s'orienter, quelles que soient les conditions de visibilité.

(Règlement sur le combat de l'in­fanterie, p. 63).

Командир отделения готовит полуотделения и руководит ими, стремясь к тому, чтобы полученная задача была выполнена во что бы то ни стало.

Он — руководитель и пример для подражания. Наделенный в высшей степени душевной и физи­ческой выносливостью, он поддер­живает боевой дух солдат, быстро принимает решения и проявляет инициативу.

Командир также первый в тех­нической подготовленности. Он знает принцип действия всех видов вооружения и технических средств отделения, умеет применять при­данные отделению и подобранные на местности средства. Он спосо­бен ориентироваться в любых усло­виях видимости.

Как видно из приведенного примера, в оригинальном фран­цузском тексте одно и то же местоимение il восемь раз подряд называет субъекта действия. В русском тексте, даже таком «неху­дожественном», как боевой устав, подобная норма повторной но-минации невозможна, в переводе соответствующее местоимение он использовано только четыре раза, причем в каждой последова-тельности высказываний не более двух раз подряд. Переводчик, разумеется, вполне мог перевести каждое французское местоиме­ние il русским местоимением он, так как этому нет семантических Я грамматических препятствий. Но именно целостное восприятие всего сообщения вынуждает его преобразовывать формы, каждая да которых в отдельности легко поддается переводу. Переводчик либо устраняет лишние, на его взгляд, местоимения, либо заме­няет их другими формами.

Рассмотрим еще один часто встречающийся случай перевод­ческих преобразований, продиктованный именно целостностью процесса перевода. В русском, английском, французском и дру­гих языках существует множество различных глаголов, способных сопровождать прямую речь и некоторым образом комментиро­вать реплики персонажей.

Если мы обратимся к реальным литературным текстам на рус­ском языке, то обнаружим в них большое разнообразие глаголов речи, сопровождающих прямую речь персонажей. Во француз­ских же оригинальных текстах картина часто иная. В них преиму­щество отдается глаголу речи с наиболее общим значением, нейт­ральному, базовому глаголу речи, лишенному каких бы то ни было коннотаций, — dire. В этом проявляется известная абстракт­ность французской речи. Ш. Балли отмечал это свойство фран­цузского языка по сравнению с немецким: «Французские глаголы представляют действие в отвлеченной форме. Немецкий же гла­гол более конкретен: он делает упор на различные формы и дета­ли. Известно, с какой тщательностью он проводит различие меж­ду legen класть, stellen ставить, setzen сажать, hängen вешать, где французский язык довольствуется бесцветным глаголом mettre»¹. Французский язык оказывается более абстрактным и по сравне­нию с английским. Вине и Дарбельне отмечали, что очень часто французское слово служит общим термином для серии английских синонимов, в которой отсутствует обобщающее слово. Так, фран­цузскому слову promenade, заключающему в себе понятие прогул­ки, в английском языке будут соответствовать слова walk пешая прогулка, ride прогулка верхом, drive, ride прогулка на машине, sail прогулка по воде². Канадские лингвисты приводят интересное

¹ Баллы Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.
С 378.

² См.: Vmay J.P., Darbelnet J. Op. cit. P. 59.

сравнение, принадлежащее французскому философу и литера­турному критику XIX в. И. Тэну: «Переводить на французский английскую фразу — это то же, что воспроизводить простым ка­рандашом цветную фигуру. Устраняя таким образом аспекты и признаки вещей, французский разум приходит к общим, т.е. про­стым, идеям, которые выстраивает в упрощенном порядке, в по­рядке логики»¹. Но дело здесь, видимо, не столько во француз­ском менталитете, сколько в сложившихся нормах словесности. В.Г. Гак справедливо полагает, что нормы французского литера­турного языка сложились в период господства «эстетики класси­цизма с ее стремлениями к общему, отвлеченному»².

Литературная норма языков Западной Европы испытала на себе значительное влияние французской словесности. Возможно, поэтому в литературной речи эти языки часто отдают предпочте­ние глаголам говорения, сопровождающим реплики персонажей, с наиболее общим значением даже тогда, когда в системе языков имеются синонимы с более конкретными значениями, способные передавать нюансы речевого поведения. В английских текстах — это прежде всего глагол to say, в испанских — decir, в итальян­ских — dire. В русской же литературной речи сохраняется иная норма — употреблять в подобных случаях глаголы, обозначающие оттенки общего значения акта речи. Кроме наиболее общих гла­голов сказал, произнес, спросил, ответил в русских текстах встре­чаются пробормотал, проворчал, пробурчал, прошептшх, процедил, прохрипел, пролепетал, вставил, перебил, отрезал, оборвал, подхва­тил, добавил и многие другие. Использование разных глаголов для комментирования особенностей протекания того или иного речевого действия позволяет также избежать монотонности, воз­никающей при многократном повторении одних и тех же широ-козначных глаголов речи.

Если переводчик поставит перед собой задачу сделать пере­водной текст соответствующим нормам и литературным традици­ям переводящего языка, то при переводе с русского на один из названных языков возможна межъязыковая семантическая транс­позиция: более конкретный и семантически более содержательный русский глагол может быть заменен в тексте семантически более бедным широкозначным глаголом речи переводящего языка. Та­кая трансформационная операция будет оправдана позицией дан­ного глагола в тексте, обусловленной его взаимосвязью с другими, предшествующими и следующими за ним глаголами речи.

Напротив, перевод с одного из указанных европейских языков на русский потребует противоположного переводческого решения,

¹ VtnayJ.-R, Darbelnet J. Op. cit. P. 59 (перевод мой. — HJ.).

² Гак В.Г. Сопоставительная лексикология. М., 1977. С. 77.

если, разумеется, стратегия перевода будет аналогичной — сделать текст соответствующим нормам и литературным традициям пере­водящего языка. Переводчик будет заменять там, где это возмож­но, скупые to say, dire, decir семантически более нагруженными русскими глаголами речи, представляя себе переводной текст в целом, т.е. как цельное произведение, элементы которого взаимо­связаны. Болгарская переводчица и исследователь теоретических проблем перевода А. Лилова отмечала, что умение переводчика «уловить и сохранить сущность и целенаправленность общего на­чала, которым руководствовался автор, идейно-образную структуру художественного оригинала и на этой основе определить функции отдельных элементов содержания и формы, их роль в контексте всего произведения»¹ является важным аспектом его таланта.

Свойство перевода как целостной системы лежит в основе эквивалентности — основной, но также далеко не однозначной по своей сущности категории теории перевода. Швейцер спра­ведливо полагал, что, «говоря об эквивалентности, следует не за­бывать важнейшего для теории перевода положения о примате эквивалентности текста над эквивалентностью его сегментов. Эта закономерность выступает наиболее рельефно в тех случаях, ког­да коммуникативная установка отправителя вьщвигает на первый план не референтную функцию текста, а другую, скажем, мета­лингвистическую или "поэтическую". Именно поэтому на уровне эквивалентности словесных знаков невозможен перевод каламбу­ра»². Этим примером конкретной переводческой задачи по уста­новлению эквивалентности между исходным речевым произведе­нием и его переводом, задачи преодоления непереводимости на уровне отдельного фрагмента текста исследователь иллюстрирует целостность переводческого процесса, подчинение конкретного переводческого решения общей, целостной стратегии перевода.

Взгляд на перевод как на целостную систему позволяет, та­ким образом, дать решение одной из наиболее важных и дискус­сионных проблем теории перевода, а именно проблеме принци­пиальной переводимости. A.B. Федоров, основываясь на подобном взгляде на перевод, справедливо утверждал, что полноценный пе­ревод возможен. «То, что невозможно в отношении отдельного элемента, — писал он, — возможно в отношении сложного цело­го—на основе выявления и передачи смысловых и художественных функций отдельных единиц, не поддающихся узкоформальному воспроизведению; уловить же и передать эти функции возможно на основе тех смысловых связей, какие существуют между отдель­ными элементами в системе целого»³.

¹ Лилова А. Введение в общую теорию перевода. М., 1985. С. 76.

² Швейцер А.Д. Теория перевода. С. 94.

³ Федоров A.B. Основы обшей теории перевода. М, 1983. С. 122 (выделено
мною. — Н.Г.).

8-18593 225

Положение о системной целостности переводческого преобра­зования позволяет объяснить некоторые переводческие приемы, в частности опущения, некоторые виды замен, а также прием компенсации. Утрата отдельного «непереводимого» элемента, не выполняющего в тексте организующей функции, «может не ощу­щаться на фоне обширного целого, он как бы растворяется в це­лом или заменяется другими элементами, иногда и не заданными оригиналом»¹.

Понятие целостности перевода и связанные с ним теоретиче­ские положения оказываются чрезвычайно важными для решения еще одной важной проблемы перевода — проблемы выделения единицы перевода. В самом деле, перевод как целостный систем­ный процесс противопоставлен отдельным составляющим его операциям, процедурам, элементам и т.п. Эти элементы в рамках целого должны быть сведены к каким-то первичным, которые, видимо, и составляют единицу перевода. Более подробно проблема выделения единицы перевода будет рассмотрена в отдельной главе.

Положению о целостности перевода, которое предполагает зависимость каждой конкретной переводческой операции от це­лостного представления о сообщении, на первый взгляд проти­воречит практика устного, прежде всего синхронного, перевода. Устный переводчик не всегда может получить исходный текст за­ранее, чтобы ознакомиться с ним и создать себе целостное пред­ставление о нем. Но в данном случае целостность процесса пе­ревода определяется иным фактором, а именно представлением переводчика об этом тексте, о его жанре, тематике и пр. Пере­водчик прогнозирует исходный текст как целостное явление и на этом основании строит свою целостную стратегию перевода. Зная, что ему предстоит переводить на научной конференции, он выберет одну стратегию, основываясь на своем общем, целостном представлении о научной речи. Готовясь к переводу дипломати­ческих переговоров, он будет строить свою стратегию, исходя из целостных представлений о политической речи, он будет вводить в свою речь многие устоявшиеся формулировки и другие клише, свойственные общению в политической сфере. Целостный подход к переводу, основанный только на представлении о подлежащем переводу сообщении (или сообщениях), поможет ему изначально, еще до перевода сделать определенный выбор необходимых значе­ний у многозначных слов, т.е. актуализировать их значения. Начи­ная переводить сообщения о духовом оркестре и имея целостное представление о том, что может быть в этих сообщениях, он, встретив, например, французское слово bois, не будет задумываться

¹ Федоров A.B. Указ. соч. С. 124. 226

над тем, идет ли речь о лесе, дереве или деревянных духовых ин-струментах, а встретив слово trombone, переведет его именно как тромбон, а не как канцелярская скрепка.

По мере развития текста перевода целостность перевода бу­дет обусловливаться также и тем, что уже было переведено. Пере-водчик будет ориентироваться не только на то, что слышит, т.е. на то, что ему предстоит перевести, но и на то, что он уже пере­вел. Выбрав в начале перевода какой-либо термин для обозначе­ния какого-либо объекта, в дальнейшем по ходу перевода он бу­дет стараться постоянно использовать именно эту форму, даже тогда, когда иной эквивалент ему вдруг покажется предпочти­тельней. Если по ходу перевода он осознает, что где-то ранее до­пустил ошибку или неточность именно в силу того, что разверты­вание исходного текста обернулось неожиданным образом, он внесет поправку и обратит внимание на тот фрагмент, в котором допущена неточность или ошибка.

Таким образом, принцип целостности вполне характеризует перевод как системное явление независимо от того, в какой фор­ме и в каких условиях он протекает.

Date: 2015-06-06; view: 472; Нарушение авторских прав